Вынужденное молчание

      На площади уже и без нас народу было битком, причём сплошь люди из рабочих, в грязных, продранных одеждах. Толпа оживлённо гудела, улюлюкала, иногда кто-то свистел или выкрикивал непристойные ругательства, и над всем этим сборищем витал одуряющий запах затхлого белья, пота, гнилого мяса, рыбы и немытых грибковых ног...       Мы с Сюзанной пытались насколько можно незаметней протолкнуться поближе к самому месту действа, но, как ни старались, привлекали к себе слишком много внимания в первую очередь из-за внешнего вида. Сюзанна в чёрном длинном жакете и я, в сюртуке и в жилетке, в белой рубашке, да с самовязом, в клетчатых серых брюках и в начищенных туфлях, может и старых, но зато сделанных умелым мастером-сапожником. Да уж, зря я так принарядился. И знал ведь, куда иду, но до последнего отгонял от себя мысль, что на подобного рода мероприятие никогда не соблаговолит явиться человек из так называемой "высшей прослойки", и что тому, кто чего-то добился в этой жизни, сие не такое уж приятное зрелище просто не интересно. Наверное, я взаправду ничего не добился, а теперь, - ты гляди - по худшей привычке прожжённого бонвивана пускаю пыль в глаза импозантным видом. Хочу сказать, чистоплюйство по отношению к собственной наружности - совершенно не моя черта; дендизм и прочее манерничанье рассматривается мною, как дурацкая клоунада, ужимки арлекин. Поэтому, можно сделать вывод, что я предал самого себя, поступился принципами... Как оказалось, я тоже лицемер, и теперь ощущаю праведную злость, направленную куда-то вовнутрь моей сущности.       Сюзанну я давно потерял из виду, среди людей было душно, в сознании ощущалась некая спутанность, и по непонятной причине меня начало сильно мутить.       "Лучше бы рвало..." - подумал я.       На ватных ногах я плёлся, сам не понимая куда, постоянно натыкался на людей, а те лишь шипели мне вслед, сквернословили, и по их лицам было явно видно, что аз многогрешный не вызывает у них ни малейшей жалости, а лишь раздражение и чёткое желание заехать кулаком в морду.       В конце концов я отсоединился от основной массы, отошёл в сторонку, худо-бедно отдышался и опёрся локтем к какой-то крупный, холодный предмет неясной формы, одновременно и гладкий, и шершавый. Приподняв голову, я увидел, что прислонился к статуе ангела, державшего на плечах колонну. Его безмятежное, немного даже глуповатое лицо внушало мне ужас. Вдруг у меня грудине что-то зашевелилось, холодом облило сначала голову, потом сие пугающее ощущение потекло по плечам, рукам, туловищу в целом, глотка сжалась, во рту почувствовалось онемение и сухость, у дёсен - хорошо выраженный медный привкус.       "... но только бы не кровью!" - подумал я.       Я мог стоять на ногах, разве что небрежно облокотившись о статую. Сюзанна же будто сквозь землю провалилась. Это было неестественное для меня состояние. Почему я так боюсь потерять её, выпустить из виду, при этом осознавая, что она влечёт меня просто в Никуда? За всё то время, проведённое в её обществе, я не получил от неё ничего, кроме пары устойчивых синдромов, болезней как и тела, так и, наверное, души, ибо она насильно заставила меня уверовать в то, что она всё-таки есть и это, буду откровенен, далеко не лучшее для меня открытие. Я хожу за Сюзанной по пятам, ведомый патологическим, совершенно нездоровым чувством, чем-то сродни пёсьей преданности, всё больше растворяюсь в ней, тону в пучине её личного ада. Я принимаю с благодарностью всё, буквально всё, что она мне даёт, будь то даже боль и страдания. И даже если то чувство, которое я к ней ощущаю, и можно назвать любовью, то я бы не хотел его больше чувствовать... И о каком чувстве, связавшем её руки, может идти речь? Да, внешне она более чем хрупка, из-за чего похожа, скорее, на фарфоровую куклу, нежели на живого человека из плоти и крови, совершенно не знает боевых искусств и не имеет в наличии острых клыков, чисто гипотетически способных прокусить мне шею, но есть у неё другое, более страшное оружие - её язык... Хотя, о чём это я? Ей не нужно даже раскрывать рта, чтобы привести меня в ужас. Мне достаточно одного лишь её взгляда, чтобы ощутить себя наполовину трупом. Этого вполне достаточно, чтобы сжечь дотла мою заново обретённую душу. Стереть в прах и снова воссоздать. И так круг за кругом.       Я очень боюсь ЕЁ. Меня прямо оторопь берёт, когда ОНА смотрит в мои глаза, ведь мне кажется, что ОНА видит в них малейший проблеск любой, даже самой крохотной мысли; все сновидения мои Сюзанна словно держит на примете и ничто не способно ускользнуть от ЕЁ зоркого взгляда. И потому-то все мои мысли, находясь под прицелом, пляшут под ЕЁ дудку, а ОНА резвится среди них, как сатир средь калечных обесчещенных нимф.       Я - всего лишь пустышка, постоянно кем-то ведомая. Я - всего лишь пустышка, чья душа либо отсутствует, либо находится в чужих руках. В чужих руках, которым я неоправданно всецело доверяю... — Ты где потерялся? — мой слух выхватил из общего гула знакомый голос, в галдеже зловонной толпы нечто из ряда вон. Над головой что-то просвистело. Пуля? Нервно дёрнув носом, я уловил аромат тухлых яиц. Началось... — Прекрасная статуя, не так ли? — я поднял голову и с содроганием заглянул в лицо уродливому мраморному изваянию.       Сюзанна поджала губы. — Это не то, о чём ты должен сейчас думать, — схватив меня за руку, она потащила меня за собой.       Шли мы, казалось, целую вечность; Сюзанна вела меня по какой-то лестнице, сильно расшатанной, и я, дрожа всем телом, судорожно вцепился в её запястье также второй рукой, не слишком об этом действии задумываясь, а лестница как назло не хотела заканчиваться.       Идти становилось всё трудней: колени подкашивались, голова шла кругом, а сердце встало поперёк горла, - и кажется, я его сейчас вырву. Плотно сомкнув губы, я старался дышать исключительно носом, нюхал склизкий, как кисель, воздух, повторяя про себя одни и те же фразы, словно молящийся монах свою бесконечную мантру: Боже, скорее бы всё это закончилось! Услышь мои молитвы, неужто ты и вправду глух? Услышь глас мой, пока ещё не поздно!..       Третье правило счастливой жизни: никогда, ни при каких условиях, ни к кому и ни к чему...       ...НЕ ПРИВЯЗЫВАЙСЯ!       Первое, что я сделал дабы улучшить своё внутреннее состояние, так это осмотрелся вокруг. Сюзанна привела меня на крышу какого-то домишки, отпустила мою руку, величавой, уверенной поступью проследовала к краю и выглянула наружу, сильно перегнувшись через деревянные бруски - подобия перил. Когда она обернулась, в её губах уже тлела сигарета. И как она только это успевает? — Мы опоздали, — выдохнув сизый дым, констатировала она. — Основное действо прошло мимо нас.       Её слова не придали мне особой уверенности в том, что я мог бы увидеть, неуклюжей походкой прошествовал по засаленному полу, если ту поверхность, что расстелилась под моими ногами, можно так назвать, и глянул туда же, куда и Сюзанна минутой ранее. На эшафоте были установлены виселицы, много виселиц, на каждой из которых уже болталась то нечто, что оставалось от человека, ещё вот-вот жившего и, вероятно, глубоко страдавшего. Кто-то просто безвольно повис, вытянув неестественно длинные руки вдоль мёртвого тела, кто-то же ещё пытался дёргаться, хватался за жизнь. Впрочем нет, я ошибся. Они все уже мертвы, а эти дёргания - обыкновенная конвульсия.       Под моими ногами всё кипела и неистовствовала рябоватая человеческая масса. — Средневековье какое-то... — примерно так охарактеризовала Сюзанна происходящее и вниз полетел окурок.       А ведь ещё год назад подобное зрелище меня бы ни капельки не затронуло. Сюзанна рассмотрела во мне душу, плотно упрятанную мною самим и себе же во благо, ибо, согласись, без неё, без души то есть, жить гораздо легче, бессмысленно, правда, тебя даже это не трогает. Но ОНА... Для неё моя душа подобна скрипке искусной работы Амати - стоит к ней слегка и, главное, правильно прикоснуться, - и она зазвучит в твоих руках божественной музыкой. Я согласен и на такое. Пусть так. Но пусть эта музыка звучит только для НЕЁ.       Она вцепилась мне в плечо. Сыграй же на форте свою главную партию! — Они будут отмщены! Клянусь жизнью, мы отомстим за них! Пойдём же! — она вновь схватила меня за руку и поволокла за собой, прочь отсюда. В её зелёных глазах абсолютно верно читалась мрачная решимость. Одно оставалось непонятным: почему "мы"? Ох, боюсь, ничего хорошего от неё мне не стоит ожидать...