***
Шли годы, но власть его оставалась крепкой. Не пошатнули её ни беды, ни заговоры. Царь держал управление своей небольшой, но гордой и богатой страной в железном кулаке, проводя свой народ сквозь все невзгоды, даря уверенность в завтрашнем дне. И за это его любили. Тиран. Что же, это можно было назвать комплиментом. К врагам или каждому, кто имел наглость и безрассудство покуситься на его страну, жалости царь не испытывал. Не испытывал он к ним и милосердия. Что для него жизнь жалкого предателя против давно крепко вставшей на ноги страны? Но он был царём, и решать, кому жить, а кому умереть, было его законным правом. Его власть не смел оспорить никто. Да и в народе его всё-таки любили, хотя он и слыл довольно жестоким и холодным человеком. О, никто бы не смог упрекнуть его в холодности, если бы увидел наполненный любовью и гордостью взгляд, направленный на живой город и пышные сады! На свою семью. На небесную синь обманчиво спокойного моря… Но и нельзя было не признать, что царь честолюбив и горделив… пожалуй, гордыня в нём порой говорила слишком отчётливо и ярко. Однако это не мешало ему вести государство по солнечному пути благополучия. Боги были к нему благосклонны. У него было всё, чего он хотел, и о чём только может мечтать человек. Семья, богатство, уважение и власть. И даже если огромное могущество потихоньку подтачивало душу подобно древоточцу, на поступках это отражалось мало. Царь умел держать в железном кулаке не только власть, но и самого себя…***
Годы пролетели незаметно. Государство всё так же процветало, хотя и вынуждено было отрастить клыки-когти да научиться ощетиниваться в сторону врага, чтобы тот не смел приближаться. Были и года, омрачённые тяжёлыми испытаниями и потерями. Один из подобных годов забрал его жену, в другой его покинул один из сыновей… Но это не сделало царя слабее, разве что поселило горчащую солёной водой тень в глубине глаз и морщинках, испещривших за долгие годы лицо. А теперь, совсем скоро уже, придёт и его время. Царь до последнего дня крепко держал в руках бразды правления, но однажды непреодолимая слабость угасания охватила и его. Он был стар, но ум его был трезв и ясен. Его место займёт его старший сын и продолжит прославлять в веках имя отца, а потом и своё. Мир не исчезнет от смерти одного человека. А он не умрёт окончательно, пока будет жить память о нём. О чём он уж точно позаботился, так это чтобы эту память надёжно запечатать не только в умах и сердцах людей, но и в смальте на стенах дворца. Яркая мозаика должна была сохранить свои краски сквозь время, неподвластная ему и хранящая историю неистово жаждущего этого царя. Он знал, что скоро умрёт. И знал, что память о нём сохранится. Старый царь не боялся умереть. Через окно можно было разглядеть безмятежное море, вот только любимая синева была спрятана щедро разлитыми красками золота, огня и киновари. Вскоре в комнату зашли самые близкие родственники. Самые дорогие люди. — Отец… нам больно видеть, как силы покидают тебя, — начал говорить старший сын. — Народ будет скорбеть об этой утрате, — другой сын не поднимал взгляд. — Это… — слова сыновей, дочерей лились, ещё больше успокаивая душу, принося лёгкость на сердце: он оставляет свою главную драгоценность в надёжных руках. — Сын мой, — через силу обратился к старшему, когда остальные уже ушли, — Теперь ты обязан будешь сохранить страну и… кха, память… — Конечно… ведь теперь это моя страна, — неожиданные перемены в голосе и в лице заставили холодок пробежать в душу. — Признаться, было трудно ждать, когда же ты уже помрёшь. Я и не думал так долго ждать, но тебя даже отвар из ядовитых ягод не взял, хотя ты принимал его — так или иначе — каждый день. — Что?.. — царь не желал верить собственным ушам. — Не можешь поверить? — яд в голосе казался более сильным, чем у всех змей острова вместе взятых. — Ты так гордился своей властью, так цеплялся за неё… Я устал ждать… отец. — … — из горла, перехваченного от страшных слов и жестокого холода в голосе, не вырвалось ни звука, а лицо исказила судорога. — Ты и так скоро умрёшь. Не трать силы, отец. Ты ведь ещё можешь полюбоваться на город и море, что ты любил больше своей семьи, — вновь в голосе яд, но теперь спаянный со злобой, — Ты хотел остаться навечно в памяти? Не волнуйся, я приложу все силы… чтобы этого никогда не случилось. Тебя забудут, смальта облетит, а люди будут помнить только меня, действительно достойного царя. Прощай, отец. И вышел, видимо не желая ни на секунду дольше оставаться рядом с умирающим царём. Тот чувствовал, как стремительно его покидают силы, но теперь разумом не готов был принять свою кончину. Противился надвигающейся смерти, хотя и сделать против неё ничего не мог. В душе плескалась боль и обжигающим пламенем вздымалась ярость. Увы, этих столь сильных чувств было слишком мало, чтобы предотвратить то, что неизбежно. Последний вздох безмолвно предающийся ярости и боли царь сделал в полном одиночестве, чувствуя, как надежды осыпаются горьким тленом. Ничто не вечно…