Изменившиеся обстоятельства

Стук в дверь отвлек Рейлу от мыслей. Нервно кашлянув, вошел Уиллем Дарри. – Ваш гость пришел. Против собственной же воли она напряглась от этого недоверчивого и колеблющегося голоса. Настороженно, она откинулась назад, снова переведя взгляд на огонь, который ее не согревал. Какая разница, будет ли она колеблющейся и недоверчивой? Ее гость был здесь, и она не была готова к этому визиту. За окном завывал ветер. Ее чувства обострились, когда она услышала приближающиеся шаги, она напряглась еще больше. Увидев гостя, она затаила дыхание. "Глаза Стеффа". Она содрогнулась. Так давно она не ощущала настоящего тепла, а эти глаза морозили ее даже больше холода и темноты Драконьего Камня, потому что в глазах ее кузена не было теплоты, которой в глазах Стеффа было вдоволь. Она едва не разрыдалась. Освободится ли она когда-нибудь от волн печали, что одолевали ее каждый раз, когда она думала о семье, которая была у нее когда-то? Когда-то она надеялась, что сыновья станут такими же, как отцы. В этот же вечер эти глаза говорили ей, чтобы она больше не держалась за глупые чувства, хоть она уже давно знала, что опасно это было. Она прерывисто выдохнула и кивнула сиру Уиллему, который оставил ее наедине с мужчиной, которого она не ожидала увидеть. – Лорд Станнис, я бы встала, чтобы поприветствовать вас, но... – она указала на свой выросший живот. Он нахмурился и быстро отвернулся. Когда он снова посмотрел на нее, после того, как внимательно изучил обстановку в ее комнате, все, что он сказал, было: – Верно, ваше величество. Она едва не улыбнулась, но улыбка замерла на полпути. Впервые ей захотелось улыбнуться с того дня, как уехал Визерис, и сын ее кузена избегал смотреть на нее. Неважно, решила она. Ему придется на нее посмотреть. Когда закончит изучать яркие ткани, мягкие подушки, разукрашенную мебель, которой Элия обставила свою гостиную. Драконий Камень был крепостью, а не удобным замком семьи принца. И все же обстановка устраивала этого мужчину, который продолжал ее разглядывать. – Вы хорошо себя чувствуете? То, как напряженно и скованно он спросил, заставило ее подумать, что он не привык спрашивать такое. И подумать, что ему не достает легких манер Стеффа. Было горестно думать о том, что очарование Стеффа было таким, что в начале и Эйрис... Несмотря на все ее попытки, ее лицо исказилось. "Нет. Не сейчас!" Она не могла сейчас об этом думать. Надеясь, что из ее глаз не польются нежеланные слезы, она еще раз вздохнула. – Достаточно хорошо, я полагаю. Ожидание достаточно спокойное, не о чем беспокоиться. Прошу, садитесь, лорд Станнис. Когда он сел, она отметила, что его спина была такой прямой, что ей показалось, она сломается, если он повернется. Снова попытавшись улыбнуться, она продолжила: – Вы меня несколько удивили. Я не ожидала посетителей. На секунду он показался пристыженным. – Я не собирался навязываться, но все же подумал, что следует заехать перед моим возвращением в Королевскую Гавань. Его слова ее обеспокоили. Все здесь ее беспокоило. "Почему он здесь? Все было хорошо... Нет! В последние годы ничего не было хорошо". Вместо того, чтобы спросить это, она ответила: – Я так и думала. Знамена, под которыми вы прибыли в столь поздний час, мне неизвестны. Я не могла понять, почему. Он нахмурился еще больше. Она совсем не знала его, и ее пугало, что столь юный человек мог так хмуриться. И все же, разве не она сама провела многие часы, дни, недели, месяцы, годы, хмурясь или пребывая в отчаянии? – Мне нужно было вас увидеть, и я не был уверен, как меня примут, – сказал он, не извиняясь и не оправдываясь. Хотя она пыталась это скрыть, эта манера ее раздражала. Дело было не в его словах, вернее, не совсем. Стефф никогда не был таким чопорным. Если бы Стеффон был с ними, возможно этот человек был бы другим. Ее раздражение улеглось под новой волной горя при мысли о том, как все могло сложится по-другому. И в ней разгорелась ярость. Стеффа здесь не было. – Будьте уверены, юный лорд, пусть меня нечасто посещают, я всегда рада приветствовать члена совета моего внука. Какими бы правдивыми ни были ее слова, она сомневалась, что члены совета захотят ее видеть. Никто важный не искал ее общества в Королевской Гавани, и уж точно никто не прибыл бы на Драконий Камень. Никто не приезжал на Драконий Камень вовсе, и не потому что она так решила. Она не решала. – Я не просто кто-то. И снова эта гримаса. Попытавшись смягчить ситуацию, она могла сказать, что рада приветствовать любого из сыновей ее кузена, но она не смогла бы солгать. Она не хотела видеть Роберта. Сомневалась, что когда-либо захочет. Чувствуя, как заканчиваются ее силы, она тяжело сглотнула. Она знала, за что Роберт ненавидел Рейгара, и знала, что это значит разочароваться в Рейгаре. Ничто из этого не имело значения, пока рана была так свежа. Единственное, что остановило ее от того, чтобы выплеснуть свою злость, было то, что Элия сказала в письмах. Раз уж Станнис не был Стеффоном, то и Робертом он не был. Она настороженно подумала, что дела совсем уж печальны, раз уж лучше было не делать ничего. И все же, какой у нее был выбор? Решив не погружаться больше в эти печальные мысли, она задала другой вопрос: – Именно этим объясняется, что вы прибыли на корабле контрабандиста? Королевский флот действительно все еще перестраивался, но он прибыл не из Королевской Гавани. Он мог взять корабль Баратеонов. Пусть это было бы куда большим для нее неудобством, она сомневалась, что он думал о ее удобстве. – Корабль как корабль, – он немного покраснел, но слова оставались твердыми. Почему-то она сочла, что это правильно. – Почему вы не плыли под своим знаменем? – Мне была нужна неприметность. Удивленный смех застыл в ее горле также быстро, как родился. Что такого срочного могло помешать ему послать ей предупреждение? Почему он решил приехать вот так, в такой поздний час, так скоро после свадьбы своего брата? Чего он от нее хотел? Что еще она должна дать? Что еще может дать? Она отдала большинство своих детей Неведомому. Отдала Эйриса его безумию. Дала Визериса Аррену. Дала Элии дурной совет. Своего младшего ребенка она отдаст Талли. Ей больше нечего было дать, никому больше, и в том числе Станнису Баратеону, даже если он захочет. Пытаясь не сорваться в истерику, она велела себе сохранять тон ровным, но ее нервозность стала заметна. – Конечно, но утолите любопытство старухи – почему? Он скорчил гримасу. – У меня есть знакомый контрабандист, и его корабль был свободен. Снова удивившись, она распахнула глаза. – И он просто пустил вас на борт? – Я сделал его рыцарем. И снова она подумала, что он не похож на Стеффа. И не был похож на Кассану. Она думала, Элия просто не захотела его описывать, когда в письме назвала его неподдающимся описанию. Теперь она понимала, что это идеально подходящее слово. Он не был похож ни на кого, кого она знала, кроме Вариса, и то только потому, что евнух старался казаться таинственным. Несмотря на годы практики, она не смогла скрыть удивления в голосе: – Вы сделали рыцарем контрабандиста? Он снова нахмурился. – Сначала я отрубил ему пальцы. Она моргнула. Никто никогда не говорил ей такого. "Нет. Неверно". Эйрис был прям, но этот человек напротив нее... Казалось, капли драконьей крови в его крови не хватило, чтобы поразить его. – За что? – За контрабанду, – ответил он. И снова она удивилась тому, каким необычным оказался сын Стеффона. – Я бы хотела повидать этого вашего рыцаря-контрабандиста. Он кажется интересным человеком, – призналась она. Увидев его изумленное лицо, она отругала себя, не понимая, почему откладывает важное. – Впрочем, давайте обсудим это позже. Вы сказали, вам было нужно меня увидеть. Он резко кивнул. – Да, я так и сказал. Все это было слишком странно, но она не солгала, когда сказала, как медленно здесь тянулось время. Без Визериса только письма Элии и несколько компаньонок могли занять ее мысли, и этого было слишком мало. Кроме того, ей было любопытно: что бы ни привело его, это было нечто необычное. Как будто услышав ее мысли, он достал из кармана плаща стопку писем. "Письма?" – У меня есть вопросы. Посмотрев ему в глаза, она спросила: – И что я могу об этом знать? Он подтолкнул к ней стопку. При виде знакомого почерка ее сердце едва не остановилось. Каким-то образом она сумела выдавить: – Это не мои письма, и они не предназначены для моих глаз. Она больше ничего не могла сказать, ее горло сдавило. Почему он принес их ей? Он подтолкнул их еще ближе. Она не взяла их. Не хотела к ним прикасаться, не то что читать или вспоминать... Рейла закрыла глаза и глубоко вздохнула. Открыв глаза, она смогла только сказать: – Тот, кто их написал, давно мертв. – Вы знали их обоих, – настаивал он. Ее глаза увлажнились. Она заставила себя сморгнуть слезы. – Я знала их обоих. Какое это теперь имеет значение? Его челюсть напряглась. – У меня есть вопросы, на которые немногие знают ответы. И она должна радоваться, что она одна из немногих? Знать их обоих еще не значило уметь объяснить. Станет ли он вообще слушать то, что она могла сказать? – Вы читали их, милорд? – Читал, – он выглядел пристыженным, словно ребенок пойманный за тем, чего не должен был делать. Несвойственная ей жестокая мысль о том, что ему и должно быть стыдно, пришла к ней. "Он не должен был читать эти письма, и не должен был их сюда привозить". В ее груди поднялась боль, когда она попыталась вдохнуть. Она немного могла изменить, будь это судьба человека, написавшего эти письма, или судьба того, кто привез их ей. Она говорила правду, когда сказала, что не знает о содержании писем. Она не хотела знать. Что можно о них сказать, если она сама не понимала? Она не знала, что могла или хотела признать, но сомневалась, что он оставит ее в покое. – И что вы думаете об этих письмах? – Они внушают тревогу. Рейла резко кивнула. Эти письма были написаны в лучшие времена. Она знала тех, кто писал эти письма, в их лучшие времена, а он нет. Конечно, ему это внушает тревогу. Когда он больше ничего не сказал, она нахмурилась. С некоторым любопытством, она переспросила: – И как вы находите человека, который написал эти письма? Снова повисла тишина. Элия говорила, что этот человек не стесняется слов. Почему же теперь он молчит? Если бы он не принес ей эти письма, воспоминания, которые они навеяли, она сочла бы его приятным. Но он их привез, и потому она его таким не сочла. Так как он продолжил молчать, она добавила: – Что вы думаете о словах этого автора? Он скривился. Сколько раз она видела это выражение лица? Наверное, будет видеть слишком часто, чтобы продолжать считать. Наконец он признался: – Они внушают тревогу. То, как он продолжал молчать, напомнило ей Визериса. Она тут же отбросила эту мысль. Станнис Баратеон не был одним из ее сыновей. Ее дыхание замерло снова: один сын, не сыновья. Теперь у нее был только один, и его не было с ней. Она снова провела рукой по животу. Даже если этот ребенок будет сыном, она уже пообещала его другим. Заставив себя снова посмотреть на сына ее кузена, она задумалась, почему он так осторожен, если его это так заботит. Она не выдержала: – Просто тревогу? Ее терпение лопнуло, когда в ответ она снова получила молчание. – Это вы привезли сюда письма. Давайте же, скажите мне, что вы думаете о том, кто их написал. Хотя ей редко сообщали чужое мнение, она знала, что думало большинство. Ей было интересно, что скажет этот человек. Он поджал губы. – Я знаю, кем стал этот человек. Я не знал того, кто писал эти письма. Поэтому я приехал. Даже если бы она хотела, она не могла бы ему в этом помочь, и она не желала. И все же, она кивнула, понимая его точку зрения. – Каким вы считали человека, которого знали? Его губы снова поджались. – Злым, подозрительным, ненавидящим все. Она не заплакала, не нахмурилась, даже не моргнула. Она знала, что Эйрис был таким, и даже больше. Смены настроения Эйриса могли смутить юного лорда, ведь она сама многие дни и ночи бывала в смятении от их глубины. Сидя теперь здесь, она чувствовала только сожаление и скорбь. – И человек в этих письмах оказался таким же? – Нет, – на этот раз в его тоне было явное колебание. Выражение лица юного лорда заставило ее взорваться: – Ну же, скажите это: "безумец". Эйрис был безумен, и это был не тот человек, что написал эти письма. Вы сами так думаете, и это правда. Просто скажите это и покончим с этим. Эйрис в его последние годы, Безумный Король, Струпный Король, это было не все, чем он был, но это было то, каким его знали. В этом-то и была вся беда, разве нет? Он был явно шокирован тем, что она признала правду. – Ваше величество? Она едва не усмехнулась: – Вы считаете меня настолько глупой, что я не поняла, кем был мой брат? По его лицу пробежало неверие: – Он был вашим мужем. Как он смеет? Да кто он такой, чтобы сердиться за то, что она не дала подобающий ответ? За этим он привез сюда эти письма? Возможно, он ждал от нее верности, потому что, в конце концов, она всегда была верной. Она все еще любила Эйриса. Это не значило, что она не замечала его безумия или не понимала, что значит его ненавидеть. Она рассмеялась. – Да, был, но до этого он был моим братом. Брат. Муж. Для нее не было разницы. В ее разуме одно означало другое, слилось в единое, как бы она не старалась этого избежать Они были близки будучи детьми, и она любила его, как подобает. Но этого не осталось после требования их отца, и теплота между ними медленно исчезала, пока не исчезла вовсе. Словно случайно ее рука снова прикоснулась к животу. Рейгар был надеждой, рожденной из пепла Летнего Замка. Эйрис был счастлив тогда получить сына, наследие, из которого можно все перестроить. Когда Рейгар погиб, она не знала, что больше чувствовал Эйрис – торжество или злобу. Даже теперь она не решила. Визерис был единственным ее светлым пятном среди множества прегрешений, и даже его рождение вызвало обвинения Эйриса, потому что он родился слишком поздно, потому что он не был дочерью, которую можно было выдать за их старшего сына. И теперь он остался один. Ребенок должен был делать человека счастливым, а она не могла чувствовать счастье, не могла и ненавидела себя за это. Она помнила, как Эйрис взял ее силой в последний раз, и все разы до этого. Она слишком хорошо помнила бешеный взгляд его диких глаз, ощущение его когтей, впившихся в нее. Не было счастья в мыслях о том, как было создано это дитя, и как были созданы другие, покинувшие ее. Теперь она могла только вздыхать. Дейрон говорил, что слишком много Таргариенов также опасно, как слишком мало. Теперь об этом не придется беспокоиться. Когда родится ее ребенок, она в седьмой раз станет матерью, и только двое из них увидят, как растут их дети. Никто из ее внуков не будет чистокровным Таргариеном. Из ее потомства только Эйгон и Визерис будут носить ее имя, когда за ней придет Неведомый. Она жила как жила, и вот теперь она здесь, в мрачном замке, посреди вещей, которыми Элия пыталась превратить это место в свой дом, без единственного ребенка, которого могла назвать своим, с воспоминаниями о семье, давно потерянной. И поэтому она без стеснения признавалась: – Я знаю, кем он был, лучше всех, и лучше Стеффона. Его лицо стало печальным. – Отец любил его и был ему предан. Неужели этот юный Баратеон хотел послушать истории о давно умершем отце? Она не могла сказать о нем больше, чем об Эйрисе, но она помнила. – Да, Стефф любил его и был очень предан. Я любила вашего отца за это. Эйрис любил его за это. Возможно, вы видели это в письмах, которые принесли. Я могла бы петь вам оды об Эйрисе, каким вы его не знали, но мой долг велит сказать вам, что Стеффон волновался о нем. Конечно, мне не нужно говорить вам, что ваш отец погиб до того, как научился страшиться своего кузена. Предсказуемо разозленный, он резко выпрямился, покраснев: – Вы не скорбите о короле. Вы были его королевой. Даже теперь она слышала крики Эйриса о том, как "Стеффон и его жена подвели его". Хотя она не станет ему говорить, она задумалась, как бы он отреагировал, если бы узнал, что их смерти едва озаботили Эйриса. Прикоснувшись к животу и вздохнув, она сказала: – Сколько скорби вы хотите от меня, юный лорд? Я скорбела о моих детях больше, чем хотела бы. Я скорбела о Стеффоне и Кассане. И, чтобы вы не думали, я скорбела об Эйрисе. Каждый день, просыпаясь, я скорблю по мальчику, рядом с которым я выросла, по мужчине, за которого вышла замуж, по королю, чьей королевой я была, по мужчине, которым он не стал. Вы можете не верить мне, ненавидеть меня за то, что я не скорблю так, как вам полагается правильным, но знайте, что я многими годами оплакивала мужчину, которого знала и любила. Я скорблю об Эйрисе. Пусть я такая, как вам кажется, и может быть, потому, что я такая, как вам кажется, я уже многие годы провела в скорби. Я просто устала от этого. Прежде чем он успел ее перебить, выпрямившись, она указала на эти письма. – Старуху вроде меня радует мысль, что вы хотите узнать Эйриса так, как знал его ваш отец. И хотя это хорошо говорит о вас, юный лорд, мне горько говорить вам, что это бессмысленно. Как бы вы или я ни хотели, чтобы человек из этих писем существовал в его последние минуты, этого не было. Она покачала головой, чувствуя боль в сердце. Вслух она продолжила: – Я бы хотела, чтобы все знали человека из этих писем, любили его так, как любил его ваш отец и любила я, но этого не будет. То, что когда-то было обещанием, теперь существует только в памяти женщины, которая видела, как обещания рассыпались в прах. Если вы хотите выслушать меня, то послушайте, когда я говорю, что не стоит держаться за это. На секунду она не поняла, кому говорила это: Баратеону, своему будущему ребенку или себе. Возможно, всем, но юный лорд должен был услышать это первым. Заставив себя посмотреть в глаза своего кузена, она снова показала на письма. – Еще до того, как он оставил царство смертных, в Эйрисе не осталось ничего от человека, которого вы хотите узнать. Как проклята она была, обреченная увидеть, как человек, которого она знала в лучшие времена, рассыпался на глазах? Возможно, потому, что она позволила ему это. Когда он попытался запротестовать, она подняла руку. – Я была сестрой, женой, королевой, а теперь я вдова Эйриса Таргариена. Я ненавидела его и любила и все, что между. Вы пришли ко мне, к той, что знала лучшее и худшее о нем, и мне не стыдно говорить вам – оставьте. Возможно, вы сочтете меня бесчувственной, юный кузен, но клянусь вам: если хвататься за прошлое, оно вас уничтожит. Я не хочу этого ни себе, ни кому-то другому. Несмотря на то, что она велела себе не сдаваться, как всегда при мысли об Эйрисе, она разрыдалась. Рейгар ушел. Ее Эйрис ушел. Почти все, кого она любила, ушли, почти, но не все. Еще до смерти Эйриса она велела себе сосредоточиться на том, что осталось. Возможно, однажды ей это удастся. – И что же теперь? Что вы мне велите, не обращать внимания на то, что я прочитал? Она ожидала, что он разозлится. Но он выглядел потерянным. Она не знала, что бы она предпочла. Но эти глаза... Мальчик Стеффа пришел к ней в надежде услышать от нее мудрые советы, но это было все, что она могла сказать. Она снова глубоко вздохнула. Было жестоко говорить ему забыть об Эйрисе и забыть о Стеффоне, но это следовало сделать. И пусть его вопросы были вескими, они наполняли ее болью и отчаянием, с которыми она боролась день за днем. Она едва могла это выносить. Если ей надо двигаться дальше, то она не может проводить дни, думая о том, что могло быть. Это не принесет никому пользы, ей не принесет пользы. – Я надеюсь, что вы оставите это. Юный лорд, я не хочу, чтобы вы становились похожими на королевских гвардейцев, все еще верных моим покойным мужу и сыну. Это его удивило. – Что вы имеете в виду? Я не похож на королевских гвардейцев. Она знала, что не должна была этого делать, но все же продолжила. – Несколько минут назад вам не понравилось мое "нежелание скорбеть". Он сердито посмотрел на нее. – Какое значение имеет, что мне не нравится? – На самом деле, юный кузен, – она проигнорировала то, как он вздрогнул, – не ваше недовольство волнует меня. – А что тогда? – усмехнулся он. – Ваша радость? Что вы имеете в виду? Единственное, что она позволила себе – печально улыбнуться, сдаваясь отчаянию в ее сердце. – Чему я радуюсь – мало кого интересует, но меня не радует ваше желание скорбеть, и лучше я буду скорбеть больше, чем буду знать, что королевская гвардия требует от Элии большей скорби. Явно раздраженный, он потребовал: – Скажите мне прямо, что вы имеете в виду, и какое это имеет значение? Удивившись, зачем она вообще старается, она знала, что ответит, потому что это было легче, чем говорить об Эйрисе. – Я не такая, как Элия, ни в внешности, ни в характере. Хотя для меня не странно скорбеть о моем муже, мне будет жаль, если она продолжит скорбеть о моем сыне. Вы же так же цепляетесь за Эйриса, как королевские гвардейцы держатся за память о моих муже и сыне. Теперь его глаза горели огнем. "Там ярость, действительно". – Почему вам будет жаль, что кто-то скорбит? Потому что сами не хотите скорбеть? Теперь его губы были плотно сжаты, а лицо раскраснелось, словно он старался не сказать что-то еще. Там, где раньше в ней была печаль, теперь раскалился гнев. – Вы пытаете так каждого, пережившего потерю? Вы впервые встретили меня сегодня, юный лорд. По какому праву вы судите меня строже, чем других, раз вас не беспокоит их нежелание скорбеть? Чем я заслужила ваше презрение, а не сочувствие? Разве я не сказала вам, как глубоко я скорблю? По какому праву вы смеете меня осуждать? Он лишился дара речи. Понимая, что не стоит этого делать, она все же рассмеялась. – Почему вас вообще интересует моя скорбь, когда Эйрис хотел смерти вашего брата, сына его кузена? Вы думаете, если бы представилась возможность, он не тронул бы Роберта? Если вам хочется что-то обсудить, почему бы не обсудить это? О, она знала, что не стоило его провоцировать, но боги, Стефф никогда не был таким противным и упрямым. Разве юные не должны исправлять ошибки прошлого вместо того, чтобы снова пытаться их повторить? Она едва не вздохнула от облегчения, когда он прищурился. – Я знаю, что он сделал и кем он был. Я приехал не для того, чтобы это обсуждать. Она снова вздохнула. "Успокойся", - велела она себе. Последнее, что нужно ребенку – еще беспокойства. Она напомнила себе, что ее всегда осуждали за никчемность. Какая разница, если это случится еще раз? – Тогда зачем вы здесь? Разве извинений Элии за ваши страдания было недостаточно? Или вы хотите моих извинений, раз я единственная Таргариен, от которой вы можете их получить? В этом все дело? Холод в его глазах был морознее воздуха Драконьего Камня. Она едва не вздрогнула при виде него, но твердо решила не дрожать, даже если он станет плеваться огнем, словно дракон. – Мне не нужны ваши извинения, а то, что мне нужно, вы не можете или не хотите мне дать. Хотя ее должно было обеспокоить, что он так думает, но не беспокоило. Все же она велела себе подавить раздражение, в основном из-за того, как ужасно знакомы были его глаза. О, как это было трудно. – Возможно да, но чего вы хотите от меня? Чтобы я пожертвовала живыми ради мертвых? Я не могу этого делать и не хочу. – Почему вы стараетесь игнорировать лучшие времена? Его вопросы так утомили ее. – Я не игнорирую их. Юный лорд, я просто не могу жить, держась за них. Я хотела бы помочь вам, юный кузен, но какая польза вспоминать то, что так запачкано прошедшим? Разве вы не понимаете? – Вы хотите забыть? Каждый раз, когда она уже почти забывала, оказывалось, что забыть она не могла. Она не могла забыть, даже когда хотела, но как заставить его понять? – Да. Да, и вы тоже должны этого хотеть. Каким-то образом она смогла вытолкнуть эти слова, несмотря на то, что сама сотрясалась. Она не знала, что больше разрывало ее: то, что часть ее хотела этого или то, что другая ее часть этого не желала. Почему она хочет такого кому-то еще? На секунду его лицо скривилось, но потом стало еще тверже, чем ей казалось возможным. – Значит, вы тоже не можете мне помочь. Она была кем была: плохой женой, плохой матерью, неспособной спасти своего сына. Она ненавидела себя за это, и боги прокляли ее за это, но если бы это дало ей покой, она с радостью забыла бы все это. Она не знала, как она это сделала, но смогла сложить губы в улыбку: – Вы совершенно правы, юный лорд. Его лицо стало скорбным. – И что мне теперь делать? "Продолжай жить". Если он научится жить дальше, возможно, и она сможет надеяться на это. Если она чего и хотела, пусть не сегодня, то завтра, то это продолжить жить, справившись со своими потерями, собравшись с силами, как должна была сделать давно. – Во-первых, научитесь отпускать прошлое, или хотя бы покажите мне, что хотите это сделать. А потом, лорд Станнис, вы сможете рассказать мне, как чувствовал себя мой сын, когда лорд Ройс увез его из Королевской Гавани. Он нахмурился при смене темы. "Пусть хмурится". Она будет плакать по Эйрису и Рейгару, как плакала из-за них. Но сейчас ей надо знать это. Ей надо знать, как поживает Визерис. Так же больно ли ему вдали от нее, как ей вдали от него? Ей нужно знать, как справляется Элия со всем, счастливы ли снова дети. В безопасности ли они? Скучают ли по ней? Она затаила дыхание. Семья, которая у нее осталась, семья, которую ей позволили сохранить, - вот что было важно. Они должны были значить для нее много еще до того, как она поняла, что не должен столько значить Эйрис, и она надеялась, что сын Стеффа даст ей ответы, пусть она и подготовилась к тому, что снова получит от него отповедь. Как она и думала, он тяжело посмотрел на нее. – Ваш сын? Чтобы не сказать еще чего-то, о чем пожалеет, она пояснила: – Да, мой сын, Визерис. Я должна знать, как он себя чувствовал, был если не счастлив, то доволен, когда покидал Королевскую Гавань с лордом Ройсом. Хотя она не могла позволить себе быть слабой, она едва не потеряла сознание от облегчения, когда он разжал челюсти только для того, чтоб спросить: – Откуда вы знаете, что это не был лорд Аррен? Она еще раз вздохнула, пытаясь успокоиться. – Элия написала, что лорду Ройсу доверили эту обязанность. Это неправда? В его голосе все еще был заметен гнев, когда он ответил: – Вас осведомили верно. Что-то в его голосе заставило ее спросить: – Вы кажетесь удивленным. На секунду она подумала, что ей не стоило и думать об этом, но тут он сказал: – Я подумал, – он оборвал себя, снова выглядя разозленным. На этот раз, подумала она, его злость была обращена не на нее, по крайней мере, она так надеялась. – Продолжайте, – сказала она, зная, что делает это больше для себя, чем для него. – Она вам все сообщает, – теперь она была раздражена, по причинам, о которых не хотела думать, задумавшись вместо этого, был это вопрос или утверждение. Что бы это ни было, она согласилась. – В этом Элия очень послушна долгу. Она едва не содрогнулась. Боги, зачем она это сказала? Она должна была лучше знать, что не стоило этого говорить. Как и предполагалось, он выпрямился: – Почему только "в этом"? Почему вы не ждете, что она во всем будет верна долгу? Она не отреагировала на явную злость. Вспоминая давно прошедшее, она едва ее услышала. – Я хотела бы вскоре увидеть свою невестку и внучку. Есть особое утешение в общении с маленькими детьми, когда они ищут радости от твоей компании, и мне хотелось бы испытать это снова прежде, чем Мать примет меня в свои объятья. Я была принцессой всю мою жизнь и королевой большую ее часть. Я понимаю, как нужно было сделать то, что она предлагала. Я дала ей свое благословение исполнять свой долг, как она сочтет нужным. – Но вы не хотели... Глубоко вздохнув, она ответила: – Мои желания не имеют значения. Что должна была ей Элия? Когда она приняла дочь Нимерии в невестки, она обещала, что к Элии будут относиться хорошо, что будет любить ее как родную дочь. Это она предупредила Элию никак не реагировать, когда Эйрис издевался над Рейнис. Это она уговорила девушку простить Рейгара. И так как все, что она сделала, только обратило все к худшему, было удивительно, что Элия вообще хочет иметь с ней дело. Даже это может скоро измениться. – И вы позволите все так и оставаться. Он казался встревоженным. Будь все по-другому, ее это развеселило бы, то, как мало значат для нее его чувства. Но опять же, возможно, это бы ее обеспокоило. Что бы она ни чувствовала, ее не удивляло, что письма Элии просто сочились нуждой угодить лордам-повстанцам. В ту минуту, когда тот мальчишка Старк прибыл в Королевскую Гавань, она боялась, сколького потребуют чужие требовательные руки. Теперь, чтобы будущее ее семьи было обеспечено, да помогут ей боги сохранить то, что едва не разрушили Эйрис и Рейгар. – Когда я рожу ребенка, возможно, я вернусь в Королевскую Гавань, и возможно, Элия попросит меня стать регентом вместо нее. Я откажусь. – Вы откажетесь? – что такого удивительного, что это стоило переспрашивать? Она снова положила руку на живот. – Я буду растить этого ребенка и помогать советами Элии, а потом Эйгону. Кроме того, я буду жить простой жизнью для себя. Мое вмешательство только испортит все, и так слишком много имеющих свое мнение будут в этом замешаны. Она говорила правду. Королевская Гавань была беспорядочна даже в лучшие времена, а они жили не в лучшие. И что хорошего она сделала, чтобы позволить себе вмешиваться? Он приподнял брови: – Почему если только она попросит? Разве не ваш долг принимать большее участие? Несмотря ни на что она грустно улыбнулась: – Возможно, в отличие от вас, я не находила писем, но я их получала. Он нахмурился. – О чем? – Мне пишет лорд-командующий. Возможно, ненарочно, но он наклонился вперед. Но твердость его лица была явно нарочной. И хотя он сочился подозрением, она видела, как в нем побеждает любопытство. – О чем же? Она не знала, нужно ли это скрывать, но ей было нужно мнение другого человека. Все остальные сказали бы ей то, что она хотела бы услышать. Он же уже сказал многое, чего она слышать не хотела. – Он написал мне о кое-каких своих тревогах. Он был раздражен ответом и стал подозрителен. – Каких тревогах? С чего начать? – Например, он высказывает тревогу по поводу того, что Элия обязательно каждый день навещает детскую. Его раздражение стало еще заметнее. – Там больше не живут ее дети, что, ей теперь нельзя туда ходить? Его лицо так быстро исказилось в гневе, что она едва остановила себя, прежде чем отстраниться. Испытывая сомнение, она облизала губы, чтобы дать себе время обдумать правильный ответ. – Я полагаю, его волнует, что там находится другой ребенок, не ее. Теперь он выглядел так, словно почувствовал отвратительный запах. Возможно, она сделала ошибку, сказав это. Она вздохнула про себя: теперь она ничего не могла сделать, а разговор становился тяжелее. – О чем тут можно беспокоиться? Она ходила туда с тех пор... – он остановился, нахмурившись еще сильнее, и он не стал скрывать гнев в своем голосе. – С тех пор, как родился ребенок. Спокойное, не чувствуя себя при этом спокойное, она продолжила: – Я не знала, что вы знаете о ее передвижениях. Его взгляд снова стал злым: – Мне не нужно знать о ее передвижениях. Я знаю, что оставить... – он скривился, – мальчика было ее идеей. Сама не желая думать, почему она хочет это знать, она спросила: – Разве ее невозмутимость не обеспокоила бы вас на месте лорда-командующего? Вместо того, чтобы ответить ей, он заспорил: – Разве не вы говорили только что, что не хотите, чтобы я был похож на лорда-командующего? Как бы то ни было, я не понимаю, с чего его должно волновать, куда ходит женщина в ее собственном доме. И так же не должно волновать меня. Если бы не его желание понять Эйриса, она бы предупредила лорда-командующего, что он видит опасность не в том человеке. – Полагаю, он счел ее примирение слишком легким. Думаю, он боится того, к чему может привести недостаток проявляемых ею чувств. На этот раз к гневу присоединилось недоумение: – Боится? Чего тут бояться? Или же это обычно для воинственных дураков, раздражаться, если кто-то соглашается слишком легко, как раздражаться, будто с ними вовсе не соглашаются? Сдавшись любопытству, она переспросила: – Воинствующих дураков? Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду. Он распрямился. – Как еще мне их назвать? Мальчишка там уже много недель. Она, очевидно, с этим смирилась. Чего еще им не хватает? Не он ли сам несколько минут назад был в отвращении от ее недостаточной скорби? Если бы это того стоило, она бы ему напомнила. Вместо этого она наблюдала, как его гнев сменяется отвращением. Она подозревала, что это не лорд-командующий вызвал злобное рычание в его голосе. И она радовалась, что это было не из-за нее. Все же, как бы она ни пыталась контролировать себя, из ее горла вырвался легкий смешок. Снова он сердито уставился на нее: – Что смешного? Она не знала, что на нее нашло, но все же сказала: – И вы все еще не замечаете, как похожи на лорда-командующего? Его лицо снова перекосилось от недовольства. – Я не похож на них. – Значит, есть на что надеяться, – сказала она. Это было правдой. Ей было уже достаточно мужчин, которые были столь верны идеалам, что теряли способность видеть важное. Рейгар. Боги, ее прекрасный сын. Она позволила ему попасться в эту ловушку. Иногда она думала, что ему повезло, и он получил удар в грудь боевым молотом от врага, а не наказание от отца, которого любил. При мысли о потерянном сыне ее сердце болело еще больше, чем при мыслях об Эйрисе. Но прежде чем она снова утонула в отчаянии, за что ненавидела себя, она велела себе думать о растущем раздражении в юноше перед ней. – Что вы имеете в виду? На еще один недоверчивый взгляд она ответила: – Лорд-командующий не только не понимает других, он так же не понимает, что следует привыкать к новому. Заметив, что он пытается перебить ее, она продолжила: – Элия не стала бы давать обещания, если бы не собиралась их выполнить. Для этого Элии пришлось смириться с обстоятельствами. Он не знает, как на это реагировать. Он прищурился: – На что именно? Она была рада, что хотя она слышала в его тоне гнев, более заметной была растерянность. И все же она знала, что он не просит, а велит ей отвечать. Несмотря на свои попытки, ее губы дрогнули: – Ее недостаточную скорбь. Он покраснел. Как интересно было его раздражать. – Что с ней? Она не рассмеялась только из-за выражения лица ее гостя. – Его это беспокоит. Она не стала говорить "как это беспокоит вас". Когда-то взгляда в эти синие глаза было достаточно, чтобы забыть любые сомнения, но теперь эти глаза принадлежали брату убийцы ее сына, человеку, злившемуся на нее за то, что она отказывалась помогать ему так, как ему казалось нужным. И все же, он был человеком из Малого Совета и сыном Стеффа, и она решила ему ответить: – Вы знаете, что мы с матерью Элии были подругами? При виде гримасы на его лице она продолжила: – Нимерия знала, как править в собственном праве, а я же... Чему я учила Элию кроме того, чтобы не злить ее свекра и послушно подчиняться мужу? Пусть даже ее сын – мой внук, я не жду, что она станет слушать меня, ведь я больше не ее свекровь. Я не понимаю, почему лорд-командующий считает, что я могла бы оказать на нее влияние, даже если бы хотела. Ее уважали, как королеву, и она старалась исполнять свои обязанности, но когда Эйрис разочаровался в ней как жене, она ответила тем, что позволила Эйрису делать, что хочет, не обращая внимания на боль, что он ей причинял. Когда у нее была возможность объяснить Рейгару, как ранит супружеская неверность, рассказать, что попытка воплотить пророчество приведет только к еще большей боли, она этого не сделала. У нее были шансы все исправить для нее и ее семьи, но она теряла их снова и снова. К тому времени, как она решила бороться, было уже слишком поздно, и Эйрис прислал ее сюда. Он молчал и не шевелился, казалось, вечность. Наконец, Станнис прищурилася: – Какое это имеет отношение? Она вздохнула. – При дворе с трудом терпели дорнийское влияние во времена Дейрона. Элия знает это, как знают ее братья. Учитывая возможные варианты, теперь я понимаю, что это не те приобретения, на которые когда-то рассчитывал Эйрис. Его глаза изумленно расширились, но она не собиралась устраивать ему урок истории. – Какие есть возможные варианты? Его вопрос и удивил ее, и в то же время нет. Он действительно не знал или это его просто не интересовало? Скорее всего. – Вообразите, как может привлечь нежелательное внимание молодая вдова. И следует помнить о детях, оставшихся без полной родительской опеки. На секунду ей показалось, что она увидела на лице юного лорда понимание. Но в следующую оно сменилось раздражением: – Вы имеете в виду, он боится, что некто может повлиять на нее в ее состоянии, и через нее на ее детей? Она сердито фыркнула. Даже если он и думал о детях, Герольда Хайтауэра не волновало состояние женщины, кем бы она ни была. Не о состоянии волновался лорд-командующий. – Следить за настроением Элии и ее детей не входит в обязанности Королевской Гвардии. Королевские гвардейцы волнуются, верно, но боюсь, они волнуются не о том. Он смотрел на нее с подозрением: – В каком смысле? На этот раз она не стала пытаться пригладить слова: – Верность мертвым может превзойти их долг перед живыми. Он снова сердито посмотрел на нее, но на этот раз сказал кое-что неожиданное: – Поведение сира Джейме говорит об обратном. Она готовилась к очередной отповеди, в конце концов, такое у него было лицо, но это? Хотя ее любопытство достигло предела, она решила подумать об этом потом. – Сир Джейме – юноша из другого поколения, и обычное поведение королевских гвардейцев не взяло над ним верх. И конечно же, его сестра теперь член семьи. Вполне понятно, что его отношение к Элии и детям не такое, как у сира Герольда. Глаза Стеффа сузились. – И что с того? Она вполне могла перейти прямо к цели. – Неважно, каким был брак, быть вдовой – незавидная судьба. О великом одиночестве не поют песен, в особенности об одиночестве, что вдова пережила, будучи женой, а Элия... – она резко замолчала. Она не желала обсуждать конец брака ее сына, не больше, чем собственный брак, и в своей глупости признала слишком многое. Когда она продолжила, ее слова звучали жалко даже для ее ушей. – Ее официальный период траура приближается к концу, и если страхи лорда-командующего оправдаются, стервятники начнут слетаться все ближе. Даже если бы у сира Джейме не было такого амбициозного отца и красивого неженатого дяди, Герольд Хайтауэр – не Джейме Ланнистер. А прекрасный дядя Джейме Ланнистера одним из первых так вовремя поселился при дворе. Другие тоже поспешат заполнить пустоту, оставленную Рейгаром, и кто в Семи Королевствах не знает, что это место он оставил сам и по своей воле? Печаль королевских гвардейцев могла настроить против них Элию и многих, кто мог бы быть полезным. – Вам это не нравится. Понимая, что он не хочет продолжать разговор в том же направлении, в этот раз она с радостью сыграла роль дуры: – Как может мне нравится мысль о хищниках, разрывающих мою семью? Стеффон никогда не выглядел так, как его сын. – Я не об этом говорил. Чтобы подавить раздражение, она прикусила губу. – О чем же вы говорите? – Ваше величество, вы столько говорите о продолжении жизни, но вам не нравится подобное в отношении принцессы-регента? Конечно же, принцесса-регент, не вдовствующая принцесса или "ваша невестка". Но не разница титулов рассердила ее. Скорее, его дерзкая попытка ее рассердить. – Я не настроена против ее возможного счастья, и никогда не смейте предполагать подобное. Я говорю о волнениях сира Герольда, потому что вы придворный и должны знать о таких вещах. На этот раз это она отчитывала его, и когда Станнис заговорил, он сделал это сквозь зубы: – Объясните, что вы имеете в виду. Она едва не прочитала ему нотацию о том, как уважительно следует обращаться, но все же знала, что так только затянет разговор, а было уже поздно. Не обращая внимания на его тяжелый взгляд, она ответила: – Быть у власти очень одиноко. Боюсь, он волнуется не о том. Его взгляд был обвиняющим, пусть даже слова не сорвались с его языка. Боги, ей становилось все труднее придерживать язык. Бывали моменты, когда даже Эйрис... "Нет! Перестань! Он мертв. Говори это себе снова и снова, пока не смиришься". Она вздохнула. – Вы явно не желаете держать язык на привязи. Я знаю, как именно был создан совет, и ни одной из причин его создания не было доверие. Я боюсь, что это может значить для нее и ее детей. При виде его взгляда она подумала, что сделала ошибку, сказав это, но, в конце концов, его не выбирали, чтобы Элия ему доверяла. – Вы имеете в виду, ее решения могут быть скомпрометированы? Рейла покачала головой: – Не те, что были приняты на совете. Мой сын был неверен, а неверность оставляет раны, которыми могут воспользоваться другие, и я не думаю, что мои советы могут в этом помочь. На самом деле, я не жду, что помогут, только не в этом случае. Она даже не знала, стоит ли ей вмешиваться. Если Элия и испытывала к ней хоть какую-то любовь, ее не следовало принимать как должное. Учитывая, каким плохим оказался ее совет Элии, теперь ей не следовало больше вмешиваться, помогая себе или лорду-командующему. То, что было у нее теперь, было роскошью, и ради собственного же блага следовало так все и оставить. Он снова с подозрением посмотрел на нее. – И чего вы хотите от меня? Она вряд ли станет делиться со мной сокровенным. Как бы она ни относилась к вам или вашему сыну, я всего лишь брат человека, который сделал ее вдовой. И я надеюсь, что вы не собираетесь превращать меня в няньку. Я плохо этому обучен и не имею ни малейшего желания этим заниматься. Зачем вы вообще мне это говорите? Действительно, зачем? Разве это не было очевидно? Визерис еще был ребенком. Мейстер Эймон почти и не существовал, и против собственной же воли она винила его за то, что он поддерживал кое в чем Рейгара. У братьев Элии были свои заботы. Обратиться к Роберту? Нет, она сама бы попыталась убить его, своими же ослабевшими руками. Помоги ей боги, больше никого не осталось. Думая о том, чего не может быть, она едва могла вздохнуть – Я... Вы думаете, мне легко выставить вот так себя напоказ? Вы думаете, мне нравится быть неуверенной? Разве вы не видите, как мало у меня осталось для жизни, и скольких любимых я потеряла? В этом было больно признаваться, и ей хотелось рыдать, но он выглядел только раздраженным. – Чего вы хотите от меня? Она отвернулась. – Разве я не сказала, что дело не в желании, а в нужде. Мне нужно увериться, что оставшаяся у меня семья будет в безопасности от тех, кто желает им зла, и от тех, чьи попытки сохранить их в безопасности причинят им еще больший вред. Мне не нужна королевская гвардия Рейгара, мне не нужен Стефф Эйриса. Мне нужен кто-то, кто не станет обманывать себя, что слепая верность есть самое главное. Закончив, она посмотрела на молодого человека перед ней. С той же пользой она могла разглядывать скалу. – Ваше величество, как я уже говорил принцессе-регенту, я скажу и вам – я буду исполнять мой долг перед королем. Ей было очевидно, что иного она от него не добьется. Опять же, она знала, что не следовало надеяться, потому что для нее надежды всегда были бесполезны. Очевидно, он принял ее молчание за окончание их встречи. Какой бы уставшей она ни была, облегчения она не испытывала, тем более, что еще оставалось одно важное дело. – Лорд Станнис. Почти у двери, он резко развернулся к ней. – Да? – Разве вы не забыли кое-что? Несколько секунд он был растерян, потом посмотрел на письма, к которым она так и не прикоснулась. По его лицу можно было подумать, что он видит письма в первый раз. Посмотрев на нее снова, он сжал губы. – Нет, я не забыл. – Вы уверены? – боясь его ответа, она затаила дыхание. – Они для меня бесполезны, ведь так? С огорчением, она ответила: – Скорее всего, нет. Он покачал головой. – Делайте с ними, что хотите. Почему этот ответ не принес ей облегчения? Она заставила себя встать и взять их в руки, чтобы бросить в почти потухший огонь. При виде его яростного взгляда она переспросила: – Так вы все же хотели их иметь? Глядя в его злые глаза, она снова присела. Некоторое время она слышала только треск и шорох огня. Потом, словно лишившись сил, он снова покачал головой и откашлялся. – Теперь неважно, ведь так? Глядя на горящие письма, она протянула руку к глазам. К ее облегчению, вытирать было нечего. – Уже давно неважно. Некоторое время она думала, что он заспорит, но нет, он просто снова нахмурился. – Я уезжаю завтра. Она кивнула. – Так будет лучше. Это должно было быть окончанием визита, но нет. – Да? Что еще можно было сказать. На этот раз его колебания скорее напугали ее, чем разозлили. – Мне будет нетрудно подготовить вам каюту. Когда она наконец обрела дар речи, она спросила, что он имеет в виду: – Вы хотите увезти меня в Королевскую Гавань? Должно быть, она не так его поняла, должно было быть другое объяснение, после всего, что они обсудили. Она поняла, что все услышала верно, когда он ответил: – Я еду туда. Вам не стоит беспокоиться, что я увезу вас в другое место, если этого вы боитесь. Она была слишком ошеломлена, чтобы думать, что он мог вернуться в Штормовой Предел. – Я удивлена, что вы желаете, чтобы я вас сопровождала, – призналась она. Взгляд, которым он ответил, дал понять, что не ее общество его интересовало. – Сомневаюсь, что ждать дальше будет полезно в вашем положении. Я знаю, что вы хотите оставаться здесь не больше меня. Она знала, что должна была прямо отказаться, но поколебалась, потому что его слова были честны и верны. – Откуда вы можете знать, что мне не нравится здесь, что я хочу вернуться в Королевскую Гавань? И снова его выражение лица напомнило ей Визериса, когда он думал, что она говорит глупость. – Иначе вы не рассказали бы мне, что происходит в столице. Она едва сдержала желание скривиться. Неужели она была настолько предсказуема? Или снова во всем была виновата ее проклятая слабость. – Не может же все дело быть только в этом? Только то, как он был похож на Стеффа, не позволило ей разозлиться на его сердитый взгляд. – Сомневаюсь, что у вас будет другая возможность, если вы откажетесь. Конечно, он был прав. Чем больше времени она проведет здесь, тем меньше будет вероятности, что она сможет перенести даже такое короткое путешествие. Он осторожно добавил: – Думаю, будет тяжелее путешествовать с маленьким ребенком. Это тоже было правдой, путешествовать одной было нелегко, с ребенком будет еще труднее. – Вы уезжаете завтра, мне нужно больше времени. – Один день. Одного дня должно хватить. – Одного дня? Было искушением убраться из этого места, которое никогда на самом деле не было ее домом, и все же она колебалась. – Большая часть ваших вещей, я полагаю, в Королевской Гавани. Она разозлилась, понимая, что ее поспешный отъезд из столицы все еще был там темой для разговоров. "Люди болтают, и всегда будут болтать". – Почему вы хотите, чтобы я поехала с вами? Как она и предполагала, он пришел в раздражение. – Дело не в желании. "Конечно, нет", – горько подумала она, когда он повторил ей ее же слова. Очень редко что-то зависело от желаний. На этот раз он приподнял руку, останавливая ее слова. – Я оставлю выбор вам, кузина, оставаться здесь, где, как вы сами сказали, время идет медленно, или вернуться домой. Несмотря на ее возмущение, его предложение едва не заставило ее рассмеяться. Выбор великолепный: оставаться здесь и гнить или отправиться туда, где происходили изменения, которые ее волновали. И к тому же, он впервые назвал ее кузиной... – Что я должна делать, по-вашему? Снова он скривился в гримасе: – Вы сказали мне жить дальше. Неважно, что вы выберете, я вернусь в Королевскую гавань. Примите собственный совет. Выбирайте и живите дальше. Я приду за ответом завтра утром. Он резко поклонился и тихо закрыл за собой дверь, не дожидаясь ее ответа. "Неважно", - подумала она, глядя на все еще горящее пламя. Она думала, он уже знал ответ.