Сделка с Богами

Сознание возвращалось медленно, словно с неохотой, выбираясь из объятий тьмы. С трудом приоткрыв глаза, я зажмурилась от солнечного света, резанувшего по ним. Прикрыв глаза руками, я с трудом села. Все тело болело, словно мной на днях играли в футбол. Что вчера было? Воспоминания словно молнией пронзили меня, и я от удивления распахнула глаза. Солнечный свет снова ослепил, но я едва заметила это, застигнутая врасплох воспоминаниями о ритуале. Оглядевшись, я отметила незнакомую мне обстановку. Комната, в которой я находилась, была очень маленькой и, несомненно, детской. На светлых обоях висели вырвиглазные каракули, у стены над небольшим письменным столом их было больше всего. Рядом на стульчике висел яркий рюкзак, а напротив него стоял узкий шкаф. Я перевела взгляд на свои руки. Такие маленькие. Сжав их в кулачки, я почувствовала, что дрожу. Неужели? Получилось? Бросила взгляд на дверь. Выходить было страшно, но мне нужно знать. Взгляд метнулся в другую сторону. Точно, окно! Решительно откинув одеяло, я сползла на пол, невольно отмечая непривычную легкость тела и высоту подоконника, который доставал мне до груди. Поднявшись на цыпочки, я вытянулась всем телом, стараясь разглядеть, что происходит снаружи. Мимо окна медленно спланировал пожелтевший лист, и я проследила его падение, затаив дыхание. Покачиваясь на ветру, он опустился на асфальт, присоединяясь в своими уже павшим собратьям, коих собралось немало. Оторвавшись от листвы, я окинула взглядом многочисленные высотки, линии электропередачи, протянутые вдоль дороги, и мчащийся вдалеке поезд. Получилось… Щелчок замка за спиной отвлекает меня от разглядывания осеннего Токио. Оторвавшись от окна, я поворачиваюсь и вижу женщину, замершую в дверном проеме. У нее светлые короткие волосы и пронзительные глаза, смотрящие на меня так тепло и ласково. Глаза, которые я много лет видела лишь во сне. — Ма-ма? Мой взгляд затуманивается, и я тяну к ней руку, боясь, что она исчезнет, стоит мне лишь моргнуть. У меня дрожат колени и во рту ощущается горечь. Я, кажется, вот-вот разревусь. Приходится вцепиться в подоконник, чтобы не упасть, и свой голос, хоть и детский, я с трудом узнаю. Настолько сипло и слабо он звучит. — Миака? Глаза женщины распахиваются в удивлении, она делает шаг ко мне, а я, оттолкнувшись от подоконника, несусь к ней. Ноги подводят меня, и я спотыкаюсь, буквально влетая к ней в объятия. — Миака? — повторяет мама, пытаясь заглянуть мне в глаза. — Дорогая, что случилось? От ее ласкового, наполненного заботой и беспокойством голоса мое сердце не выдерживает, и я даю волю слезам. — Мама… Мамочка! — реву, вцепившись в ее кофту. — Ну, что такое, моя девочка? — она гладит меня по голове, и я с новой силой захожусь в рыданиях. — Тебе приснился кошмар? Киваю, не в силах сказать что-либо. Да, мамочка, это можно назвать кошмаром. Но я проснулась, ты рядом, и все теперь будет хорошо. Я позабочусь об этом. — Мам? Что случилось? — над моей головой раздался сонный голос, и я подскочила, глядя огромными глазами на мальчишку, стоящего за маминой спиной. — Я слышал шум. Кеске? Кеске! Долговязый подросток, сонно щурясь, потирал глаза. — Ох, Кеске, что-то с Миакой. Она начала плакать, когда я вошла. Кажется, ей приснился кошмар, — растерянно ответила мама, смотря на брата. — Да? — Кеске перевел взгляд с мамы на меня. — Ну, кажется, она уже успокоилась. Эй, мелочь, что случилось? Монстры сожрали твой завтрак? Э-эй, отомри! Ох, похоже, я все это время сидела, вытаращившись на брата. Между тем, он подошел ближе и, присев на корточки, ткнул меня пальцем в нос. Я скосила на него глаза и внезапно икнула. Кеске дернулся и убрал палец. Я икнула еще раз. Мама, пристально взглянув на меня, подхватила на руки и понесла из комнаты на кухню. По дороге я с любопытством оглядывалась, не переставая икать. На кухне мама усадила меня на стул и пошла к холодильнику. Пока она ходила по комнате, я, болтая ногами, с предвкушением вдыхала витающие вокруг аппетитные запахи свежих тостов и варенья. Похоже, она только закончила готовить завтрак и пошла звать меня. Мама вернулась со стаканом воды и вручила мне с наказом выпить, что я и сделала, потому что икота и не думала проходить. Получив стакан назад, она отправила меня умываться, пока она накроет стол, и я побежала искать ванную. Найдя ее методом тыка, я быстро привела себя в порядок и вернулась на кухню, где мы все вместе позавтракали. За столом Кеске пытался выведать у меня, что же такое случилось, что я закатила истерику с утра пораньше. Но хватило одного грозного маминого взгляда, чтобы он отстал и не портил мне аппетит. Хотя я сомневаюсь, что что-то в ближайшее время способно мне его испортить. И часа не прошло с момента пробуждения, а я была абсолютно и бесповоротно счастлива. Тем более, что сегодня, как утверждал виденный мной мельком календарь, было воскресенье. А значит, выходной, который можно было провести с семьей. И в моем случае это было очень кстати. Я мало что помнила об этом времени, и один условно выходной день мне очень пригодился бы. Весь день я старалась понять, что именно происходит вокруг и как мне себя вести. Раскопанный под завалами из учебников и тетрадей дневник с замочком был, пожалуй, самой ценной находкой. В нем корявым детским почерком я записывала свои переживания и мечты. Особо важной информации в нем не содержалось, но я вспомнила имена некоторых своих одноклассников и, весьма смутно, их лица. На первое время сойдет. По тетрадям можно было понять, что сейчас я учусь в четвертом классе начальной школы. Далековато меня закинуло. Но тем лучше, будет больше времени адаптироваться и привести себя в нужную форму. Мастер говорил, что мои силы, накопленные за сотню лет, останутся со мной и будут возвращаться постепенно. Хотелось бы в это верить. Впрочем, ничего другого мне не остается. Худо-бедно разобравшись с настоящим, я задумалась о будущем, правда, пока недалеком. Мне нужно было окончательно решить, посвящать ли в происходящее свою семью сейчас или же сделать это, когда я отправлюсь в другой мир? Эта мысль посещала меня не раз с того самого момента, когда я узнала, что Накаго — мой брат. Первый сын моей матери, родившийся в другом мире. Я видела это в его воспоминаниях, видела, как он впервые высвободил свою силу, надеясь спасти ее от насильников из Куто. Он думал, что убил ее, но, на самом деле, спас, отправив в этот мир. Мир, где она встретила нашего с Кеске отца. Я очень хотела рассказать ей, что с ее сыном все в порядке, что он жив, хоть и не очень счастлив. Но боялась разбудить болезненные воспоминания, она и так натерпелась. С другой стороны, когда она поймет, что я скрывала от нее, ей может быть еще больнее. В итоге я решилась и, дождавшись, пока Кеске запрется в своей комнате, пошла к маме. Мама, как обычно по вечерам, смотрела сериалы. Это было ее привычкой, сколько я себя помню, поэтому воспринималось естественно, даже спустя столько лет, и вызывало ностальгию. Я встала рядом с ней, не зная, как начать разговор. — Мам? У тебя найдется минутка? — позвала, лихорадочно соображая, что сказать. — Конечно, милая, — она взяла пульт с подлокотника дивана. — Сейчас только реклама начнется. Кивнув, я села на краешек. К счастью или нет, драма на экране довольно быстро сменилась танцами крабов вокруг пачки лапши, прервав действо, судя по маминому недовольному цыканью, на самом интересном месте. — О чем ты хотела поговорить? — спросила она, быстро щелкая по кнопке на пульте. — Об Аюру, — на автомате ответила я, все еще пытаясь понять, есть ли сакральный смысл в происходящем на экране. И только по грохоту слева поняла, что сказала что-то не то. Пульт, который мама держала в руках, теперь лежал на полу у ее ног, а она сама смотрела на меня огромными глазами. Она была бледна как мел, и ее голос заметно дрогнул, когда она заговорила. — Что… Что ты сказала? Поняв, что отступать некуда, я вздохнула и подвинулась ближе к ней. — Об Аюру, — повторила я. И добавила, чтобы отмести возможность недопонимания. — О моем старшем брате. — О боже! — ахнула мама, прикрыв рот руками. — Откуда ты… Что ты знаешь о нем? Сейчас или никогда. Отступать уже некуда. Печально взглянув на нее, я усилием воли зажгла на лбу символ Сузаку. — Я знаю о нем все, мама. Он сам мне рассказал. Мама побледнела еще сильнее, хотя, казалось бы, куда уж больше. Но прошло мгновение, и испуг в ее глазах сменился обреченностью. — Алый знак, — она закрыла лицо руками и сгорбилась. — Я думала… Я надеялась, что все закончилось. Видимо нет. Мой первый сын, а теперь и моя дочь. Она подняла глаза, устало глядя на меня: — Так ты хранительница Сузаку. — Нет, мама, — я покачала головой, уже начиная жалеть, что завела этот разговор. — Я его ученица. И я… Ох, это все очень сложно. Я вцепилась в волосы и перевела взгляд на стену, пытаясь собраться с духом. — Это долгая история, и я не удивлюсь, если ты мне не поверишь. В общем, все началось, когда мне исполнилось пятнадцать… Сериал был забыт. Куда уж ему до драмы, которую я разворачивала в нашей гостиной своим рассказом. «Раз уж начала, говори все как есть» — решила я. И я говорила. Было нелегко признаваться матери, какой я была наивной дурочкой, но еще сложнее было признаваться в своей злопамятности по отношению к брату. Но Аюру не злился на меня, как и я на него, и, я надеялась, что и она не будет. Я рассказала о своем соглашении с Сузаку, и она приняла это. Я знала, что она боится, но просила верить в меня, и она обещала. Когда часы пробили девять, мама встрепенулась, вспомнив об ужине. Велев мне позвать брата, она ушла на кухню и вскоре оттуда загремела посудой. Бледность с ее лица так и не исчезла до конца, и я видела, что ей нелегко принять все это. Но она пыталась. Посмотрев ей вслед, я сползла с дивана и пошла к выходу из гостиной. Остановившись в дверях, я прислонилась к косяку и посмотрела вниз, где в тени, уткнувшись носом в колени, сидел Кеске. — Ты же в курсе, что подслушивать нехорошо, братик? Кеске вздрогнул, глядя на меня огромными глазами, в которых сквозила настороженность. — Я… Я просто… — он запнулся, не зная, что сказать. — Просто вышел из комнаты, услышал, как я говорю о брате, и решил погреть уши, — кивнула я. Покрасневшие щеки Кеске можно было разглядеть даже в полумраке коридора, но он только молча потупился. — Вставай давай. Как ты еще не отсидел себе все за несколько часов. — Отсидел, — поморщился он, принимая мою протянутую руку. — В следующий раз, не прячься по углам. Мы — семья, мне нечего скрывать. — А почему тогда сейчас не позвала? — Не хотела смущать маму. Мы все-таки говорим о ее первом ребенке, которого она бросила, пусть и не по своей воле, — объяснила я, и Кеске понятливо кивнул. Мы зашли на кухню, где мама нервно теребила в руках полотенце. Взглянув на Кеске, она замерла. Ее взгляд метался между нами, и она явно решалась на что-то важное. И, похоже, никак не могла решить, как именно это сказать. И я решила немножко ей помочь, сдав брата: — Кеске все слышал, мама. Кеске поджал губы и похоже приготовился к нагоняю. Но мама, напротив, расслабилась и даже смогла выдавить слабую улыбку. — Кеске, не кривись. Ты, — мама запнулась, — правда слышал? — Да, мама, — обреченно вздохнул брат, — не скажу, что понял совсем все. Но… Старший брат? Звучит круто. Наверно? Мы увидимся с ним? — Конечно, — я улыбнулась, отодвигая стул. — Не знаю, как скоро. Может, после войны. Но я обязательно приведу его. Даю слово. Мама снова напряглась и отвела взгляд, но ничего не сказала. Я догадывалась, что ей не по себе от того, что ее десятилетняя дочь так спокойно говорит о войне. Но ничего поделать с этим я не могла, ей придется смириться. Ужин прошел в неловком молчании, которое сошло на нет лишь под конец, когда Кеске дал волю своему любопытству. И отправляясь спать уже за полночь, я была готова ко всему, что приготовит для меня новый день.