***
Шли через лес, огибая город, чтобы никому не попасться на глаза (неясно, кто и для кого теперь наиболее опасен: окружающие или же они сами). По бескрайнему белому океану, грозящему утянуть на дно; мимо угрюмых деревьев — стражей былых рощ, на ветру поющих сухими ветвями свою последнюю песню, готовясь под натиском непогоды пасть. Шли долго. Настолько, что немеющие ноги протяжно гудели, умоляя путников отдохнуть. Поначалу Клайд говорил, и говорил он много. Подбадривал оступающегося все чаще Твика, под руку его брал, чтобы помочь выбраться из холодного плена, жертвуя сухостью своих ботинок и штанов. Ругал Крэйга, обещая надрать ему зад за необдуманную смелость, как только встретятся. Вот только Твик мурашками на коже, вызываемыми дрожью голоса Донована, ощущал, насколько тому тяжело дается вера в благополучный исход. Он и сам волновался до кома в горле, до спазмов желудка, понимая, что силы Такера не безграничны, но старался думать только о том, что обычным людям нечего противопоставить сверхчеловеку. Позже, в городе, Клайд стал молчаливее. Произносимое им стало ограничиваться констатацией сомнительной точности фактов: «скоро будем на месте», «почти пришли». Глядя на мрачнеющее все сильнее и сильнее лицо Донована, Твик предположил, что тот попросту устал: они шли, не останавливаясь, несколько часов, бороздя порой до груди доходящие сугробы. Замерз, может… Изорванная одежда Клайда, промокая, липла к розовому телу. Твик свой свитер захотел ему отдать (такому, как он, холод не страшен — обойдется вовсе без одежды), но Клайд, минуту посвятив разглядыванию беспокойного юноши, в довольно грубой форме отказался от помощи. При этом его единственный подвижный глаз Твику показался злым, излишне красными, как от слез. Под нижними веками — тени, испещренные воспалившимися капиллярами. Щеки впавшие, а у кожи цвет совсем нездоровый. Когда шаги Клайда стали тяжелее и появилась беспричинная, на первый взгляд, хромота, Твик непроизвольно сравнялся с ним и со столь близкого расстояния смог расслышать, насколько натужно тот дышит, заметить, как часто касается груди, словно пытаясь избавиться от зуда. — Все в порядке? — осмелился осведомиться Твик, как только пальцы Клайда особенно яростно впились в остатки одежды. В ответ мельком посмотрев на него, Донован заставил юношу испытать совершенно иррациональный страх и остановиться: взгляд такой, будто убить готов голыми руками, дикий. — Нет, — бросил Клайд, продолжив пробираться по заснеженным улицам города к веренице невысоких строений (по сути — сугробов) неподалеку, и, вдруг захрипев, он сплюнул прожеванную кровь на белое. Поборов закостенелость, Твик нагнал его, хотел было в лицо заглянуть, но взгляд застрял, зацепившись за раны-кратеры на чужом теле. Небольшие вмятины, оставленные выстрелами, углубились, разрослись, словно случился оползень, и кожа, ставшая полупрозрачной (вот-вот совсем истлеет) рассыпалась; обнажилось истерзанное мясо. — Клайд… — ахнул Твик и преградил юноше путь. Донован не среагировал — пришлось оттормозить его, ладонями надавив на грудь. — Ты же защитил себя от пуль… — Он попытался убрать руки, чтобы оценить степень серьезности увечий, но обомлел, когда за пальцами потянулись склизкие нити. Лицо Клайда превратилось в морщины и складки. — Отвали! — рявкнул он, отпихивая Твика. Липкие струи, растянувшись, как плавленный сыр, оборвались, истончившись. Издав утробный звук, лишь отдаленно похожий то ли на рычание, то ли на вой (Твик не слышал подобного прежде), Клайд схватился за болящую грудь, уже покрывшуюся красными точками — каплями выступившей крови. Оставив без внимания облепившую растопыренные пальцы слизь, Твик уставился на того. За себя он не боится: справится с любой угрозой — только за него, ибо что-то не так… Осторожный шаг. Под ногами заскрипел снег. — Не подходи, Твик. — Попятившись, Клайд взялся искалеченной рукой за искалеченную половину лица. И простонал, стиснув зубы: — Пожалуйста, — Выдохнув несколько раз, оттолкнул невидимую преграду и двинулся дальше. — Я должен оказаться дома, — бросил он. — Еще чуть-чуть… Твик, оглядевшись, сообразил, что речь идет об одной из полуразрушенных коробок из числа тех, в которых горожане жили до учиненной им бури. Предположение оправдалось, когда Клайд, перейдя на бег (если его потуги прорваться через завал во дворе дома можно назвать бегом), добрался до входной двери. — Почти, — просипел. Цепляясь за заледеневшую ручку, он, будто забыв, отвлекшись, как сохранять равновесие, повалился в ближайший сугроб, словно пьянчуга. — Эй! Несмотря на невысокий рост и небольшую длину ног, Твик, ведомый желанием помочь, очутился возле него через пару секунд. Наклонившись, принялся поднимать, взяв за локти. — Уйди, Твик, — проскулил Клайд, но за руки юноши все же ухватился. Поскользнувшись, случайно толкнул его; сам чуть не упал и чужой свитер потянул вниз, чтобы удержаться на ногах. — Я помогу! — Твик попытался оказаться под плечом: едва ли Клайд справится с задачей идти самостоятельно — ему нужна опора; однако замедлился, недоуменно покосившись на друга, когда холодные, снегом перепачканные пальцы того коснулись царапин и синяков на его коленях. — Столько кровоподтеков… — завороженно произнес Донован и, едва договорив, отшатнулся от юноши, выставив перед собой руки. — Уйди! — выкрикнул истерично и, зажмурившись, наугад бросился к двери. — Я не стану! Он толкнул ее плечом. Еще раз! Заскрипели петли, покрытые слоем надломившегося льда. Нехотя дверь сдалась, повернувшись, сдвинула пласт снега. Клайд рванул внутрь. Парой пинков рассыпал наметенные ветром сугробы, преграждающие путь. Оставив глубокий след из шагов, кое-как он добрался до лестницы, за угол завернул и дернул на себя дверь, ведущую в подвал. За ним она захлопнулась с таким грохотом, что зазвенел налипший на потолок на стены лед. Наступила кажущаяся приятной и безмятежной тишина, и все же Твик некоторое время провел в раздумьях: отчего-то в дом заходить не хотелось. Не потому, что боязно, — потому, что навряд ли ему понравится непременно кроющаяся внутри причина, по которой Клайд ведет себя столь странно. Он как будто бы предчувствовал плохое и раньше. Судя по всему, ураган выбил окно на кухне: в дальнем помещении, почти полностью белом, видны лишь верхушки шкафов для посуды. Замело и гостиную — под снежными барханами почти вся мебель. Пройдя по протоптанной Клайдом тропе, Твик приподнял руку и покрутил указательным пальцем в воздухе, имитируя водоворот. Выдыхаемый им пар развеялся по ветру, объявшему сначала тело юноши, затем — закружившемуся, словно вальсируя, по комнате. Послушные снежинки взмыли к потолку. Небольшой шторм разметал сугробы, заставив их волнами двинуться к стенам. Твик пошатнулся и схватился за весьма кстати оказавшуюся под рукой спинку дивана. Очень много сил ушло на то, чтобы спрятать светлеющее небо (он не знал, почему сделал это, но поступил правильно — факт) — ему бы спать завалиться, да вряд ли они задержатся здесь: дом давно стал непригодным для жилья. Впрочем, окончательное решение примет Клайд, как только почувствует себя лучше. Поначалу с уверенностью двинувшись к подвалу, Твик, задумавшись, замедлился и остановился вовсе. Может, не стоит беспокоить товарища сейчас. Признаться, чуть больше, чем помочь, Твик хотел избежать необходимости спускаться в логово… кого? Кем является Клайд, если тело его — рой? Взвесив все за и против, Твик поднялся на второй этаж. Здесь всего две опустевших комнаты: ничем не примечательная спальня старшего Донована и комната Клайда. Им не было больше двадцати, когда грянула буря, а его обитель напоминает неотесанную каморку не слишком чистоплотного подростка: на полу лежат заледеневшие плакаты, ветром или же тряской сорванные со стен, на которых изображены полуобнаженные девушки и парни модельной внешности; в двух из четырех углов лежат комки одежды, которые наверняка должны были отправиться в стирку; однородной массой стали, замерзнув, разбросанные по письменному столу канцелярские принадлежности, компьютерная гарнитура и упаковками из-под чипсов и сладостей забросанная клавиатура. В мутном из-за холодного налета зеркале на дверце шкафа увидев себя, Твик окинул взглядом свои торчащие из-под шорт тонкие ноги, изуродованные гематомами и ссадинами. Если их с Клайдом путешествие затянется, то у других скитальцев, коих встретят неминуемо, возникнут вопросы к юноше, комфортно чувствующему себя на морозе, — опасно оставаться в таком провокационном виде. Из горы вещей Клайда выудив спортивные штаны, показавшиеся наиболее подходящими (относительно небольшие, с тугой резинкой), Твик переоделся. Босиком прошлепав к шкафу, он перебрал несколько пар обуви, вперемешку с носками валяющейся в нижнем ящике; влез в потрепанные кеды, предварительно смахнув со ступней снег. Из праздного любопытства изучив прочее содержимое полок, он извлек с одной из них самодельную картонную корону, увенчанную птичьим черепом. Кажется, она была нужна маленькому Клайду для игры… Кажется, когда нынешние супергерои были детьми, то, выхватывая деревянные мечи, притворялись рыцарями и королями. Юный Крэйг, помнится, свой плащ, сделанный из отцовского шарфа, отдал полуголому Твику, а тому смешно и немного неловко: холод ему, как и сейчас, нипочем, а от чужого внимания в жар бросает. Несколько деталей пазла в общей куче вдруг показались наиболее яркими, подошли друг к другу и, соединившись, образовали небольшое, но отчетливое изображение. Твик не успел его рассмотреть. От собственных мыслей его отвлек раздавшийся стук. Упало что-то… Бросив все, Твик сорвался с места. Вниз! Невзирая на усталость. — Клайд! — крикнул он, распахивая дверь в подвал, и замер в ожидании. Ответом стало зловещее сопение, растворившееся в темноте, как не было. — Клайд? — менее решительно позвал Твик, заглядывая внутрь. В подвале царит мрак и холодом веет совсем иным… Такой холод исходит от могильных плит. То ли разыгравшееся воображение Твика рисует мрачные картины, потому что он не знает, что внизу. Точка света (свеча, кажется) стала чуть больше, когда он все-таки преодолел пару ступеней. — Клайд? — Все замерзло… — простонал тот. — Все к чертям собачьим замерзло! — в гневе выкрикнул он, и что-то тяжелое, судя по всему отброшенное им, угодило в стену, вдребезги разбилось. Твик вздрогнул, но продолжил спускаться. Правда, сделав всего несколько шагов, он, коченея, застыл с занесенной над очередной ступенью ногой. — Твою мать, — вырвалось из перехваченного горла. Подвал был заставлен внушительного размера морозильными камерами, давно поросшими уродливой формы льдом снаружи и изнутри. Видимо, перестав работать, они оттаивали, но на морозе замерзли вновь, обретя когтистые лапы, острые зубы… Армия прожорливых тварей. Твик мог бы подумать, что Донованы хранили в погребе излишки мясной продукции (на первый взгляд так и было), если бы не разглядел закованные в лед очертания человеческого тела. Женщина… Молодую (юную даже) девушку не застала врасплох буря — она была подвешена к крюкам, рвущим в клочья ее кожу и мышцы, как туша скотины. Красивая: белокурая, с отличной фигурой, подчеркнутой откровенной униформой какого-то кафе. А чуть дальше — еще одна… Твика передернуло так, что встряхнутая голова пошла кругом. Тотальное недоумение лишило всяческих мыслей; он не хотел и не мог предполагать, как здесь оказались трупы и с какой целью. Правда, знал, что еще миг — и перед глазами предстанут всевозможные кошмары, которые дикое существо, Москит, могло воплощать в жизнь на том полу, на который предстояло ступить. Ступор длился до тех пор, пока Твик вновь не услышал сдавленный стон. Желание помочь другу пересилило теперь уже обоснованный страх. Несколько неуверенных шагов. Нарушая кладбищенскую тишину, захрустела наледь под подошвами кед. Клайда Твик обнаружил возле плохо работающей бензиновой горелки, небольшое кольцо огня над которой тенями расчерчивало искаженное лицо сидящего на полу юноши. Вокруг битое стекло, разбросаны пакеты, замерзшие настолько, что теперь упаковка и содержимое — однородная застывшая масса бледно-розового цвета. Мокрые пальцы Клайда нервно исследовали эти холодные окаменелости, он подносил их к огню, кое-как ухватываясь за края, но добиться желаемого не мог — подтаивая, находящаяся внутри жидкость оставалась коричневыми разводами на его ладонях; поэтому он лишь метался по полу, не замечая, как расцарапывает об осколки руки и колени. — Ты не понимаешь, — сокрушенно качая головой, проговорил он, глянув на Твика. — Мне нужна кровь… — Голос его стал более хриплым, произносимые согласные засвистели, зажужжали. — После того, что я с-сделал. Отведя взгляд (почему-то физически больно смотреть на страдания того, кого считал самым жизнерадостным, несломленным), Твик вновь увидел женские тела. Затошнило, мать вашу! В очевидное верить не хотелось, но ему объяснения Донована не были нужны, чтобы понять: у воистину удивительных способностей Москита есть обратная сторона. Он вздрогнул и содрал расковырянный заусенец с пальца, когда Клайд вдруг завыл, точно подбитый зверь. — Не осуж-ждай! — взмолился он, не поднимая слезами выжигаемых глаз. — Ты и прежде, даже не зная, к чему я причастен, не одобрял мои поступки, а теперь… — Всхлипнул и собственными слюнями, хлынувшими из скривленного рта, подавился. Харкнув, откашлялся. — Я лишь хотел уметь чуть больше, чтобы помогать другим… — пояснил он и вновь зашелся свищущим воем. — Я не ж-желал зла никому. К проваливающемуся в омут истерики юноше Твик приблизился стремительно, отметя сомнения в правильности своих решений; на корточки опустился рядом с ним, руки протянул, но коснуться все же не осмелился. В очередной вспышке света черты лица Клайда показались ему нечеловеческими, что выбило почву из-под ног, но он успокоил себя догадкой, что так бликуют шрамы. — Тебе нужна человеческая кровь, чтобы восстановить тело, да? — сказал он, оглядывая разбитые контейнеры и колбы. — Ты можешь быть неуязвимым, но взамен… — Да-да-да! — протараторил Клайд. Голова его замоталась из стороны в сторону, как у старика. — Мне нужен белок, чтобы залечить раны. — Он провел рукой по сочащейся гноем груди, и мокрые чешуйки шелушащейся кожи посыпались на пол. Твик прикрыл глаза и быстро сглотнул. — Я бы мог добывать его из продуктов, если бы не… — Оскалился, половина рта показалась ороговевшей. — Если бы не гребаные инс-стинкты гребаных нас-секомых! Кривясь, как от рыданий, он склонился к полу, губами прижался к ледяному ошметку перед собой, любовно провел ими по нему, будто совсем ополоумев. Здравый смысл подсказывал Твику бежать. Перед ним убийца… маньяк, способный прикончить любого. И дело далеко не в инстинктах. С ними в одном помещении находящиеся мертвецы говорили о запасливости Москита, его расчетливости. Плюс, красивых выбрал и слабых… Твик вроде бы помнил, что с отвращением относился к поведению одноклассника раньше, но сейчас Клайд Донован казался ему (новому) самым добрым человеком из всех, кого знал, и самым близким его другом он был, пожалуй. А небезгрешных нет — кто-то говорил ему об этом в прошлом. — Клайд, — полушепотом позвал Твик. И продолжил, лишь убедившись по тихому мычанию в ответ, что тот слушает. — Я могу помочь? Тебе легче станет, если я… — он повел плечами, осознавая абсурдность своего предложения, — если поделюсь своей кровью? Через пару секунд, не выпрямляясь, Клайд желчно усмехнулся. — Думаешь, будет, как в кино про вампиров? — хмыкнул он. — Я вопьюсь в твое горло зубами, а ты сладко застонешь от удовольствия? — Он осекся, будто сказал гадость (впрочем, так и было), и в тот же миг лбом ударился об лед, чтобы выбить поганые мысли из головы. — Прос-сти, — быстро-быстро проговорил Клайд. — Не знаю, что несу. Крыша едет. — Вымученно улыбнувшись, юноша спрятал руки под себя, ногтями продолжил шумно скрести отслаивающуюся кожу. Поджав губы, Твик поднял с пола осколок стекла и оглядел с напускным равнодушием, выдающим его беспокойство. — Поблизости нет ни еды, ни даже животных, — задумчиво произнес он, чуть крепче сжимая острый обломок. Заволокшее уши сердцебиение спутало мысли. — А ты мне жизнь спас… Клайд резко выпрямился. — Я не стану снова… — с жаром начал он, но ужас парализовал связки. — Твик, нет! Донован порывисто подался вперед, его рука легла поверх кулака юноши, сдавившего стекло. Твик судорожно вдохнул, ощутив боль, когда острые грани впились в его ладонь, но стерпел — не вскрикнул. Они смотрели друг на друга перепуганно, словно случилось непоправимое, а затем, как по команде, Клайд задышал чаще, запульсировали вены под болезненно-бледной кожей, обильно покрывшейся каплями пота, застревающими, стекая, в воспаленных дырах. Взгляд его единственного глаза стал ошалелым. Лицо, которое прежде Твик считал красивым, несмотря на количество шрамов, вдруг стало чужим. Он успел подумать, что дурак, что заигрался и поступил опрометчиво, когда почувствовал, как намокли мелкие разогревающиеся порезы на руке. Попытался отдернуть ее, чтобы остудить. Пальцы Клайда стиснули пальцы Твика; надавив, он заставил его разжать кулак. Треснувшее стекло упало на пол. Воспользовавшись секундным замешательством парня перед собой, Донован сдавил его запястье. До боли. До капель крови, набухших возле свежих ран. — Твик, проваливай, — утробно прорычал он, взглядом пожирая дрожащую юношескую ладонь, и, вопреки своему требованию, потянул того на себя. На коленях поневоле шагнув вперед, Твик взвизгнул, ощутив прикосновение чужих горячих губ к ладони. От неожиданности, от внезапной интимности момента… О боли на несколько секунд он забыл: до того требовательное касание оказалось похожим на поцелуй, становящимся все более страстным с каждым выдохом Клайда, щекочущим кожу между пальцами. Разрывы на широкой груди затянулись блестящей пленкой, обросли слой за слоем кожей. Или же показалось. Твик не знал: он не видит почти ничего, кроме глаз, неотрывно смотрящих на него даже сквозь опущенные веки. Дискомфорт возник не сразу. Сначала занемело запястье, сдавливаемое чужой рукой. Заныли расширяющиеся раны на ладони, в которые, показалось, погрузились распорки, которые вот-вот раздерут, заставив лопнуть, ладонь. Неестественно быстро вверх, к чужому языку потянулась кровь. Твик, сморщившись, шумно втянул воздух носом. Дернулся, но Клайд не позволил ему отстраниться. Впился крепче, как пиявка. Как комар. Когда головокружение от чувства эйфории сменилось болезненной слабостью, Твик уперся ладонью в чужое плечо. Не толкнул — обнял, скорее. — Клайд, хватит, — выдохнул он. Одеревеневший язык еле ворочается. — Хватит, — совсем невнятно. Громко стучащее от возбуждения сердце забилось тревожнее. Не без труда смахнув осоловелость, Твик принялся вызволять руку. — Хватит же, — проскулил он. Клацнуло — ни на что не похожий звук, мурашками поработивший кожу. Из-под бровей на юношу посмотрело абсолютно черным глазом, занявшим половину лица, уродливое существо. Твик не смог вдохнуть: до того жутко, что скрутило мочевой пузырь. В следующий миг бешеный напор Клайда свалил его, лопатки Твика встретились с бетоном, а жалкие остатки кислорода из тела выдавило чужое колено, наступившее на живот. Не отлипая от растерзанной ладони, враг навис над ним, приковав к полу, обездвижил, как недавно обездвиживала его кома. — Я сказал… — локтем упираясь в грудь Клайда, процедил Твик, — хватит! Воздух между ними, ставший неестественно горячим, разграничила белая стена, вздыбившаяся, словно хищник. Твик сжал челюсти, предвещая, что его кисть Клайд оторвет зубами (если он больно колол мягкую кожу именно ими), и подвластный лишь ему снег, уплотнившись, отпихнул тяжелое тело того. Полсекунды на то, чтобы перевести дух и ощутить, как зуд обжигает разъеденную кожу. Боясь взглянуть на израненную ладонь, на здоровой Твик приподнялся, готовясь отразить очередное нападение, но храбрость покинула, когда он различил распластавшееся по полу тело друга — зрелище жалкое и оттого абсолютно обескураживающее. Дыша окровавленным снегом, покрывающим камни под щекой, Клайд, морщась, глухо смеялся. Нет. Не смех это. Плач. — Прости меня, — сквозь слезы, заглушающие слова, пролепетал Донован. Его рука скользнула вдоль тела и, перепачканная, легла на лицо. — Прости, что ты увидел это… Не в силах игнорировать раздирающую на части кисть чесотку, Твик поднял ее к глазам. Небольшие царапины превратились в распухшие язвы с пульсирующей внутри них желтоватой пеной. — Я соврал тебе, — прервав собственное нытье, сказал Клайд. Расположив руки по обе стороны от себя, он чуть приподнялся. — Соврал, когда сказал, что Хайди Тернер погибла, спасая меня от пожара. — Еще одно усилие. Локти его распрямились. — Не было никакого пожара, — в снег под собой выплюнул Донован; озноб сотряс его. — Я лишился половины тела. Вся левая сторона… Помню, как, поднеся уцелевшую руку к голове, не обнаружил лица — только визжащий рой. — Он и сейчас, встав на четвереньки, поднес кисть к губам, задержался, задумавшись, и стер костяшками багряные капли с подбородка. — Мне потребовалась кровь. Много крови. — сухо констатировал Клайд. — Она понять даже не успела… Я набросился на нее. Набросился и высосал до последней капли. Ничего в ней не оставил, но даже этого, как видишь, оказалось мало. — Горько усмехнувшись, он уставился на свою израненную руку. — Не от удара молнии это красивый след, Твик, а напоминание о том, что я — чудовище. — Резко дернувшись, словно в попытке от самого себя отделаться, Клайд сел на колени и, вытянув их, откинулся на стену, звонко ударившись затылком (специально). Зрачок его полыхнул желтым в свете огня. — Я в зеркало смотрел, а оттуда на меня глядели все несчастные девушки, которых я обрек на погибель ради силы. И Хайди… — особенно мягко произнес ее имя. — Я видел в отражении ее лицо заместо своего. Она помочь хотела… Знаю, что она хотела помочь! А я убил ее. Как убил бы сейчас тебя, если бы не… — Причмокнув, он сплюнул красную слюну. — Ты на фруктовый лед похож по вкусу, Твик, — безрадостно улыбнулся Клайд тщетно стараясь закончить свой тошнотворный монолог. — Вторая отрицательная? Особенная... Теребя пальцами пылающую ладонь, Твик смотрел перед собой. Не на человека напротив — сквозь. — Я убивал тоже, — не своим голосом (сиплый, непривычно ровный) проговорил Твик. Моргнул, и полупрозрачная наледь затянула края его век. — Буря — мое детище, — признался он. Себе признался. — Это я похоронил весь мир под снегами и льдом. Брови Клайда поползли вверх. Впрочем, на внятную эмоции его лицевым мышцам не хватило сил. Он чуть сместился, чуть приблизился. — Почему? — А вот в вопрос его уместилась вся обида, все колоссальное непонимание, какое испытывал каждый выживший. Не «почему?», а «за что?» должен спросить. — Я не помню, — отрезал Твик. Он хотел бы, чтобы ни один мускул не дрогнул, но тело пробрала дрожь — пришлось зашевелиться. Он сел ровно, подтянул ноги к себе, локти положил на колени и продолжил расчесывать раны. Наплевать, что болят от этого сильнее! За правду Донован может расправиться с ним — будет мстителем, героем. Твик даже сопротивляться не станет: заслужил. — Вот как, — задумчиво протянул Клайд. И усмехнулся почему-то. — Значит, мы оба здорово облажались? — Не слишком бодро он наклонился к Твику и хлопнул его по плечу. Этот жест, непринужденный и добрый, поверг юношу в шок больший, чем услышанное. — Ты… — Большущие зрачки Твика нервно забегали из стороны в сторону по чужому лицу. — Ты не ненавидишь меня? Клайд устало улыбнулся. — Помню, я готов был мокрую лужу от тебя оставить, когда ты обвинил меня в совращении легкодоступных девиц. — Он покачал головой и посмотрел на Твика иначе. Подумал о чем-то, что заставило его заключить: — Забавно. — Снова пауза. — Теперь, если придется, я жизнь за тебя отдам, милый Чудо-Твик. Тот, однако, нахмурился. — Когда я вспомню, кто я… — Твик опустил ладони на пол (боль кольнула). — Ты знаешь, я не забуду… — Чего не забудешь? — Тебя не забуду. Он двинулся навстречу. Поцеловал.***
Лабиринт не кончался. Стэн провел в темных, петляющих тоннелях столько времени, что начал думать, будто ослеп. Правда, обнадеживало, что изредка он все же видел огни: растекающиеся воском по углублениям в стенах свечи тускло освещали небольшие участки бесчисленных коридоров. Кто-то их зажигает — следовательно, Стэн здесь не один. Это и пугало, лишая самообладания, и воодушевляло, когда паника брала за горло. Останавливаться нельзя. Стэнли Марш — единственный, кто знает о планах крошки Баттерса — ныне поехавшего Хаоса. Он должен предупредить остальных. Предупредить Кенни, Твика. Предупредить Кайла… Стэн не понаслышке знал, насколько неподвластные инопланетному существу человеческие эмоции бывают разрушительными. Он помнил, как неоднократно оттормаживал Брофловски, когда тот из-за поводов для улыбки впадал в эйфорию; когда из-за мелочей грустил так, словно случилась катастрофа; когда его праведный гнев становился животной яростью. Это толкало Марша вперед, заставляло перебирать ногами, изучать мозолистыми ладонями километры стен. Стэн остановился, когда, помимо собственного тяжелого дыхания, расслышал чье-то присутствие. Не шаги — возня. Лязг. Он бесшумно сделал несколько шагов, нащупал угол и вновь помедлил. Если доносящиеся до слуха звуки не плод воспаленного воображения, то торопиться не следует: противостоять даже обычному солдату Стэн не сможет в том состоянии, в котором пребывает сейчас. У него разбито лицо, судя по возникшим припухлостям; ребра болят довольно сильно, хоть и не сломаны, раз ему удается дышать; кажется, температура поднялась — то ли на виски давит мрак. Прижавшись спиной к стене, юноша, подавшись вперед, глянул за поворот. К источнику шума вела полоса света, проливающегося на тоннель из зазора между приоткрытой дверью и камнями. Столь неожиданно сменившийся пейзаж (развилки и кромешная тьма стали привычным зрелищем) навел на мысль, что выход недалеко, однако к двери Стэн двинулся на цыпочках, мысленно оценивая свои шансы справиться с каким бы то ни было противником. Их чертовски мало, но Марш справлялся и с большими трудностями ради менее значимых целей. Задержавшись перед дверным косяком, Стэн набрал воздуха в грудь, чтобы натужным дыханием не выдать своего присутствия, и, наклонившись, посмотрел внутрь. Взгляд уткнулся в широкую спину Картмана. Вернувшись в исходное положение, Стэн чуть было не выругался вслух. Тягаться с вооруженной стражей — одно: ему хватит сноровки и физической силы; но Эрик — человек лишь наполовину. Машина, мать вашу! Стэн охотно прикинул с десяток вариантов того, как именно тот начнет атаковать и разорвет оппонента металлическими отростками, делающими и без того опасного зверя смертельно опасным. Заглянув в комнату вновь, Стэн посвятил несколько секунд исследованию местности: знание обстановки даст преимущество в бою. Судьба благоволила! Сердце юноши забилось чуть быстрее, когда на столе перед бывшим одноклассником он увидел коробку, в которую были небрежно сброшены инструменты. Если удастся добраться хоть до чего-то, шансы на успех повысятся… Пронесшаяся мимо лица чугунная щупальца с грохотом впилась в стену, оставив глубокий скол. Стэн автоматически отшатнулся, но, быстро сообразив, что его присутствие не осталось незамеченным, рванул внутрь комнаты. Неотрывно следя за выныривающими из-под неподвижного кресла Картмана весьма подвижными паучьими ногами, в два шага он добрался до середины помещения; пригнулся, едва-едва успевая уберечь голову от ранения (череп раскололся бы, как орех); перемахнул через одну из лап, двинувшихся наперерез. Настигнув стол, на котором в ожидании хозяина лежало оружие, Стэн ощутил острую боль в спине, толкнувшую его вперед. Грудью упав на столешницу, он, сметая лишнее, выхватил из коробки пневмодрель и выпрямился. Как только сверло уставилось на Картмана, мощный удар вытолкнул вскрик из легких Марша; в глазах потемнело. Болью пронзенный позвоночник пригвоздило к ближайшей стене. Юноша зажмурился, заметив приближение еще одной лапы, но та не размозжила его голову, а, выбив осколки, впилась в камни рядом с лицом. Еще одна надавила на живот. Металлическая паутина оплела тело Стэна, заняв всю комнату. Картман не поднялся с кресла, а лишь развернулся, хотя исполинские распорки готовы были возвысить его над противником в любую секунду. — Неблагоразумный, — вычурно, по слогам проговорил он. — Весь в отца. — Заткнись! — рыкнул Стэн, продолжая целиться в точку между глаз Эрика. Успеет выстрелить и размозжить круглую голову, если тот начнет выдавливать из него жизнь. — Ты действительно рассчитывал сбежать? — Губы Картмана растянулись в приторно радостной улыбке, обнажив полупустую пасть. И провозгласил: — Эти тоннели — моя паутина! Мошке вроде тебя не сбежать от паука. — Он окинул взглядом сложный механизм, покрытый покоящимся на культях мятым одеялом, и рассмеялся. — Вы, герои, тупы и предсказуемы. Я давно убедился в этом, наблюдая за вами. Стэн разжал зубы и, как смог, вдохнул ртом. Если давление на диафрагму не ослабнет, то треснут ребра. Выстрелить бы в самодовольную рожу и обезопасить себя, да что-то заставляет его лежащий на спусковом крючке палец оставаться неподвижным. — Какого хрена, Эрик?! — выкрикнул Стэн. Эмоции на пределе: ему бы самого себя наругать за то, что не стреляет. — Что Баттерс пообещал тебе за преданность? Чем угрожает? Картман сощурился, через прицел глядя в слезящиеся от боли глаза напротив. — Не суди по себе, — бросил он раздраженно. И пояснил: — Ты можешь потерять все, что имеешь, а у меня нет ничего. Потому мне плевать на обещания и угрозы. — А люди? — выпалил Марш. — Ты позволишь Баттерсу сделать их своими рабами? Вновь усмешка, от вида которой тошно. — Такому, как я, нет дела до других, — с неуместной гордостью объявил Эрик, вскинув голову. Сверло последовало за его лбом. — Ушам не верю… — выдохнул Стэн обреченно: не хотел он признавать, что Картман давно мертв — перед ним лишь подобие. Оружие в его руке еле заметно дрогнуло, но на спусковой крючок он надавил сильнее и прикрыл левый глаз. — В тебе не осталось ничего не только от Енота, но и от жиртреста, — выплюнул он с отвращением. — Во мне… — с энтузиазмом начал Эрик, но вдруг умолк. Его лицо столь внезапно выразило боль, что подумалось, будто возникла некая иллюзия. — Во мне… она. — Он медленно приподнял руки, но, вопреки ожиданиям Стэна, приготовившегося выстрелить прямо сейчас, коснулся пальцами сухих губ. — Она очень-очень близко. — Слегка надавив на свой подбородок, Картман заставил себя криво улыбнуться. Отвращение сменилось чувством… жалости? Стэн не знал, по какой причине мог бы пожалеть конченного мудака. — Кто? — спросил он. Стрелять должен, а не разговаривать с полоумным! Почему так сложно выстрелить?! Нахмурившись, словно злясь, Картман качнул головой и посмотрел на Стэна. Умоляюще… Так, как не позволял себе смотреть, даже будучи другом Марша. — Помоги, Стэн… — простонал он, сморщившись, будто произнесенные слова исцарапали язык и нёбо. Сочувствием преисполнившееся сердце Стэна екнуло. Неужели безумие скрывает прежнего Эрика Картмана, нуждающегося в поддержке единственных оставшихся близких? — Эрик, дружище… — позвал он. — Чем я могу помочь тебе? — Друг… — хмыкнул тот безрадостно. Рассмотрев юношу перед собой, улыбнулся. Эта улыбка показалась Стэну неуместной, но очень знакомой — улыбкой былого товарища. — Я покажу, где выход. Друг. Пружины в паучьих лапах заскрипели, сжимаясь. Высвободившись из камней, железные конструкции, скрежеща, согнулись несколько раз, неторопливо двинулись к основанию. Не дожидаясь, когда механизм, войдя в пазы, исчезнет полностью, Картман подкатил коляску к двери. — За мной, — скомандовал он, не глядя на юношу позади, и двинулся по коридору. Продолжая сжимать одной рукой ноющие ребра, Стэн шел за ним, торопливо убирая в карманы инструменты, которые удалось забрать. Небезоружен теперь — повод чувствовать себе увереннее. Тоннели, освещаемые свечами, довольно быстро сменились совсем иными: более или менее светлыми, ведущими не к развилкам, а к дверям с кодовыми замками. У одной из таких стук колес инвалидного кресла Картмана стих. — Здесь, — констатировал он. Подтянувшись, надавил пальцами на некоторые из цифр. Перед Стэном вновь распростерся мрак. — В конце обнаружишь лестницу, — проигнорировав колебания того, сказал Картман. — Поднимешься — окажешься на поверхности. Все еще сомневаясь, Стэн посмотрел на хмурое лицо Эрика, чтобы убедиться, что доверяет ему: таким же оно было, когда тот не позволил ему напасть на Баттерса. Неясно только, кого именно Картман защитил… — Спасибо. — Стэн, вяло улыбнувшись, коснулся плеча товарища. — Как только расправлюсь с Хаосом, я помогу тебе выбраться отсюда. Эрик поднял уставший взгляд, но ничего не сказал — только позволил уголку губ дрогнуть. Когда тяжелая дверь захлопнулась за Стэном, кромешный мрак, вновь ставший непривычным, больно ударил по глазам. Уши заложило (слишком тихо) — Марш сглотнул. Предусмотрительно положив руку на рукоять дрели, он, жмурясь, сделал с десяток шагов и расслышал над собой чужие голоса. Беззаботный голос Баттерса (будто и не существовал Профессор Хаос): — Мое дело — благое… И строгий голос Брофловски: — Прежде ты утверждал, что… — Кайл… — прошептал Стэн, вглядываясь в абсолютно черный потолок. Рядом совсем! Эрик Картман не соврал. Он очертя голову бросился вперед и замедлился только тогда, когда от стен эхом отскочило протяжное рычание. Стэн подумал сначала, что его собственный желудок требует внимания, однако голоден здесь кто-то другой… Закрыв дверь, Эрик немного откатил кресло назад, развернул его и положил руку на панель управления. Три цифры. Его абсолютно равнодушное лицо исказила скорбь, а затем он и вовсе накрыл лицо ладонью, под которой сразу же ощутил собственные слезы. Две цифры… Одна. Свет вспыхнул, словно взрыв! Прикрыв глаза рукой, Стэн, вскрикивая, отшатнулся. За секунду до того, как рычание стало утробным воем, он различил лоснящиеся тела десятка скалящихся черных псин перед собой.***
— Мое дело — благое, — радостно известил Стотч. Он сопровождал Кайла, ведя по коридорам, о существовании которых не знал никто, кроме приближенных Хаоса. — Ты можешь называть это жаждой мирового господства, но, если и так, я добьюсь его, свершив подвиг, а не запугивая. Брови Кайла скептически изогнулись: ему не нравится происходящее, а отвлекающие от размышлений речи злейшего врага не нравятся больше, чем что-либо. — Прежде ты утверждал, что страх помогает управлять, — сухо парировал он. — Я передумал. — Лео непринужденно пожал плечами, словно речь шла не о политике, а о выборе обеда в ресторане быстрого питания. — И это заслуга нашего общего друга — Мистериона. — Он нарочно выждал немного, скосил глаза на собеседника, чтобы насладиться гаммой эмоций на лице того, прежде чем воодушевленно продолжил: — Когда кто-то самоотверженно жертвует собой ради тебя, переосмысливаешь многое. Когда кто-то любит тебя, меняешься, неправда ли? — Да, — прошипел Кайл. Обсуждение недобитого им Маккормика — его слабая точка, и Лео самодовольно демонстрировал, что знает об этом. — Какой подвиг ты решил совершить? — воспользовавшись паузой, поинтересовался Брофловски. Они остановились у массивных ворот, к панели управления возле которой Хаос неторопливо приблизился. — Я верну людям Солнце! — громогласно объявив это, он нажал несколько кнопок, и металлический пласт пополз вверх. Сначала Кайл увидел свет: исполинских размеров зал, представший перед ними, был освещен сотней люминесцентных ламп, образующих потолок. И лишь потом он понял, что за черные пятна перед ним. Сотни совсем новых бронетранспортеров, оборудованных не только всевозможными орудиями дальнего боя, но и увенчанные мерцающими гладкими пластинами, по размеру лишь немного уступающими тяжелым махинам под ними — солнечные батареи. Между колоннами сновали, словно трудолюбивые муравьи, прислужники Хаоса, внося какие-то коррективы в записи. Возле некоторых из машин орудовали сварочными аппаратами техники. Масштабность предприятия поражала — Кайл не сразу последовал за по-хозяйски двинувшимся вдоль рядов. — Мои малышки полностью адаптированы к новой среде и готовы к введению в эксплуатацию, — гордо заявил он, раскинув руки в стороны. Некоторые из приспешников приветствовали его поклоном, но Лео не удостаивал их своим вниманием. — С помощью этих батарей можно преобразовать солнечный свет в энергию, что позволит не только вернуть городу на поверхности электричество, но и тепло. — Я думал о подобном… — тихо проговорил Кайл, завороженно оглядывая возвышающиеся сооружения. Они куда массивнее обычных БТР, они оснащены более крепким корпусом, что наверняка поможет сохранить установки в случае, если погодные условия ухудшатся. Они могут атаковать… Хаос не врал, говоря, что хочет помочь людям. Не врал и когда говорил, что Твик — их общий враг. Длинные металлические пальцы Лео легли на борт одной из машин. — К несчастью, наличие туч усложняют задачу. — Он обернулся к Кайлу. Никакой насмешливости и несерьезности. Впервые. — Получение нужного количества солнечного света займет довольно много времени… — Я могу задействовать свои способности, чтобы… — воодушевленно начал Брофловски, но замолчал, вспомнив надрывный крик Кенни: — Я запретил тебе! А после тот, выхватив солнечную батарею из рук Кайла, расшиб ее о пол… Кайл тряхнул головой. Кенни отныне и впредь ему не указ! — Я могу притянуть энергию Солнца, как сделал это, когда лишил тебя руки. — Он посмотрел на Стотча — тот многозначительно приподнял брови, словно иного услышать и не ожидал. — Я нужен тебе для этого? — догадался Кайл. — Смышленый инопланетянин, — довольно протянул он. — Шевелись! — послышалось из другого конца зала. Голос человека, озвучившего приказ, показался Кайлу смутно знакомым — он обернулся, проследив за восторженным взглядом Лео, двинувшегося навстречу нарушителю тишины. — У нас гости! — воскликнул Стотч, приветственно разводя руки. Кайл на долю секунды опешил. — Такер? — собственным глазам не веря, спросил он, вперив взгляд в изрядно помятого юношу. Кривое лицо Крэйга белое от усталости, и лишь красное пятно — разбитые губы. Одежда изорвана так, будто он вылез из мясорубки. А с глубоких ран на руках, наручниками сцепленными у паха, крупными каплями обрушивалась на пол кровь. — Такеры! — во все зубы улыбнувшись, поправил Дуги, следующий за пленниками, и шлепнул девушку по ягодицам. Не теряя достоинства (не дернулась и не пискнула даже), Триша закатила глаза и поджала губы. Ей было что сказать говнюку позади себя, но зная, что дуло его пистолета смотрит им в спины, она молчала. — Только тронь ее, — сквозь стиснутые зубы прорычал Крэйг, озлобленный взгляд бросая на Дуги. Того даже это, однако, взбесило настолько, что он покраснел — лицо стало подстать волосам. — А если трону? — с вызовом произнес он, подходя к Крэйгу. Голову пришлось задрать, чтобы смотреть ему в заплывшие глаза. А о необходимости угрожать Трише для собственной безопасности он и вовсе позабыл, заведясь. — Остыньте, господа, — с театральной ласковостью предложил Хаос, на деле приказывая. Он приблизился к заключенным, но на их недовольные взгляды не среагировал. — Дуги, малыш, это — что? — полюбопытствовал он, указывая на наручники, сдавливающие перепачканные кровью и грязью запястья Крэйга. — Всерьез думаешь, что они удержат самого сильного человека на планете? — От радушия не осталось и следа. — Или ты дебил?! — рявкнул Лео, резко изменившись в лице. Оробев, Дуги виновато опустил голову и, порывшись в карманах, принялся расстегивать наручники, нелепыми движениями пальцев перекладывая пистолет из одной руки в другую. Стотч мог бы цокнуть языком, выказывая свое недовольство, но, судя по тому, каким стало его лицо, его поза (руки скрестил, позволив плащу упасть на плечи, делая его силуэт более громоздким), он был не просто недоволен — разочарован. И дело не в наручниках… — Я так понимаю, ты облажался? — процедил он. Дуги нервно сморщил нос. — Рыбка сорвалась, — раздраженно выплюнул он. Как только руки оказались свободны от пут, Крэйг решительно шагнул вперед, чем всколыхнул, пожалуй, всех, заставив напрячься, кроме Хаоса. — Отпусти ее, — строго сказал он, глядя в разноцветные глаза того. Разбитым пальцем указал на Тришу. — Забирай меня, а ее отпусти. — Крэйг, заткнись! — взвизгнула девушка, одарив брата неодобрительным взглядом, но он продолжил смотреть на врага. — Вы оба мне не нужны. — Стотч отмахнулся от него, как от неприятного запаха. — Я могу приказать расстрелять вас обоих прямо сейчас, — обходя Такера, сказал он и остановился, оказавшись у того за спиной. — Но… — Задумался и вдруг, просияв, поспешно вернулся на прежнее место. — Мне нужен кое-кто, и ты, — палец Лео уткнулся в грудь Крэйга, — приведешь его ко мне. — Черта с два! — выпалила Триша. — Крэйг, не подчиняйся! Ничего со мной не случится! В ответ послышался многозначительный скрежет затвора пистолета О’Коннелла. Триша лишь замолчала, а лицо Крэйга исказил ужас, будто он собственную смерть увидел. Впрочем, кое-что пострашнее… Лео благодарно кивнул подчиненному, довольно ухмыльнувшись, и вновь обратился к Такеру. — Расклад простой: ты делаешь то, что я прошу. — Растягивая слова, он неспешно сложил пальцы пистолетом. — Но малейшая оплошность… — Выстрелил в Тришу. — Та-дам! — Засунь свои угрозы себе в задницу! — с каждым словом повышая голос, пробормотала девушка. — Баттерс… Стотча передернуло. На секунду зажмурившись, он повернулся к Кайлу, натянув дружелюбную улыбку. — Воздушный Змей, — жеманно произнес он. — Я хочу, чтобы она осталась под моим присмотром. — Кивком Брофловски указал на Тришу. Послышалось, как хрустнули суставы сжавшихся кулаков Крэйга. — Я доверяю своим людям — могу гарантировать, что она будет в безопасности. — Твои люди? — вскинув голову, спросил Стотч, но, словно вспомнив что-то, улыбнулся одной из своих фальшивых улыбок. — Благородно с твоей стороны. — Отступив на шаг, он, пожирая, оглядел сначала Крэйга, затем — Кайла. — Что ж, двум старшим братьям проще найти общий язык. Глаза Брофловски полыхнули злобой, но Стотч не дал ему заговорить. Махнув рукой, он без слов приказал увести Тришу. Дуги подтолкнул ее. — Проследи, чтобы она не пребывала в излишне комфортных условиях, — ядовито ухмыльнувшись, бросил Лео между прочим. Такер дернулся. — Я не дам ее в обиду, — преградив ему путь, отчеканил Кайл, пристально смотря бывшему соратнику в глаза. — Не верю ни одному твоему поганому слову, выродок! — Крэйг сплюнул, не скрывая намерения разбить надменную рожу Брофловски при первом удобном случае. Его слюна разбрызгалась по одежде того, не достигнув открытых участков кожи. — Будь паинькой, — промурлыкал Стотч, выходя вперед. Поравнявшись с Крэйгом, он приблизил свое лицо к его, склонился к уху и явил себя настоящего (безумца), прошептав: — Если не приведешь сюда своего возлюбленного, продолжать род Такеров станет некому, гомик.***
У входа в храм (так Брофловски назвал крыло, отведенное для его сплотившихся подданных) Кайла ожидали те, кто по праву считали себя его приближенными: именно эти люди (человек двадцать) направляли верующих, к своему Богу обращали тех, чья надежда на светлое будущее иссякла за годы, проведенные в сырой тьме; призывали не отчаиваться и ждать. Их лиц Кайл еще не запомнил, но узнавал по цвету слоновой кости балахонам с обширной нашивкой в виде его прежнего воздушного змея на спине. Мимо них он прошел, не здороваясь: слишком много бесценного времени потратит, если уделит даже секунду каждому, кто раболепно склоняет голову перед ним. Уголки губ Кайла, однако, ползли вверх: ему нравится видеть макушки пополам сгибающихся перед ним людей, но еще более приятно осознание, что он заслуживает это как никто другой. Он — спаситель. Был и будет им. От мысли, что жизни землян будут сохранены благодаря ему, принадлежать ему, по коже побежали мурашки; он возбуждение ощутил даже, отозвавшееся слабым шевелением члена в штанах. Будоражит! От толпы отделился один из силуэтов. Небольшой… Женщина. По светлому плащу рассыпаны ее чернильно-черные волосы. Кайл знал, кто перед ним, даже не видя за широким капюшоном лица. — Это передали тебе, — проговорила Венди, протягивая сверток ткани юноше. — Говорят, не пристало Богу являться к верующим абы в чем. — Она подняла голову, чтобы посмотреть на него, и Кайл различил игривую улыбку на ее губах. О, она счастлива быть частью его паствы больше, чем счастлива была быть со Стэном. Поделом, предатель! — Мишура, — бросил он бесстрастно, и все же взял из рук Венди белоснежную ткань. Поверх своей одежды надев из нежнейшего шелка рясу, расшитую золотом, он ощутил прикосновение рук Венди к плечам. Ласково касаясь, она расправляла складки ткани, внимательно следя за каждым своим выверенным движением, а Кайл смотрел на нее. Когда в тот день Тестабургер пала пред ним на колени, он понял, что может доверять ей, ибо нет преданности большей, чем преданность человека, безоговорочно признающего величие единственного своего спасителя. Приподнявшись на носках, Венди взялась за края капюшона и накрыла им огненно-рыжие кудри. Ловким движением расправила золотые цепи, венчающие капюшон: они должны лицо Кайла, обрамляя, украшать, а не мешать ему. Жемчужные бусы, нашитые на воротник ровнее расположила тоже. Когда она уже была готова убрать руки, Кайл поймал ее пальцы своими. — Я рад, что ты со мной, — негромко сказал он, смотря на млеющую девушку перед собой. Ее, как и прочих, пьянит присутствие Бога — видно по округлившимся глазам, утопающих в зелене его собственных. Венди, моргнув несколько раз, смущенно опустила взгляд. — Иначе быть не могло, — сдерживая улыбку, проговорила она. Коснувшись острого подбородка, Кайл приподнял ее худое лицо. Вот она — одна из немногих, кто может смело лицезреть его: таков его ей подарок за веру, вопреки любви. — Я чувствую, что мои люди преданы мне, но ты — единственный не чужой человек, оставшийся со мной, — медленно произнес он. — Я хочу дать тебе больше света, чем кому-либо. Венди кашлянула в кулак — что ж, исчерпывающее доказательство того, что она смущена особым вниманием. — Люди ждут, — сдержанно объявила Венди, отходя в сторону. Руки она прижала к груди. Видимо, ее сердце тоже бьется чуть быстрее, чем должно. Подойдя к дверям, он толкнул их, и гул голосов мгновенно стих. Однако стоило Кайлу шагнуть в зал, как исступленная толпа двинулась к нему волной, превращаясь в семенящие шаги, вытянутые руки и молящие глаза. Они жаждали тепла, сочащегося из клеток его тела. Обезумевшие от захлестывающего восторга, граничащего с экстазом, они могли затоптать объект восхищения: эта та беззаветная любовь, чувствуя которую можешь сокрушить весь прочий ненужный мир. От толпы Кайла отделила светлая стена из приближенных, преградивших верующим путь. Кто-то осторожно, едва касаясь, взял его за локоть и подтолкнул к возвышению — самодельной сцене в середине зала. Оттуда он провозгласит то, что даст людям надежду, о которой они и не мечтали. Венди поспешила следом. Косясь, она опасливо оглядывала беснующийся от радости народ: мужчины и женщины плакали, смеялись и попросту кричали, безуспешно пытаясь скандировать имя лидера. — Помоги! — послышался надрывный выкрик. — Прошу, помоги! Протиснувшись между другими людьми, незнакомка в лохмотьях, то ли споткнувшись, то ли целенаправленно рухнула перед Кайлом на колени, едва макушкой не ударяясь о его. Ему пришлось остановиться. К возникшей преграде тут же ринулись сопровождающие его последователи. Они грубо схватили женщину за локти, рывком подняли, чтобы отшвырнуть. — Оставьте, — скомандовал Кайл, шагнув к несчастной. Повторять дважды не пришлось. Благодарность, граничащая с полнейшим безумием сотрясла ее. Девушка протянула Кайлу то, что изо всех сил прижимала к груди. — Помоги согреть… — пролепетала она, слезящимися глазами исследуя пол под собой. Приподняв руку, Кайл убрал ткань (угол небольшого одеяла, сшитого из лоскутов красного и желтого цвета) и расслышал кряхтение укутанного в одежду взрослых младенца. Не сразу ему удалось разглядеть маленькое морщинистое лицо с зажмуренными глазами и беззубым ртом. — Он простужен, — простонала обессиленная мать, и в доказательство ее слов ребенок издал звук, отдаленно напоминающий кашель — полухрип-полукрик. — Помоги. Кайл смотрел на них какое-то время, а затем, засучив рукав своего одеяния, поднес руку к щеке малыша, коснулся пальцем. Венди порывисто двинулась вперед, но, даже не поравнявшись с Кайлом, остановилась; выглянув из-за его плеча, как от изумления, спрятала за руками рот. Ладонь Брофловски легла на тряпки, под которыми находилось тело младенца. Он ощутил слабое шевеление маленьких рук и ног, негромкие натужные вдохи. Прикрыл глаза, концентрируясь. Жечь — просто. Греть — нет. Рябью пошел воздух. Сначала свет сделал кожу между пальцами Кайла полупрозрачной; через несколько мгновений, наполненных кроткими дыханиями, сияние охватило всю его руку. Само тепло… Само Солнце. Венди неслышно ахнула — подступил кашель. Младенец, убаюканный светом и разливающимся по телу теплом, заулыбался, зазвучал его клокочущий смех, и из его крошечного носа брызнуло. — Это чудо… — выдохнула мать. — Чудо! — воскликнула она, и снисходительная улыбка тронула губы Кайла. — Тепло останется с ним, — мягко проговорил он, отступая. Продолжающую лепетать слова благодарности женщину все же оттащили и погрузили в толпу. Ступив на пьедестал, Кайл воздел руки, и наступившая тишина участила биение сердца в его груди — заметно по тому, как часто он задышал. Сотни глаз обратились к нему. Покорность в чистом виде. Если бы только те, кто предал его, видели это… Что бы сказал Кенни? Что бы сказал Стэн? Впрочем, неважно! Здесь и сейчас образуется новая семья Кайла Брофловски, которая будет такой, как он пожелает. — Хорошие новости! — объявил он. — Я верну этому миру Солнце!***
Войдя в комнату, Лео, сам того не заметив, остолбенел, как зачарованный, но, подперев дверной косяк плечом, продолжил любоваться открывшимся видом, искусно изображая безмятежность. Уголки его губ поползли вверх, следуя за скользящим вверх взглядом. От маленьких босых ступней по изящным ногам с острыми коленями, по узким бедрам, спрятанными за складками юбки, до тонкой талии, увенчанной чуть выпирающими ребрами. Непримечательная грудь скрыта за рюшью на лифе белоснежного сарафана, тонкие бретели которого, спавшие с худых плеч, ловко подцепив длинными ногтями, стоящая рядом с Карен девушка вернула на место. Проститутка (как-то иначе назвать ее Лео не мог) расчесывала волосы юной Маккормик, проводя гребешком по волнистым локонам, и рядом с ангелом выглядела совершенно неуместно. Однако именно ее стараниями со светлого лица Карен смыта грязь, ее стараниями глаза девочки, слегка подведенные, кажутся больше и выразительнее, а губы соблазнительно блестят, словно сочась эфиром. Щелкнув пальцами, чтобы привлечь внимание обеих, Лео махнул рукой в сторону двери. Покорно кивнув, вызывающе и из-за этого раздражающе выглядящее пятно засобиралось и выпорхнуло из комнаты, оставив в воздухе шлейф из смеси запахов приторных духов и вина. Карен пахнет не так. О, Лео был уверен, что она пахнет не так. Зефиром — сладко-сладко; а участки тела, по которым разбрызганы родинки, на вкус — терпкий ром. Уже пьянит. Карен с места не двинулась, не вздрогнула, но края юбки сжала крепче и в тонкую линию превратила розовые губы. — Кайл беспокоится о твоем состоянии, но слишком занят, чтобы проведать. — Стотч двинулся вперед. Неторопливо, чтобы не спугнуть сидящую на пестром диване девушку. Кажется, даже воздуха в этой комнате она боялась, а ведь ей выделили лучшие покои (здесь действительно мягкая мебель, картины на стенах — точно музей, пахнет восточными благовониями) — его покои. — Меня осведомили, что ты так и не заговорила. — Ловко справившись с застежками плаща, Лео стряхнул его с плеч и бросил на спинку величавого кресла. — Я решил, что небольшое преображение тебя ободрит. К сожалению, лучшего не придумал: я не слишком осведомлен, как проявлять заботу и внимание — каюсь. — Он обернулся к девушке, сценически развел руками и продолжил разглядывать ее так дотошно, что Карен непроизвольно заерзала на месте. Оборки юбки приподнялись, и она, замерев, потянула их к коленям. Будто кокетничая. Лео ухмыльнулся. — Ты выглядишь изумительно, — выдохнул он, шагнув к ней. — И миллиона комплиментов не хватит, чтобы воспеть твою красоту. — Остановившись перед Карен, он учтиво поклонился, галантно заведя одну руку за спину. — В восхищении. Девушка несмело посмотрела на него из-под сведенных бровей, нервно моргнула несколько раз и опустила ресницы. — Я смутил тебя? — наклонив голову, чтобы посмотреть в глаза, спросил юноша. Так и не удостоившись взгляда Карен, он опустился перед ней на корточки, коленями задев колени, и заглянул в лицо. Бледная, как при болезни — этого не скрыла косметика. — Прости мне мои манеры… — Лео положил свои руки на ее и, сжав отнюдь не нежно, оторвал тонкие женские пальцы от юбки. — В таком состоянии тебе важно чувствовать себя в безопасности, а во всем городе никто, кроме меня, не способен защитить тебя. — Он смял ее кисти своими, большими пальцами погладил костяшки, продолжая неотрывно смотреть в глаза. Массируя, двинулся к тонким запястьям. Дыхание Карен стало бесшумным, но ключицы ее задвигались вверх-вниз быстро-быстро. — Я мог бы стать для тебя таким другом, каким не стал для твоего брата. — Нажим усилился. Карен, нахмурившись, ощутимо вздрогнула, даже коленями повела, пытаясь отстраниться от упрямо поднимающихся, скользя по коже, рук неспешно выпрямляющегося юноши. — Все свое время я бы посвятил тебе, — Его ладони сдавили плечи Карен. Она вроде попыталась сказать что-то, но лишь вдохнула открывшимся ртом и вновь сомкнула губы; тазом вжалась в спинку дивана, но отстраниться Лео ей не позволил. — Мне всего лишь хочется быть единственным для кого-то. Незаменимым. — Его теплые пальцы, двинувшись к изящной шее, задели бретели сарафана. Карен съежилась настолько, что они, показалось, могут упасть с уменьшившегося тела вместе со всей находящейся на ней одеждой. — Не другом, одним из… — Лео скривился. — Не возлюбленным, нет. Кем-то… особенным. — Нависнув над девушкой, Лео взял ее волосы в руки и, словно паук по паутине, добрался до кожи за ушами. — Я стал незабываемым ночным кошмаром для многих, но для твоего брата я — никто. — Он коснулся ее щек кончиками пальцев, провел ими по скулам. — Ты так похожа на него… — Истерически усмехнувшись, Лео жадно оглядел ее лицо: каждую морщинку, каждый еле заметный прыщик и родинку в утонченной складке над уголком губ. — Особенно глаза… — утробно прорычал он, приближая свое лицо к ее. — Я вижу дно мирового океана, где нет ни тепла, ни холода — только давление, с которым невозможно справиться. Карен слабо дернулась в последний раз перед тем, как ее губы поймали чужие. Она взбрыкнула, открыла рот, чтобы крикнуть, но лишь пустила внутрь мокрый язык. Мельтешащие локти беззвучно сопротивляющейся девушки уперлись в грудь Стотча, колени — в живот. Шансов у нее нет: он значительно выше, значительно больше, значительно сильнее, и все же ее кости больно впиваются под ребра. Надавив на лицо Карен металлическими пальцами, освободившейся рукой ухватился за тонкое бедро, оттолкнул, расчистив для себя место между ее ногами. Не отрываясь от упрямо смыкающихся губ, Лео повалил Карен на диван. Хрупкая, будто фарфор — вот-вот сломается, но ее тело сильнее, чем кажется: упругие мышцы рук и ног, обхватывающих его тело в попытке отстранить, ощутимы даже сквозь одежду, и эти нелепые случайные прикосновения возбуждают до невозможности, до нежелания медлить. Отпрянув, чтобы вдохнуть, Стотч сместил холодную неживую ладонь и, взявшись за лиф сарафана, сдернул его с груди девушки. Заскрипели рвущиеся швы. — Ох… — вырвалось. Карен так худа, как Кенни в ее возрасте. Лицо Маккормик, мгновенно вспыхнувшее от стыда, выразило неподдельный ужас. Она молчала — лишь, мыча, открывала и закрывала рот, но Лео мог поклясться, что слышит каждый ее вскрик, прерывающий рваные вдохи. Он насладился этой ошалелостью и неспешно, растягивая удовольствие, опустил взгляд на округлую женскую грудь, которую, едва увидев, нетерпеливо смял своей человеческой рукой, чтобы ощутить как упираются в ладонь крошечные соски. Мало! Припал к ним губами, надкусил, почувствовав, как затрепетало под ним поневоле борющееся тело. Непокорная Карен Маккормик, отыгрывающая недотрогу. Она сдастся, как только он расстегнет ширинку и займется нижней половиной ее тела. Захлебываясь в покрывающей кожу грязи, Карен истерично била кулаками то чужие плечи, то спинку дивана. Ноги двигались непроизвольно, и это только помогало мужскому паху вжиматься все сильнее в ее. Не жалея собственные мышцы, суставы, она изворачивалась в тщетной попытке сбросить с себя прикосновения, которых прежде не допускала. На несколько мучительно долгих секунд реальность стерлась, когда грубые пальцы уткнулись в ее промежность. Непонимание, что происходит, что за ощущение такое… а затем — боль, будто половые губы сдавили тисками. Сдвинутое нижнее белье впилось в нежную кожу. Беспорядочно шарящие по воздуху пальцы Карен нащупали что-то холодное. Ухватившись за продолговатый предмет, от обиды и бессилия завывая, она ударила… Секунда затишья! На расшибленном виске Лео остался красный след, а к глазу, по-звериному зарычав, он прижал ладонь и выпрямился. На пол упал подсвечник. Вверх от разбившейся свечи потянулась струйка дыма. Теряя рассудок, ведомая лишь инстинктом самосохранения Карен выдернула из-под юноши ноги; уже не заботясь о том, что разорванный сарафан не прикрывает наготу (человек перед ней тронул ее — стесняться поздно), повернулась на бок, чтобы слезть с дивана, но скатилась с него, не скоординировав движения. На то, чтобы встать, времени нет! Сгруппировавшись, на четвереньках она двинулась к двери, искренне веря в абсурдное: если хотя бы ее коснуться, все кончится. Так и будет! Обязательно! Слезы выжгли глаза, когда, схватив за ногу, монстр потянул ее обратно. Потеряв равновесие, Карен подбородком ударилась о пол. Сведенный рот наполнился кровью: то ли язык прикусила, то ли зубы треснули. Бедра девушки уткнулись в чужие, мурашками она ощутила прикосновение кожаных штанов Хаоса. Едва она взвыла, он прижал ее грудь к полу, навалившись на спину. Одна ее рука оказалась под животом и полностью онемела почти сразу; второй Карен ухватилась за ворсинки ковра, будто бы они могли вытащить ее из болота страха и отчаяния. Несколько секунд возни возле ее ягодиц, двигать которыми стало страшно (впрочем, она, придавленная, могла лишь сгибать колени и изредка отрывать грудь от пола). Раскрасневшийся глаз отвлекал Лео, ноя (лед бы приложить), но вожделение пересилило, когда Стотч поднял юбку девушки. Он вытащил из приспущенных штанов затвердевший член и протиснул головку между складками кожи. Карен замерла, как парализованная, когда чужак оказался совсем близко, буквально в ней. — Девственница что ли? — хрипло бросил Лео. Сухая абсолютно, да и не дает двинуться вперед упругая преграда. С шумным выдохом он тазом толкнул ее ягодицы. Кулаком ударив пол, Карен, задыхаясь от боли, зубами вгрызлась в ковер под собой. Все кончилось на долю секунды, когда инородный предмет покинул тело, но тут же Стотч с остервенением вонзился в нее вновь, будто злясь на то, что узко, на то, что размывается по его члену не смазка, а кровь. Слезы рассекли щеки Карен, лицо ее разгорелось, как и растянутые края влагалища. В расплавленном сознании осталось лишь желание закупорить себя, чтобы не пускать внутрь, но выходило только, сжимая мышцы, обхватывать бугристый член плотнее и слышать глухие мужские выдохи. Они омерзительны! Вполовину менее противно было бы, если бы она не знала, почему человек над ней дышит так. Но она знала. Прошла вечность? Две вечности? Пытка не кончалось: Лео терзал и терзал ее, безжалостно разрывая напополам. Сопротивление прекратилось: внутри горячего женского тела ему удалось расслабиться. Стотч сдерживаться не собирался, да и мокрая, сладкая от пота кукла под ним слишком прекрасна, чтобы не жаждать излиться в нее. Ему плевать на последствия — важен только этот миг, сиюминутное заволакивающее удовольствие, от которого немеют мышцы, и чужие выдавливаемые им стоны. Несколько более быстрых движений, отозвавшихся более резкой болью. Раскатисто рыча, Лео оставил член пульсировать внутри Карен, всем весом надавив на ее маленькое тело, и вышел, когда на конце осталось лишь несколько капель, которые, сорвавшись, упали на помятые розовые бедра девушки. С кровью из нее вытекла сперма. Не в силах свести дрожащие ноги, Маккормик беззвучно возопила о том, что не хочет думать, как чувствует себя теперь. Стотч приподнялся, стер кровь с себя и небрежным движением размазал по белой юбке Карен. — Я бы мог действовать изящнее, — наклонившись, прошептал он. С лежащего на полу женского лица убрал мокрые волосы, забирающиеся в скривленный рот. — Я бы мог сделать тебя своей, заставить на коленях умолять позволить хотя бы отсосать, но… — Он губами прижался к ее макушке. — Но у нас нет времени на это, родная. Тебе предстоит сделать меня правителем этого мира. Пока Хаос касался снова и снова оставшейся у глаза ссадины, перечеркнувшей его шрам, Карен царапала пальцы, жаждая сорвать с себя сантиметр за сантиметром оскверненную кожу. Губы кусала в попытке содрать нежеланные поцелуи. И мечтала влезть внутрь себя, чтобы выскрести ногтями чужие частички горячие, как лава. Но она покорно плелась за юношей, спотыкаясь о края его светлого балахона, и неотрывно смотрела на красно-желтый ромб. Переодевшись, он потащил ее за собой. Карен не чувствовала ни страха, ни волнения даже — в ней не осталось ничего, кроме безмерного стыда, душащего осознанность. Она глаза не подняла и тогда, когда они вошли в помещение, где в таких же одеяниях, как у Лео, люди наблюдали за тем, как один из них бесстрастно запирает клетку, в угол которой вжималась молодая девушка, шипящая и матом покрывающая присутствующих. — Друзья мои! — воскликнул Хаос, поправив капюшон, чтобы скрыть лицо. Он подтащил Карен к себе, ласково коснувшись ее плеча в перчатку убранной металлической рукой. — Эта юная заблудшая душа нелестно отозвалась о нашем Боге; признала величие иного, темного существа. — Он еле сдержал усмешку. — Заставьте ее поверить. И пусть непременно вслух скажет о своей любви к Воздушному Змею. Такова его воля. Карен впервые после случившегося посмотрела Лео в глаза. Даже головой мотнула, выразительно разинув рот; руки поднесла к груди, попытавшись указать на немое горло, но чужие пальцы уже потянулись к ней.