Обреченные быть

Иногда последний человек на земле, с которым ты хочешь быть, это человек, без которого ты быть не можешь. Джейн Остин. «Гордость и предубеждение»

Драко насторожила тишина. Голова перестала гудеть; он поднялся на локтях, морщась от солнечного света, и разглядел Грейнджер. И ещё кое-что... кое-кого. Драко чертыхнулся и вскочил на ноги. Она лежала на полосе прибоя, и волны лизали её ноги. Призрачный волк упирался лапами ей в грудь и скалил зубы, пригнув голову. Драко медленно ступал по песку, слабо понимая, как с этим поступить. — Блядь, просил же, — пробормотал он со злостью, не отдавая себе отчёта, что не матерился черт знает сколько лет. Он поднял палочку и нацелил на патронуса. Волк мотнул головой и уставился на него прозрачными глазами. Волоски на коже Драко встали дыбом. — Отец? — нерешительно произнёс он, чувствуя себя больным. Сумасшедшим. Волк беззвучно щёлкнул зубами и неохотно убрал лапы с Грейнджер. — Что мне делать? — хрипло прошептал Драко, не опуская палочки. От кого он ждал ответа? Призрачный патронус отступил в набежавшую волну и растворился в воздухе. Драко с минуту потрясённо смотрел в пустоту, потом спохватился и присел возле Грейнджер. Он не мог понять, дышит она или нет. Погладил её по плечу, убрал волосы со лба. Догадался проверить пульс: вена под пальцами еле заметно вздрагивала. Драко похлопал её по щеке — ничего. Секунду он сидел в прострации, потом, по внезапному наитию, склонился над ней и поцеловал. Грейнджер не реагировала, но Драко не останавливался: мягко тронул уголок рта, другой; осторожно раздвинул её губы, провёл языком по зубам, приник ближе. И она шевельнулась, слабо отвечая. Он отстранился и взглянул на неё. Она открыла глаза, явно не соображая, что происходит, но быстро пришла в себя. — Я же просил, — повторил Драко и замолчал. Она знает, что он просил, отлично знает, не так ли? Просто решила сделать по-своему, наплевать на его просьбы. Это всё маггловское упрямство в её крови. В её дурной крови. Она немало вынесла, но ничему не научилась. Что ж, он может ей помочь... преподать урок. Он уже это делал, но ей оказалось мало. До тупой грязнокровки доходит трудно. Его пальцы почти сомкнулись на её горле. Драко отдёрнул руки и вскочил, тяжело дыша. Грейнджер смотрела на него расширенными глазами. Не медля больше ни секунды, Драко отвернулся и бросился в волну. Вода ударила в лицо и в уши, отрезвляя. Он вынырнул на поверхность, мощно загребая руками, изо всех сил стремясь убраться подальше от берега, от Грейнджер. Что бы с ней ни случилось без него, это не будет хуже того, что он мог с ней сделать. Собирался сделать. Без его урока она точно проживёт дольше. Драко потряс головой, отфыркиваясь от солёной воды. В мозгах прояснилось, можно было возвращаться. Но он не торопился: к чёрту, его всё ещё трясло. Он поплавал немного вдоль берега и повернул обратно. Драко не особенно любил дальние заплывы. Без крайней нужды его бы сейчас здесь не было. Тем более, адреналин схлынул, и он устал. Грейнджер — уже одетая — сидела на своём камне и смотрела на Драко напряжённо. Он взял полотенце и молча стал вытираться, избегая встречаться с ней взглядом. — Малфой... что произошло? Драко мельком взглянул на неё, вспоминая, как двадцать минут назад едва не свернул ей шею. Он искренне не готов был отвечать. — Я и так знаю, — дрожащим голосом произнесла Грейнджер, отводя глаза. — Его патронус. Он оставил след, и в нём оказалось достаточно магии. — Зачем ты его вызвала? — не выдержал Драко. — Я думал, мы договорились, думал, ты меня услышала. — Я должна была попробовать, — дрожь в её голосе сменилась мрачным напором. — Малфой, ты ведь не представляешь, что такое лишиться патронуса, да? — Нет. Не представляю. Но... — Ты бы тоже пробовал. Обязательно! Разумеется, он бы пробовал. И не было никаких «но», и не было никаких следов недавней ярости. Неудивительно, ведь это была не его ярость. Но со своей стороны, Драко одолевало отчаяние от неуправляемости Грейнджер. От неё так много зависит, но при этом всё, на хрен, висит на волоске. Драко никак не может это контролировать. И не имеет на это права, даже если бы имел возможности. Это невыносимо напрягало. — Да, думаю, ты права, — он сосредоточенно одевался. — Что, если мы вернёмся домой? С меня хватит пляжа на сегодня. Домой. Ну ведь как-то надо называть это место. Грейнджер так и не искупалась, но Драко не видел в этом большой необходимости. Она живет у океана восемь лет. Хотела бы поплавать, не стала бы одеваться. — Да, — Грейнджер опустила голову, задумчиво ковыряя ногой песок. — Пожалуй, так будет лучше. Драко мимолетно подумал, что всего пару часов назад они рвались из дома, не чувствуя сил там находиться. Однако им больше некуда было возвращаться. Даже если этот дом казался тюрьмой. Их дом. Да, теперь — их. Вечером Грейнджер затеяла стирку. Наконец-то Драко имел удовольствие наблюдать, как работает белый агрегат с круглым окошком. Он с интересом следил, как она кладёт туда одежду и полотенца, засыпает белый порошок в специальный ящичек, нажимает кнопки. В маленьком окошке засветились цифры и какие-то значки; за круглым окошком побольше зажурчала вода и появилась пена. А потом вдруг вещи внутри закрутились туда-сюда, агрегат зашумел и зажил своей жизнью. Когда Грейнджер вынула из стиральной машины чистую, выжатую и ароматную одежду, Драко убедился, что магглы располагают каким-то своеобразным волшебством — магией кнопок и огней. Он развлекался тем, что развешивал бельё с помощью палочки и привычного волшебства, а Грейнджер смотрела и смеялась. Тихие бытовые хлопоты успокаивали и делали ход времени почти незаметным. Подкравшаяся к окнам темнота вселила в душу Драко неясную тревогу. Не хватало ещё начать бояться ночей. Тем не менее, мысль о том, что скоро им придётся лечь спать — вместе, — наполняла его беспокойством пополам с предвкушением. И глядя на Грейнджер, он понимал, что её обуревают схожие чувства. * * * Гермиона пребывала в том взбудораженном состоянии, когда усталый мозг вовсю сигналит об отдыхе, но о сне нечего и думать. Она страшилась надвигающейся ночи и болезненно её ждала. Есть не хотелось, но ужин она готовила долго и обстоятельно: пока она занимается делами, нет необходимости ложиться спать. Малфой помогал — в меру способностей. Домашнего эльфа из него бы не вышло, но приготовить соус к мясу у него получилось недурно. А после ужина выяснилось, что и кофе он прекрасно варит сам. Вся эта домашняя, уютная возня мало-помалу расслабила Гермиону, и она придумала отличное занятие, чтобы на пару часов отсрочить ночь. — Как насчёт посмотреть кино? — предложила она, отметив, как встрепенулся Малфой. Не нужен был талант провидца, чтобы понять: он тоже на взводе. — Снова надо идти... туда? Гермиона еле сдержала нервный смешок. Да, поход в маггловский кинотеатр был для него испытанием. — Нет. У меня тут есть кое-что. Сейчас покажу, — она повернулась на стуле и взмахнула палочкой. — Акцио, ноутбук. Малфой озадаченно разглядывал неизвестный ему предмет, и его глупый вид ещё немного поднял ей настроение. Гермиона запустила браузер, открыла нужную страницу, задумалась, пролистывая списки фильмов. — Пожалуй... вот. Посмотрим это. Она всё равно собиралась посмотреть «Гордость и предубеждение», и Малфою может понравиться. Пусть английская классика сгладит шок от первого знакомства с кинематографом. — Какое... милое название, — заметил Малфой, слегка обалдевший от неведомого агрегата и её действий. Гермиона подумала, что он ещё не отошёл от стиральной машины, а тут ноутбук и снова кино. — Что? Что смешного я сказал? — Нет, ничего, — она улыбалась, глядя на него, и на миг ощутила совершенно явную симпатию. Без оговорок, условностей и двойного смысла. Здесь и сейчас ей было хорошо и спокойно. Она вкусно поужинала в неплохой компании и собиралась провести остаток вечера, валяясь на кровати рядом с человеком, которому почти доверяет и хорошим фильмом, и запах кофе завершал идиллическую картину. Всё это было так похоже на нормальную жизнь, что Гермиона отдалась покою, сознательно отбросив мысли о его иллюзорности. — Пойдём, — она коснулась руки Драко, вставая со стула. Устроила ноутбук на кровати, подсунула под спину подушку и похлопала ладонью рядом с собой. — Чего ты ждёшь? И Малфой пришёл. Продолжая играть в нормальный вечер, Гермиона сползла пониже, устроила голову у него на плече и довольно вздохнула. Немного погодя, Малфой вытащил из-под неё руку и приобнял её за плечи. Вот так совсем хорошо, подумала она, и погрузилась в противостояние Элизабет Беннет и мистера Дарси... но ненадолго. «Надменность скрывает слабость», — сказал Дарси, и Гермиона сама не заметила, как начала думать о Драко Малфое. Маленьком и чрезвычайно надменном белобрысом мальчишке, который невыносимо раздражал её с первой встречи. Раздражение вспыхивало с новой силой всякий раз, как она видела его, или слышала, или даже просто вспоминала. Такие люди, как Малфои, искажали её картину мира, их существование неизменно расстраивало до боли. Что ж, печально заключила Гермиона, если это была гордыня, то за неё она крепко наказана. И продолжает нести епитимью, наложенную самим дьяволом. Она больше не чувствовала умиротворения. Иллюзия нормального вечера развеялась задолго до того, как по монитору ноутбука поползли финальные титры. Но ещё раньше она неожиданно для себя задремала, будто пытаясь защититься и убежать от собственных горьких мыслей. — А вы, должно быть, мисс Грейнджер? — холодные глаза Люциуса Малфоя пронзают её насквозь, превращая в соляной столб. Всё, что она может, отвечать ему полыхающим от гнева взглядом, лишённая возможности двигаться и говорить. Его проклятая воля с самой первой встречи подавляет её, но признаться в этом даже себе она не осмелится ещё много лет. — Драко рассказывал мне о вас. И о ваших родителях. Магглы, не так ли? Люциус переводит взгляд на её родителей, стоящих поодаль, оживлённо болтающих с Артуром и Молли. Гермиона следит за выражением его лица и с этого момента начинает ненавидеть. Втайне от всех и от себя самой. Эта ненависть настаивается в её душе годами, как крепкое вино, убийственный яд, отравляющий всё живое. И Драко, конечно же, здесь, рядом. Он рассказывал отцу о ней. Она примерно представляет, что и как он рассказывал. Она растеряна: она не знает себя такой. Способной на такие чувства. Ей нескоро предстоит ближе познакомиться с потаённой стороной своей сущности — благодаря заключённому номер что двенадцать. Она ещё не знает о бездне. А бездна всегда знала о ней... ...— Зато никто в сборной Гриффиндора не покупал себе места в команде, — звонко выговаривает лохматая подружка Поттера. — Все игроки попали туда исключительно за талант. — Твоего мнения никто не спрашивал, поганая грязнокровка! — выплёвывает Драко, перекосившись от ярости. Её глаза медленно наполняются слезами. Она смаргивает их, и никто не замечает, но он видит, и злобный зверёк внутри немного унимается. Драко был так счастлив, когда отец устроил для него место ловца. Это так правильно. Крайне важно не отставать от Поттера, это серьёзная потеря по очкам в их противостоянии. И вот когда несправедливость устранена, его переполняет детский восторг: он будет летать! Он будет ловить снитч и уделывать Гриффиндор, и особенно — Поттера. Тот поймёт, однажды обязательно поймёт, как был неправ, отвергнув дружбу Драко Малфоя. Теперь, когда Драко — ловец Слизерина, жизнь вообще наладится, просто должна. Всё пойдёт так, как надо. И маленькая всклокоченная грязнокровная дрянь не сумеет испортить ему праздник. Хотя она уже испортила, просто Драко не хочет себе в этом признаваться. Тогда придётся идти дальше и признать ещё и то, что слова ничтожества значат для него больше, чем назойливый комариный писк над ухом в летнюю ночь. А это как раз неправильно, совсем неправильно, и его отец не узнает об этом. Никто не узнает, потому что это — позор... ...Гермиона задыхается от ярости, видя перед собой насмешливые глаза Малфоя; весь мир вокруг померк, остались лишь его блеклые, прищуренные, холодные глаза и его мерзкий гнусавый голос. Прежде чем успевает сообразить, что делает, она размахивается и бросает вперёд сжатый кулак, вложив в удар всю ненависть, полыхнувшую в груди, подобно разорвавшейся петарде. Гермиона метит ровно между этих наглых глаз, и сложно сказать, куда именно она попала, но совершенно очевидно — в цель. Малфой воет, хватаясь за лицо, и бросается вверх по склону, на бегу рявкнув своим держимордам-неудачникам: «Никому ни слова, ясно?!» Гермиона изумлённо смотрит на свой кулак. В душе разливается сладкое чувство победы... ...когда он видит этих недоделанных на таких местах, что они, наверное, покинули дома за месяц, чтобы туда забраться. Пока они с отцом идут на свои, привилегированные, места. Драко останавливается перекинуться с Поттером парой слов, не может удержаться. Толчок тростью отца заставляет его остановиться. А жаль: он напомнил бы и грязнокровке, что ей здесь не место. Отец, как всегда, выражается изящнее и точнее; Драко, как всегда, чувствует досаду и собственную ущербность. Но он всей душой надеется, что когда-нибудь научится так же... ...Люциус разговаривает с Гарри, но окидывает взглядом их всех, и на ней задерживается. Ей не кажется, это так. И снова она цепенеет под этим взглядом — холодным и властным. Гермиона не может отделаться от ощущения, что его глаза обещают ей что-то. Это обещание длится секунды, но, как поцелуй дементора, высасывает из неё душу, все хорошее, что в ней есть, и когда-то было, и когда-нибудь будет. Гермионе страшно и тоскливо, но она не может отвести глаз, это сильнее её. Он сильнее её. Ей остаётся молча ненавидеть и таить это даже от самой себя... ...и она летит — летит так быстро, словно за ней гонятся все демоны ада. Так и есть, но между демонами и ею летят Рон и Гарри, и каждый уносит из этого ада человека. На метле Гарри сидит Драко Малфой, и она не понимает, как успевает думать об этом, маневрируя на метле, размахивая палочкой, сбивая мощной струёй воды взметнувшийся навстречу язык Адского пламени. Но мысли лихорадочно множатся, не мешая ей спасаться, и Гермиона знает: она тоже не смогла бы оставить их погибать, даже не попытавшись спасти. И у неё вряд ли вышло бы так ловко подхватить их на лету, как сделали Гарри и Рон, ведь она не играет в квиддич. И ещё она знает, что будет рада, если из погибающей Выручай-комнаты выберутся все они. Просто потому, что они люди, так ей хочется думать... ...Драко не жаждет наблюдать исход битвы между Лордом и внезапно ожившим Поттером. Его всё ещё трясёт от смертоносных объятий Лорда, и он точно не станет плакать, если тот падёт от руки недоделанного героя. Впрочем, с этим пора завязывать, и навсегда. Не стоит больше недооценивать Поттера. Драко вспоминает, как прыгнул на его метлу, как вцепился в него, не помня себя, и по телу пробегает дрожь. Он успел распрощаться со своей неудавшейся жизнью, и это было чертовски больно. Драко не знает, правда не знает, сделал бы он то же для Поттера или нет, но не хочет размышлять об этом сейчас. Сейчас он цепляется за горячую руку матери, а она крепко сжимает его пальцы и тянет за собой. Драко следует за ней безропотно, как ребёнок, а за спиной горят мосты, и по последнему горящему мосту, хрустя сапогами по обломкам жизни, их догоняет отец... ...тьма, господи, какая непроглядная тьма, и пугающий гул в ушах. Где это, что это — небытие? Безвременье? Гермиона чувствует за спиной чьё-то присутствие и выдыхает с облегчением. Кто бы это ни был, она не останется здесь одна навсегда. Кто бы ни пришёл — убить её или забрать из темноты, — она рада любому исходу. Слишком страшно в неизвестности одной. Неизвестный подходит ближе, тёплое дыхание согревает её шею. Гермиона закрывает глаза — темнее не становится — и судорожно вздыхает, когда чужая рука касается её. И она думает о Люциусе... ...в этой проклятой тьме нет ориентиров, кроме неё. Драко находит её по теплу, которое она невидимо излучает. Он идёт на звук её дыхания и приходит правильно. Теперь он не один в этом ничто, и она не одна. Драко не помнит, когда это стало важным для него, но какая, к дьяволу, разница. Он вдыхает запах её волос и кладёт руку ей на живот. * * * Драко не поручился бы за точность, но было очень похоже, что они проснулись одновременно. Грейнджер вздрогнула всем телом, и он рефлекторно сжал её в объятии. Сам он чувствовал себя, как в тот день, когда бесноватый Крауч-младший в образе Грюма оторвался на нём в пользу Поттера и от души потрепал маленького хорька. Тогда Драко был словно протащен по камням, вытряхнут, выстиран и крепко отжат. Вот и сейчас ощущения были похожи. И будь он проклят, если это был просто сон. Он не мог даже подобрать слов, чтобы описать пережитое. — Слушай, — пробормотала Грейнджер, выбираясь из-под его руки. — Мне приснился какой-то безумный сон... или не сон. Нет, все-таки, наверное, сон... — Знаешь, — неуверенно произнёс Драко, следя за выражением её лица, — мне тоже снилось что-то вроде сна. Только вот моя челюсть болит, будто по ней прицельно съездили кулаком. А моя задница едва не подгорела в Выручай-комнате. И бьюсь об заклад — ты сейчас понимаешь, о чём я... нет? Её огромные глаза говорили ему да. Она понимает. — Но самое ужасное в этом «сне», — продолжил Драко, мрачнея, — не то, что я всё это снова чувствовал. Я знал всё, что чувствовала ты. — Я скажу то же самое, — медленно ответила бледная как стена Грейнджер. — То же самое. Я словно двоилась в этом сне... или смотрела кино. Я знала твои мысли и твои ощущения. — Такое бывает? Один сон на двоих?! — Очень редко бывает, но... У меня плохие новости, Малфой. Мы ведь не просто посмотрели с тобой один сон, как будто снялись в одном фильме. Ты был в моих мыслях, а я в твоих. — Звучит паршиво, — вырвалось у Драко, пока он пытался сформулировать вопрос. Хоть какой-нибудь вопрос, который смог бы вывести их на свет из темноты. — Ну, — протянула Грейнджер в мрачной задумчивости, — есть один интересный момент. — Какой же? — Там были твои мысли и мои. Твои и мои воспоминания. Не было его. — Но были твои мысли о нём, — заметил Драко, осмысливая сказанное. — Почти всегда. — Всегда, когда он был рядом, — резко ответила Грейнджер, обхватив себя руками. — И это мои мысли, повторяю. — Да, — согласился Драко. — Ты права. — Мы снова обошлись без него, — пробормотала она, глядя перед собой пустыми глазами. Он не был уверен, что понял, но переспрашивать расхотелось. Драко снова подумал про её мысли о его отце. Он уже не мог с лёгкостью перебирать их в голове, как морские камешки, как было в этом их странном сне. Но он всё ещё помнил ощущения, которые вызывал у неё Люциус. Ненависть. Страх. Дрожь. Оцепенение. Тайна... Всё это собиралось в нечто большее, чем законная неприязнь будущего аврора к Пожирателю смерти. Драко не был готов делать какие-то выводы. Он просто пытался справиться со странным осадком в душе. — Я сварю кофе, — он встал с кровати и попытался размять ноющие мышцы. — Ты хочешь? — Да, пожалуйста, — она посмотрела на него снизу вверх, и Драко вспомнил, как легко ему стало, когда он нашёл её в темноте. Он сварил кофе и разлил по чашкам, но Грейнджер всё сидела на кровати, и он её не торопил. Он смотрел на часы — половина третьего, — в окно, в свою чашку, и пытался задавить в зародыше новое и неприятное чувство, пока оно не выросло и не стало чудовищем. Ревность. Вот что он ощущал, поймав последнюю мысль Грейнджер, перед тем как проснуться и потерять эту возможность. Когда он нашёл её и положил руку ей на живот... а она подумала о Люциусе.