AMERICAN BEAUTY / AMERICAN PSYCHO

Адриан всегда боялся, что его жизнь будет пустой, глупой и никчёмной. Что после него не останется никакого следа или истории — ну, не считать же чем-то значимым многочисленные фотографии и рекламные ролики, которые менеджеры отцовской фирмы размещали буквально на любом билборде. Поэтому он всегда пытался достичь хоть чего-то. Обычно не получалось. Он был плохим сыном: никак не мог заставить себя полюбить отца настолько, чтобы вывести Габриэля из чёрной депрессии после смерти жены. Не мог простить Эмили за то, что она скоропостижно исчезла из их жизни. Не мог принять Натали как мачеху, хотя она, честное слово, очень старалась дать ему хотя бы крохи заботы. Самым близким взрослым для Адриана стал молчаливый охранник, следующий за младшим Агрестом точно верный пёс. Он был плохим другом: часто обижался на Нино, если Ляиф выбирал время с Альей, а не с Адрианом. Не мог принять поведение Хлои и смириться с её сложным характером. Игнорировал Маринетт и её чувства, пытаясь оставить между ними дружбу-которой-не-было. Не подпускал близко одноклассников, словно боясь обжечься об их дружелюбие. Он был плохим учеником. Коллеж оказался отстойным местом, где злые и уставшие учителя пытались впихнуть ненужную информацию таким же злым и невыспавшимся детям. Он не выполнял домашнюю работу в срок, часто прогуливал уроки и уже через полгода учёбы, говоря откровенно, просто жалел, что вообще захотел пойти учиться. Дома было как-то менее напряжно. Адриан считал себя плохим братом, потому что так и не смог наладить отношения с Феликсом. Но хуже всего было то, что Адриан считал себя плохим Котом Нуаром. Сколько бы Плагг ни пытался убедить подопечного в его полезности, Адриан всё равно считал, что нынешний Кот Нуар — всего лишь никому не нужный придаток к чудесной Ледибаг. Он мешался ей под ногами в бою, часто попадал под удар, заставлял нервничать, смеялся и шутил когда не надо и вообще вёл себя зачастую просто глупо. Сколько раз Ледибаг била его йо-йо — не сосчитать, и практически все удары были заслуженными. Он старался оставить след, стать значимым, сделать что-то, что люди запомнят. Он спасал Париж от акум. Спасал Ледибаг от Бражника и его армии. Фотографировался сколько скажут, чтобы ненадолго запечатлеть себя в истории. Изучал физику, потому что был уверен, что в ней будущее; может быть, именно благодаря ей Адриан смог бы остаться в истории дольше, чем Кот Нуар в умах людей и модель на билборде. У него не получалось. Это приводило его в отчаяние. Отец смотрел больше на портрет умершей жены, чем на собственного сына. Натали сдалась и больше не лезла в душу. Нино нашёл себя в Алье, Маринетт смирилась с безответностью собственных чувств и пыталась встречаться с Лукой. Кагами вроде бы была рядом, однако Адриан понимал, что она видит не его, — идиота-Кота-Нуара-без-костюма, — а идеальную модель человека. Ледибаг игнорировала все романтические намёки от Кота, а Горилла никогда не был достаточно разговорчивым. Плагг, хотя и был всё время рядом, всё же обладал другим сознанием и едва понимал подопечного, когда тот пытался объяснить природу своей депрессии. — Съешь камамбера, пацан, — советовал квами, обеспокоенно смотря на юношу. — Мне помогает от душевных терзаний. Адриан брал вонючий сыр, который ненавидел всей душой, и ел его так медленно, что крошечный кусочек оставлял гадкий вкус на языке долгие часы. Адриан был совершенно одинок. Поэтому не было ничего удивительно в том, что во время очередного нападения акумы он решил пожертвовать собой и кинулся наперерез атаке одержимой. Адриан не был самоубийцей и не получал никакого удовольствия от собственных смертей. В десятый раз это было так же больно и страшно, как и в первый. Однако Адриан, — Кот, — был уверен, что его жизнь не настолько ценна, чтобы дорожить ей больше, чем того требуют приличия. Ледибаг всегда была ценнее. К тому же, страх смерти держался в нём всего несколько бесконечно долгих моментов. Он оттолкнул Ледибаг назад и принял удар заострённой серебряной руки акумы прямо в грудь. Рёбра прогнулись внутрь, острота и красный запульсировали вместо сердца, в голове Кота стало пусто и тихо. Тоненько звенел противный высокий писк на самой границе сознания — как всегда, когда Адриан умирал. Он вцепился в руку одержимой и оскалился. Катаклизм потёк с его пальцев чёрным мазутом, как живой впился в плоть акумы — и та завизжала ещё выше, чем писк в кошачьих ушах. В его руках акума плавилась от силы разрушения. Катаклизм пенился чёрным, ненасытно пожирал чужую плоть, по сантиметру растворял саму суть одержимого существа, будто смакуя вкус бессмертной души. Одержимая вырывалась, наотмашь била Кота другой рукой, даже пыталась отсечь поражённую Катаклизмом конечность. Естественно, безуспешно. Ледибаг кричала что-то сзади. Голос её был таким же высоким и противным, как и у акумы. Чувствительные кошачьи уши разрывало от боли, как и дырявую грудную клетку. Постепенно звуки вокруг затихли; остался только писк. Сознание Кота уплывало в темноту и спокойствие. Знакомое ничто обволакивало его разум, мягкой подушкой приглушало злой шёпот неуверенности, давило страхи. Ему было хорошо. Ведь ему же должно быть хорошо хоть когда-нибудь? Ледибаг умирала вместе с ним — не физически, но морально. Он этого не знал. — Чудесное Исцеление! Не знал он также и того, что Плагг считал его лучшим из Котов. Таким, которого бессмертный квами запомнит на долгие века.