Умение прощать

Городом, расположенным на противоположном берегу реки Сон, управлял некий Джагат Джала, бывший цирюльник, которого возвысили до должности градоначальника приказом Дхана Нанда. Внедриться в его резиденцию заговорщикам, ищущим убежища, показалось сначала чрезмерно трудным делом, однако буквально в тот же день Муре удалось услужить супруге градоначальника — дэви Калки, подарив ей отличное заживляющее снадобье. Чандрагупта помог сыну Джагат Джалы Мартанду выиграть местное соревнование за звание сильнейшего воина, Индра и Дхумкету показали себя отличными укротителями норовистых коней, Стхул прикинулся странствующим брамином, а один из выживших в сражении кшатриев Пиппаливана — Балдэв сыграл роль ученика, сопровождающего брамина и способного толковать его туманные предсказания. Чанакья без труда втёрся в доверие к Джагат Джале, выказав себя мудрым советником. Управляющий Параспурой был впечатлён острым разумом Чанакьи и охотно нанял его на работу. Всё сложилось как нельзя лучше. Чанакья планировал пересидеть в Параспуре до тех пор, пока не удастся выбрать удачный момент и заручиться поддержкой жителей тридцати девяти окрестных деревень, чтобы во второй раз напасть на Паталипутру. Однако этому плану не суждено было осуществиться. Сластолюбивый Дургам, брат Джагат Джалы, положил глаз на Муру. Почти сразу раскусив её истинную личность, он поставил бывшую махарани перед выбором — или он докладывает Дхана Нанду о том, где прячется беглая служанка и её сын Чандрагупта, о предательстве которых до Параспуры уже дошли слухи, или Мура по доброй воле согласится стать его наложницей. Сделав вид, будто готова выполнить поставленное условие, Мура явилась в покои Дургама Джалы, но вместо ласк подарила незадачливому шантажисту удар трезубцем в сердце. В ту ночь в Параспуре проводили грандиозную пуджу в честь богини Дурги, и Дхана Нанд присутствовал на праздновании вместе с аматьей Ракшасом. После убийства Дургама Джалы оставаться в резиденции стало невозможно. Чандрагупте, Чанакье и остальным пришлось бежать через подземный лаз, расположенный в подвале. Чандрагупта пробирался по тоннелю следом за Чанакьей, с волнением размышляя о том, что вот сейчас великий император Магадхи, узнавший о его побеге, зачем-то прыгнул в люк и ползёт на четвереньках за ним, гнусным предателем и бунтовщиком, забыв о царской гордости и верном аматье, которого мог бы заставить преследовать беглецов вместо себя. «Неужели он меня до сих пор любит? — с замиранием сердца думал Чандрагупта. — И не убьёт, если поймает? Перед тем, как прыгнуть, он так на меня смотрел! Что будет, если замедлить продвижение и позволить ему настигнуть меня? Обнимет или кинжалом проткнёт?» — но проверить свои предположения на практике юноша не рискнул. Побег закончился плачевно. Мура застряла в капкане, лежавшем в тоннеле, а Чанакья предпочёл, несмотря на уговоры Чандрагупты, пожертвовать ею, чтобы дать остальным спокойно уйти. Оказавшись в безопасном месте за пределами Параспуры, Чанакья убеждал Чандрагупту и остальных учеников, как крепка его уверенность в том, что Дхана Нанд пальцем Муру не тронет. — Он будет использовать её как приманку для нашей поимки, махарани не пострадает! — вдохновенно вещал Чанакья, а Чандрагупта слушал его и понимал: опять лжёт. Вишнугупта ни в чём не уверен. Сначала придумал «иллюзорную войну» с Дхана Нандом, теперь — мнимую безопасность Муры. Всегда, каждый день — сплошная ложь! В способности Чанакьи изворачиваться у юноши давно сомнений не осталось. Однако он испытывал некоторую благодарность к этому брамину только за одно: тот, несмотря на все свои недостатки, принимал его любым. Осквернённым, униженным, больным, безумным… Он готов был носиться с ним, лечить, выполнять все его просьбы, и это после того, как Чандрагупта отрёкся от него, оставил на лице вмятины от кольца и браслета, а потом сбежал к самраджу. Чандрагупта никогда не думал, что на свете найдётся хоть один человек, который будет способен принять его безоговорочно, со всеми недостатками, так сильно цепляться за него вопреки логике и здравому смыслу и при этом не пытаться сделать из него объект для плотских утех. «А если и Дхана сможет простить? — опять мелькнула сумасшедшая мысль. — Вдруг уже простил и догонял, чтобы сказать об этом? Нет, ерунда, — усмехнулся он собственным нелепым предположениям. — Убить хотел, поскольку в хижине отшельника это сделать не получилось. И я бы ему даже позволил пронзить мне сердце, но теперь желаю жить. Ведь чем дольше проживу, тем больше сражений случится. А каждая битва — блаженство, потому что я могу быть ближе к нему». И, улыбнувшись, Чандра прикрыл глаза. Впереди его ждали новые приключения. Жизнь продолжалась. *** Очередной мудрый план, вскоре снизошедший на Чанакью, заключался в похищении Дурдхары, которое следовало организовать прямо под носом у Дхана Нанда на главной площади Паталипутры, где император собирался устроить показательное «наказание» для опальной служанки. Пока Дхана Нанд неспешно беседовал на глазах у народа с привязанной к столбу Мурой, которую почему-то никто не пытал, не бил плетью и не прижигал огнём, раджкумари обманом заманили на колесницу и быстро увезли прочь. Чандрагупта долго не соглашался быть исполнителем столь мерзкого деяния. Ему ли было не знать, что девушка, побывавшая в плену, уже не станет ни для кого завидной невестой, так как будет считаться осквернённой. Даже после всех попыток уничтожить его Дурдхара не казалась Чандрагупте неисправимой злодейкой, заслуживающей столь печальной участи. Однако Чанакья вовремя напомнил, что за родную сестру Дхана Нанд отдаст половину царства и всё накопленное золото, не говоря уже о живой и невредимой Муре. Пусть бывшая махарани и не являлась матерью Чандры, но она всё ещё оставалась женщиной, которая долгое время проявляла к нему доброту. Предать её и оставить в плену Чандрагупта не мог, поэтому Дурдхара была увезена из Паталипутры… *** — Сделай это! Просто решись, — Чанакья сжимал его плечо до боли, пока Дурдхара сидела связанной внутри одной из пещер, предназначенных для ушедших в горы аскетов. — Сначала будет сопротивляться, а потом станет шёлковой. Женщины любят силу, а она — твой трофей. Всё равно на ней теперь никто не женится, сам знаешь. Ты только благо совершишь, взяв её себе. Чандрагупта с гневом смотрел на своего учителя. — Я отказываюсь. Вы можете убить меня или пытать, но я не причиню ей боли, которую недавно сам испытал. Я не хочу, чтобы Дурдхара ненавидела меня, чтобы запах моего тела вызывал у неё тошноту! — Тогда обхаживай её, как дурак, если так важно согласие. Будь нежен, внимателен, разжалоби её несчастной судьбой. Ты же сирота. Расскажи, как тебе трудно жилось у Лубдхака, как страдал без матери. Упомяни, что тебя продали в рабство, и ты ходил в кандалах до восемнадцати лет. Расскажи, как тебя пороли, никто тебя не ласкал, а ты одинокими ночами мечтал о нежности. От жалости до любви недалеко. Дурдхара вскоре влюбится. И да, не забудь рассказать сплетню о насильственной смерти её отца и правду о смерти твоего. Я Чандравардана имею в виду, потому что бхут знает, кто на самом деле был твоим отцом… Сравни ваши с Дурдхарой судьбы! Это важно. — НЕТ. — Чандра, ты упускаешь удачный случай, который не повторится! — возвысил голос Чанакья. — Сестра Дхана Нанда у тебя. Если воспользуешься этим, то император никогда не сможет тебя убить, потому что любимая сестра после вашей близости бросится грудью защищать твою жизнь! У Дхана Нанда не будет ни единого шанса выстоять против вас с ней одновременно. Скрепя сердце, ему придётся выдать за тебя Дурдхару. А за кого ещё? Ведь никому не нужна царевна, утратившая невинность. Самое лучшее, если она забеременеет. Тогда мы мгновенно окажемся в абсолютном выигрыше. У Дхана Нанда нет детей, значит, первенец Дурдхары станет единственным наследником Нандов, — глаза ачарьи победно засверкали, стоило ему лишь представить это. — Выиграем войну, займём Магадху, отвоюем Поурав… Остальные сами подчинятся из страха, когда армия Магадхи присягнёт тебе в верности. Чандра, ты станешь императором Бхараты! Неужели тебе не хочется этого? Отстранившись от ачарьи, Чандрагупта отчеканил: — Царевна Дурдхара вернётся в Паталипутру такой же, какой была до похищения. Ни я, ни вы, и никто другой пальцем её не тронет! Но прекрасно зная вас, теперь я подозреваю, что вы способны подговорить кого-то из моих друзей на этот низкий поступок, приплетя дхарму, волю богов и ещё бхут весть что, лишь бы предложенная вами мерзость выглядела оправданной в их глазах. Я вот что скажу: пока Дурдхара здесь, я буду ночевать около неё и постоянно сопровождать днём, чтобы никто не посмел осквернить её. Я по-прежнему её телохранитель, даже если она давно считает иначе. Чанакья зло покосился на Чандрагупту. — Вот, оказывется, ты какой. Я знал, что своенравный, но и не предполагал… — Да! — выпалил Чандрагупта. — И я не представляю, что творится в вашей голове, если вы способны бросить женщину с ногой, застрявшей в капкане, на произвол судьбы, а невинную девушку предлагать в качестве военного трофея? Не вы ли недавно говорили, что люди — не вещи? Почему же к махарани Муре и раджкумари вы относитесь, словно к вещам?! — Мура знала, на что идёт, связавшись со мной, — не смутился Чанакья. — Поверь, она сама не будет в обиде, что я покинул её там. А Дурдхара поддерживает правление злобного ракшаса и не достойна снисхождения. — Как у вас всё просто, — покачал головой Чандрагупта. — Как легко вы меняете взгляды! Я пойду к Дурдхаре, дам ей воды, а потом сяду рядом и с места не сдвинусь. Если хоть кто-то, наслушавшись ваших речей, подойдёт к ней с грязными намерениями, он будет иметь дело со мной. И Чандрагупта поступил именно так: отправился к царевне и уселся возле неё. Он не двигался с места до тех пор, пока Чанакья, помедлив, тоже не подошёл. Дурдхара молчала, гордо отвернувшись и игнорируя обоих. — Ладно. Развяжу, так и быть, — небрежно обронил Чанакья. — И отдам кинжал. Думаю, раджкумари всё равно не сбежит. Мы далеко от столицы, пешком до Паталипутры ей не дойти. Но с кинжалом и с развязанными руками она сумеет постоять за себя, так что можешь больше за неё не волноваться, — с нажимом добавил он. — Конечно, — сухо ответил Чандрагупта. — Развязывайте. Сделайте это, пока я здесь. Чанакья скривился, но слово сдержал. Ослабил верёвки и отдал царевне оружие. — Ты пожалеешь, — негромко сказал он Чандрагупте, в то время как Дурдхара, не подозревавшая, какой опасности избежала, медленно вложила свой кинжал обратно в ножны. — Я прощу и это непослушание, но ты сам оттягиваешь миг победы и вредишь себе. Ты не позволяешь нам скорее прийти к лучшему будущему, словно желаешь вечной войны. «Да, именно этого я и добиваюсь, — мысленно ответил ему Чандрагупта. — Твоя бхутова победа мне не нужна. Я хочу продолжать сражаться». И он продолжил — в Хава Мехел, куда заговорщики проникли на рассвете, после того, как Мура была возвращена, а Дурдхара воспользовалась случаем и всё-таки сбежала… Финал сражения снова бросил Чандрагупту в бездну отчаяния. Кшатрий Балдэв отдал жизнь, защищая главные ворота от воинов Дхана Нанда. От отравленных стрел, выпущенных Говишанакой, погибли Дхумкету и Индраджалик. Исполнившись гнева и отчаяния, Чандрагупта по совету Чанакьи заманил в ловушку брата Дхана Нанда. Он рассчитывал с ним сразиться, но ачарья не дал Говишанаке добраться до Чандрагупты. Он утопил царевича в сточных водах в подвале дворца, обосновав это местью за смерть Индры и Дхума. Чандрагупта проглотил горечь во рту. Он жаждал мести, однако не считал, что нападение со спины, утопление и вывешивание мёртвого тела на всеобщее обозрение — достойный поступок, о чём и сказал Чанакье, но тот сделал вид, будто ничего не слышал. Когда ворота Хава Мехел всё же были сломаны, и воины Дхана Нанда вошли на территорию дворца, Бхадрасал почему-то сражался настолько неумело и слабо, допускал в сражении такие нелепые ошибки, что Чандрагупте, несмотря на недостаточную подготовку и усталость, ничего не стоило вскоре убить генерала. Увидев, что молочный брат мёртв, император в тот же миг пронзил живот Мартанда, явившегося с войском на подмогу заговорщикам вопреки приказу отца защищать царя Магадхи. — Арджун, запомни: я любил только тебя! — закричал Мартанд перед тем, как навсегда закрыть глаза, и это стало последней каплей. Наивный парень, всё это время боявшийся вслух сказать о своих чувствах, не решавшийся даже прикоснуться к Чандрагупте, лишь наблюдавший за ним с безопасного расстояния влюблёнными глазами... Он мог бы жить ещё много лет, но его втянули в чужую войну, и он погиб, не успев сделать ничего. Чандрагупта заорал так, что камни Хава Мехел содрогнулись. Когда его крик затих, он увидел перед собой Дхана Нанда. Тот смотрел холодно, жёстко и беспощадно. Вторая битва оказалась совсем не похожей на первое сражение, совершенно не такой, какой он её представлял… Она принесла лишь боль и многочисленные потери. Дхана Нанд нападал безжалостно, словно взбесившийся тигр. Все попытки Чандрагупты атаковать завершились полным поражением. Император стал теснить его и в конце концов уложил на лопатки, ударив плашмя клинком меча. Полулёжа на земле, застыв от ужаса, юноша смотрел на то, как император замахнулся, намереваясь проткнуть его насквозь, но вдруг снова замер, как тогда в хижине. Самрадж пытался опустить руку, но она его словно не слушалась. Зарычав от ярости, Дхана Нанд вдруг отшвырнул меч, гневно выругался, прокричав что-то невразумительное. Чандрагупта продолжал смотреть. Не было сил убегать, хотя никто не держал его. Он просто зачарованно пялился на запылённого мужчину, покрытого кровью, глядящего на него так, что можно было сгореть на месте без огня. Сверху внезапно начали падать камни. Дворец рушился. Только потом Чандрагупта узнал, что стало тому причиной. Прикрывая отход бунтовщиков, пожертвовал собой военачальник Матсальдэв. Он обрушил прокопанный под дворцом тоннель, заранее подготовленный заговорщиками для отступления по заданию Чанакьи. Поняв, что убить Чандрагупту мечом он не в состоянии, Дхана Нанд поджёг Хава Мехел. Неизвестно, желал ли он сгореть и сам… Вероятно да, ибо отчаянно рвался в середину пламени следом за бунтовщиками, крича при этом, что желает Чандрагупте очутиться в Патале, но верный аматья Ракшас вытянул своего господина за руку в безопасное место. Чанакья воспользовался запасным тоннелем, чтобы помочь Стхулбхадре и Муре выбраться наружу. Чандрагупту они вынесли из Хава Мехел на руках. После случайного удара по голове обломком камня, упавшим сверху, юноша на некоторое время потерял сознание. *** На сей раз Селевк встретил их иначе. Он не предложил угощений, не выслал вперёд любезного слугу. Он сам стоял у входа во дворец бок о бок с коварно ухмыляющимся Амбхираджем. Увидев гадкую улыбку таксильского махараджа, Чандрагупта понял: ачарья верно поступил, отказавшись брать с собой Стхула и Муру, предложив им спрятаться в безопасном месте. Хоть они останутся целы… — Так-так, — растягивая слова, заговорил Селевк, — и зачем же вы явились? — Просить укрытия, — тяжело промолвил Чанакья. — Позвольте получить убежище во дворце. — Пусть убираются! — взвизгнул Амбхирадж. — Я не желаю, чтобы здесь жили бунтовщики. Сегодня вы подняли восстание против своего царя, а завтра попытаетесь свергнуть и нас? Чанакья перевёл взгляд на Селевка, ожидая заступничества, однако заметил, что на лице наместника начинает расплываться такая же улыбка, как у Амбхираджа. — Я рассчитывал чествовать победителей, — отозвался Селевк. — Но неудачники, проигравшие две битвы, мне не нужны, — его лицо искривила гримаса. — Вон! — гаркнул он. — И никогда не возвращайтесь. — Вы же поддержали нас в прошлый раз, почему теперь отказываетесь? — заискивающе начал Чанакья. — Если мы живы, война ещё не проиграна. Мы соберёмся с силами и нападём снова… И я клянусь, выгода от победы будет и для вас. — Убей их, — Амбхирадж ребром ладони полоснул по горлу, второй рукой указывая Селевку на Чандрагупту и Чанакью. — Из-за них мы получим только неприятности. Дхана Нанд думает, что они сгорели, и этим двоим, клянусь богами, не стоило воскресать! Селевк вдруг вытащил из-за спины огромный кнут, предназначенный для укрощения необъезженных коней, и с размаху протянул им Чанакью поперёк туловища. Ачарья вскричал. Чандрагупта, сам не зная зачем, бросился вперёд: — Не смейте!!! При других обстоятельствах он бы ни за что не стал заступаться за человека, по вине которого началась война, погибли двое его друзей, Балдэв, Матсальдэв и несчастный Мартанд, но каким бы ни был Чанакья, Селевк в глазах юноши сейчас выглядел ещё хуже. Чандрагупта попытался ухватиться за кнут, но Селевк рванул рукоять на себя, и парень, упав ничком, проехал по земле, сдирая кожу с лица и рук. — Сейчас и тебя угощу! — Селевк ударил кнутом по спине лежащего перед ним Чандрагупту, потом снова хлестнул Чанакью… И снова, и снова он бил их по очереди, усиливая удары. Амбхирадж с нескрываемым удовольствием следил за тем, как македонец мочалит кнут о тех, кого пускать во дворец не стоило. Если бы эти глупцы победили и предложили им с Селевком союз с Магадхой — это одно. Но проиграть две битвы, ввергнув в ярость императора крупнейшего государства — такой провал недопустим. Столь бесполезных существ нечего и держать под своей крышей. Чандрагупта чувствовал, что с каждым ударом сознание слабеет. А потом пропали звуки и краски, и он погрузился в темноту. *** Очнулся он от сильного удара об пол. Приоткрыв глаза, обнаружил, что свет еле мерцает, проникая откуда-то сверху. Вокруг в полутьме, подёрнутой молочной влажной дымкой, стояли люди — кажется, одни мужчины, все разного возраста. Они неуверенно переговаривались между собой. Откуда-то доносился мерный звук капающей воды. — Живой? Помер? — Не, живой. И второй дышит. — Жаль. Если б хоть один помер, мы бы наелись. А теперь ещё и их кормить. — Заткнись! Совсем из ума выжил?! Парнишка молодой. Такому ещё жить да жить. — Да знаю! — огрызнулся первый собеседник. — Просто жрать хочу так, что скоро собственную руку съем. К его распухшим губам кто-то приложил мокрую тряпку, пахнущую плесенью, и выдавил ему в рот несколько капель затхлой воды. Было противно, но жажда мучила сильнее, и он покорно проглотил воду. — Брамину тоже губы смочи, — проговорил третий голос. — Глядишь, очухается, если, падая, кости не переломал. Чандрагупта застонал, пытаясь спросить, где он, но язык не повиновался. Однако незнакомцы всё поняли. — Ты в Карте, парень, — услышал он голос над ухом. — В заброшенном колодце, куда наместник Таксилы отправляет умирать злейших врагов. Мы тут давно, лет семь, наверное, а теперь и ты попал. Тоже торчать будешь до смерти, ибо отсюда выхода нет. Его слова почти не доходили до сознания Чандрагупты. Мир взорвался, и его заполнила сплошная боль. «Дхана, — подумал он, вспоминая вперемешку события последних часов своей жизни, — почему ты не убил меня? Нет, не слушай, я сам виноват. Надо было сдаться тебе ещё там, в тоннеле… Надо было…» Сознание словно смыло океанской волной.