***
Чимин получает огромное множество сообщений с поздравлениями об успешно проведённом эфире, который взорвал рейтинги по количеству просмотров, упоминаний и репостов в сети Интернет. Среди восхищённых сообщений портит картину лишь одно. От кого: Юн Джисон, ген дир «Ты заплатишь мне за это, пирожочек. Жду нашу встречу. Она будет сладкой». Хочется выкинуть телефон в окно. Но вместо этого, Пак лишь удаляет это сообщение и откладывает мобильный на тумбочку. Боль, не отпускающая тело, выкручивает его снова и снова с перерывами на подышать и иногда на то, чтобы выпить воды. Глотая очередную порцию блокаторов, отслеживая, чтобы не было передозировки, Чимин заставляет себя встать и набрать ванну. Вода должна помочь справиться с болью. Пока ванна набирается, он упорно смотрит на еду, которую надо бы проглотить, но даже мысль об этом стоит посреди горла комом тошноты. Боль ненадолго отступает под воздействием блокаторов, и он пользуется этим временем, чтобы поменять постельное бельё. Стягивает с себя пропитанные потом и смазкой вещи, и погружает уставшее тело в воду. Он стонет от удовольствия и закрывает глаза. Долгожданное расслабление окутывает тело. Смывая с себя грязь, он нежится в воде до тех пор, пока не чувствует новый приступ боли. Слишком быстро. Критично мало времени прошло. Чимин тяжело вздыхает и выныривает из воды, кутается в пушистое полотенце. Он одевает свою чистую футболку, бельё, и ложится в кровать, натягивая сверху кофту Чона, заворачивается с головой в одеяло. Поверхностный тяжёлый сон прерывается звонком. Блондин ослабевшей рукой тянется к телефону, даже не глядя на дисплей. Он уверен, что пока спал, пропустил сообщение от Сокджина. — Я в норме, Джин, — сипит Пак в трубку. — Уснул. — Не хотел разбудить тебя, — голос альфы отдаётся простреливающей болью в теле. — Я волнуюсь о тебе. — Чонгук, — хрипло выдыхает блондин, борясь с новым приступом боли. — Возможно, стоит вызвать врача, если тебе так плохо? — Чон не может сидеть на месте, нервно меряет шагами свою комнату. Он слышит, что омега не в порядке. — Не говори глупостей, — тихо говорит Чимин. — Со мной всё будет хорошо. Отдыхай. — Поговори со мной? — Гук озвучивает вопрос, затаив дыхание. Если ему откажут — впереди лишь бессонница и тупая ноющая боль от невозможности помочь. Он себе места найти не сможет. Слышит, как Пак вздыхает тяжело, и добавляет шёпотом: — Пожалуйста, Чимин. — О чём? — трёт сонные глаза омега, пытаясь разглядеть время на настенных часах. — Без разницы, просто хочу слышать тебя, — честно признаётся студент, падая, наконец, на край кровати. — Немного, — прислушивается к ощущениям внезапно отступившей боли ведущий. — Эфир был прекрасный, — рассматривает свои босые ступни Гук. — Спасибо. Как прошла твоя работа в качестве помощника режиссёра сегодня? — Хреново. Я залип на тебя. И буквально бросил камеру, — тихо признаётся. — Хм, — тяжело сглатывает, не в силах ничего ответить. — Но потом взял себя в руки. В целом всё прошло нормально, но это правда хреново для ответственной роли, на которую меня поставил Минсонг, — зарывается рукой в волосы альфа. — Это нормально для стажёра делать не так идеально, как хотелось бы. Опыт, практика, — поджимает под себя ноги, сворачиваясь калачиком Чимин. — Да, наверное, — Чон нервничает, скрывая то, что действительно волнует. Они говорят какое-то время о чём-то малозначительном. Игра. Команда Чонгука. Какой-то фильм, который смотрел Пак и даже не помнит, чем тот закончился. Характер Минсонга. Разные детали, связанные с работой, но не имеющие особой смысловой нагрузки. Чимин чувствует, что сон проходит. Он даже заваривает чай под эту приятную болтовню и съедает небольшую порцию салата, стоящего в холодильнике. Боль притупляется. А вот ощущения течки ненавязчиво обостряют чувствительность. — Спрашивай, — блондин словно читает мысли альфы. — Что? — удивляется Чон. — Я чувствую, ты хочешь что-то спросить. Спрашивай, — вздыхает омега. Ощущение, что этот вопрос ему не понравится. — Эм, — тушуется студент, — хорошо. Я хочу знать, всегда ли этот период проходит у тебя настолько тяжело и обращался ли ты к врачу? Чимин молчит какое-то время и Гук боится, что он сейчас положит трубку. — Если ты не хочешь отвечать… — встревоженно говорит брюнет. — Нет, всё нормально. — Ты уверен? — Моё тело наказывает меня за моих детей, которых я потерял. Которых не смог выносить и родить, — спустя несколько долгих, как вечность, секунд отвечает омега. — Ты не думал, что это не твоё тело не выносило детей, а они решил уйти? Сами приняли такое решение, — придя в себя от шока после ответа, задаёт странный вопрос стажёр. — Чонгук. Ты дурак? — вполне серьёзно спрашивает Чимин. — Нет. Просто подумай об этом, — осторожно говорит Чон. — Мы привыкли думать об эмбрионе, как о каком-то существе, которое живое, но ещё не человек. Уже научно доказано, что наше тело и наш мозг несут в себе память о прошлых жизнях и хранит память рода. Существует множество экспериментов… — К чему ты клонишь? — тяжело вздыхает Пак. — Представь, что эмбрион, который должен был стать твоим ребёнок, уже обладал душой. И эта душа, развиваясь в твоём теле, вдруг поняла, что не может родиться. Сейчас не может. В этом мире не может. Что-то не доделано. И она ушла. Таким образом, ты потерял ребёнка. Но твоё тело не при чём. Ты ни в чём не виноват, — осторожно заканчивает изложение своей теории альфа. — То есть душа…вдруг вспомнила, что что-то забыла и поэтому не смогла родиться? — уточняет блондин, подозревая, что его стажёр немного двинулся мозгом. — Ну да, — ерошит волосы Чон. — Перепутала адрес? — продолжает издеваться омега. — Нет. Что-то не доделала. Или… — Гук пытается объяснить свою мысль. — Душа моего ребёнка вспомнила, что забыла выключить плиту в другом мире? — выдвигает предположение Чимин. Он улыбается. — Да, — слыша улыбку в голосе коричного омеги, Чонгук и сам улыбается. — Там сработала пожарная сигнализация. И этот ребёнок спас целую вселенную. Но ему пришлось уйти из твоей вселенной. — Ты сумасшедший, — шепчет, закусывая губу, блондин. — А ещё, возможно, этим он спас…тебя? Кто знает, как бы обернулась твоя жизнь, если бы он всё-таки родился, — слишком разошёлся в своих теориях Гук. — Я был бы счастлив, если бы он родился, — хмуро отвечает Пак, забыв про улыбку. — Тебе так кажется, но у тебя нет доказательств этому, — настаивает. — Я бы любил этого ребёнка. Был бы со своим мужем. Мы были бы семьёй, — на глазах выступают слёзы. Забытый за время разговора приступ боли, снова скручивает тело. — Не факт, что Юнги был бы рядом, — напоминает о незажившем Чонгук. — Он бы никогда не смог бросить своего ребёнка, — хрипло. — А тебя? — вопрос выстрелом разрывает едва сложившееся спокойствие омеги. Тишина. — Чимин, извини, — торопится объяснить свои слова Гук, поздно осознав, что завёл разговор совсем не туда. — Я лишь хотел сказать, что ты не можешь знать наверняка, как бы сложилась твоя жизнь. И тебе может казаться, что всё было бы прекрасно. А на самом деле, возможно, произошло бы что-то ужасное. И душа ребёнка приняла решение уйти. Причинить тебе боль, но меньшую, чем ты бы испытал, останься он с тобой. Пак молчит, до побелевших костяшек сжимая телефон. Ему бы швырнуть трубку. И больше никогда не говорить с молодым дурнем. Но он слушает. Солёные капли медленно текут по щекам. — Сейчас все твои чувства обострены. Гормоны, изменения в теле. Всё это делает тебя уязвимым для боли, которой и так достаточно было в твоей жизни. Но пожалуйста, не думай, будто всё это максимум, что готова подарить тебе жизнь, слышишь? — Чонгук не находит себе места. Зачем он ляпнул эту дурость? — Что ты знаешь о жизни? — хрипло спрашивает Чимин. — В сравнении с тобой — слишком мало. Возможно, поэтому я не так сильно утратил веру в лучшее. Но всё же… — пытается исправить ситуацию студент. — Я не терял веру. Я её похоронил. Вместе со своими детьми, — Пак кладёт трубку. — Блять! — рычит альфа, спешно натягивая на футболку для сна толстовку. Чимин выключает сотовый, предварительно написав Джину, что он в порядке. И плевать, что на дворе глубокая ночь. Он так спокоен, что страшно. Слова Чонгука раздаются в голове глухими стуками молотка, который колотит по его мозгу с усердием ребёнка, что решил узнать, что там внутри у игрушки. Он думает о своих не родившихся детях. О новой семье Юнги. Вспоминает слова Джина: «Ты отпустил его, но не забыл. К сожалению, ты так и не смог отпустить те мечты, которые разрушились с его уходом, Чи». Воспоминания мощными потоками накрывают и без того ослабевшее тело. Пак садится на пол посреди коридора, так и не дойдя до кухни за стаканом воды, и зарывается лицом в колени. Он плачет, срываясь на вой и скулёж. Тело отзывается новыми приступами боли, пока не укладывает его совсем на холодный пол. Смазка тёплыми неприятными струйками стекает, пачкая бёдра. Чимин ненавидит своё тело. Оно готово к сексу, но не готово к рождению детей, которых он так хотел. Во время течки омеги испытывают яркие приступы желания, помимо боли. У него только одно желание сейчас — чтобы всё это закончилось. Чтобы он закончился. Когда-то такие его желания приводили к полосованию собственного тела острыми предметами. Он своим таким прошлым не гордится. То, о чём сказал ему Намджун, прежде чем привезти домой, как раз про это. Шрамы сошли, да. На одном из мест, особо сильно испещрённом белёсыми полосами, Пак набил татуировку, которая так приглянулась Чонгуку: Nevermind. Неважно. Неважно, что было, что произошло. Оставь это в прошлом. Вставай. Неважно, повторится ли это. Иди вперёд. Для него это слово стало точкой в причинении себе вреда. Так ему казалось, пока вчерашние слова Джуна не окунули его в правду. Причинять себе вред — это не только водить по своему телу ножом, разглядывая, как оно заливается алым. Это не только про разбивание кулаков об стены до крови. Это гораздо больше. Игнорировать свою боль и ничего с ней не делать. Смаковать свои страдания, не отпуская их. Терпеть физическую боль, не обращаясь к врачам или игнорируя их рекомендации. Подвергать себя, своё тело, своё здоровье риску, прикрывая это всё усталостью и шутками. Ты не справляешься, Пак. Ты ни хрена не справляешься. Тебе лишь казалось, что ты сильный. Всем казалось. Пора бы тебе с этим закончить. Но у тебя всегда есть выбор. Закончить с собой, к примеру.***
У Чонгука звенит в ушах от скорости и волнения. Он едва не врезается в грузовик, который вылетает из подворотни. Гулко бьющееся сердце, липкий страх, резкое движение пальцев на ручке газа и рёв мотора. Он боится сейчас за Чимина. Не за себя. Зачем он сказал всё это? Зачем всё испортил? Распотрошил старые раны, которые так и не затянулись. Поддержал, блять, танк херов. Что его дёрнуло вообще за этого Юнги говорить? Чон представил себе всё о чём говорил Пак. Счастливая семья. Мин Юнги и его муж — Мин Чимин. Их дети. Двое. Яркая обворожительная улыбка Пака только для Юнги. Запах булочки с корицей только для Юнги. Любовь. Нежность. Всё только для одного лишь Юнги, который уж точно, по мнению Гука, ничего этого не заслужил. — А кто заслужил? Может, ты? — шепчет внутренний голос. Ревность. Вот что он испытал, выпалив это никому не нужное: «ты не был бы счастлив», а между строк: «ты не был бы счастлив с этим козлом, который, возможно, любил тебя, но, сука, ушёл, а я здесь, рядом, видишь?». Чимин видит. Он видит, что Чонгук в отношениях. Сложный, мучительный выбор. Отношения, которые можно назвать здоровыми, если не конфликты в последнее время. Или безумная, нездоровая тяга, которая неизвестно к чему приведёт. Тэхён здоров, как уверен Чон. Физически и эмоционально. А Пак? Справится ли Чонгук с этой ответственностью? Сможет ли он исцелить сломанного омегу или добьёт? Ответственность, которой никогда не избегал альфа, но брал на себя только то, что ему под силу. «Нам стоит взять перерыв», — печатает Гук, пока на светофоре красный. «Я тоже так думаю. Нам надо отдохнуть друг от друга», — моментально отвечает Тэхён. И альфа даже не задумывается о том, почему Ким не спит в такое время и явно зависает в телефоне, раз ответил так быстро. Брюнет убирает телефон и резко газует, едва загорается зелёный. Он должен объяснить Чимину, что он идиот, ревнивый идиот.