Взойдет кровавая луна...

      О том, что леди Гуннхильдр в положении, знал весь город. Сложно скрывать очевидное, когда продолжаешь принимать посетителей на рабочем месте.       Но в день появления ребенка на свет дома был только супруг, семейный врач с медсестрой-ассистенткой и прислуга. Фредерика выразила однозначное желание «не делать из родов представление», как обычно бывает в богатых семьях, и объявить о рождении ребенка позже, в официальной обстановке.       После прихода мадам Серпентины состояние Фредерики ухудшилось. Носить ребенка стало тяжело. Будучи до этих пор активной и здоровой, леди Гуннхильдр побледнела, осунулась и обзавелась синевой под глазами. Она ни на минуту не забывала о черной змейке, которая метнулась к ней с перчатки таинственной гостьи, но этот случай никогда не был темой для обсуждений с Шеймусом. Однако доктор успокаивал родителей и выписывал лишь чай из мяты и цветков-сахарков, говоря о том, что волноваться не о чем.       Роды проходили тяжело и долго. В минуты, когда затихала боль от схваток, Фредерика думала лишь об одном. Она боялась, что младенец родится мертвым или она сама погибнет от этих безумных мучений. Но вот прошло несколько часов, и доктор сказал: «Все закончилось, дорогая. Поздравляю.»       Он взял младенца на руки и шлепнул, как делают все акушеры — чтобы ребенок закричал и легкие очистились от воды. Крика не последовало. Обессиленная Фредерика приподнялась в постели и дрожащим голосом спросила:       -Мертв?       Доктор в окровавленном халате оглядел ребенка и улыбнулся.       -Нет, дорогая. Она жива. Это девочка. Очень тихая девочка.       Фредерика упала на постель и судорожно выдохнула. Доктор сказал медсестре омыть и унести ребенка и принялся осматривать леди Гуннхильдр — нащупал пульс, проверил зрачки.       -Вы потеряли очень много крови. Вам следует отдохнуть. Ребенка вам принесут после, не беспокойтесь.       Вернулась медсестра, чтобы помочь Фредерике смыть кровь и сменить одежду. Доктор вышел за дверь, настойчиво отмахиваясь от поджидающего за ней Шеймуса: «Позже, дорогой, позже. Дайте ей оправиться.»       Шеймус Пейдж, великий искатель приключений, стоял в коридоре, трясясь и зеленея. Он чуть не сошел с ума, слушая несколько часов подряд, как заходится в крике его жена. Сейчас он тихо сполз по дверному косяку и присел у комнаты. Доктор останется в их особняке еще на несколько дней — обучить родителей уходу и присмотреть за Фредерикой и младенцем. Шеймус поблагодарит его позже.       Мужчина шумно выдохнул и прикрыл глаза. В своих странствиях он видел всякое — половина из этого обычному горожанину и не приснилась бы. Но заставить себя присутствовать в комнате, переоборудованной под родильную, и смотреть на то, как мучается его жена, он не мог. Шеймус не считал себя трусом. В аристократических семьях мужчины обычно вовсе покидали дом в такие моменты, и держать жену за руку не было принято. Но Шеймус хотел бы, чтобы ему хватило на это смелости. Может, в другой раз…

***

      Молодые родители вспомнили слова странной дамы в тот момент, когда ребенка принесли в комнату вновь, чтобы положить на грудь матери. Шеймус уже сидел в комнате, гладя супругу по руке и заливаясь слезами счастья. Фредерика отвечала ему слабой улыбкой. Закаленный характер рыцаря позволил ей выдержать испытание с достоинством, хоть в родах она и потеряла больше крови, чем во многих схватках.       Леди Гуннхильдр взяла в руки сверток с младенцем и трепетно прижала к сердцу.       -Барбара. Наша юная леди. — произнесла она, прижимая к себе дочь, и тут же вскрикнула.       Она осторожно отняла сверток от груди и непонимающим взглядом посмотрела на младенца. Под ее ключицей краснел след от укуса крохотной челюсти, и из ямок, оставленных зубами, проступала кровь. Шеймус непонимающе вскинул голову. Он переводил взгляд с супруги на ребенка, не веря глазам.       -Шеймус. Зови врача. — тихим, но твердым голосом произнесла Фредерика.

***

      -Да, она родилась с зубами. Это редкость, но так бывает. — развел руками вернувшийся в комнату усталый врач. — Вам, леди, придется отказаться от кормления грудью. Я пошлю горничную за питанием…       -А глаза? — резко прервала его Фредерика. — Вы видите ее глаза?       Теперь она держала сверток с младенцем аккуратно, но отстраненно.       -Красная радужка… — начал доктор, смущенный вопросом. — …не редкость в Монштадте. В семье Рагвиндров, например, это наследственная черта…       -Но не в семье Гуннхильдр. — прервала его Фредерика. — Ни в нашей семье, ни у Пейджей, такого не встречалось. Что с ребенком, доктор? Это нормально?       Доктор замялся. Брови Фредерики поползли наверх от догадки.       -Или вы, доктор, хотите обвинить меня в супружеской неверности? Да еще и с господином Рагвиндром?       От этих слов Шеймус напрягся, обернувшись к врачу. Тот побледнел и выставил руки перед собой, как бы пытаясь защитить себя от гнева супругов.       -Помилуйте, леди Гуннхильдр! Я бы никогда… Вы — достопочтенный рыцарь… Я бы…       -Тогда что с ребенком, доктор? — чеканя каждое слово, повторила вопрос Фредерика.       -Я… Если хотите, я еще раз проведу осмотр. В той комнате был полумрак, шторы задернуты… Господин Пейдж, не соизволите ли открыть окно? — засуетился врач.       Шеймус встал и отдернул плотные гардины. В комнату ударил яркий луч рассветного солнца, и все помещение залил громкий младенческий крик. Фредерика непонимающе уставилась на ребенка. В том месте, где косой луч солнца падал на розовую младенческую кожу, стремительно росло пятно ожога.       -Шеймус! Закрой!       Супруг повиновался, но крик не прекратился. Молодые родители непонимающе уставились на врача, которого уже бросило в пот.       -Доктор, сделайте же что-нибудь. — растерянно произнесла Фредерика, пытаясь утешить ребенка. Но стоило ей поднести руку слишком близко к младенческому лицу, как мелкие зубы вновь впились в нее.       Молодая мать непонимающе смотрела на дитя, не отдергивая руку.       -Она… Она пьет кровь.       Из запястья Фредерики лились алые струйки, которые торопливо сглатывал ребенок. Пятно на коже постепенно уменьшалось, уступая место обычному младенческому румянцу. Когда дитя насытилось, Фредерика отняла руку, и на запястье кровь торопливо свертывалась, оставляя лишь маленькие следы укуса.       Трое взрослых в комнате молчали, наблюдая за происходящим. В помещении, душном от коптящих ламп, повисла тяжелая, тягостная тишина, причина которой мирно посапывала в свертке на материнской груди.       -Доктор. — начала Фредерика. — Вы довольны своим жалованьем?       -Вполне… — вырвавшись из оцепенения, ответил тот.       -Мы увеличим его. Вдвое. Если вы поклянетесь на этом месте, что никому, ни одной живой душе не скажете о том, что сегодня здесь видели. Вам придется задержаться у нас… Пока мы не разберемся с этим.       -Леди Гуннхильдр, наша семья лечит ваш род уже столетие…       -Клянитесь же! — резко оборвала его Фредерика.       -Я… Клянусь сохранить вашу тайну, миледи. — покорно ответил доктор.       -Хорошо. Теперь унесите ее… И задерните шторы в детской. — устало ответила Фредерика. — Мне нужно подумать.       После ухода доктора в комнате вновь воцарилась тишина.       Теперь они с Шеймусом были связаны узами более прочными, чем супружеские и родительские. Их связала прочная цепь тайны, которая поселилась в особняке Гуннхильдр. Тайны по имени Барбара.