До дня рождения Хуа Чэна осталось чуть больше месяца, и Се Лянь не паникует. Во всяком случае, пытается. Он надеялся, что к этому времени успеет накопить на хороший подарок, но его уволили на две недели раньше срока, и, к сожалению, прежняя должность приносила хорошие деньги. Он снова устроился на подработку, на стройку на окраине города, а это значит, что теперь он не просто был безумно уставшим и грязным с ног до головы, когда, наконец, добрался до квартиры Хуа Чэна, но к тому же был не в состоянии купить своему парню стоящий подарок.
И он это ненавидит. Хуа Чэн заслуживает всего мира, а Се Лянь даже не может позволить себе купить ему галстук, который подошел бы его дизайнерским рубашкам.
— Не трогай меня, — вынужден сказать он, когда Хуа Чэн открывает дверь.
Хуа Чэн выглядит ошеломленным.
— Эм. — Он такой красивый — блестящие черные волосы, воздушная полупрозрачная красная рубашка, и Се Лянь отчаянно хочет провести по ней рукой. Сквозь ткань он видит соски Хуа Чэна, серебряный пирсинг интересно поблескивает — но он тут же отбрасывает эту мысль.
— Я очень, очень плохо пахну, — объясняет Се Лянь. Он держит руки перед собой, как мумия, потому что на нем не только десятичасовой слой пота и грязи, но и целая банка пива, потому что по дороге сюда он сбил какого-то неосторожного пешехода. И теперь вся одежда Се Ляня в разводах.
— Черт, детка, — говорит Хуа Чэн, оглядывая его снизу вверх. — У тебя и правда
плохой день.
— Я ничего не делаю наполовину, — фыркает Се Лянь, когда его впускают в квартиру. Он немного жалеет, что пришел, потому что, хоть Хуа Чэн и не помешан на чистоте, его квартира просторная и современная, и он сразу же чувствует себя неловко и неуместно, как грязь на ковре, которую нужно отскрести. Он должен был вернуться к себе в квартиру, принять душ и только потом приехать сюда, но это стоило бы ему лишних пятнадцать минут езды на автобусе.
— Я заказал нам еду, — говорит Хуа Чэн беззаботно, будто от его парня не несет пивнушкой за километр.
— Сань Лан, я думаю, ты действительно переоцениваешь свои силы. Я определенно могу съесть гораздо больше чем ты.
Хуа Чэн ведет его в хозяйскую спальню.
— Как насчет душа?
Се Ляню хочется плакать, а может даже смеяться.
— А можно?
Хуа Чэн смеется и наклоняется, чтобы поцеловать Се Ляня в макушку, но нет, этого не произойдет, потому что он уклоняется.
— Можно я воспользуюсь твоей раковиной? Просто прополощу рубашку, а потом снова надену. — Будет, конечно, некомфортно, но он хотя бы не будет вонять.
— Мы постираем твою одежду, — говорит Хуа Чэн, открывая смехотворно огромный шкаф и возвращаясь с чем-то похожим на спортивные штаны и футболку. — Можешь надеть это.
— Спасибо!
Но когда он пытается их взять, Хуа Чэн поднимает вещи над головой, пользуясь тем, что он выше Се Ляня на несколько дюймов.
—
Сань Лан!
— Сначала гэгэ должен поцеловать меня.
— Это шантаж.
— Я просто хочу поцеловать тебя!
— Я
воняю.
— Мне все равно!
Хуа Чэн выглядит готовым прыгнуть вперед в попытке поцеловать его, что было бы конечно приятно, но в данном случае не совсем чисто и, ну, очевидно, пахнуще, а Се Лянь все еще хотел бы сохранить остатки своего достоинства, поэтому он поднимает ставки и начинает раздеваться. Он сбрасывает ботинки, снимает куртку и начинает расстегивать прилипшую рубашку.
Как только грудь Се Ляня обнажается, руки Хуа Чэна обмякают, лицо вытягивается, и Се Лянь использует этот момент, чтобы выхватить одежду и броситься в ванную.
— Спасибо, Сань Лан!
—
Гэгэ.
В душе мысли Се Ляня перескакивают с одной на другую. Начиная осознанием того, что из-за сандалового шампуня, который он только что использовал, он будет пахнуть как Хуа Чэн, заканчивая наблюдением, что здесь очень хороший напор воды. И, наконец, на проблему с выбором подарка ко дню рождения Хуа Чэна.
Он совершил ошибку, спросив совета у Ши Циньсюань, когда они встретились за обедом несколько дней назад — так Ши Циньсюань назвала их с Се Лянем встречу, когда у него был обеденный перерыв и он запихивал в рот еще дымящуюся булочку, сидя в парке возле строительной площадки. Она была последней из его старых друзей, которая все еще поддерживала с ним контакт, и терпела его, что он очень ценил, а так же постоянно предлагала работу в одном из своих отелей, что он тоже ценил, но уже чуть меньше. Секретарь. Менеджер ресторана. На этот раз…
— Пианист! Ты ведь умеешь играть, верно?
Он умел. Но бросив взгляд на свои грубые мозолистые руки, он решил сменить тему на рассуждения о подарке.
— Хуа Чэн довольно прихотливый придурок, — сказала Ши Циньсюань, в чем не ошиблась. Хуа Чэн был самым популярным художником в городе. — Мой совет? Вложи деньги в кружево.
— Кружево?
— Черт, я и забыла, что ты девственник, — вздохнула она. Се Лянь чуть было не сказал
почти, но вспомнил, что не стоит делиться с ней такой личной информацией, если конечно вы не хотите, чтобы все ваши друзья с колледжа узнали об этом. —
Нижнее белье, Се-сюн. Завернись в него, как в подарочную упаковку. Ты ведь понимаешь, что я пытаюсь сказать, верно?
— Эм. Да.
Она бросила на него взгляд.
— Я и правда, впечатлена тем, что ты заполучил такого парня, как он. Я имею в виду, хоть люди и говорят про него не самые лестные вещи, он гораздо лучше, чем та пародия на человека, что раньше крутилась вокруг тебя.
Се Лянь не вспоминал об этой пародии на человека уже много лет, да и сейчас не собирался.
— В любом случае, — сказала она. — Молодец, что начал встречаться с Хуа Чэном. Теперь осталось удержать его рядом с собой.
Се Лянь думал об этом. Белье и все такое. Он думает об этом прямо сейчас, когда моется гелем для душа с запахом сандала — у Хуа Чэна есть гель для душа, пенка для лица, несколько видов шампуня и кондиционер, как у богатого человека, которым он и является — и вспоминает запах Хуа Чэна, когда тот прижимает Се Ляня ближе. Но он не может не задаться вопросом, будет ли это нормально? Действительно ли отдать свою девственность — или хотя бы приблизиться к тому, чтобы это сделать — это приемлемый и справедливый подарок?
С днем рождения, детка! А теперь я буду лежать и ничего не делать, пока ты будешь трахать меня!
Это кажется не очень справедливым. Если только это не то, чего желает Хуа Чэн. А Хуа Чэн ясно дал понять, что желает лишь того, на что готов Се Лянь.
Се Лянь выключает воду — которая все еще горячая, и
это роскошь — и на мгновение замирает в душе, разглядывая свои пальцы и размышляя.
Он думает о желании. Думает о том, что до тех пор, пока Хуа Чэн не поцеловал его, он вообще не знал, что способен испытывать
такие чувства. До тех пор, пока Хуа Чэн не заставил его кончить, он никогда не задумывался об оргазме как о чем-то приятном, о чем-то, что ты вспоминаешь после. Он думает о том, что желание — это нормально. И о том, как он должен понять, что он — нормальный.
Потому что он долго думал об этом, о дрожи, которая пробегала по всему телу, о взгляде Хуа Чэна, о том, как ему было хорошо, так хорошо, но в то же время как-то бесцельно. Он чувствует, что теперь у него появилась цель. Просто… у него нет средств.
Он шлепает босиком на кухню, где Хуа Чэн раскладывает еду, подогретую на плите. Он слышит его и поворачивается, протягивая кусок рыбы. Се Лянь открывает рот, чтобы задать вопрос, но обнаруживает, что он полон еды и стонет от удовольствия, потому что она вкуснее, чем все, что он когда-либо готовил на своей крошечной кухне.
— Нравится? — Хуа Чэн выглядит довольным, хотя это еда из местного ресторана. Его кулинарные способности едва ли лучше, чем у Се Ляня, и приятно знать, что Хуа Чэн вовсе не идеальный.
— Хмнда, — говорит он, жуя. Затем сглатывает. — Что?
Хуа Чэн смотрит на него со странным выражением, застыв на месте. Се Лянь похлопывает себя по груди, проверяя, точно ли он оделся перед тем, как выйти из ванной, и да, он одет в черную футболку Хуа Чэна и серые спортивные штаны. Ему пришлось подвернуть штаны несколько раз, чтобы не спотыкаться на каждом шагу, но футболка ему как раз — практически. Она длинная, доходит до бедер, но плотно облегает плечи и руки. Наверное, это одна из специально
сшитых на заказ вещей, специально для Хуа Чэна, понимает он, и ему требуется минута на осознание этого факта, потому что сам он покупает свою одежду в масс-маркете.
Он дергает за рукав, туго натянутый на бицепсе, и жует нижнюю губу. Он представляет Хуа Чэна в этой футболке, все швы свободные и струящиеся.
— Эм, прости. Она, скорее всего, растянется.
Хуа Чэн тянется вперед, не изменяя привычке, и щелкает Се Ляня по носу, а потом говорит:
— Все в порядке. В порядке. Это… правда. Эм. Это хорошо.
О, так
вот что это за взгляд. Взгляд Хуа Чэна скользит по нему снизу вверх несколько раз, прежде чем Се Лянь говорит:
— Тебе нравится, как я выгляжу в твоей одежде, Сань Лан?
Хуа Чэн прокашливается и бормочет:
— Пошли ужинать. — Се Лянь ухмыляется, когда они усаживаются за стол.
Они оба не из тех, кто позволяет пище пропадать впустую, поэтому ужинают в тишине, пока большая часть рыбы не пропадает в их желудках. Затем Се Лянь набирается смелости спросить.
— Сань Лан?
— Хм? — Хуа Чэн уже несколько минут возится с подвернутыми штанами Се Ляня, иногда касаясь кончиками пальцев его ноги.
— Как часто ты мастурбируешь?
Хуа Чэн умудряется проглотить остатки еды, не поперхнувшись, и подносит к губам стакан воды. Он слегка дрожит, и это единственный признак удивления.
— Зачем ты спрашиваешь?
— Я... Это слишком личное? Я не хотел ставить тебя в неловкое положение. Просто пытаюсь понять, не странно ли, что я никогда не прикасался к себе.
Хуа Чэн хмурится.
— Гэгэ вовсе не странный.
— Ха. Ты неправ и ты это знаешь, — говорит Се Лянь с улыбкой.
— Ладно. Ты самый странный человек, которого я знаю, — подыгрывает Хуа Чэн. — Можно спросить?
Его собственный вопрос остался без ответа, но, возможно, это и к лучшему, поэтому он говорит:
— Конечно.
— Когда ты говоришь, что никогда не касался себя…
— Я имею в виду, — говорит Се Лянь, закатывая глаза, — что, конечно, делал это. Но только при необходимости. А что касается в сексуальном плане…
— Никогда? Даже не пробовал?
Се Лянь моргает.
— Ну, наверное? Пару раз. Может в средней школе. Раз или два в колледже? Не знаю, мне было просто неудобно, и я хотел поскорее избавиться от этого, но… Я хотел этого, но мне не нравилось это желание. Если в этом есть хоть какой-то смысл.
Рука Хуа Чэна мягко обхватывает его ладонь.
— Есть. Многие считают это ненормальным, но это не так, гэгэ. Это совершенно естественно.
Се Лянь никогда не думал об этом с такой точки зрения, и, конечно, никто в его окружении так не считал, но он не произносит это вслух.
— Дело в том, что я хочу поставить себя на чашу весов, — говорит он вместо этого. Таким образом, он сможет сравнить свои ощущения и понять, к чему стремиться. Сможет дать своему парню физическое проявление любви, которое тот заслуживает.
— А на другой чаше весов, так понимаю, я?
— Эм. — Он немного потерялся в метафоре, но это не так уж и важно. — Да?
— А что, если я много мастурбирую? — спрашивает Хуа Чэн, и Се Лянь не может сказать, то ли это отблески красных ламп на его щеках, то ли Хуа Чэн покраснел.
— Это не плохо, — говорит он. Для Хуа Чэна. Для Се Ляня это будет иметь значение. — Насколько много?
Хуа Чэн не отвечает, просто катает по тарелке несколько горошин, делая улыбающееся лицо.
Се Лянь принимает правила игры.
— Раз в неделю?
Хуа Чэн бросает на него взгляд, и Се Лянь понимает, что нет, раз в неделю это вовсе не много.
— Раз в день? — пытается он снова, чувствуя сухость во рту.
— Гэгэ. — Хуа Чэн кладет палочки и поворачивается к нему лицом. Он определенно покраснел — Се Лянь разрывается между виной и очарованием, — но выглядит серьезным. — Мы не должны сравнивать наше количество оргазмов. Ты ведь понимаешь это?
— Что ты имеешь в виду? — Хмурится Се Лянь.
— Я имею в виду, что… возможно тебе не нужно мастурбировать столько же, сколько и мне… — Се Лянь открывает рот, чтобы возразить, но Хуа Чэн обрывает его. — И это нормально! Сексуальное желание может быть разным. Это вовсе не делает тебя ненормальным или каким-то странным. И я определенно не хочу заставлять тебя делать то, что тебе не хочется.
— Но- откуда мне знать, какое у меня сексуальное желание? — Например, откуда, черт возьми, он должен знать, как часто ему нужно делать что-то, чего он никогда раньше не делал? — Может быть я возбужден так же часто как ты, но мы просто этого не знаем.
Хуа Чэн смеется, прищурив глаза.
— Я не- — начинает он, но отводит взгляд, когда видит выражение лица Се Ляня, — я не
всегда возбужден. Вовсе нет!
Се Лянь не знает, плакать ему или смеяться.
— Я просто пытаюсь разобраться во всем этом, — говорит он. — Я даже не понимаю, что несу. Я просто-
Хуа Чэн наклоняется, чтобы поцеловать его в лоб, затем в висок. Се Лянь придвигается к нему, и они так и остаются, прижатыми друг к другу. И Се Лянь обнаруживает, что теперь он действительно пахнет как Хуа Чэн, но так же присутствует и его собственный запах, и ему нравится то, как они смешиваются между собой.
— Ты нормальный, — говорит Хуа Чэн. — Все люди разные, и ты нормальный.
Се Лянь не уверен, что это правда, но ему хочется так думать.
— Итак, — говорит он после нескольких минут уютного молчания. — Значит, каждый день, да?
Хуа Чэн бормочет что-то подозрительно похожее на «пошел ты» и обрывает сам себя.
— Не каждый день, — говорит он твердо. — Просто. Когда хочется. Или когда мне нужно проветрить голову.
Се Лянь в восторге.
— Тебе часто приходится проветривать её, не так ли?
—
Гэгэ.
Се Лянь любит дразнить его. Он такой — идеальный, терпеливый и
невероятно сексуальный. Но иногда, когда
его дразнят, Се Лянь вспоминает, каким смущенным и взволнованным может быть Хуа Чэн, как быстро расплывается его яркий румянец, как быстро он появляется и так же быстро исчезает. Прежде чем краснота успевает исчезнуть, Се Лянь движется вперед, чтобы поцеловать его, и Хуа Чэн позволяет.
***
— Знаешь, — говорит Хуа Чэн позже, когда они смотрят документальный фильм о боевых искусствах, а Се Лянь лежит у него на коленях. — Если ты хочешь поэкспериментировать, я всегда рядом. Готов помочь.
Се Лянь откидывает голову назад, глядя на перевернутого Хуа Чэна. Он не особо обращал внимание на происходящее, убаюканный нежными поглаживаниями его головы пальцами Хуа Чэна.
— Разве мы уже не делаем это? — спрашивает он, когда до него доходит смысл слов. — Разве мы уже не экспериментируем?
— Да, но я имел в виду, если ты захочешь сделать это сам. Конечно, это вовсе не значит, будто я не готов на сто процентов делать с тобой все, на что ты готов, — говорит Хуа Чэн и Се Лянь смеется, чувствуя, как напрягается живот от смеха. — Я понимаю, что это личное, и что, возможно, ты хочешь попробовать некоторые вещи самостоятельно.
Се Лянь хочет этого, и его переполняет тепло от осознания, что Хуа Чэн уважает его выбор. Однако, до сих пор он не особо преуспел в самостоятельных исследованиях. Его квартира — не самое подходящее и уединенное место, но когда ему удается остаться в одиночестве, он не знает, с чего начать.
— Я бы хотел, — говорит Се Лянь, — попробовать. Просто я не знаю, с чего начать. Например… нужно ли мне что-нибудь?
О боже, он даже не думал об этом раньше. Есть ли какое-то
специальное оборудование?
— Ну, у всех по-разному, — говорит Хуа Чэн. — Честно говоря, мне хватает того, что есть. Но важно использовать смазку. Это делает все более гладким-
— -в прямом или переносном смысле?
— И приятным, — говорит Хуа Чэн, сотрясаясь от смеха. — И я не уверен, что ты разбираешься в порно, но если хочешь попробовать, то…
— Хочу напомнить, что у меня нет компьютера, а телефон — кнопочный. Я серьезно, у него экран размером с почтовую марку.
— Хорошо, никакого порно. Может, тебе купить игрушку? Дилдо или вибратор. Что-то, с чем ты будешь чувствовать себя комфортно, пока экспериментируешь? Как раз узнаешь, что тебе больше нравится.
— Хорошо, — говорит Се Лянь. Он осознает, что они говорят о нем, но он все еще не купил подарок на день рождения Хуа Чэна. Возможно, позже у него случится нервный срыв, когда он подумает о том, чтобы пойти в секс-шоп за игрушкой, и он знает, что Хуа Чэн обязательно поможет ему. Он внезапно садится, поворачиваясь лицом к Хуа Чэну. — Ты же знаешь, что я все еще хочу… э-э… пробовать с тобой? Я все еще хочу заниматься этим с тобой. Очень сильно.
— Мн. — Хуа Чэн одаривает его своей кривой улыбкой и целует. Целует. И целует. И уже прошли те дни, когда Се Лянь довольствовался лишь поцелуями.
Они опускаются на диван, звуки документального фильма уходят на задний план. Се Лянь пробегает руками по этой полупрозрачной рубашке, слегка потирая проколотые соски, и тот стонет — Се Лянь откладывает эту мысль — и, возможно, это из-за того, что они только что обсуждали, но Се Лянь достаточно смел, чтобы скользнуть руками в брюки Хуа Чэна и вытащить его член. Затем он вспоминает быстрые, уверенные движения руки Хуа Чэна на себе и повторяет их, пока Хуа Чэн не задыхается под ним и не кончает на свою красивую красную рубашку. Се Лянь чувствует небольшую вину за то, что испортил его вещь, но потом Хуа Чэн возвращает ему услугу, и все мысли вылетают из головы.
Се Ляню нужно идти примерно через час после этого. Если он задержится, то опоздает на последний автобус. Хуа Чэн пытается убедить его остаться на ночь, но слишком долгий путь отсюда до стройки делает это решение непрактичным.
— Пятница, — выдыхает Хуа Чэн, когда они задерживаются у двери, не желая расставаться.
— Хм?
— Останешься в пятницу? На выходные? — спрашивает Хуа Чэн, звуча почти застенчиво, хотя Се Лянь уже ночевал у него. Но ни разу с тех пор, как они начали
экспериментировать.
Се Лянь усмехается. Пятница — это послезавтра.
— Я соберу сумку.
***
Добравшись до своей квартиры и блаженно развалившись на кровати, он понимает, что забыл задать Хуа Чэну очень важный вопрос. Он достает свой крошечный телефон и нажимает на кнопки, пока не набирает номер — на определенные цифры ему приходиться давить с некоторым усилием. Он уже собирается повесить трубку, когда гудки длятся слишком долго, но на другом конце линии отвечают.
Голос Хуа Чэна звучит слегка приглушенно, словно половина его лица зарыта в подушку.
— Гэгэ. Ты в порядке?
На другом конце провода что-то шуршит, как будто Хуа Чэн переворачивается на спину. Се Лянь представляет его, лежащим на животе, как он любит, повязка для глаза лежит на прикроватном столике.
— Я тебя разбудил, — шепчет Се Лянь. — Прости.
— Ммн, не извиняйся.
— Ты лег спать сразу после того, как я ушел? — Се Лянь не смотрел на часы с тех пор, как зашел в свою квартиру.
— Примерно час назад? — Теперь Хуа Чэн звучит более бодро. Но все еще немного сонно. — Гэгэ, тебе что, требуется час, чтобы добраться до дома?
— Нет, — врет он. — Просто я знал, что ты уже наверняка спишь.
— Не сплю. Что такое?
Се Лянь жует губу, сосредоточившись на узорах трещин на потолке.
— Помнишь, мы говорили о… эм. Ты понял.
— О мастурбации, да. — Голос Хуа Чэна звучит спокойно, но Се Лянь знает, что парень, наверняка, покраснел, и это успокаивает.
— Точно. Ну. Когда ты это делаешь, о чем ты думаешь?
Какое-то время в трубке повисает тишина.
— Ну… о тебе.
Се Лянь смеется, но в его животе есть крошечный клубок предательского тепла. Неужели, все, что ему нужно, это нежное «о тебе» голосом Хуа Чэна, и Се Лянь готов на что угодно? Он ошеломлен, но в то же время горд. Ему нравится это изменение.
— А конкретно?
— Хах, — смеется Хуа Чэн. — Насколько конкретно?
— Я хотел сказать, — говорит Се Лянь, — что лежу тут один, в темноте. Моего соседа нет дома…
Мгновение тишины, а затем приглушенный стон и тихое «невероятно». Се Лянь ухмыляется, распознавая волнение в голосе Хуа Чэна.
— Ладно, — говорит Хуа Чэн, как будто успокаивает себя. — Ладно. Ну. Я… представляю тебя. Представляю, что ты со мной. Представляю твое лицо, рядом со своим. — Се Лянь медленно вырисовывает в голове картинки. Лицо Хуа Чэна нависает над ним с ласковой улыбкой. — И дальше все зависит от того, что ты хочешь. Иногда я представляю, что мы занимаемся- тем, до чего еще не дошли. — Секс. Он имел в виду секс. Наверное. — И иногда я просто прикасаюсь к тебе и притворяюсь, что ты прикасаешься ко мне.
Се Лянь определенно заинтересован, но он еще и наполовину не возбужден. И воображение у него не такое живое, как у Хуа Чэна. Он не может представить себе, что они делают что-то, чего еще не делали в реальности. Он мог бы положить свою руку на член прямо сейчас, но, кажется, он просто… ничего не почувствует.
— Это… кажется быстрым, — шепчет он.
— Просто… мягко проведи рукой по животу, — говорит Хуа Чэн, его дыхание немного изменилось. Се Лянь позволяет своим рука следовать словам Хуа Чэна. — Потом по своей груди. Вверх и вниз по бедрам.
Се Лянь подчиняется и касания кажутся знакомыми. А потом он вспоминает все моменты, когда он был на коленях у Хуа Чэна или сидел рядом с ним, как руки Хуа Чэна тянулись к его телу и гладили его изгибы.
— Ты любишь так делать, — выдыхает Се Лянь, и Хуа Чэн на другом конце провода задыхается.
— Д-да. Просто гладь, где тебе приятно.
Се Лянь двигает руки туда, где чувствует удовольствие, краем сознания осознавая, что, возможно, слишком тяжело дышит в трубку, но он так же слышит дыхание Хуа Чэна. Он представляет его на просторной кровати с красивыми простынями, уже ласкает себя и откидывает голову в наслаждении. И это просто зажигает в его голове какую-то искру и он- да. Вроде как не верит, что все так просто, но опять же, голос Хуа Чэна звенит в его ухе, и то, что они делают это вместе, заводит его.
— Я собираюсь повесить трубку, — выдыхает он.
— Что? — Хуа Чэн звучит так, будто Се Лянь дал ему пощечину.
— Я хочу- хочу посмотреть, получится ли у меня сделать все самому. Хорошо? — спрашивает он, вместо извинений.
— Конечно, гэгэ, — говорит Хуа Чэн и, судя по искренности в голосе, он действительно имеет это в виду. Конечно, Хуа Чэн никогда ему не врет.
Се Лянь усмехается.
— Я люблю тебя. — А потом в голове возникает идея. — Я на своей кровати. Прямо поверх покрывал. Представляю, как ты касаешься меня. Я очень, очень близок к разрядке.
— Черт возьми.
И, поскольку Се Ляню нравится его дразнить, он добавляет:
— И, Сань Лан? Я все еще в твоей одежде.
Он несколько секунд слушает бормотания Хуа Чэна, а затем вешает трубку, потому что он вовсе не врал, что близок к оргазму. Он уверен, что на другом конце города Хуа Чэн тоже делает себе приятно и позволяет этой мысли развиваться, фантомное дыхание Хуа Чэна все еще звучит в его ухе.
Потом он смеется в темноте. Ему кажется, что он как будто осторожно собирает хрупкие моменты любви, которые раньше были ему недоступны. Но теперь все изменилось.
Он засыпает, думая, что никогда не найдет подарка лучше и драгоценнее, чем то, что подарил ему Хуа Чэн.
