Обреченные быть

Иногда я убежден, что глупость имеет форму треугольника и что, если восемь умножить на восемь, получится безумие или собака. Хулио Кортасар «Игра в классики»

Драко не помнил, как влетел в дом, как ударился плечом о косяк; об этом рассказал ему после здоровенный синяк. Зато никогда не забудет картину: Грейнджер мирно сидит на стуле — нога поджата под себя, локоть на столе, подбородок упирается в руку, — и читает книгу. Книгу, мать её. — Что... что с тобой случилось? — задыхаясь, выговорил Драко. — Ничего, — выдавила она, глядя на него огромными глазами. Но испуг вызвало его появление, в этом он уже не сомневался. — Ты кричала. Этот дом, будь он проклят, содрогнулся от твоего вопля. Похоже на ничего? — Но я не кричала, — почти прошептала она, вжимаясь в спинку стула. Нет. Не кричала. И не несла чушь о крови, хранящейся в твоём холодильнике, тогда, в супермаркете. Боже, кто первым сойдёт с ума в этом доме? Драко беспомощно оглянулся. Он готов был поверить, что крик звучал в его голове. Но вот же Уизли — стоит в дверях, бледный, дрожит, как в лихорадке. Нет, крик слышали они оба, и кричала Грейнджер. Та, что сидела перед ними, над книгой, за кухонным столом. И не помнила этого. Ностальгически-томное настроение развеялось без следа. Прошлое. Панси. Тереза... Его настоящим была безумная Грейнджер, она была рядом, иной реальности не было. — Всё, — Драко потёр ладонью лицо, — давайте спать. С меня хватит этого дня. — Гермиона, — не своим голосом позвал Уизли. — Дай мне спальный мешок. Грейнджер с полминуты обдумывала сказанное. Потом молча вытащила из шкафа что-то, скрученное в рулон, и положила на кровать. Рыжий осторожно подошёл с другой стороны, забрал спальник. Бросил мрачный взгляд исподлобья на Драко и ушёл на кухню. Действие заклинания ещё продолжалось, и он боялся приближаться к ней. Завтра Драко попробует разузнать, как они провели здесь несколько часов без него. Сейчас он не мог больше ни о чем думать. Он хотел только спать. Рядом с Грейнджер. * * * Они постояли, глядя друг на друга, по разные стороны кровати. Потом Малфой, не раздеваясь, вытянулся на боку поверх покрывала. Спиной к ней. Гермиона тоже осталась в домашнем костюме, но забралась под одеяло. Лежала и слушала, как с кухни доносится шуршание, тихие постукивания; что-то звякнуло, зашумела вода. Рону не спалось. И похоже было, в эту ночь не уснёт никто. Ей не хватало Малфоя. Его жаждали её губы, её кожа; тянущая пустота внутри. Она знала, что переживёт эту ночь, но следующие?.. Сколько их будет, чьё терпение лопнет первым и к чему это приведёт — снова не было ответов, только мучительные вопросы. Ненадолго забыться ей удалось под утро. Гермиона поняла это, открыв глаза в тусклом рассветном полумраке. Можно сказать, была хорошая ночь: без боли, кошмаров и странных видений... Если бы в ней ещё был сон. Показалось, что в доме царит тишина, но с кухни послышался невнятный шум. Гермиона выбралась из-под одеяла и прокралась туда. Малфой, бледный и неподвижный, лежал на полу между столом и плитой. Рон сидел рядом и сосредоточенно взмахивал над ним палочкой, держа в руке его запястье, щупая пульс. Прислушивался, вглядывался — и снова водил палочкой. Гермиона подошла и опустилась рядом. — Что с ним? — выдохнула она, не глядя на Рона. — Он потерял сознание, — ответил тот, морща лоб, — просто упал, где стоял. Пульс есть. — Чёрт, — она потёрла лоб и встревоженно посмотрела на него: — А что было перед этим? — Ничего, — Рон пожал плечами. — Он пришёл минут пять назад. Собрался захлебнуться желчью при виде меня, но не успел. Захлопнул рот, закатил глаза и упал, — он отстранился от Малфоя и сел, опираясь спиной на дверцы шкафчика. Свесил руки между колен, палочка коснулась пола. — Не веришь мне? — Рон, — Гермиона покачала головой. — С чего ты взял? — Ну, мало ли. Может, я вру. Может, решил отвести душу на младшем говнюке, пока ты спишь. — Рон, — она скривилась, — пожалуйста, не надо... — Он говнюк, — повторил Рон пристально глядя на неё. — Брось, Гермиона. Твои уши от правды никогда не сворачивались. — Пусть так, — воскликнула она, хватаясь за безвольную руку Малфоя, словно ища поддержки. — Но ты же знаешь, без него мне... Господи, мне что, рассказывать тебе заново каждый день? — Нет, не стоит, — Рон поднялся на ноги. — Я запомнил. — Ты уходишь? — она сглотнула подступившие слёзы. — Ты же видела: я не могу ему помочь. У нас же нет с ним особой связи, — он картинно развёл руками и уронил вниз. — Но ты вернёшься? Рон дёрнул щекой, глядя, как она машинально нащупывает пульс Малфоя, молча развернулся и вышел из дома. Не забыв прихватить рюкзак. Гермиона опустила голову, позволив слезам струиться из-под сомкнутых век. Под пальцами, под бледной кожей пульсировала кровь Малфоя. Такая чужая кровь, которая теперь текла и по её венам. Особая связь. Она не знала, вернётся ли Рон на этот раз. Может, оставит её, как обычно. А Малфой останется — ему некуда деться. И Малфой, живущий в ней. И Малфой, растущий внутри. Малфои, в которых она погрязла. * * * — Ну что, Драко? — В голосе отца дрожит жадный интерес. — Это он? Гарри Поттер? Драко смотрит на изуродованного Поттера. Примерно таким он желал бы видеть его все годы их знакомства. Но не сейчас. — Н-не знаю... Не уверен. Он боится сдавать Поттера. Драко устал от ненависти, что заволокла мэнор подобно холодному опасному туману. — Да ты погляди как следует! Подойди к нему поближе! Драко... если мы передадим Поттера в руки Тёмного Лорда, нам всё простят... Тоскливая ненависть отца — к соратникам, ко всему сопутствующему сброду, заполонившему дом, к Тёмному Лорду. К себе самому. Его пальцы больно впиваются в плечо Драко, пытаясь вынудить признаться. Тщетно надеясь ещё что-то спасти. — Давайте-ка не будем забывать, кто его поймал на самом деле, а, мистер Малфой, — в мерзком голосе Грейбэка угроза. И они ничего не могут ей противопоставить. — Мы должны знать наверняка, Люциус. Нужно совершенно точно убедиться, что это Поттер, прежде чем вызывать Тёмного Лорда... Отчаянная ненависть матери — к отцу, к происходящему, — неразделимо переплетенная с любовью и страхом. — А это — мальчишка Уизли! — вскрикивает отец, останавливаясь напротив рыжего. — Это они, друзья Поттера! Драко, взгляни, это действительно сын Артура Уизли, как его там?.. Ненависть Уизли напоминает ему ненависть матери — тем, как перемешана со страхом и надеждой. — Вроде да, — Драко стоит возле матери и не смотрит в сторону пленников. — Может, и он. — Твоё право! Ты потерял все права, когда лишился волшебной палочки, Люциус! Как ты смеешь! Не трогай меня! Исступлённая ненависть Беллатрикс — ко всему живому, кроме Лорда. Драко ловит ненависть всеми фибрами души, неведомо за каким чёртом так тонко настроенной. От Поттера он ненависти не чувствует. Поттер отчаянно хочет спасти — не столько себя, сколько своих завшивевших друзей. И заодно весь мир от власти Тёмного Лорда. Так уж, видимо, устроен этот странный очкарик с распухшей мордой. Грязнокровка... от неё Драко тоже не ощущает ненависти. Отчаяние и страх — вот что переполняет её до краёв. И тоже, скорее всего, за этих двоих, прежде чем за себя. Больные. Грейнджер вопит. Её крик разрывает ему барабанные перепонки. — Ты лжёшь, паршивая грязнокровка! Вы забрались в мой сейф в банке! Правду, говори правду! Беллатрикс что-то выжигает на её запястье. Драко тоже орал бы, у него низкий болевой порог. Из подземелья едва слышно доносятся вопли рыжего: «Гермиона! Гермиона!» Когда Поттер и Уизли врываются в зал, Драко не удивляется. Ступефаем Поттер отправляет отца в камин, но Беллатрикс прекращает атаку, приставляя свой серебряный нож к горлу бессознательной Грейнджер. Она заставляет их бросить палочки, а его — подобрать их. Поттер явно не в порядке. Драко видит, как он еле держится в сознании, хватаясь за лоб. Ненависть Лорда — всепоглощающа, ко всему живому без исключения. Может, кроме себя, но и в этом Драко не уверен. Чёртов домовик обрушивает люстру — матери она никогда не нравилась, — в кожу вонзаются осколки, и Драко сгибается пополам, хватаясь за лицо. Поттер подскакивает к нему, вырывает из рук собранные палочки, вырубает Грейбэка. Мать оттаскивает Драко в сторону от схватки. Вытирая кровь, он наблюдает, как пленники уходят из мэнора, унося с собой надежды его отца. Всей душой Драко желает исчезнуть вместе с ними. Серебряный нож тётки летит вслед и, кажется, настигает кого-то, но Драко не знает, кого. Он лишь надеется, что Поттер цел. Только он, похоже, способен положить всему этому конец. Пусть уж доберётся невредимым до своих целей. Отец приходит в себя и выбирается из камина, отряхивая мантию. Драко отворачивается. Он открыл глаза и увидел дурацкий светильник с зачарованным вентилятором. Кухня Грейнджер. Но плечо всё ещё ныло от давления твёрдых пальцев. Драко повернул голову, морщась от боли в затёкшей шее. Осторожно отцепил от себя сведённые судорогой пальцы, не в силах отвести взгляд от стеклянных глаз Грейнджер. Они отливали несвойственным оттенком. Ему хотелось думать, что в них отражаются его собственные глаза, да только это было чушью. — Ты узнал его, Драко? — прошипели её губы, по-змеиному присвистывая. — Ты узнал его? Мы можем всё исправить... можем отомстить. Драко с трудом сглотнул — в горле застрял шершавый комок. Он стиснул руку Грейнджер, силясь вызвать к реальности её саму. Она замерла, беззвучно шевеля губами. Глаза, к которым вернулся привычный цвет, медленно наполнились слезами. Драко гладил её по волосам, пока она глухо всхлипывала, уткнувшись в его подмышку, и слушал себя. Впервые в жизни он испугался своего отца. Не как родителя — как демона из преисподней. Он был ещё далёк от мысли о том, что, возможно, не стоит позволять этому ребёнку появляться на свет... но первый шаг к ней он сделал сегодня. — Так же, как в прошлый раз? — Что? — не сразу понял он. — Ты потерял сознание. Это было как тогда, на пляже? — А... да, — Драко мрачно усмехнулся: — Только там видение было приятным. Сейчас было... сейчас нет. Грейнджер прерывисто вздохнула. — Я любила своего брата Дэнни. Могла рассказать ему всё, про всех, обо всём. И рассказывала... он слушал. Дэнни умел слушать как никто в мире. С ним было весело и спокойно. У меня не очень-то складывалось в школе. Не в учёбе, а с одноклассниками. Дэнни всегда ждал меня дома, готовый выслушать, понять и пожалеть. Она снова вздохнула — тяжело и устало. — Когда я получила письмо из Хогвартса, Дэнни помог мне с этим справиться. Разделил мою тревогу, мои страхи и мою радость... как всегда. Когда я вернулась домой после первого курса, Дэнни не было. — Он умер? — пробормотал Драко, ошарашенный внезапным рассказом. — Мне очень жаль. — Не было никакого брата, Малфой, — Грейнджер подняла голову и печально посмотрела на него. Лицо было красным и мокрым. Как и его футболка в месте, где она к нему прижималась. — Я его придумала и поверила в него больше, чем в настоящего. — А... почему? — осторожно спросил Драко, вглядываясь в неё с болезненным интересом. Грейнджер была полна загадок и сама по себе, без вселившихся душ и прочего... и прочего. — Мне нужен был друг. Родители... мои родители очень хорошие, — она говорила задумчиво, будто глядя внутрь себя. — Но они не были мне друзьями. Они меня слишком берегли. Не хотели, чтобы кто-то меня обидел. Были строги, потому что хотели, чтобы я выросла умной и порядочной. Но... — как ни старалась она оправдать родителей, Драко видел за дрожащей пеленой времени маленькую потерянную девочку, убегающую в книжный мир от мира реального. — Они любили меня, конечно, любили, — Грейнджер снова говорила с собой. Убеждала себя. — Но мне хотелось, чтобы рядом был друг. Кто-то, кому можно рассказать всё. С кем можно быть собой, не притворяясь. Не соответствуя чужим ожиданиям. И я его придумала, — она криво улыбнулась и снова посмотрела в мир, а не в себя. Посмотрела на Драко. У него защемило сердце. — Почему ты сейчас это рассказала? — Не знаю. Просто я испугалась... потерять тебя. Знаешь, это показалось мне повторением, словно вернулась туда, на много лет назад. В Хогвартсе у меня появились настоящие друзья, и Дэнни ушёл, потому что я больше в нём не нуждалась. Но было больно потерять его, понимаешь? — Думаю, что понимаю, — медленно проговорил Драко. И это не было ложью. Он знал, каково это — терять друзей. Неважно, реальных или нет. Судя по всему, вымышленный брат Грейнджер был для неё не менее настоящим, чем Поттер или Уизли. Кстати... — А куда делся Уизли? — Ушёл, — ответила она. — Опять. Драко скривил губы. — Он всегда так делает? Грейнджер вздрогнула. Кажется, не ведая того, Драко ударил по больному. — Не всегда. Ему трудно принять всё это, и... — Грейнджер, прекрати. Перестань оправдывать всех вокруг. Попробуй думать о себе сначала, а не когда-нибудь потом. — Я вроде и думаю о себе, — пробормотала она, выбираясь из его объятий. — Рон пытался привести тебя в сознание, кстати. — Разумеется, не получилось, — заметил Драко, осторожно поднимаясь. В голове ещё неприятно шумело. — Потому что твои обмороки имеют необычную природу, — нахмурилась она. — У меня тоже не получается. — У тебя получилось. — Это не у меня получилось, Малфой. Если она ещё раз так вздохнёт, у неё разорвутся лёгкие. Драко подумал о твёрдых пальцах на своём плече, которое до сих пор ныло. Да, наверное, не она привела его в чувство. — Помнишь, ты сказала о крови, там, в магазине. — Какой ещё крови? — её непонимание выглядело подлинным. Как и раздражение. Усилием воли Драко подавил злость. — Я спросил, что ты хранишь в своём холодильнике. Ты перечислила всякую съедобную ерунду и кровь. Ты сказала «кровь», Грейнджер. — Я не понимаю, о чём ты, — в её глазах появилась паника. — Я не помню этого совершенно точно! — И вчера ты не кричала. — Нет же, — Грейнджер закрыла лицо руками, тихо покачиваясь из стороны в сторону. Её поза дышала отчаянием. — Знаешь, что я думаю, — осторожно начал Драко, — всё ещё хуже, чем кажется. Грейнджер перестала качаться, но ладоней от лица не убрала. Словно боялась на него посмотреть, когда услышит то, что он скажет. — Мы с тобой не просто во власти... проклятия, назовём это так. Ты, — а теперь и я, — отчасти безумны. — Психически? — она, наконец, взглянула на него. Глаза казались провалами на осунувшемся лице. — Ты считаешь, мы ещё и больны? — Да, считаю. Мы чёртовы психи, вот что я хочу сказать. Подумай сама, и согласишься, — Драко ударил ладонью по столу и зашипел от боли. Зато стало полегче. — Может, если мы поможем себе на этом уровне, станет легче и в остальном. — Тебе, может, и станет, — сказала она, не глядя на него. — А мне никаких препаратов сильнее Умиротворяющего бальзама принимать нельзя ещё долго. Драко некоторое время соображал, что она имеет в виду. Интересно, когда он уже привыкнет помнить об её положении? — А что насчёт психотерапии? — Малфой, ты до сих пор не в себе? — мрачно осведомилась Грейнджер. — Вопрос на миллион: куда меня поместят после первого же сеанса, на котором я заговорю не своим голосом и прокляну колдомедика? Или маггла — я даже не знаю, что хуже, — она наморщила лоб, изображая задумчивость. — Да, и с чем я вообще к нему приду? С правдой? В любом случае, мне светит стационар. И, скорее всего, навсегда. У Драко загорелись уши. Он ведь не тупой, и никогда не был. Ему действительно не повредило бы пройти курс терапии. Улучшить кровообращение в мозгу. — Чёрт. Тогда... Договорить не вышло. На крыльце послышались шаги, дверь открылась. На пороге стоял Уизли, держа в руках какой-то свёрток. Несколько секунд понадобилось Драко, чтобы разглядеть, что там, и он тут же решил, что лечиться им стоит втроём. * * * Гермиону захлестнуло эмоциями. Радость от возвращения Рона, страх, изумление и паника — она ухватилась за спинку стула, когда закружилась голова. — Ч-что это, Рон? Он решительно подошёл к ней, игнорируя Малфоя, и передал ей свою неожиданную ношу. Гермиона взяла свёрток, прежде чем успела сообразить, что происходит. Тёплая тяжесть в руках завозилась, из складок маленького одеяла раздался писк. Господи. — Рон, ты же не... это же... Рон, — она беспомощно переводила взгляд с него на свёрток. — Тебе это нужно, — уверенно сказал Рон. Он выглядел готовым отстаивать это утверждение до победного конца. — Да-а, — протянул Малфой, брезгливо всматриваясь в высунувшийся из одеяла нос. — Этого как раз не хватало. — Ох, — сквозь зубы бросил Рон, не поворачиваясь к Малфою, — точно. Я же забыл посоветоваться с тобой. Ты валялся в отключке, так что пришлось обойтись без ценного мнения. — Не надо, — попросила Гермиона, опустив глаза на существо в руках и уже не в силах отвести. В одеяле сидел щенок. Мягкий комок коричневых кудрей, яркие бусины глаз, блестящий нос, как шоколадная конфета. — Как он называется? — Лабрадудль. — Как?! — не выдержал Малфой. — ЛАБ-РА-ДУДЛЬ, — по слогам повторил Рон, наливаясь злобой. Гермиона схватила его за руку, не давая подойти к Малфою. — Рон, он невероятный. Она освободила щенка от одеяльца, подняла выше. Тот попытался выкрутиться, замахал хвостом и лизнул её в нос. От неожиданности Гермиона рассмеялась. — Боже, какой ты славный, — она поцеловала щенка в макушку, зарылась лицом в шелковые кудряшки. Щенок был тёплым и очень живым. В горле свернулся и развернулся ком. — Назовём его Колином. — Отличное имя, — сказал Рон, глядя, как она возится с щенком. — Я знал, что он тебе понравится. — Главное, ему нравлюсь я, — пробормотала Гермиона, улыбаясь в щенячий бок. — Я так думаю... — Надеюсь, на него не будет аллергии, — буркнул Малфой, подходя поближе. — Что за порода вообще... Такой же лохматый, как сам... Он согнулся пополам, не закончив фразу. Гермиона едва успела заметить, как Рон неуловимым движением всадил локоть Малфою под дых. Она замерла, прижимая к себе щенка, и смотрела, как Малфой кашляет, пытаясь вдохнуть. Рон тоже не двигался, но смотрел на неё — с вызовом. Гермиона хотела кричать, возражать, ругаться, но не находила на это сил. Не видела смысла. Малфой всё равно получил бы, раньше или позже. Он нарывался, не мог иначе. И Рон иначе не мог. И она устала пытаться держать их под контролем. Её охватило безразличие, ноги стали ватными, но она этому обрадовалась. Похоже, Люциус не желал реагировать на выходку Рона. Или отложил это на потом. Гермиона не могла позволить себе разбрасываться такими моментами, — когда всё обошлось, — и ценила, что есть. Она молча развернулась и побрела к холодильнику, обнимая притихшего щенка. Тот забеспокоился: начал тыкаться мокрым носом ей в шею и поскуливать. Наверное, голодный. Нужно дать ему молока. Холодильник. Кровь. Боже... Малфой прав: она безумна. Гермиона со страхом посмотрела на щенка в её руках — ненадёжных, небезопасных. Нет... она не сможет причинить ему вред. Или сможет? Она тихо всхлипнула и осторожно выпустила собачьего детёныша на пол. Он завертелся у её ног, цокая коготками по полу. Гермиона достала пакет молока, нашла маленькую миску, налила и поставила перед щенком. Он радостно начал лакать, фыркать, повиливать кудрявым хвостом. Гермиона улыбалась сквозь слёзы. Нет, она не позволит ему причинить собаке вред. Ей очень хотелось в это верить.