***
Кисть, сверху придавливаемая тяжелой крышкой люка, легла на пласт снега и сразу же порозовела на морозе. Холод отрезвил ненадолго. Стэну удалось сохранившимися двумя с половиной пальцами второй руки ухватиться за последнюю металлическую ступень, подтянуться, прежде чем тьма начала утягивать его в свое царство вновь. Он мог потерять сознание несколько раз (возможно, терял), но к жизни возвращал настойчивый писк захваченного с собой вместе с прочими инструментами (спасшими ему жизнь, к слову) пейджера (Стэн всегда держал его при себе по привычке, хоть и знал, что никогда больше не воспользуется). Ему казалось, что приходят сообщения. Он уверен, что казалось. Связи нет с тех пор, как исчезло электричество, да и нужда в ней отпала: людям поесть бы, а не коммуницировать. И все же периодически звучащий сигнал помогал ему подниматься по бесконечно длинной лестнице, становящейся скользкой от его же крови. Боли не было. Только жуткая усталость, из-за которой Стэн не чувствовал ничего, кроме жгучего желания уснуть. То ли все еще пребывал в шоке — многочисленные раны добьют его, как только организм начнет функционировать более или менее нормально. О том, что случилось внизу Стэн почти не помнил. Ощущение, будто страшный сон приснился: не знаешь, что было, но понимаешь, что напуган по бешеному сердцебиению, по холодному поту, по горькому привкусу во рту. И только вспышки перед глазами… В одной из таких вспышек Стэн видел покрытые пенящейся слюной зубы, сомкнувшиеся возле лица. В другой — оскалившуюся пасть, становящуюся все ближе и ближе. Алые брызги на стенах — его кровь, выплеснувшаяся из лопнувших вен. Ошметки одежды и разорванной плоти на полу — его кожа и куски мяса, отодранные от костей. И выстрелы… один за одним, после каждого из которых раздавался душераздирающий скулеж, утопающий во все более яростном лае. Стэн хотел выжить. Безумно хотел! Он раздрабливал тела псин, безжалостно кулаками бил их сморщенные рычанием морды, в мягкие глаза впивался ногтями, чтобы сбросить с себя тяжелые туши, лапы и ребра ломал ударами ног. Теперь же, когда все кончилось, он смог подумать о том, что убивал… Впервые. Да, неразумных животных, но неповинных в том, что они вынуждены выполнять приказы или же просто голодны. У него ведь была собака в детстве… Как бы посмотрел на него Спарки, учуяв на руках хозяина кровь собратьев? Бросился бы тоже, да? И Марш разбил бы его череп, как случайно выроненную чашку. Когда мокрая от пота макушка уперлась в крышку люка, Стэн безотчетно стукнул ее головой несколько раз, осознавая, что поднять ему не хватит сил: он на ступенях, вбитых в каменную стену, держался-то еле-еле. И ни мысли о долге, ни мысли о Кайле не могли дать ему возможность сделать еще один рывок. Разве что пиликающий пейджер. Дневной свет ударил по глазам. Стэн зажмурился, но под веками оказалось недостаточно темно, чтобы боль ушла. Заскрипел снег возле ветром объятого лица. Приподняв тяжелые ресницы, Стэн увидел подошву мужских сапог и подол плаща, касающийся их задников. Чужие руки сжали его плечи, потянули за остатки одежды вверх. Заскользив по ступеням, израненное тело, показалось, может разорваться. Перевалившись через край люка, Марш попытался устоять на четвереньках, но опухшие из-за синяков руки заболели, а левое колено, под разорванной штаниной на котором остались иссиня-черные следы звериных зубов, обожгло соприкосновение со снегом. То же случилось и с лицом, когда он рухнул плашмя. Стэн предпочел бы лежать, вдыхая снег кровью забитым ртом, но находящийся рядом с ним человек не унимался. Не очень бережно, но решительно он перевернул юношу на бок — тот на спину завалился. — Вставай! — скомандовал он. Взяв за руки, дернул Стэна на себя. — Вставай живее! Захлебнешься. — Спиной прислонил к чему-то холодному. — Кен… — простонал Марш. Говорить оказалось чертовски сложно, словно язык прилип к нёбу, как и смотреть перед собой, но мрачный силуэт Мистериона он узнал. Расположившись над его искусанными ногами, Кенни коснулся холодными пальцами перепачканного запекшейся кровью лица: где раны, непонятно. Оттянул нижнее веко одного глаза; второй, заплывший, предпочел не трогать. Разомкнул губы Стэна, чтобы дать вытечь скопившейся красной слюне. Чуть повернул его лицо, чтобы рассмотреть оставшуюся на месте уха дыру и сквозь разорванную кожу виднеющуюся белую скуловую кость. — Уб… ублюдок, — прохрипел Стэн. От внезапно нанесенного им удара по челюсти Кенни пошатнулся: не ожидал, что Марш способен бить весьма ощутимо в таком состоянии. — Ты был с ним… — обмякая, проговорил тот. — Все это время… Кенни объяснения не требовались. — Ты потерял много крови, — оглядывая израненное тело с головы до ног, констатировал он. — Не шевелись. — Черта с два! — выплюнул Стэн. Глаза прикрыл, проваливаясь в беспамятство, но заставил себя оставаться в сознании, фокусируясь на скрытом маской и капюшоне лице. — Кайл теперь злодей… — Я остановлю его, — холодно бросил Кенни. Меланхолично приподняв край футболки Стэна, промокнул сочащуюся черным рану на его ребрах. Тот втянул воздух сквозь стиснутые зубы, взбодрился на долю секунды, но обессилел настолько, что распластался по сугробу, впитывающему его кровь. — Просто скажи ему… — выдохнул Стэн. — Скажи, что я… Кенни выпрямился, перешагнул через ноги Марша. — Я сделаю все правильно — будет лучше, если ты забудешь о нем. От его ледяного тона Стэна пробрала дрожь. Он поднял слабую руку и попытался оставшимися пальцами ухватиться за плащ Мистериона, но тот отстранился. — Не вздумай тронуть его, — прошипел Стэн, подаваясь вперед. Повалился на раненую кисть и скривился. — Не вздумай, урод! — проорал он, выплескивая боль. Постарался среди выжигающей глаза белизны найти черный силуэт, но не смог. — Маккормик, блять! — Крик отнял последние силы. Многотонные веки начали опускаться на глаза. Не холодно совсем почему-то. И не больно почти… Тихий писк заставил Стэна открыть глаза, выдернул из умиротворяющего сна, только-только начавшего сгущаться. Он понял, что лежит на снегу, понял, что замерзает насмерть, и все же потянулся к настойчиво пищащему пейджеру. Буквы на истертом временем экране блеклые совсем (батарейка садится), двоятся перед глазами: где ты? где ты? ответь я на востоке города творится что-то неладное как мне найти тебя? где ты? будь живым, прошу Марш шевельнул губами, произнося имя Венди. Надавил на залипшую кнопку, чтобы ответить ей, но бестолку. Еще раз. Ногтем поддел — и снова! Завывая, Стэн сжал пластиковый аппарат так, что тот жалобно скрипнул; ладонью вдавил его в снег, распрямил дрожащий локоть. На четвереньки встал и еще немного усилий приложил к тому, чтобы оказаться на коленях. Гребаный дохлый пейджер стиснув в пальцах, принялся подниматься.***
Расслышав стук в дверь, Венди поспешно смахнула со стола, за которым сидела, все механизмы в ближайшую коробку с клубком спутанных проводов и старой аппаратурой; приподняв очки, дужками сдвинувшие ее спадающие на сосредоточенное лицо волосы, обернулась. Разглядеть вошедшего удалось не сразу: от работы с мелкими деталями болели глаза — пришлось, жмурясь, моргнуть несколько раз. Собственно, причина ее недомогания стояла на пороге. Венди покорно склонила голову, приветствуя Кайла, мысленно задаваясь вопросом, почему он постучал, а не вошел сразу, воспользовавшись имеющейся привилегией: в храме он — хозяин каждого закоулка, будь то залы, возведенные для него, будь то обычные жилые помещения. — Думал, ты еще спишь, — пояснил он. — Не помешал? И, все же не дожидаясь ответа, он сделал шаг, огляделся. Комната, которую выделили Венди для проживания, уже претерпела некоторые изменения: девушка притащила сюда множество ставшей непригодной техники, аппаратуру для работы с ней, стены завесила схемами и формулами. За годы Брофловски позабыл, что прежде она была весьма одаренным техником. Вероятно, истосковалась по возможности мастерить (он и сам знал, как утомительна изоляция в условиях апокалипсиса). — Не помешал, — улыбнулась Венди и, поставив коробку на пол, ногой задвинула ее под стол. — Работаешь над чем-то? — поинтересовался Кайл. — Честно говоря, пытаюсь наладить связь, но пока безуспешно, — отчеканила она. Юноша кивнул в ответ. Некоторое время они, не заговаривая, смотрели друг на друга. На Кайле не шелковый балахон, а черный комбинезон из легкой кожи (на подобии того, который он носил, будучи прежним Воздушным Змеем), визуально подчеркивающий его стройность, некую чинную изящность, не свойственную, пожалуй, больше никому. Ему идет. Венди не могла отрицать, что Кайл не только прекрасный лидер, но и привлекательный юноша, невзирая на внешнее равнодушие, смотрящий так пронзительно, что невольно ускоряется сердцебиение. Магия. Он первым нарушил тишину. — Я хочу убедиться, что Хаос сдержал данное мне обещание. Буду рад, если составишь мне компанию. — Улыбка тронула губы Кайла, и он, приглашая, протянул Венди руку. — После — навестим Карен. — Разумеется! — отозвалась Тестабургер, поднимаясь со стула. И добавила, чуть умерив пыл: — Как прикажешь. Кайл показался ей действительно осчастливленным согласием. Взяв ее под руку, вывел в коридор, где, так и не отпустив, несмотря на разницу в их положениях, продолжил говорить. Поначалу Венди отвлекало тепло, исходящее от предплечья Брофловски и его тела, оказавшегося неожиданно близко, и взгляды встречающихся им на пути людей (жилая зона храма весьма густонаселенна), рассматривающих красивую пару с любопытством до осознания, кто именно перед ними (в тот же миг подобострастно склонялись их головы); но она довольно быстро привыкла к исключительности — незнакомому прежде, сильному чувству. — Я не доверяю ему, — произнес Кайл. Он не боялся озвучивать свои измышления о Хаосе — он уверен, что здесь все до одного преданы ему. — Он попытается вонзить мне нож в спину, как только перестанет видеть выгоду в сотрудничестве, но я буду готов. Моя мощь и влияние возрастут многократно — Хаос и его шайка шакалов окажутся безвредными. — Если ты вернешь людям солнечный свет, дашь им возможность подняться на поверхность, твое лидерство станет неоспоримым, — задумчиво заметила Венди. О преданности спасителю она знала не понаслышке. — Верно, — мельком глянув на нее, кивнул он. — Для этого я сообщил о своих намерениях на вчерашнем собрании. Чем больше людей узнает о моем вкладе в реализацию идеи Хаоса вернуть Солнце, тем больше сторонников я заполучу к моменту, когда он заявит о себе. Венди хмыкнула. Благородная цель Брофловски — то же предательство, которое он ожидает от Стотча, и обман по сути. Впрочем, в данной ситуации наиболее важно благополучие простых людей: их судьбы в руках двух играющих с оловянными солдатиками мальчишек. — Кайл. — Венди остановилась, тем самым заставив его сделать то же. Хмурый взгляд не подняла. — Ваше противостояние не станет гражданской войной? Жители города ничем не заслужили… — Жертвы неизбежны, — холодно отрезал он, оборвав ее на полуслове. Еле заметно съежившись, Венди продолжила смиренно буравить взглядом пол. Кайл всмотрелся в нее. Венди он никогда не считал красивой. Милая — да, но и прежде она была слишком худощавой и угловатой для него, а теперь (из-за навязанного всем Твиком образа жизни) выглядела болезненно, отталкивающе. Однако, как и раньше, так и сейчас, кое-что все-таки заставило Кайла любоваться ею. — Сколько же в тебе доброты, Вэн, — ласково произнес он, коснувшись ее плеч. Она невольно подняла обрамленные густыми ресницами синие глаза. Будь они карими, смотрелось бы банально, а оттенки неба нравятся неземному существу. — Это делает тебя лучше других. — Ты мне льстишь. — Нет, — предельно строго сказал он. — Я верю в человечество, пока есть люди, как ты: милосердные, бескорыстные. — Руки Кайла скользнули по плечам и предплечьям Венди к ее кистям. — Ты — украшение моей паствы, Венди Тестабургер. Она не нашлась с ответом. Могла лишь завороженно смотреть в глаза Брофловски, как в лабиринте, теряясь в сложном узоре его цвета сочной травы радужек. Взяв ее ладонь в свою, Кайл улыбнулся шире и повел дальше. — Отпустите ее, изверги! — Хрипящий женский крик пронесся вдоль самодельных торговых рядов, возведенных несколько часов назад (так каждое утро начинал функционировать рынок на территории храма), и потонул в голосах снующих между ними людей. Крыло, отведенное для верующих, не отличалась ничем от любого другого в подземном городе: те же резервации с жилыми комнатами (побольше — для семей, поменьше — для одиночек), те же шумные улицы в обширных залах, созданные самодельными палатками торгашей. Люди здесь, как и везде, работают, закупаются продуктами и необходимыми для жизни товарами, общаются друг с другом, смеются; матери следят за детьми, исследующими игровую площадку, сооруженную из чугунных труб (даже небольшая горка есть) — словом, пытаются жить. Отличие одно — их не удивляет происходящее, и они будто бы не замечают подвешенной клетки, в которой заперты две девушки. Зрелище привычное: таким образом жрецы (так звали себя приближенные Кайла, негласные лидеры паствы) наказывают грешников, учат их, будь то воры, убийцы или излишне активные инакомыслящие. Кто-то мимо проходил, кто-то позволял себе бросить пару оскорблений; некоторые из праздного любопытства лишь наблюдали. — Убирайся! — прошипела Триша, пальцами впиваясь в предплечье просунувшего руку в клетку, чтобы добраться до Карен, фанатика. Она упрямо пыталась противостоять им, но была в меньшинстве, а расстояние между прутьями довольно большое — взрослый мужчина может беспрепятственно добраться до содержимого. Несчастной девушке в перепачканном сарафане (она похожа на бьющуюся в неволе белую голубку) стоило вжаться в одну из решетчатых стен, как чужаки хватались за ее одежду, за длинные волосы и конечности; к другой льнула — то же самое. Она не кричала, правда, — ползала, не имея возможности выпрямиться, и лишь протяжно ныла, но в глазах ее, заволоченных расширившимся зрачком, стоял неподдельный ужас. Триша поняла, что должна помочь. Саму ее, к слову, не трогали, никто ни разу не толкнул даже. Она пыталась воспользоваться этим и собой, как могла, закрывала пленницу, но тщетно: дикие незнакомцы добирались до Карен все равно. — Выродки, блять! — срывая горло, выпалила Триша. — Остановитесь же! — Непонимание пугало сильнее всего: почему никто не считал творящееся ненормальным хотя бы? Почему люди смотрят на них с равнодушием и продолжают заниматься своими делами? Она сжала мужское запястье, короткие ногти вонзила в кожу, не давая врагу ухватиться за растерзанную юбку Маккормик. Но другой, дотянувшись, сдавил горло Карен пальцами, подтащил к себе; та застонала, а в следующую секунду ее мгновенно покрасневший лоб припечатался к решеткам. — Говори! — как под гипнозом, в унисон скандировали присутствующие. — Говори! Говори! Теряя самообладание, Триша поймала себя на мысли, что готова ударить Карен сама, чтобы та произнесла хоть слово и уняла тем самым ярость ополоумевших, но она, в отличие от остальных, понимала, что девочка молчит не из принципа. Чужие пальцы, оказавшиеся в клетке, сдавили щеки Карен. Кто-то схватил ее за тонкие руки, чтобы не позволить отстраниться. Триша взялась за женские плечи, на себя потянула, чтобы оторвать от прутьев, но только причинила боль. А повалившись на ягодицы, вовсе замерла, завидев поднесенную к лицу девушки горящую свечу. — Господи… — выдохнула она. — Скажи им! — крикнула, вставая на колени; макушкой ударилась о низкий потолок. — Скажи им то, что они хотят услышать! Скажи! — Нервы сдали. — Да очистится рот твой! — воскликнул кто-то. — Во имя Воздушного Змея! В слезами замутненных глазах Карен пятном отразился свет огня. Она знала (нутром чувствовала), что за ней наблюдает тот, кому осквернить ее тело показалось мало. За что? Она хотела бы найти его в толпе и спросить, за что? Однако за пламенем, становящимся все больше, все ближе, она не видела ничего и по своей воле могла только дышать. Впрочем, ее лишили и этой возможности, когда пальцами зажали нос. Чужие руки бесцеремонно влезли в открывшийся рот — затошнило сильно-сильно. Под раздавшийся выкрик Триши свеча наклонилась, капли тающего воска, сорвавшись, разбились о пол; одна на подбородок Карен упала, опаляя кожу, а на губы ее он полился, как вода. В утробное рычание превратилось ее сдавленное нытье. Обожженные десны и щеки свело болью, сотрясшей голову девушки; плавящийся язык стал тяжелее от количества налипшего. Она ногами забарабанила по полу. Рот наполнился кипящей жижей, потекло в глотку. Карен, захлестнутая горячей пучиной ужаса, увидела перед собой глаза: голубой и белый, перечеркнутый старым шрамом и свежим, образующим Х. Лео держался поодаль держался и смотрел на нее неотрывно. — Что здесь происходит? Знакомый голос, пусть и звучащий совсем непривычно. Лицо Карен высвободили, и она, повалившись на пол, втиснула в забитый стылым воском рот пальцы. Ногтями начала сдирать твердую корку. Истерично. Вместе с облупившейся кожей. Не жалея ни ноздрей, ни губ, ни десен. Триша метнулась к ней, но руки девушки уже перемазались кровью и гноем от расцарапанных ожогов. Кайл смотрел на нее, не дыша и не моргая, и лишь плечи его подрагивали, выдавая нарастающую злость. Карен жмурилась, плакала, но он видел ее глаза. Небесно-голубые, как у брата — человека, которого он любил когда-то, ненавидел теперь. Глаза, преисполненные страданием, которое ей доставили его люди. — Ваша воля… — начал пояснять кто-то. Но Кайл не слушал. — Нам передали… — Нам не удалось, и мы… Еще несколько бессмысленных фраз. Венди кожей ощутила бешеную энергию, захлестнувшую Брофловски, как звери предощущают катастрофу. Услышала, как затрещала кожа, натянувшись на костяшках, когда он сжал руки в кулаки. Сделала судорожный, инстинктивным страхом сдавленный вдох — легкие опалило. Температура подскочила настолько, что под одеждой выступили капли леденящего пота. Жарко стало даже внутренностям, сердцу, гонящему закипающую кровь. — Моя воля? — сквозь стиснутые зубы процедил Кайл. — Горите в Аду. Первой вспыхнула, словно от дуновения ветра, свеча в руках одного из его подданных. Бесконтрольно взметнувшееся пламя охватило его кисть и предплечье, поползло по широкому рукаву светлого балахона, но раздавшийся вскрик потонул в звуках огня, вдруг взметнувшегося в воздух. Повсюду. В каждом уголке, возле каждого находящегося поблизости человека. Зал озарил слепящий свет. В возникшей панической суете Кайл неторопливо поднял напряженную руку, как если бы за нити потянул огонь за собой из самой преисподней. Языки пламени взвились до потолка, в мелодию превращая чужие визги и стрекот ломающихся конструкций. Огонь смел торговые палатки, проследовав за ломающими их, пытаясь бежать, людьми. Объятые пламенем, они метались по помещению, воздуха в котором становилось все меньше и меньше; падали и оказывались затоптанными другими — безумство ужасом поглощенной толпы. Треск. Словно сама человечность надламывается и оглушает треском. Исступленно смотря на разрастающийся пожар, Кайл дрожал все сильнее, теряя над собой контроль, и столь же безудержным, диким, как голодный хищник, становился огонь, смертоносным смерчем проносящийся по улицам, забирающийся в закоулки, откуда выдавливал из пытающихся скрыться вопли и хрипы. Растеклась по горячим камням масса из расплавленной кожи и бурлящей крови, искрами в раскаленный воздух поднялись угли. Он слышал мольбы и рыдания, перетекающие в несдержанные крики, видел первобытный страх в глазах, вытекающих на обугленные лица, искаженные болью. Но жег. Без разбору. Нещадно. Всесокрушающим огнем очищал метр за метром. Вот обжигающая желтизна поглощает закрывающуюся от него руками женщину-торговку с разодранным истошными выкриками горлом. Вот топит в ожогах очередного жреца, споткнувшегося о черные кости на полу. Тот даже понять не успел, что ему конец, - продолжил ползти, умирая. Вот с тем же безразличием наступает на пятки прочь бегущей семье и одинаково быстро сжирает крепкого кормильца, изящную мать и их чадо лет пяти на ее руках — пред огнем равны все! Вот до дыр прожженное одеяльце младенца, сшитое из красных и желтых лоскутов, подброшенное жарким ветром, опускается на пеплом, как снегом, запорошенные скрюченные силуэты — большой и крошечный совсем. Горький запах дыма, щекочущий нос, смешался с приторно сладким, приукрашенным жаром, запахом горелой плоти и крови — запахом смерти. Не вдохнуть. Пальцы Кайла разжались, ногти вышли из образовавшихся на ладонях лунок, когда среди стонов он расслышал совсем близко сиплый кашель, от которого Венди задыхалась, словно тонущая. Он обернулся к ней и, кажется, только сейчас понял, что произошло. Огненная буря вокруг них начала стихать. Медленно-медленно, и так же неспешно сердце Кайла унималось, билось все ровнее, но каждым ударом причиняя все больше боли. Ему не нужно было оглядываться, рассматривать разрушенный зал — достаточно слышать чужие планомерно стихающие крики, перетекающие в протяжное нытье и рёв. Особенно отчетливо плачут дети и просят… просят пузырящиеся трупы стать их прежними мамами. Пополам согнувшаяся девушка перед ним вдыхала извивающийся в воздухе пепел и заходилась лающим кашлем, от которого, казалось, могла треснуть ее пальцами сжимаемая грудь. Пугающий и нервирующий звук. Как и все здесь, становящиеся все громче и невыносимее. Кайл не мог стерпеть ни секунды больше… Пройдя мимо Тестабургер, он ногой раздавил потерявшее цвет одеяло, в которое прежде был завернут исцеленный им ребенок. Пошатнулся на горелых обломках, на останках поскользнулся (возможно, размозжил пяткой чью-то голову, небольшую совсем — думать об этом не стал) и продолжил идти к выходу, провожаемый ошалелыми взглядами немногочисленных выживших, взглядом покрасневших от слез глаз Венди. К разбитой клетке, сорвавшейся с креплений и теперь помятой, еще более тесной, приблизилась фигура. Приходящие в себя люди по залу прохаживались, будто зомби, завывая порой, обнаруживая под ногами тела близких, тела родных; на колени падали, заходясь рыданиями или же, напротив, замирали, глядя в пустоту перед собой. Но этот человек двигался уверенно, будто всеобщая трагедия его не касалась. Впрочем, так и было. Резким движением отодвинув распахнутый балахон, чтобы не мешался под ногами, он опустился на корточки. Триша, мягко счищающая со слезами залитого, но абсолютно равнодушного лица Карен остатки воска и грязь, встрепенулась, когда глаза той, округлившись, заняли половину впалых щек. У Маккормик не было сил чувствовать что-либо после случившегося, после увиденного. Она существовала, как существуют растения, но не более, и теребила обожженный уголок губ, несмотря на попытки Такер убрать ее руки от ожогов. Пока не дернулась, как от приступа боли, различив совсем рядом знакомое лицо. Триша обернулась. Ей не было нужды мыслить логически и делать выводы, чтобы понять: этот человек виноват в том, что произошло в зале. Сам Дьявол, не способный быть милосердным, упивающийся чужими страданиями. Вот только не верилось, что цель его замысла — десятки трупов и отчаянный плач. Им двигало что-то другое… — Убирайся, — рыкнула Триша, рукой загораживая Карен. Лео на нее даже не взглянул. Все его внимание было приковано к Маккормик, смотрящей на него в ответ. Оба молчали, но Триша слышала их диалог, чувствовала — на незнакомом языке, только им понятном. — Все еще лучшее, что я видел, — медленно проговорил Стотч. Улыбнуться попытался, но почему-то не смог. Убрав руку за спину, он выудил что-то из заднего кармана штанов и, демонстративно переложив в человеческую ладонь, протянул Карен, протиснув кисть, запястье и предплечье между изломанными прутьями. Первый порыв Триши — ударить! Отшвырнуть его руку вместе с… с чем бы то ни было; но она в изумлении уставилась на зеркало с резной ручкой. Почему именно зеркало? Впрочем, разве поймешь безумца? Карен, вопреки здравому смыслу, наклонилась вперед. Ее тонкая рука, прежде скребущая раны, приподнялась, и она удивительно смело коснулась пальцев Лео, чтобы забрать «подарок». Он ответил слабым прикосновением к ее ладони, вкладывая зеркало, и чуть задержал кончики пальцев на ее коже. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, кажется, передумал и первым отвел взгляд. — Так сложилось, — бросил Лео, выпрямляясь. И хмыкнул совсем бесстрастно: — Жаль.***
Входную дверь дома Твиков пришлось выломать несколькими ударами найденным в перекошенном гараже ломом, Клайд справился с этим запросто. Снегом запорошенную гостиную залил дневной свет. День выдался светлым, без осадков, а вот прошлой ночью, кажется была вьюга: ветер шевелил прохудившиеся стены комнаты Клайда, куда он принес горелку, чтобы согреть промозглый воздух — сделать хоть одно помещение в доме приемлемым для ночевки. Там и обосновались. Твик устроился на плече Донована, соорудившего из одеял незамысловатую конструкцию над кроватью (такие шалаши строят дети) с целью сохранить тепло. Несмотря на обстановку, располагающую продолжить начатое в подвале (оба это чувствовали), Твик, не заговорив о случившемся ранее, довольно быстро уснул. Клайда усталость заставила засопеть тоже, пусть и не сразу. На мерно дышащего ему в шею Твика он старался не смотреть, но все равно делал это. И обнимал, ругая себя за неспособность быть хладнокровным и держать себя в руках, поглаживая его горячую от укуса кисть, периодически заставляющую, зудя, юношу протяжно мычать. Утро, к счастью, удалось начать с непринужденной беседы ни о чем за безвкусным, но горячим, что хорошо, чаем, который Клайд чудом приготовил из найденных (откопанных) на кухне продуктов, во время которой Твик озвучил желание побывать в доме своих родителей. Оставаясь друзьями, они вооружились теплой одеждой, несколькими пачками чипсов — единственное съестное, что удалось обнаружить, и выдвинулись. Кровь, которую все же получилось разморозить (Твик решил, что не хочет знать, была ли это кровь, которая хранилась в колбах, или же кровь мертвых девушек), Клайд подготовил к использованию в непредвиденных ситуациях: расфасовал по небольшим, как из-под кетчупа, пакетам и прикрепил к ремню поясной сумки. Он не мог подвергнуть риску кого-либо снова, а охота на них, вероятно, уже началась. — Добро пожаловать домой! — декламировал Клайд, отодвигая повисшую на петле дверь. Твик был уверен, что почувствует хоть что-то, войдя в дом, в котором вырос, но ни ностальгии даже: такие же, как везде, стены; мебель, ничем не примечательная. Различив огорчение на лице юноши, в растерянности застывшего посреди гостиной, Клайд в попытке ободрить легко подтолкнул его к лестнице на второй этаж. — Твоя комната наверху. Может, там ты… — Он не договорил. Теперь уже стала совершенно отчетливой амбивалентность: ему хочется, чтобы память вернулась к Твику, но не хочется увидеть его прежним. Вспомнив прошлое, Твик станет… собой, а его мимолетное увлечение не Крэйгом станет случайно совершенной им ошибкой. Для Клайда же происходящее между ними сейчас останется болезненным воспоминанием, цепляться за которое, чтобы почувствовать себя нужным, он уверен, будет мучительно долго. Коридор на втором этаже мерцал из-за количества инея, покрывающего облупившуюся краску на стенах, — ледяное царство, созданное властителем над холодом. — Каким я был? — спросил Твик, взглядом исследуя причудливым морозным узором покрывшиеся стекла рамок с фотографиями: не видно ни его родителей, ни его самого — смазанные силуэты. Мысли Клайда парализовало. Самым лучшим Твик был, как оказалось. И не его. — Сам увидишь, — натянув улыбку, сказал он. Пройдя вперед, приблизился к двери, ведущей в комнату Твику и плечом припал к косяку. — Смелее, — кивнул, указывая на ручку. Вяло улыбнувшись в ответ на попытку Клайда быть жизнерадостным, Твик, повернув ключ, открыл дверь. Представшее перед ним зрелище, признаться, удивило: в комнате беспорядок, но если положение вещей в обители младшего Донована говорило о нечистоплотности хозяина, то здесь определенно жил невротик, из рук которого валилось все. Однако снега совсем не было — только изморозь всюду, и над окном, кем-то предусмотрительно утепленном ватой и скотчем, образовалась ледяная корка. — Крэйг был здесь, — констатировал Твик. Он, разумеется, знал об этом, ведь именно отсюда Такер забрал большую часть его вещей, чтобы сберечь, но того, что тот позаботится о его комнате, оставив при этом все на своих местах, совершенно не ожидал. Сколько, должно быть, боли Крэйг испытал здесь: наверняка замирал снова и снова, утопая в воспоминаниях, разбивающихся о неверие в благополучный исход. Его немым страданием воздух буквально пропитан. — Полагаю, да, — подтвердил Клайд. Он прошелся по комнате, потянулся к лежащим на столе книгам. — Не трогай! — рявкнул Твик, впервые ощутив укол совести: он был неправ, считая Такера бесчувственным истуканом, потому теперь его кропотливый труд никому не позволит обесценить. Отшатнувшись, Клайд поднял руки. Сердце Твика сдавило ребрами: доброго человека, который ему небезразличен, он вынужден обидеть своим долгом перед другим. — Прости. — Твик отвернулся. Почему-то вдруг все стало очень сложным, изматывающим. Откровенно говоря, ему не хотелось думать ни о Клайде, ни о Крэйге сейчас, чтобы оттянуть момент неизбежного выбора. Пересекая комнату, он оглядел кровать со смятыми подушками и комком — одеялом поверх. Есть на ней несколько вмятин (он уверен в этом), оставшихся от веса двух тел. Твик нервно тряхнул головой: он знает, что был здесь с Крэйгом — мозгу незачем напоминать. Осмотрел стол, на котором возле ноутбука стояли льдом покрытые чашки из-под кофе. Много чашек: видимо, последние проведенные здесь ночи были бессонными. Подойдя к шкафу, открыл. Вещей в нем почти не было (пара рубашек, футболки и летние, цвета заката шорты с изображенными на них силуэтами пальм: вероятно, большую часть одежды Крэйг передал Кенни), а большинство полок заняты школьными принадлежностями, книгами, бумагами. Судя по беспорядку, в последний раз к ним прикасался сам Твик. Выудив в большой сверток скрученный ватман, он, едва приоткрыв его, замер, как заледенелый. — В чем дело? — полюбопытствовал Донован, заглядывая через плечо. Ему стала видна часть сложного графика и некоторые неразборчивые надписи, сделанные впопыхах. Твик какое-то время молчал, свыкаясь с возникшим ощущением дежавю (в стократ сильнее, ярче обычного и до ступора продолжительнее), пытался осознать и структурировать мысли, испещряющие мозг, как испещряют его извилины. — Кажется… — безотчетно пролепетал Твик. Нахмурился, а уже через мгновение поднял преисполненный глубочайшего изумления взгляд на Клайда. — Кажется, я понял! — Голос его надтреснул. Упав на колени ровно там, где стоял, решительным движением рук Твик развернул сверток, расстелил ватман и склонился над ним, растопыренными ладонями прижав непослушные края к полу. Заледеневшая бумага хрустела, надламываясь, как песчаная корка. Половина истерически быстро, судя по кривизне букв, сделанных надписей стерлась, другая — вымокла, превратилась в синеватые пятна, и все же перед глазами юноши предстал длинный временной отрезок с насечками, нанесенными, без сомнений, его рукой. Взгляд серых глаз Твика медленно скользил по линии, спотыкаясь о расчерчивающие ее даты, показатели температуры, иные цифры, устремляясь к ее истоку, где выведено: Брофловски К. — рождение/прибытие Виски и затылок сдавило. — Мистерион, ответственность за него на тебе, ты же понимаешь? — Услышал Твик собственный ледяной голос и огляделся в поисках источника звука. Безошибочно определил место у кровати, на котором стоял несколько лет назад, говоря это. — Пообещай, что поступишь правильно, если понадобится. Глаза почему-то заслезились, двинувшись к окну, на подоконнике которого, кажется, Твику удалось увидеть ту самую тень, что была здесь в тот день. — Кайл все еще жив, — констатировал Твик, неотрывно глядя на покрытое узорами стекло. — Он не смог… — Кайл? — переспросил Клайд. — Воздушный Змей? Причем тут… — Дерьмо! — прервал его ошалелым выкриком Твик. Как наяву, он увидел красно-желтое полотно на каркасе воздушного змея Кайла, увидел спину рыжеволосого юноши, кожа которого сияет, будто само Солнце, воспламеняясь; и силу… ни с чем не сравнимую разрушительную силу, скрытую в нем. — Я и есть вся мощь Солнца! Твик рывком вскочил с места и очертя голову бросился к окну. Его напряженные пальцы врезались в налипший на стекла лед. Он ухватился за ручку и остервенело дернул, будто стремясь выломать раму к чертям! Тепло, источник которого он сразу же нашел в небе (белесое пятно среди лохматых облаков) дыхнуло на него, заставляя перестать дышать. То тепло, которое мог почувствовать только он — дитя бури; о причинах появления которого знал только он. — Оно так близко… — выдохнул Твик. — С каждым разом все ближе… — Он моргнул, чтобы смахнуть ресницами выступившие слезы. Глаза подернуло полупрозрачной дымкой. Грозовые тучи сгустились над домом Донована.***
Стука в дверь Кайл не расслышал, как не расслышал бы сейчас даже взрыв рядом с собой. В голове его — истошные крики мужчин, женщин и детей, сливающиеся в оглушительно громкую какофонию агонии, и их предсмертные стоны, наполненные мольбой, желанием, которому не суждено сбыться; а перед глазами искаженные ужасом лица, сползающие с костей, и лопающиеся от жара глаза, выражающие непонимание, которое не сотрется осознанием случившегося никогда. Издыхание в жерло Ада сброшенных им грешников. Вот только среди грешников были неповинные, по случайности ответившие за непокорность собратьев. Это ли та справедливость, к которой он стремился? Общество, где все едины перед правителем, вершащим судьбы слабых. — Кайл… — тихий женский голос ворвался в его мысли, и ворох их разлетелся, как искрами разлетается до углей выжженная плоть. — Я могу войти? Комнату Кайла можно сравнить с царской: инкрустированная золотом мебель, чудом сохранившаяся в первозданном состоянии, не утраченные шедевры художников и скульпторов Южного Парка — подношения его подданных. Но владелец этих хором — понурый черный силуэт сгорбившегося юноши, сидящего на краю дубовой двуспальной кровати с алым балдахином. Утопающий в этой никчемной роскоши, одинокий в своем небольшом государстве. Пряча за спиной дрожащие руки, Венди шагнула вперед, когда Кайл вяло кивнул, так и не вынырнув из темноты собственных ладоней. Она приблизилась к кровати, коснулась цвета крови бархата, кончиками пальцев изучила расшитые шелковыми нитями подушки, гладкое покрывало под ними и дальше. — Я не должен был, — прошептал Кайл в никуда. Подняв взгляд, уставился на стену перед собой, но увидел не трещины в камнях, а мертвецов. — Не должен был… — повторил он, утягиваемый болотом вязких воспоминаний. Венди остановилась, руками обхватила резную опору и припала к ней виском. Видеть того, кто был преисполнен желанием дарить жизнь, уничтоженным собственным предательством, нестерпимо больно. Он обесточен, лишен огня, ведь выплеснул все копившееся в нем пламя. Страшно подходить ближе, страшно рядом сесть. Впрочем, Кайлу и самому страшно находиться с собой — это видно по слезящимся глазам, отражающим дрожащий свет свечей, слышится в поверхностном дыхании. — Ты разозлился. Кайл сфокусировался на возникшем напротив лице, ощутил несмелое прикосновение к своим запястьям (Венди боится его рук, способных изничтожать толпы — народы, если захочет). — Они тебя ослушались, и ты разозлился, — мягко, будто успокаивая ребенка, сказала Тестабургер, подушечками пальцев провела вверх-вниз по выпирающим венкам. — Когда люди злятся, они… — Брови Кайла дрогнули, сдвигаясь. — А я… А он убил всех: виновных, невиновных — всех, кто оказался поблизости! Взрывная волна обрушившейся на город бомбы. Она не выбирает, сметает все на своем пути. Кайл, даже в прах стирая Маккормиков, не думал, они ли должны расплачиваться за его гнев. Но их дни были сочтены хотя бы, а юная Карен, неизменно жизнерадостная и светлая, страдала ни за что. Эталонный Бог: позволяет испытывать страшную боль самым лучшим! — Теперь я даже не смогу узнать, почему они сделали это с ней, — хмыкнул он, закрывая уставшие веки. — Не узнаю, почему не покорились мне. В комнате стало чуть светлее: очередная вспышка злости колыхнула огонь, и удлинившиеся тени на стенах нервно дернулась. Непроизвольно шевельнулась и Венди, когда встрепенулось сердце в груди. — Останься. Рациональность ей вернула услышанная мольба. Скользнув в ее ладони, Кайл бережно сжал тонкие женские пальцы. — Мне кажется, что со мной не осталось никого, — он зажмурился, не в силах продолжить, смотря в круглые глаза перед собой, — кроме тебя. — Выдохнул, и обжигающее тепло коснулось лица Венди. — Мои люди предали меня. Кенни предал… — Поджав губы, Кайл втянул воздух носом. — Стэн. Физически ощущая снедающую его боль, Венди, мысленно смиряясь с принятым ею решением, переплела юношеские пальцы со своими. В ответ он смял ее кожу так жадно и требовательно, будто посреди синего, как глаза Венди, океана пытался ухватиться за спасательный круг. — Все изменится, — с жаром произнес Кайл, взглядом ловя бегающие из стороны в сторону зрачки девушки. — Я знаю теперь, сколько власти дает страх — я видел! — Исступленные глаза полыхнули. Он посмотрел сквозь ее изумленное лицо. — Я заставлю подчиниться всех тех, кто не захочет быть на моей стороне. Всех, кто считает, что вправе вредить мне. Они на колени падут передо мной и склонят головы. А, если нет, я отсеку эти их головы! — Кайл… — ошарашенно пролепетала Венди. Он взглянул на нее, и она, глубоко вдохнув, приподнялась. — Я ни за что не предам тебя. — Ее высвободившиеся ладони легли на его колени. — Моя жизнь принадлежит тебе, — выдохнула, скользя по внутренней стороне мужских бедер. — Я принадлежу тебе. — Еще немного и остановилась в нескольких дыханием согреваемых сантиметрах от чужих губ. Порывистым движением Кайл сократил это расстояние до нуля.***
Вцепившись в талию Твика, высунувшегося из окна настолько, что одно лишнее движение — упадет со второго этажа, Клайд потянул его на себя. — Сдурел?! — проорал он, отдаваясь волнению; развернул к себе и, на несколько секунд застыв, уставившись на замерзающие глаза того, тряхнул его за плечи. — Твик! Клацнули ударившиеся друг о друга челюсти, и от внезапного приступа зубной боли Твик встрепенулся, моргнул несколько раз, тем самым возвращая глазам ясность. Донован выдохнул. — Твик, объясни… — попросил он, пытаясь сдержать негодование. Взгляд то и дело соскакивал с лица напротив на окно, за которым усиливалась непогода. — Ты сказал, что буря — твоих рук дело. Та лавина, что смела Южный парк… — Клайд сглотнул. Вспоминать о белом саване, укрывающем еще живой город, не хотелось. — Твою мать, ты делаешь это снова и снова! — Невольно повысил голос. — Рискуешь выдать наше местоположение! С подготовленными бойцами мы не справимся! Твик повернулся к окну, темное небо рассекла электрическая вспышка. Он дождался раската грома, прежде чем заговорил. — Все просто. — Твик нервно усмехнулся. — До смешного просто. — Он снизу вверх посмотрел в глаза Донована. Лицо того остается недоуменным, а Твик не то чтобы напуган — в мрачном отчаянии. — Клайд, мы… мы все мертвы. — Он, сокрушенно качнув головой, вновь взглянул на небо. — Единственное, что отделяет человечество от погибели — эти тучи. — Помолчал. — И я. Клайд не верил до конца, то ли решительно не понимал, но стремился изо всех сил, продолжая сжимать плечи Твика крепко-крепко. — Без меня небо станет чистым, и Солнце… — продолжил Твик, но осекся. Закрыв глаза, он шагнул вперед и посмотрел на Клайда возбужденнее, ухватившись за его куртку, словно боясь упасть. — Оно такое горячее, Клайд! Это так страшно… — Твик, но разве… Раздавшийся стук заставил их вздрогнуть. Грохот даже, сотрясший холодные стены. Бережно отодвинув Твика, Клайд первым приблизился к окну. — Крэйг!