мы с тобой через вечность за руки держась

- О боже мой! Это вообще законно, что в июне так холодно! Райнер воет и дрожит от того, что весь промок под дождём. Дома тепло и уютно, а на улице потоп. С его коротких волос капают, нет, льются потоки воды, хотя он уже в помещении, уже не снаружи. Его рабочая белая рубашка кажется прозрачной, противно липнет к телу, как и брюки, как и носки, как и вообще всё, что было на Брауне надето. Ужасные, противные ощущения. Бертольд заходит в дом следом, трясёт головой как собака, смеётся, прикусив язык. Вечно ему всё нравится, а Райнер иногда ещё недовольный. Сложно отучиться от старых привычек, но со временем и он научится так сильно радоваться ледяному дождю посреди первого месяца лета. - Да ладно тебе, зато можно не мыться, - Продолжает хохотать Гувер, стаскивая с себя футболку прямо на пороге. Их одежду можно выжимать, настолько она мокрая, - Экономим воду. - Ага, ещё чего. У меня ноги отмерзли, сейчас же идём под горячий душ, почему ты вообще решил меня пешком с работы забрать? - Это романтическая прогулка. - Точно. Романтической её сложно было назвать, но что-то такое в ней точно было. Бежать под дождём, держась за руки - красиво. Райнер не мог отрицать, что ему понравилось, но также он и не мог так просто отвязаться от хлюпающих ботинок и мерзкого ощущения, словно кожа чешется. Сейчас он чувствовал себя грязным и липким, отчего незамедлительно потянул своего парня в ванную комнату. Не стоит спрашивать, согласен ли Бертольд - он всегда согласен. Вот правило такое у человека, никогда не отказываться от хороших предложений. А принять горячий душ с мужчиной своей мечты однозначно было возможностью на миллион. Они выжимают одежду, на скорую руку раскидывают её по сушилке, а Райнер первый залетает в ванную. Выкручивает горячий кран, шипит сначала, но настраивает воду. Бертольд же неторопливо ползёт следом. Кто понял жизнь, тот не спешит - пел он сам в своей же песне. И воспринимал эти строчки буквально: не спешил, даже если опаздывал. А куда ему торопиться? Времени миллионы лет впереди. Всё схвачено. Райнер тут же жмется к своему мужчине. У Бертольда абсолютно всегда, и в морозную зиму, и в палящее лето невероятно горячая кожа. Никто не знал, почему температура его тела всегда повышена, но так было с детства, так что нечего жаловаться. Браун же был в восторге от такой особенности своего мужчины, ведь о него всегда можно было погреться, прилипнуть среди ночи и обхватить всеми конечностями. Огромная родная грелка, ну красота же. - Согреешь, батарея моя? - Это точно лучшее прозвище, что ты мне давал. - Ты тут не умничай, - Райнер смеётся и прислоняется вплотную к горячему мокрому телу. Воздух был тяжёлым и жарким, кипяток, текущий из крана, явно делал свое дело, а вся эта ситуация по какой-то причине была очень сексуальной. Особенно руки, растирающие лопатки, позвонки, поясницу, бедра - да куда дойдут, там и трут, греют, чтобы кожа распаренная рдела пуще прежнего, - Ладно, - Браун все ещё не может привыкнуть, - Можешь умничать. Они тихо улыбаются. Тяжёлый вдох Райнера, когда гель для душа растекается по его груди, пенится под чужими пальцами, пузырится на бледной коже, заставляет смутиться и Берта. Они только прощупывали почву и границы сексуальности друг друга, учились понимать, как нравится, а что сразу же вызывает откат любых приятных ощущений. Они и без того знали друг друга как самих себя, душами ведь родные, как иначе может быть, но получать тяжёлые вздохи и немного неловкие стоны всегда было в новинку. И, казалось бы, взрослые люди, чего стесняться, но близость с родственной душой всегда ощущалась как праздник какой-то. А к праздникам правильно подходить с восторгом и трепетом. - Мне тоже неловко, - Признается Бертл, когда ногти Райнера проходятся по крепкому животу. Остаются едва заметные пунцовые полосочки, им такое нравится, - Но тебя приятно трогать. - Не говори со мной так, - Браун сам такой же пунцовый - смущается. Взрослый, блять, мужик, а смущается, как девчонка из средней школы, - Мне тоже нравится. - Ты весь красный, - Говорит тише, уже шепчет, лицом становится ближе. Боже, сколько можно. Вся эта ситуация и буквально и переносно жутко горячая. Райнер плавится, - Всё в порядке, милый? Браун молчит. Смотрит из-под полуприкрытых век в чужие глаза и губами жмется к мокрому лицу, целует жадно щеки, лоб, нос, хватается руками за чужие скулы и кусается. Как же хорошо он кусается, это было абсолютно в его характере, горячо и страстно. Наконец-то доходит до губ и жарко целует их, зацеловывает и жмется, жмется, жмется, целует снова, так по кругу и дальше, дальше, дальше. Очень хорошо. - Мне жарко, - Выдыхает Браун, немного остановившись. Он тяжело глотает воздух, прямолинейно требует рук на себе - и получает. Мгновенно, - Ты меня очень возбуждаешь. Можно я тебе отсосу? Гувер давится от такой прямоты и кашляет. Ему самому сейчас невыносимо жарко, но не от температуры воздуха, совсем нет, он давит на плечи и заставляет сесть на колени перед ним. Райнеру нравится, когда ему говорят, что делать. Берту нравится, когда его слушаются. Это работало и в обратную сторону, и никто не знал, откуда вообще это взялось, но предоставляло это слишком много удовольствия, чтобы отказываться. Да и зачем говорить "нет" наслаждению? Бледные руки с ярко коралловыми костяшками гладят напряжённый живот, скользят по бёдрам, царапают по пути. Мажут остатки геля для душа, а затем скользят к твёрдому члену, гладят медленно, но сильно, пока у Бертольда чуть ли ноги не подкашиваются. Картинка под ним красивая до безумства, Райнер дрочит ему самозабвенно и до жути приятно, гель для душа ужасно пошло хлюпает на коже, смотри и запоминай, но голова кружилась, а член ныл, кидал волны дрожи по организму. Райнер завороженно смотрел то в родное лицо, то на действия своих рук, опаляя невозможно жарким дыханием, коснулся губами головки, взял её в рот, скользнул глубже, вылизывая всю возможную длину. И тут же резко отпрянул, весь скукожился и начал мыть язык. Бертольд во все горло засмеялся. - Ты бы ещё специально геля для душа в рот налил, горе моё луковое! У Берта болит живот от смеха, а Райнер укутался с головой под одеяло. Ему жутко неловко, испортил такой момент из-за какой-то там похоти. То же мне. Гувер еле успокаивается и замечает, что Брауна, вообще-то, эта ситуация действительно задела. Берт был согласен, что было невозможно горячо, но всё обломалось из-за небольшого просчёта, но разве это повод так печалиться и напрягаться? - Ну же, Райнер, тебя это так расстроило? Ну ты чего, мой хороший. Браун недовольно мычал под одеялом. Бертольд положил руку на чужое колено и скользнул вниз, чувствуя под пальцами жёсткие светлые волоски. Ему нравилась эта настоящесть человеческого тела. Райнер весь напрягся, а когда сильные руки нажали на колени, разводя их, а затем скидывая одеяло наверх, открывая лишь таз и крепкий живот, тут же поддался движению. Ему все ещё хотелось продолжения, но как это устроить, учитывая недавний инцидент было непонятно, но Гувер взял всё в свои руки. Спасибо. Браун ничего не видит. Всё ещё прячется под одеялом, но не от обиды на жизнь, а от настигающего азарта. Он не знает, куда сейчас пойдут руки Берта, где он сам, что собирается делать. Это колючками отдавало по позвонкам и было безмерно сексуально, руки гуляли вверх по бёдрам, гладили, растирали кожу, словно на массаже, а затем короткие поцелуи посыпались на ляжки, коленки, живот и лобок. Бертольд не церемонясь облизывает член сквозь белье и трется о него щекой и носом. Боже, блять. - Может, посмотришь на меня? - Райнер только крепче жмёт к себе одеяло и машинально пытается свести колени, но одной руки Берта достаточно, чтобы его утихомирить, - Хорошо, я позабочусь о тебе. Ты хочешь меня? Тихое "да" раздаётся из-под одеял. Гувер широко лижет уже твёрдый член, стягивает белье, и сразу же делает так ещё раз - лижет уже открытую кожу, выбивая сломавшееся дыхание из чужой груди. Он гладит волнующиеся бедра широкими ладонями, сжимает мягкую кожу и царапается. Лениво водит языком по члену, целует его, Райнер тихо смеётся. Слава богу, он расслабился. Бертольд снова тычется носом о нежную кожу, ведёт вверх, едва задевая языком. Райнер любит, когда медленно. Райнер вообще как угодно любит, раз разговор шёл о Бертольде, но в медленном, тянучем минете было что-то особенное, заставляющее мурашки ещё сильнее бегать по телу, а Райнера биться током о самого себя - прекрасно, одним словом. Жутко чувственно, по родному, даёт понимание, что ни с кем такого раньше не было, да и, будем честны, при всех благих обстоятельствах не получилось бы так нежно и горячо. Брауна снова бьёт разряд, он гортанно стонет, когда Берт медленно насаживается головой на член, опускаясь в самый низ. Балует языком, давится из-за своей смелости, но, немного отдышавшись, продолжает заглатывать по самое основание - все так же медленно, безмерно горячо и по родному. Как же хорошо, Господи. Гувер поднимается и нависает сверху. Сам уже стаскивает одеяло и смотрит в красное лицо партнёра, который теперь улыбается, как довольный кот. Не стоило и переживать, Райнер - отходчивый, долго не переживает тяжёлые чувства, находит выход и перестаёт волноваться. Умничка. Горячие губы мокро целуют шею, щеки, тело жмется к телу. Браун пускает руку в чужие волосы и мягко сжимает, тянет на себя, тяжело дышит. Какая же он красивая картина. - Как ты хочешь это сделать? - Отрывается от родных губ Бертольд, его тут же тянут обратно, мол, не прекращай, прошу тебя, но вопросы стоит прояснять по мере их появления, - Погоди, никуда я не денусь. Что мне для тебя сделать? Какой же он милый, какого черта. Райнер безмерно ценил эту заботу и сам вёл себя точно так же, но в какие-то моменты жутко хотелось, чтобы Гувер решил всё сам, сделал так, как хочет, потому что Браун был готов на всё рядом с ним. Его щеки горели, тело требовало внимания, терпеть было сложно и бедра сами терлись о чужие, невыносимо. - Просто возьми меня, ладно? Ты же знаешь, что я весь твой, трахни меня? - Райнер иногда теряет голову. Ну, так, каждый раз, когда Бертольд оказывается между его ног. Совсем не следит за языком, а затем мгновенно закипает смущением. Они учились говорить прямо словами через рот, но порой эти фразы казались уж слишком прямолинейными, чтобы относиться к ним спокойно, - Чёрт, я совсем уже дурак. - Я тебя понял, ты все правильно делаешь, - Краснея хихикает, целует в щеку и слезает со своего мужчины, подходя к шкафу, - Напомни, почему мы решили, что убрать смазку в шкаф - отличная идея? - Разворачивается на пятках и кидает тюбик на кровать. Бертольд выглядит задумчивым, а потом цокает языком - поймал мысль, значит, - Ты хочешь сделать клизму? Я подожду, если тебе надо. - Нет, я уже помылся, давай так, - Райнер поднимается на локтях и дотягивается до смазки, тут же падая обратно на подушки. Выдавливает даже слишком много, льёт на себя и на простыни случайно, чертыхается. Не велика потеря, - Да и если ты потерпишь, я не могу уже. Я на тебя как в душе посмотрел, думал, лопну. Ты в кого такой вырос? - Какой это? - Бертольд игриво улыбается и садится между чужих ног. Пока Райнер гладит себя и медленно вводит пальцы, ничего не делает и никак не принимает в этом участия. Просто смотрит, кусает губы изнутри, трогает себя, медленно дрочит, - Такой ты красивый, дорогой. Я так люблю тебя. Нависает сверху и поедает глазами. Не трогает, даже дыханием на опаляет. Просто смотрит. Райнеру было от этого жарче, ему нравилось, когда на него вот так смотрел его возлюбленный. Голодными глазами. Вопрос, откуда это всё в Берте был действительно интересным, ведь он сочетал в себе очень сильную сексуальную энергию, но также невероятную неловкость, когда разговор шёл к вопросам предпочтений в постели. Щеки его рдели, а Райнер хохотал и получал щипок за щеку, потому что нечего тут смеяться! Засмущался человек, подумаешь. Но при этом он мог говорить безумно горячие вещи уже не в теории, а на практике, чем то и дело сводил с ума своего мужчину, которому не нужно было лишних кинков, чтобы захотеть Бертольда ещё больше. А он как-то нарушал границы возможного притяжения, заставляя тянуться к себе всем, чем только можно вообще тянуться к человеку. Ласковые прозвища, признания в любви - вот такой любовный словесный язык хорошо воспринимал Райнер, что ему и давал Бертольд в невозможных количествах. Можно было растаять в его руках от сладости этого контакта, но никто и не был против такого исхода. Райнер пыхтит, он устал корежиться и пытаться трахать себя пальцами. Как минимум он слишком возбужден, чтобы довольствоваться этим, как максимум - ему давно не восемнадцать, чтобы в неудобной позе лежать больше десяти минут. Такие вот особенности у секса двух взрослых людей, вы меняете позу не только от желания новых ощущений, но и от затекшей в процессе руки. Бертольд, до этого зацеловывавший чужую шею, отстраняется и мягко давит, чтобы Райнер перевернулся на бок. Так было легче и безопаснее всего, а потом уже можно будет лечь и поудобнее. Пока Браун устраивался удобнее, Гувер натянул презерватив и взъерошил влажные после душа волосы на голове своего спутника. Райнер по-котячьи улыбнулся. - Ты точно готов? А то в прошлый раз тебе больно было. - Я учусь на своих ошибках. Тихо смеются. Бертольд ложится набок сзади, гладит по животу, груди, скользит к спине и сжимает ягодицы. Райнер поворачивает голову назад, кое-как получает поцелуй в щеку и отворачивается обратно - неудобно вот так смотреть. Гувер льёт ещё лубриканта на руку, растирает по члену, мягко давит на мышцы головкой, второй рукой оглаживая напряжённое тело. Райнер все ещё волновался перед проникающим сексом, но с каждым разом справлялся с переживаниями все лучше, а теперь уже совсем быстро мог расслабиться. Мышцы под пальцами стали мягче, Гувер медленно вошёл в податливое тело, выбивая тяжёлый вздох из груди возлюбленного. - Всё в порядке? Милый, ты такой молодец, - Шепчет Бертольд и зацеловывает влажную от пота спину, - Потерпи немного и ляжем по другому. Ты же любишь смотреть на меня, когда мы занимаемся любовью, да? - Боже, не разговаривай со мной, я же умру. - Если бы смерть существовала.. - ..То умереть от любви было бы вполне неплохо, я помню, - Райнер тяжело смеётся и немного морщится. Слишком много болтать, когда твоё тело привыкает к члену в заднице - не самое простое действие, - Но впереди ещё слишком много всего, что ты можешь со мной сделать, я не собираюсь погибнуть в самом начале. Резонно. Вот с ним даже не поспоришь. Бертольд гладит по животу и начинает медленно двигаться, короткими мягкими движениями толкаясь внутрь. Он сам очень напряжен - боится навредить, ловит любое изменение в мимике, но на лице Райнера лишь одно удовольствие, что точно не могло не радовать. На плечи сыпятся поцелуи, живот и бедра гладит горячая ладонь, мягкий темп потихоньку становится быстрее, а амплитуда размашестее. Брауну нравится, ох, как ему нравится - это не только видно, но и слышно. Он не особо громкий, но стонет глубоко, гортанно своим красивейшим голосом. Иногда Бертольд получал гусиную кожу от одного лишь сонного и скрипучего "доброе утро, любимый", когда с самого рассвета голос ещё не вернулся на свой тембр, становясь лишь глубже обычного тона, а тут приходилось слушать негромкие стоны, шипение и вздохи. От такого развалиться можно, а потом и вовсе не собраться обратно, но пока что такого не происходило, а значит, все нормально. Через некоторое время Райнер заводит руку назад и легонько хлопает по чужой коже, мол, остановись. Бертольд сразу слушается, выходит, а Браун тут же переворачивается и залезает сверху. Усаживается удобно на член и упирается руками о плечи Гувера, елозя и вертя бёдрами, отчего последний смешливо фыркает. Райнер не так часто соглашался на эту позу - ему все ещё было неловко от того факта, что он, огромный и взрослый мужчина, садится на чужой член. Не то чтобы он когда-либо был гомофобом, просто не думал, что сам когда-то даже попробует, не то что вступит в гомосексуальные отношения. Во всяком случае ничего, кроме добавки к смущению вышесказанное не приносило, так что переживать было не о чем. Зато для Бертольда это было большим поводом гордиться своим мужчиной - даже если причиной гордости было то, что он теперь мог уверенно садиться на член. У каждого свои маленькие радости. Райнер и правда был уверен в своих действиях, он медленно поднимался и сильно опускался, выбивая из Берта хриплые стоны. В какой-то момент он опустился, немного соскользнул руками и чуть ли не ударился лицом о лицо Гувера, но тот поймал ситуацию и тут же подарил поцелуй прямо в щеку. Мог бы в губы, но Райнер только что чуть ли не упал, хорошо, что не сломал себе что-нибудь. Ужасная координация для танцора, от этой мысли Берт усмехается, а Райнер по-дурацки и совсем не сексуально кусает его за щеку. Оба вредные до жути. Как бы это всё не превратилось в войну щекоткой прямо посреди процесса, но Бертольд взял ситуацию в свои руки. Буквально. Он взял Райнера за бедра, заставляя того немного приподняться на коленях, крепко сжал в своих длинных ладонях, и начал активно двигаться сам. Жутко неудобно, но как же горячо - Райнер дрожаще стонал прямо над ним, с его лба падали капли пота, щеки краснели - Берт берет всё на себя, быстро трахает его, а это лишь подливает масла в огонь. Браун опирается на матрас вокруг чужой головы, в какой-то момент снова опускается и зацеловывает любимые губы, дышит тяжело прямо в чужое лицо, Гуверу горячо. Горячо, тяжело, но какая это тяжесть хорошая, совсем не отягощающая, ощущалась ответственность за чужое и свое и удовольствие, в этом что-то было. Райнера роняют на матрас. Нависают сверху, тут же входят, грубо трахают, руками все ещё крепко держа за бедра, направляя их на себя. Браун опешил от неожиданности, закрыл лицо предплечьем, почти сразу пришёл в себя и взглянул в леса за глазами Берта - голодные и вечные. Гувер очень сильно берет его - это приятно, но неожиданно, немного пугающе, ведь они приверженцы долгого и мягкого секса, но новое - не значит, что плохое. Во всяком случае они договорились, что если что-то пойдёт не так - они сразу дадут друг другу об этом знать. Райнер же закинул свои руки над головой, полностью отдался в чужие шершавые ладони, сжимающие мягкую кожу бедер и ягодиц, смотрел на своего мужчину и восторгался. По телу ходил ток, электричество растекалось от низа живота до кончиков пальцев и макушки, тепло разрасталось и колотило в каждой клетке организма. Бертольд жарко дышал, смотрел на картину под собой - от того стонал пуще прежнего. У него щеки пылают, температура тела, кажется, невозможная для человека, но он почему-то все ещё жив, а значит нужно продолжать. Гувер кончает первым, по инерции двигается ещё пару секунд и выходит, сразу же стягивая презерватив. Завязывает, кидает в мусорку - привычное дело, попадает без проблем, но дальше идёт немного непривычно. Обыкновенно, если он заканчивал первым, то затем просто отдрачивал своему мужчине, а Райнера это полностью устраивало, но сейчас он, даже не дав прийти в себя, входит пальцами и продолжает трахать Брауна в том же темпе, что и раньше. Господи, да сколько можно его сегодня удивлять, эти небольшие перемены пьянили ещё больше, окунали в чужой омут, он же задохнется однажды. Райнер принялся дрочить себе, до этого он настолько тонул в ощущениях, что даже не думал о том, чтобы себя касаться, но Берт, снова нависший сверху, такой большой и объёмный, пыхтящий, мокрый от пота, ебущий его пальцами - зрелище на миллион. Особенно, когда он облизывает красную шею, особенно, когда кусается и шепчет на ухо всякие несусветности. Блять, где он только этого набрался. Не приходится долго ждать и Райнер кончает, пока Бертольд в очередной раз шепчет ласковые прозвища и слова о любви прямо на ухо. Они безумно устали, у Гувера точно отвалится рука, а Браун, ну.. вероятнее всего, он развалится весь сам. Покусанный, мокрый и весь растрепанный он валяется на кровати и приводит в порядок дыхание. - Это что вообще было? - Через десяток минут произносит Райнер и широко улыбается, - Ты чего такой бешеный сегодня? - А ты зачем мыла наглотался? - Случайно. - Вот и я случайно. Всё в порядке? - Бертольд прижимается ближе в объятье, гладит по мелким волоскам на светлой груди, - Я нигде не перегнул? - Если бы ты мне сделал больно, я бы сказал сразу, - Округляет глаза и целует в родинку на щеке, - Просто неожиданно. Ты у меня так смущаешься всегда, а тут такое вытворил. - А ты обычно спокойнее относишься к мелким неудачам, но сегодня сам весь вечер краснел. Видать, звезды сложились, чтобы мы вот так потрахались. - Фу, точно со мной не разговаривай больше. В Берта прилетает подушка. - Ну я же говорил. В некоторые вечера люди ведут себя не совсем привычно. Волнуются пуще прежнего, смелеют в неожиданные моменты. Во всяком случае, изменения, в том числе и однодневные - к лучшему. Они не несут в себе вреда так точно. По крайней мере Райнер теперь знает, что в постели его мужчина не так прост. Может, навязчивая идея вытянуть из Бертольда парочку его фетишей не была такой уж и глупой, но этот разговор они оставят на потом. А пока что нужно сходить в душ снова. Дождь, к слову, так и не закончился, а штормовое предупреждение вынудило всех сидеть дома в ближайшие пару дней. Холодный июньский потоп тоже своего рода благодать. Снаружи зябко и сыро, зато в объятьях тепло и уютно. Для счастья большего и не надо.