Всё когда-нибудь меняется

И Хидан указал. Они нашли какой-то домик на берегу могучего океана Хокубу и основательно осели там. Прошло чёрт знает сколько времени, бессмертных оно обычно мало волнует, война завершилась в пользу Альянса, но и это было совсем не то, на что обращали внимание бывшие Акацки. Им куда больше было интересно, как сегодня будет вести себя обширная вода за окном, или на сколько вырастут цены за головы каких-то шиноби, или что они будут есть на обед, спустятся ли к берегу, или… — Какузу, ты знал, что у осьминогов несколько сердец? — Нет, эта информация мне не нужна, — Какузу решительно хотел отвертеться от навязчивых и бессмысленных монологов Хидана. — Тогда может быть ты осьминог? — игнорируя незаинтересованность собеседника, докучал парень. — Типа, знаешь, как Кисаме был акулой. Финансист продолжал молчать, а растянувшийся в кресле Хидан похоже всерьёз занялся этим вопросом. Светлые брови при утреннем освещении почти полностью сливались с цветом кожи, так что задумчиво нахмурившийся жрец выглядел весьма и весьма комично. Какузу мельком следил за его мимикой, то и дело отвлекаясь от чтения какой-то очередной древности, и всё никак не мог заставить себя вылезти из чрезмерно мягкой постели, что как патока затягивала в свои объятия с каждой минутой всё больше. — Но ты тогда бы, наверное, мог менять цвет… А! ГРЁБАННЫЕ ОСЬМИНОГИ! — неожиданно вскрикнул юноша да так, что старая книга с шелестом упала на одеяла, — У тебя даже тентакли есть! ГХЕ-ХЕ-ХЕ-ХЕ! Какузу разозлено глянул на заливающегося партнёра. — Идиот мелкий. Сам пошутил — сам посмеялся? — стараясь переключить тему, съязвил мужчина. — Ой-ой! Между прочим, мне скоро… э-э-эм… тридцать?.. Так что я не мелкий! — Хидан, тебе скоро сорок три. Если быть точнее, через сто двадцать- — Оставь свои попытки убежать от старческой деменции! — завопил жрец и быстро спрятался за креслом, потому что в следующую же секунду в стену над его головой прилетела книга, глухо ударяясь ветхим переплётом о твёрдую поверхность и разлетаясь в разные стороны пожелтевшими страницами. — ЭЙ! Я что просто так чуть ли не в соседнюю страну за ней ходил?! — Нехер меня стариком считать, ублюдыш, — зло выплюнул мужчина и залез под одеяло, отворачиваясь. Теперь и читать нечего. Было слишком неохота подниматься из уютного гнезда одеял и идти за каким-нибудь новым романом. Пускай он уже и знал весь сюжет, но до того, как швырнуть книгу, Какузу хотя бы просто вертел её в руках, стараясь не уснуть, а теперь его лишили даже этой уловки для его ленивого сознания. — А как мне тебя ещё подкалывать, если тебе уже за сотку перевалило? И вообще, ты же меня мелочью называешь, так почему я не могу?.. Какузу? — бледная гадина всё никак не унималась. Никакой реакции не последовало, и Хидан почувствовал странный укол совести, хотя и понимал, что ему просто руки выкручивают. Чтоб его! Этот злющий, капризный дед… — Ну, Ку-у-узу-у… — примирительно завыл жрец. Юноша наклонился над кроватью, пытаясь заглянуть в чужие глаза. Одеяло недовольно пошевелилось, и Хидана внезапно повалили на мягкие простыни, сразу крепко сжимая, чтобы тот лишний раз не шевелился. — Ух, Какузу, ты точно осьминог. Глядишь, сейчас жрать начнёшь… Блять, придушишь!.. Впрочем, в таком положении было вполне комфортно, поэтому парень быстро затих, просто наслаждаясь жаром, создаваемым тёмной кожей и ворохом ткани. В планы жреца входил поход в ближайший город за каким-нибудь мясом или морепродуктами, потом он бы приготовил удон или рис, но видимо старая вредина решил пустить эти планы по ветру, ведь теперь вставать не хотелось вовсе. Хидан расслабленно притёрся к излюбленному местечку щекой, как обычно слушая пульсацию крови. Да, сейчас билось только одно — его сердце, потому что Какузу довольно часто выпускал маски, чтобы было удобнее читать целыми днями, как сегодня полулёжа в постели или сидя около окна в кресле. Чудища из нитей наверняка носились где-то на улице, меж низкорослого ельника и всеми силами старались не поджечь кустарники около дома. Вдруг сделалось так хорошо и уютно, что жар, обходя весь самоконтроль жреца, начал перетекать к паху, и распаляемый ещё и утренним настроением член упёрся в чужое бедро. — Невиданное нахальство, — куда-то в потолок проворчал Какузу. — Чё ты издеваешься сразу… обычное дело, — пристыженно буркнул парень, неловко пытаясь свести ноги, но в итоге лишь сильнее потираясь. Дыхание на смуглой коже стало тяжелее, и мужчина, ухмыльнувшись, повёл бедром, стимулируя возбуждение ещё больше. Хидан тихо всхлипнул и хотел было потянуться за поцелуем, но его так крепко обнимали, что он и приподняться не мог, при этом продолжая так приятно вжиматься плотью. Чёрт, их прямо сейчас разделяет только никому не нужная тонкая ткань его боксёрок, и от осознания этого кожа напарника ощущалась ещё горячее. — Ну, не дразнись… Какузу без лишних упрёков ослабил хватку, и юноша сел рядом, задумчиво оглядывая своего партнёра. Голову давно посещали странные мысли. За всё то время, пока они ютились в этом домишке, напарники перетрахались во всех возможных позах, и хотя чаще всего инициатором разврата был Хидан в силу своего огромного юношеского либидо, казначей ничуть не отставал и, что самое обидное, доминировал абсолютно во всех случаях, не давая и шанса подмять себя. Не то чтобы такой расклад позиций не устраивал жреца, но идея побыть сверху хотя бы разок горела на подкорке как невыполненный пункт в каком-нибудь примитивном списке дел на неделю, иногда она затухала и вспыхивала снова, как только на горизонте начинал маячить подтянутый смуглый торс. Наверное, пока он не выскажет свои желания вслух, у него и шанса не появится, но сука! Как же не хотелось получить по котелку за «чрезмерный наглёж». Почему-то Какузу до сих пор представлялся Хидану строгой и пиздецки консервативной училкой, поэтому, когда дело доходило до таких размышлений, делалось слишком стыдно за собственные мысли, что удивительно. Жрец искренне полагал, что стыда у него водилось в слишком малом количестве для таких пустяков. Какузу, заприметив смущение, уверенно сел напротив и плавно, словно волна, утянул в долгий поцелуй. Следуя за теплом ладоней и губ, Хидан почти упал, излишне заваливаясь вперёд, но вовремя скользнул руками по смуглым вискам и зарылся в каштановые волосы, тем самым сохранив равновесие. Снова начиналась какая-то гонка: жрец то и дело покусывал мягкий кончик чужого языка, а партнёр, посмеиваясь, постепенно сдавался и аккуратно возвращал их в горизонтальное положение, стараясь как можно дольше сохранять поцелуй. Юноша отстранился, только когда Какузу развязал его пучок и окончательно убрал руки от его лица. Пепельные волосы равномерно обрамили зарумянившееся лицо Хидана, отделяя их от всего внешнего мира ещё больше, чем нескончаемый океан и их уютное убежище. Парень застыл над расслабленным казначеем. — Какузу… — неуверенно начал он. — М? — Я… Ну, в общем… — Хидан беспомощно уткнулся в загорелую шею, — Угх, дай подумаю… Мужчина удивлённо взглянул на вздымающуюся спину под его боком, на автомате начиная перебирать все допустимые и не очень варианты, что могли вызвать такие душевные метания в культисте. Исходя из его характера, Хидан, скорее всего, просто не мог решить какую-то безделицу, что-то вроде хотел ли он, как часто делал, обожраться мяса или пожарить что-то посложнее, может, он всё ещё размышлял над тем, является ли Какузу осьминогом, но в таком случае юношу ждёт скорейшее уничтожение, потому что оставлять напарника в таком состоянии… Опять возбудим и не дадим? Мужчина скептически сощурился в потолок. О чём можно так долго думать, чёрт возьми? — Хидан, если поспать решил, то просто ложись. У нас всё ещё есть рис с овощами. — Я не про рис думаю, — обиженно буркнул парнишка. — Тогда про что? — О тебе, идиот. О чём я ещё могу думать помимо еды и твоей сварливой задницы? Правильно, только ещё о том, как трахнуть твою сварливую задницу. — А… понял. Казначей умиротворённо потянулся и замолчал. Он часто молчал, но это было молчание именно засыпающего Какузу, поэтому жрец неверяще выглянул из своего тёплого убежища, сразу натыкаясь на сверлящий чёрно-зелёный взгляд. Хидан хотел было опять спрятаться хоть куда-нибудь, но щёк с хлопком коснулись смуглые ладони, фиксируя его лицо напротив лица партнёра. — Ведёшь себя как баба. Ничего нормально объяснить не можешь, а ещё жалуешься, что я непонятно говорю. Что творится в твоей бедовой башке? — Какузу пару раз слегка шлёпнул по щекам, не встречая ожидаемого сопротивления. Хидан просто наморщился будто лимонов объелся. — Тебе дорогого будет стоить, трясти из меня такие долгие монологи. — Какузу, ты меня прибьёшь… — Удивительная проницательность, — закатил глаза мужчина. — Нет, ну серьёзно… В теории, — жрец медленно выскользнул из чужих рук, седлая широкий корпус, и вжал тёмные запястья в бежевые простыни, — если бы я тебя трахнул, как бы ты отреагировал? Хидан с надеждой и всей собранной в кулак волей посмотрел в пустеющие глаза. Побыть сверху. И это всё, над чем он размышлял? Что ж, теперь счётчик тугодумности Хидана имеет дополнительные несколько нулей, потому что обычные числа на её измерение уже не тянут. Впрочем, этот вопрос всё же заставил Какузу удивиться. Он ожидал, что жрец попросит смены ролей однажды, но не после двадцати лет совместной жизни, а, скажем, чуток пораньше, лет на пятнадцать хотя бы. Но вот он, пик детского склада ума его напарника во всём своём превосходстве. — Лестно слышать, что кто-то всё ещё хочет заняться со мной сексом. Таки 112 лет — не закат моей молодости? — съёрничал казначей. Он отыграется на этой пустой седой голове по полной, раз уж он уже начал здесь что-то строить из себя. — Не выёбывайся! — во взгляде на секунду блеснула чистейшая ненависть, но вопреки ожидаемого продолжения бурной реакции, Хидан, стараясь не обращать внимание на поток сарказма, спокойно продолжил, — Так может, ты ну… по-нормальному уже ответишь? — Я похож на девицу, у которой нужно спрашивать разрешение на такое? — Блять, как же ты периодически бесишь, Какузу. Нет бы нормально ответить… — а вот и продолжение. Как же его просто вывести из себя, когда он так возбуждён. Юноша наклонился к чужой шее и оскалился, — Ты хоть в курсе, что я до сих пор подумываю свернуть твою умную головушку? О, или мне лучше перерезать тебе глотку, даже не перерезать, а перегрызть трахею, чтобы ты наконец заткнулся? Его личная невменяемость, радикальным образом переводящая любой объект из стационарного положения в хаотичное существование. Напарник был идиотом до мозга костей и таким утомляюще подвижным, но утомляющим в хорошем смысле. Порой его активность доходила до границы с сумасшествием, впрочем, быстро минуя её и окунаясь в мерзотную одержимость, и тогда только оккультный Бог мог остановить своего жреца. Какузу принимал все его состояния, однако абсолютная ебанутость нравилась ему больше всего, потому что за таким Хиданом было интереснее наблюдать, особенно осознавая, что эта бешенная псина уничтожит всё на своём пути, всё до последней косточки, но не тебя, потому что когда-то в подобном приступе бесшабашности он самовольно вложил в горячие смуглые руки своё сердце. — Я бы на твоём месте умерил бы своё траханье или… — непривычно серьёзно цедил парень. — Или что? — перебил казначей, — Вперёд, Хидан. Или мне придётся помогать тебе меня убивать? — мужчина самодовольно смотрел в наполняющиеся багровым безумием глаза. Оба замолчали. Хидан медленно дышал, смотря будто сквозь напарника, а Какузу ждал новых поводов позлить жреца. Хотелось узнать пределы этого живучего придурка ещё раз. Как ни странно, они всё ещё, образно говоря, пытались убить друг друга, но называли это простыми драками, потому как нукенины в принципе не способны были умереть. Кровь и ранения, не совместимые с жизнью, оставались для них будничным обыкновением, вносящим разнообразие в их личную жизнь. Разорвать и забрать себе как можно больше — такие понятия всегда всплывали в их взаимоотношениях, и никто не был против такого, ведь так ты не привязываешься, а привязываешь, но видимо кто-то перегнул с этим палку, потому что сейчас всё шло уже по другому пути, и они оба накрепко засели друг у друга в душах без возможности отрекнуться. Хидан вдруг хохотнул, утыкаясь носом в смуглую ключицу. Какузу тоже не смог противостоять внезапному приступу смеха и прыснул, стараясь всё-таки сдержаться, а потому сильно дёргая плечом, но, несмотря на все его попытки, атмосфера пала жертвой их повседневной привычки. — Пф-ха-ха-ха! Не беси меня, Кузу! Парнишка, развеселившись, совсем распластался на чужой грудине и приобнял широкие плечи, забавно подёргиваясь из-за сдерживаемого хихиканья. — Мог бы и подыграть, идиот, — хмыкнул мужчина. — Не думаю, что для того, чтобы тебя трахнуть, нужно сначала переубивать друг друга. Хе-хе-хе! — О, ты умеешь думать… — Какузу! Старая ты сволочь! — жрец зло шлёпнул смуглую грудную мышцу. — Ладно, я просто не удержался. Это же вообще детские подколы, Хидан. Юноша мрачно замолчал, выпрямляясь и как-то странно прищуриваясь. — Что? Если ждёшь ещё чего-то, то я ничего делать не буду. У меня сегодня день лени. — Совсем уже… Переворачивайся тогда, — раздражённо вздохнул Хидан и сложил руки на груди, давая понять неотвратимость событий. — Зачем? — Как зачем? Трахать тебя будем. Медленно, чтоб ты потом не ныл, но качественно, чтоб не уснул случайно, — тонкие губы растянулись в ядовитой улыбке. Парень чуть приподнялся на коленях, позволяя Какузу вяло и явно без желания лечь на живот, и сел обратно, но уже чуть ниже поясницы. — Вот как. Спасибо, что предупредил, а то я ведь мог не заметить, — укладывая подбородок на руки, кольнул в ответ казначей. — Я чё-то не пойму, у нас сегодня, помимо дня лени, день школьнических оскорблений? Ты само зло, Кузу, — Хидан влюблённо хихикнул и согнулся к каштановым прядям, быстро целуя где-то за ухом. — Благодарю, — довольно протянул мужчина. Какузу прикрыл глаза, предпочитая внешнему миру своё чёткое подсознание. Так он мог точно представлять, что делает юноша. Сзади ловко сползли на край постели, вытягивая ящичек прикроватной тумбочки и доставая многообещающе булькнувшую баночку — лучшее приобретение за последние несколько лет, что по уровню полезности могло сравниться только с двумя мягкими креслами. Вдруг на плечо лёг прохладный поцелуй, а затем ещё один и ещё. Губы уделяли внимание каждой ниточке на спине казначея, нежно проходясь вдоль длинных шрамов. При особо резких движениях края старых ран царапали мягкую кожу, и от этого Хидану хотелось лишь ещё неспешнее топить чужое тело в ласке. Жрец, ощутимо нажимая, провёл пальцами вдоль спины, и, когда они опустились до поясницы, Какузу удивлённо отметил, что приятно зудящее, прошивающее позвоночник чувство странным образом заставило его член заметно потвердеть и упереться в одеяла. Еле различимое сбившееся на секунду дыхание не было проигнорировано партнёром. Парень тепло улыбнулся, мысленно отмечая: «Так и знал, что спина». Да, он до этого уже трогал перештопанную спину, но казначей всегда довольно быстро уходил от прикосновений. Сначала Хидан думал, что это из-за масок или того, что кожа совсем потеряла чувствительность вследствие повреждений, а оказалось, что это эрогенная зона. Не зря же Какузу каждый раз так напряжённо выгибался, когда жрец в экстазе впивался ногтями, оставляя ровные красные царапины. Вот же хитрожопый старикашка, прятать от него такое было преступлением! Какузу не видел, почему касания прекратились, и был этому безмерно благодарен, потому что так мальчишка не мог заметить, как по его лицу невольно поползла расслабленная улыбка, когда ладони переместились ниже поясницы, сжимая ягодицы. Жрец как-то неопределённо вздохнул, слегка потираясь снова возбудившейся плотью. — Приподнимись-ка немного, — юноша спешно слез с чужих бёдер. Какузу медленно обернулся, одним лишь взглядом давая понять, что ему это вообще до фонаря и что, мол, пусть Хидан как хочет, так и выкручивается. — Хорош ломаться! Тебе же удобнее будет. Мужчина поморщился, закатывая глаза, и недовольно вздохнул, но соизволил поучаствовать в процессе. И жрец застыл как заворожённый. Конечно, не сложно догадаться, что за всю свою жизнь Какузу поднабрался немало опыта и всё такое, но Джашин побери… Казначей повернулся чуть набок и нарочно неспеша потянул за резинку нижнего белья. Чёрная ткань сильно обтянула привставший член и глухо щёлкнула, освобождая его. Увесистый половой орган на манер своего обладателя лениво коснулся простыней, принимая полулежащее положение. Хидан тяжело сглотнул вязкую слюну, через силу возвращая взгляд к надменным зелёным глазам. Чёрные склеры размывались под ресницами, и несуществующие зрачки по-лисьи цепко установили контакт со жрецом, не давая шанса переключиться на что-то другое. Лишь эти нечеловечески зелёные глаза, и ничего вокруг. О, Хидан часто в них засматривался, но оно и понятно, было в них что-то такое древнее, немного грустное и всепонимающее. Казначей удовлетворённо хмыкнул, и наваждение сразу же спало, оставляя после себя привычный тёплый свет восходящего солнца и, о, Боже, хитро улыбающегося Какузу, что с грациозностью течной кошки медленно выгибался в пояснице, невысоко приподнимая задницу. Он всё ещё неотрывно, даже с каким-то вызовом смотрел на юношу, и жрец среагировал на провокацию, усаживаясь где-то сзади. — Блять, как много человек тебе говорило, что у тебя охуенный зад? — с придыханием хохотнул Хидан. Мужчина тихо фыркнул и зарылся носом в подушку под руками. — Не, ну серьёзно, я думал ты меня в окно выкинешь за такое, ты же типа… — размышления закончились, не успев начаться, потому что никто и не планировал их продолжать. — Старый, — закончил казначей, ощущая на миг как холодные руки на его ягодицах дрогнули. — О, ну да… — парень склонился к чужому уху и заговорчески хихикнул, — Тогда мы оба старые, Кузу. Мне же всё-таки скоро сорок три. Ребро ладони нежно скользнуло между ног, обжигаясь о жар близости внутренних органов. Самое укромное место у человека, стоящее по уязвимости наравне разве что с шеей, но и она практически всегда была открыта для Хидана, а теперь ему полностью доверяли, отдали во власть всё тело, и эйфория от этих мыслей опережала все будущие плотские удовольствия, капала распалённым воском на корку головного мозга и будоражила самые мелкие нейронные связи, побуждая к действиям, но на деле лишь туманя рассудок. Он прокусил губу в надежде на то, что это поможет отвлечься от копошащегося в районе пупка тягостного возбуждения, и боль щёлкнула, подобно выключателю, однако, не переключая на себя внимание, а троекратно усиливая напряжение своей остротой. Жрец глубоко и тихо вздохнул, прикрывая глаза, и аккуратно открыл баночку смазки, надеясь, что не кончит, как только войдёт в желанное тело. А податливое влажное и тугое нутро пророчило совсем обратное, оно эластично натягивалось при малейшем движении пальцев, грело и скользило, обещая несоизмеримое ни с чем земным удовлетворение. Какузу стоически терпел непривычное вторжение и не дёргался, дышал также ровно, только вот шорох от сминаемых напряжёнными ступнями простыней слишком резко прервался, чтобы быть воспринятым как обычное передвижение. И Хидан, сегодня внезапно отбросивший все свои дерзость и порывистость, снова начал аккуратно потягивать стенки кишечника только двумя пальцами, чувственно оглаживая свободной рукой тёмное бедро и иногда дразняще касаясь мошонки. — Нет, ну какая к Джашину старость? Ты реально так считаешь или просто придуриваешься? — как и всегда не переваривая тишины, парень завёл бесполезную речь. Напарник не спешил отвечать, даже не пошевелился. — Эй, Какузу? Мужчина промычал что-то с интонацией, отдалённо похожей на вопрос. — Не знаю, где ты там витаешь, но мне необходимо твоё присутствие непосредственно тут, Какузу. Казначей утвердительно угукнул и дёрнулся, разминая плечо. Его аура всё ещё испускала волны лени, что могли бы скосить ко сну кого угодно в радиусе нескольких десятков метров, впрочем, для Хидана они всё равно были незаметны из-за пронзающего живот возбуждения. Не удостаиваясь должного внимания, он недовольно нахмурился и поджал губы, хотя чего тут обижаться: если Какузу сказал, что сегодня день лени — значит сегодня день лени, и ничто его работать больше положенного не заставит, а секс, видимо, тем более не входил в его планы. Юноша спокойно выдохнул и изловчился, довольно грубо дёргая пальцами и задевая чувствительный комочек нервов. Смуглая грудная клетка ненадолго замерла, и Хидан удивлённо улыбнулся, продолжая воздействие на найденную точку и прибавляя к этому ещё и стимуляцию члена. Какузу смущённо пошевелился, приятные прикосновения к плоти перекрывали дискомфорт, и колени невольно расползлись шире. Жрец растягивал его, раскрывал, развращал, почему бы, собственно, не поддаться, если до приторности ласковые действия сулили самый обычный утренний секс? Мужчина окончательно расслабился и сипяще выдохнул. — М-м… вот так уже лучше, — вместо Какузу одобрил свои действия парень. Он хищно облизнулся и осторожно устроился меж разведённых ног. Наконец ткань перестала сдерживать перевозбуждённый пенис, и Хидан притёрся кожей к коже. Розовая головка на контрасте со смуглой кожей смотрелась охренительно, нужно было пораньше развести старика на такое. Юноша плавно вошёл и чуть потянул чужие бёдра, насаживая, но не до конца, чтобы внутренности успели привыкнуть. Казначей не чувствовал ожидаемой боли, всё-таки партнёр не поскупился на смазку и хорошенько его разработал, слишком уж осторожничал, двигаясь неглубоко, не размашисто, что сильно контрастировало с его обыкновенным темпераментом. Обычно, всё проходило не так. Обычно, если ты был снизу, то тобой обладали, брали так как нужно, и ты подчинялся, даже если не хочешь, но сейчас Какузу наоборот чувствовал себя Богом. Ему будто поклонялись, топили во внимании и ласке, и он с особым удовольствием принимал все дары. Хидан суматошно дышал, дрожаще сжимая упругие мышцы ягодиц. Воздух подрагивал в лёгких, отражался мелкой рябью, прежде чем выйти наружу тихим стоном, поэтому ухмылка получилась такой же неровной. — Хах… Кузу, ты — грёбаное чудо. Жрец на пробу толкнулся резче и установил новый темп, качественный, как и обещал, заставляя мужчину рефлекторно прогнуться в позвоночнике ещё сильнее. Чужое тепло внутри сводило с ума не столько непривычностью, сколько осознанием всего происходящего. Какузу чувствовал, как его щёки краснеют, кончики ушей пульсировали, покалывали и наверняка уже были цвета спелой черешни. Вокруг сгущался жар, и жар пронизывал изнутри, не давая ни малейшей возможности убежать от него. Вдруг кожу обожгло — это Хидан опять прошёлся пальцами по швам, слегка царапая, и казначей недовольно заметил, что ждал, пока он потрогает его спину. Какузу незаметно вскидывал бёдра, когда член проходился не рядом с простатой, и задерживал дыхание, чтобы не выдохнуть слишком громко, если юноша оседал большими пальцами на поясничных ямочках и массировал их. Сзади доносились практически непрекращающиеся стоны вперемешку с ругательствами и упоминаниями Джашина в самых различных ключах. Хидан безбожно сбивался с ритма, он то двигался медленно, видимо стараясь оттянуть момент оргазма, то входил до основания, аккуратно шлёпаясь своими бёдрами о тёмную влажноватую от пота кожу. — А, Кузу!.. сейчас! — парень не закончил фразу, дёрнулся, пытаясь успеть выйти, и некрупные капельки спермы оросили шрамированную спину. Жрец упоённо закатил глаза, расслабленно оседая на кровать, — Мнха-а! Обалденно… Ещё разочек, Кузу! Какузу не успел и среагировать, как его мгновенно перевернули на спину, потянув за лодыжку, он даже не сразу понял, что смотрит на потолок, и что над ним нависает напарник. Загнанный и раскрасневшийся юноша невинно улыбнулся, обнажая острые клыки на секунду, и тут же исчез с поля зрения. Казначей медленно моргнул в потолок, нахмурился, пытаясь уловить извилистые концы мыслей. Чёрт бы побрал возбуждение, он так и не кончил, а это весьма мешало трезво думать. Очнулся он только когда жрец притянул его за бёдра, вжимаясь стояком в мягкую паховую область, и тщетные трепыхания мозга сразу перестали стоять на втором плане. — Подожди-ка, Хидан… — попытался остановить партнёра мужчина, но тот продолжал увлечённо притираться членом. Жрец поднял умоляющий взгляд и поелозил на простынях, устраиваясь поудобнее. По его лицу было понятно, что ни ждать, ни оставлять Какузу в покое он не собирался, и финансист сдался, нащупывая где-то под головой подушку и ложась ещё теснее к Хидану. Он превратил его в мягкотелое подобие амёбы странными проявлениями заботы, обезоружил своими малиновыми глазёнками, но, видимо если Какузу думал об этом как о должном, его это вполне устраивало. В конце концов, он всё ещё способен… «Ох, Хидан», — резко оборвались мысли. Парень заставил казначея рвано выдохнуть при неожиданном толчке. Внутри вновь заполнение, и в этой позе оно ощущалось куда приятнее, как бы наливая странной тяжестью кишечник. Хидан как-то загадочно улыбнулся, выуживая затуманенный взгляд партнёра и, как только приковал внимание к себе, подался вперёд, отгораживая от утренних жёлтых лучиков. Его волосы снова светились, и Какузу сравнил бы его с ангелом, если бы не эти чёртовы хитрющие глаза, значившие какую-то ловушку, шалость или потеху. Наконец жрец спрятал взгляд в чужой шее, игриво прикусывая выступающую мышцу. В зубы моментально отдался барабан чужого участившегося пульса. Боится? Хидан уже с меньшей спешкой покусывал ровную смуглую кожу, украшая её бардовыми всплесками синяков, и томительно нежно двигался внутри казначея. О, нет, так дело не пойдёт. Слишком много, слишком мягко, слишком не похоже на то, как они обычно трахаются. Шею обливало чужим горячим дыханием, и жар от него поднимался до самых ушей, судя по ощущениям, опаляя и всё лицо тоже, поэтому пришлось отвернуться, чтобы самодовольный юнец не учудил какую-нибудь новую тему для подколов из-за его раскрасневшейся рожи. Однако, это не совсем спасло, скорее даже преподнесло таковую тему. Хидан, оторвавшись наконец от ключиц, улыбчиво уставился в лицо напротив. — Ты любишь нежность, Кузу. Посмотри, в каком ты состоянии, — жрец еле коснулся тёмной плоти, впрочем, даже такое невесомое, оно нашло отклик в теле мужчины. Он в немом стоне приоткрыл рот, но, быстро опомнившись, прикусил губу. — Давай же… Мн-н… я же вижу, что тебе нравится. Я… нха-ах… знаю, на сколько милые звуки ты можешь издавать. Хидан выдыхал за ухом, шелестя слабыми стонами в промежутках между словами, грел и без того огненную кожу пошловатыми фразочками. Пальцы, несильно сжимая, пару раз скользнули по головке и со знанием дела обвели вокруг уретры, собирая на кончиках липкую смазку. — Нгх! Блять, какие к дьяволу нежности… — сдержав довольный стон, выдавил из себя казначей. — Вот такие… Член приятно сдавили и пару раз провели ладонью вдоль в такт медленным движениям внутри. О, нет, это не Какузу научил ему такому, скорее просто напомнил бляди, что она блядь, поэтому Хидан и вёл себя так уверенно бесстыдно. Мало кто вообще решился хотя бы посмотреть в сторону угрюмого, принадлежащего уже даже не человеку силуэта, а этот болван смотрел, так ещё и с неподдельным дьявольским удовольствием. Из-под слипшихся седых волос взирали прямо в душу, так казалось, потому что жрец ни на миг не отводил взгляд, запоминая каждое незначительное движение мимических мышц. Какузу в первые секунды страдальчески зажмурился, плотно смыкая губы, чтобы ни звука не пролилось для самодовольного напарника, но не выдержал очередного тягучего движения бледной ручонки. А движения у неё были более чем издевательские: пальцы так хорошо смыкались на основании плоти, но почти отпускали ближе к головке, касаясь мягкими кончиками бардовой чувствительной кожицы. Мужчина определённо взвыл бы, если бы не смог вовремя дотянуться ладонью до рта. Получилось сдавленное мычание, впрочем, нужду в воздухе никто не отменял, так что следующий за истерическим выдохом вдох всё же вылился медовым стоном. — Хах! Хидан!.. — О-ох, блять… — парень, кажется, совсем затерялся, слишком сильно реагируя на чужие звуки. Пресс под бледновато-розовой кожей дёрнулся, и Хидан уткнулся лбом в чужой корпус, стараясь успокоиться. Пара неровных вдохов, и он снова был на Земле, блаженно скользил губами по короткому шраму на тёмной груди, как бы невзначай задевая языком мило багровеющий сосочек. Губы обожглись о томные вибрации грудной клетки и выпалили вторящий им стон. Какузу нетерпеливо толкнулся в предоставленную руку, совсем уже не пытаясь глушить басистые звуки своего удовольствия. Слишком нежно, чтобы он сопротивлялся. Слишком хорошо, чтобы Хидан хоть ещё немного продержался внутри пульсирующего нутра. Всё слишком, а казначей был склонен ждать худшего, поэтому резко накативший оргазм вызвал практически панический, вопросительный стон и полное опустошение после. Мужчина, не до конца ещё обнаружив себя, даже не пытался снова начать думать, просто медленно перевёл взгляд с потолка на косматую светловолосую голову на груди и, надеясь привести хотя бы одного из них в чувства, потрепал напарника. Хидан дёрнулся, но нашёл в себе сил только, подавшись чуть назад, выйти из приятной обволакивающей теплоты и снова завалился на смуглое тело. Казначей и не протестовал, хотя и хиданов котелок весьма неприятно препятствовал глубокому дыханию, он лишь снова и снова, будто загипнотизированный, пропускал струящиеся тонкие волосы между пальцами. — Теперь я точно никуда не пойду, — без капли сожаления выдохнул наконец юноша. В ответ — расслабленное «угу», произнесённое лишь с целью выяснить, находится ли Какузу в той комнате, которую видит, или его душа опять на пути к забвению. Ещё одно недолгое молчание, и уже казначей прервал тишину. — Знаешь, похоже ты мне всё-таки нравишься, — на такой обречённый тон голоса, жрец не поленился хмуро уставиться на партнёра. — Какузу, это называется любовь. Ты меня любишь. — Устраиваешь меня ровно на столько, чтобы не прибить тебя, — гнул свою линию мужчина. — Мразь ты чёрствая! Мог бы хотя бы разок сказать, что любишь. Язык у тебя от такого точно не отсохнет! — Лучше бы он у тебя отсох, Хидан. Жрец насуплено глянул, примеряясь куда было больнее вдарить лбом: в рёбра или в подбородок, может быть даже до носа дотянулся бы. Он хотел уж было воплотить свои тактики в реальность, как его будто оглушило. Какузу что-то тихо, как бы пробуя, произнёс, а затем более уверенно выдохнул с улыбкой: — Люблю. Смотреть на абсолютно ебанутого Хидана интересно, но куда интереснее его рдеющее от смущения лицо, особенно от чего-то настолько примитивного, как зажатое признание, которое и признанием, по сути, уже не являлось, не после отданного сердца, не после двадцати лет совместной жизни, и не после того, как Какузу так откровенно ловил кайф под напарником. Мужчина уложился поудобнее, притискивая всё ещё пытающегося изобразить что-то адекватное на своём лице Хидана повыше и поплотнее. Всякие старания выходили насмарку, и жрец обессиленно выдохнул, понимая, что вряд ли сможет хоть как-то удовлетворить Какузу своей реакцией, и не догадываясь, что для старика самым сладким было всё то смятение, что было у него на лице секундами ранее. Проникающий через окна рассвет напомнил обоим об одном и том же, и одинаково быстро эти мысли покинули их головы, потому что бессмертные не подвержены бестолковым воспоминаниям. У них слишком много времени для этого.