Serendipity

— Малыш… — Не называй меня так. — Малыш… — Ты специально? — Малыш, открой дверь или я выбью её. Я не шучу. Чимин только в этот момент понимает, что бормочет сквозь сон, в который нырнуло сознание от боли. А вот в дверь действительно стучат. И настойчивое, режущее слух «малыш» произносится голосом Чонгука не во сне, в реальности. Новый крепкий удар, и Пак вздрагивает, шипя: — Прекрати выламывать мою дверь. — Господи, — слышится тише. Глухой звук, как если бы Чон прислонился лбом к входной двери. — Как же ты меня напугал. — Что тебе здесь надо? Ты время видел, дурень? — ворчит блондин, пытаясь поднять с пола озябшее тело. — Открой, Чи, — спокойнее просит альфа. — Уходи, пожалуйста. Ты сам прекрасно знаешь, что тебе нельзя здесь сейчас находиться, — не озвученным остаётся «никогда». — Я не уйду. Буду сидеть под дверью все пять, хоть семь дней. Сколько надо, пока не выйдешь, — хрипло угрожает студент. — Идиот. Ну и мёрзни там, — фыркает Пак. Он с трудом встаёт и стонет от боли. — Блять, открой, или я клянусь, я вынесу эту дверь, — свирепеет Чон. Решив, что хуже уже быть не может, Чимин слабо передвигается, щёлкает замками, открывает дверь, и отходит, чтобы привалиться к ближайшей стене. Гук заходит, оглядываясь, словно боится увидеть в этой квартире кого-то ещё, кроме ведущего, чей вид сейчас вызывает бурю эмоций внутри. Два основных желания — защищать и трахать, честное слово. Альфа давит в себе природные инстинкты, что сделать крайне сложно при виде текущего омеги, пусть и эмоционально разбитого. Не давая опомниться ни себе, ни ему, Чонгук подходит, чтобы обхватить Пака, прижимая к себе. — Прости, — шепчет он, утыкаясь носом в макушку блондина, — прости меня, я не должен был говорить этого всего. Я идиот. Я так испугался… — Дурак, — хрипит Чимин, упираясь в крепкое тело руками. — Отпусти меня. — Никогда, — целует изгиб идеальной шеи Гук. — Что хочешь со мной делай, я не уйду. Бей, кричи, но не уйду. — Ты делаешь мне больно, — шепчет, жмурясь. И попробуй пойми, он сейчас про то, что руки стажёра слишком сильно сжимают его измученное тело, или про то, что его слова ранят. — Хотя бы один раз позволь себе расслабиться. Побудь для меня уязвимым. Дай окутать тебя нежностью, — просит Чон, едва касаясь губами кожи, двигаясь невесомыми поцелуями вверх, к ушку. — Нет. Я уже давал сделать это другому человеку и… — сопротивляется, отбиваясь, но чувствует, как тело предательски разгорается пожаром от присутствия альфы. — И был предан. Да. Это больно. Но это не повод закрываться от других, — Чонгук отрывается от шеи блондина, чтобы посмотреть в его глаза. Чимин молчит. Не потому, что ему нечего сказать. А потому, что если он сейчас откроет рот, то оттуда раздастся протяжный стон течного омеги, чьё сладко реагирующее на альфу тело мешает мыслить и выражать эти самые мысли нормальным языком. — Я просыпаюсь с диким стояком по тебе, — Гук утыкается лбом в лоб Чимина, мягко ведёт кончиком носа по его носу. — У тебя есть парень, Чонгук, — вздыхает Пак, чувствуя, как тяжелеет голова от энергетики альфы. — Если бы у нас с моим парнем всё было идеально, не появился бы ты, — не обращает внимания на сопротивление. — То, что между нами — этого бы не было. Так что, возможно… — Невозможно. Перестань, — толкает его блондин. — Отпусти меня. — Ладно. Не будем об этом сейчас. Давай просто поговорим? — Чон игнорирует просьбу, подхватывает омегу на руки, чтобы отнести в уже знакомую ему комнату. — Мы и так говорим, — Пак не сопротивляется, когда его сажают на диван, прижимая к тёплому боку. Хотя бы не висит в воздухе, уже спасибо. — И это не делает легче. Твой голос не делает легче. — Мой голос? — переспрашивает, прижимая нос к макушке парня, чтобы глубоко втянуть в себя его аромат. — Ты что…нюхаешь меня? — Чимин кривляет когда-то сказанную Гуком фразу, передразнивает. Он не отталкивает альфу, не убегает. Ему тепло у парня под боком, уютно и спокойно, хоть душу и дерут сказанные им ранее слова. — Именно этим я и занимаюсь, — соглашается, улыбаясь, студент, крепче сжимая в своих руках присмиревшего сейчас блондина. — Дурной, — ворчит, всё ещё обижаясь, старается незаметно прижаться ближе к источнику запаха топлёного молока, что сейчас расслабляет его тело, заставляя боль отступить хоть ненадолго. Они молчат, просто даря друг другу время насладиться близостью. Чимин должен был не открывать. Чонгук должен был не приезжать. Чимин должен был запретить их сближение. Чонгук должен был видеть в нём только начальника. Они оба должны были то, что оказалось для них невозможным — не тянуться друг к другу. Они нарушили все правила. Пак кусает пухлую губу, сжимает край кофты альфы, в которую тот одет, размышляя, готов ли поступиться своими моральными принципами? Его тянет к этому парню до обморочного состояния. Его тянет к Чонгуку до слёз, до боли в разодранном и без того сердце. И пока ладонь альфы прижимает его к своему тёплому телу, он пытается понять, как далеко готов зайти, перестав отрицать своё безумное притяжение. Запах корицы так сильно пропитал всю квартиру, что у Гука ощущение, будто он в пекарне. Самой лучшей пекарне этого грёбаного мира. Несправедливого, жестокого, больного мира, который подарил ему возможность прямо сейчас вдыхать в себя аромат, растягивающий его губы в улыбке, заставляющий его сердце биться чаще. Когда он, сквозь естественный в период течки запах возбуждения, разбирает, наконец, в мучном аромате нотки страха, волнения, боли, он закрывает глаза, делает вдох глубже, и тянет все эти ниточки. Он забирает их, растворяя в топлёном молоке, в заботе, нежности, с которой жмёт к себе ослабевшее тело. Странное чувство гордости, собственничества заполняет его, когда он понимает, что Пак в его толстовке. Той самой. Чонгук готов отдать этому омеге всю свою одежду, всего себя, весь мир и даже целые вселенные. Лишь бы эти горькие нотки боли и отчаяния никогда больше не появлялись в коричном океане. Блондин тяжело сглатывает, чувствуя, что именно делает Гук. Он цепляется за всё это, удерживая, пока вдруг не решается отпустить. Вздыхает с облегчением, откидывает голову на плечо альфы, когда все болезненные эмоции, все сомнения, словно верёвки, спадают с него, освобождая. Рука Чона осторожно гладит его, даря ещё больше спокойствия и уверенности. Пальцы скользят по открытой шее, едва касаясь. Поднимаются к щеке, поглаживая. Зарываются в волосы, мягко пропуская их сквозь. Тёплые губы касаются лба. Чимин улыбается, оттягивает кофту ниже, словно это может спасти от усиливающего запаха булочки. Желание, зреющее внутри, разрывается на миллион фейерверков, когда Пак внезапно открывает глаза, отстраняется и, не давая себе больше времени думать, седлает Чонгука. Он сжимает ногами крепкие бёдра альфы. Зарывается руками в чёрные, слегка взъерошенные сейчас волосы, и неотрывно смотрит в глаза. Он бы хотел там увидеть сомнения, вопрос, что-то вроде: «Какого чёрта ты делаешь, Чимин? У меня вообще-то есть парень». Взгляд бегает, пытаясь отыскать ту самую причину остановиться. Он хмурит брови, не в силах спросить. Пока вдруг не чувствует, как пальцы Гука давят на его затылок, чтобы притянуть к себе. Мягкое касание губ. Никакого принуждения. Предложение. Просьба. Чон нежно обхватывает искусанную от сомнений губу блондина. Сухим прикосновением оставляет свой вкус на верхней. Отстраняется, чтобы посмотреть в испуганные глаза напротив. Проводит подушечками пальцев по щекам, хочется продолжать сжимать его блондинистую шевелюру, что мягкими локонами ласкает грубую кожу ладоней. — Чонгук… — взволнованно начинает Пак. Но топлёное молоко накрывает с головой вместе с прикосновением языка к губам, с которых готовы сорваться новые сомнения, вопросы, сотни причин, чтобы остановиться. Альфа мягко давит языком, чтобы омега открыл рот и впустил. Чимин сдаётся. Вместе с горячим дыханием, с пухлых губ срывается тихий стон. В нём и признание поражения, и возбуждение, и мольба. Чонгук целует его нежно, но настойчиво, всё сильнее зарываясь рукой в волосы, притягивая ближе. Сжимая, комкая в руках толстовку парня, Пак не знает, чего хочет больше — стащить её с него или оставить, чтобы не сорваться окончательно. Он чувствует, как пальцы Гука массируют его голову, пока альфа утягивает его в головокружительный поцелуй, а вторая рука крепко сжимает его, обдавая жаром поясницу даже сквозь одежду. Непроизвольно омега подаётся вперёд, сильнее вжимается в крепкое тело под ним, глубже скользит языком во рту Чона. Пак чувствует, насколько твёрд сейчас брюнет, как жёстче становится его хватка, и жарче — поцелуй. Чимину не хватает воздуха. Тело горит так, словно он прыгнул в кипяток с размаху. Он чувствует, как дрожит, как смазка стекает по бёдрам, пачкая бельё и, уже наверняка, штаны студента. Но оторваться от поцелуя с обладателем аромата топлёного молока абсолютно точно не может. Даже если бы в эту секунду объявили экстренную ситуацию, эвакуацию или что-то подобное, он не уверен, что смог бы прервать ток, что сейчас разрядами растекается между ними. Губы альфы умело всасывают пышную нижнюю блондина, слегка прихватывая её зубами, и тут же зализывают укус. Чимин в ответ настойчиво требует открыть рот шире, чтобы стукнуться зубами и сплестись языками в жадной схватке. Им обоим этого мало. Чон опускает ладони на оголённые ягодицы омеги, задирает выше и без того сбившуюся кофту. Он ведёт ласково по коже, которая покрывается от его прикосновений мурашками, сжимает пальцы на самой аппетитной части. Новый стон сквозь поцелуй, и Чонгук готов поклясться, что может кончить от одного лишь сладкого голоса этой коричной булочки, что так отзывчиво прогибается в его руках. Он мнёт его, словно мягкое тесто, заставляет тереться о его пах. Сжимая его сильнее, толкается бёдрами вперёд, давая понять, как сильно хочет. Пак отрывается от самого лучшего в его жизни поцелуя, запрокидывает голову, чтобы снова скользнуть по возбуждению Гука, открыв рот в новом протяжном стоне возбуждения. Он зарывается пальчиками в свои волосы от переизбытка эмоций, снова и снова проезжается по бугорку под собой, чувствуя, что вот-вот кончит, даже не трогая себя. Наклоняясь к изящному телу, двигающемуся на нём сейчас так возбуждающе прекрасно, Чонгук зубами прихватывает нежную кожу на шее блондина чуть ниже кадыка. Утробный рык разносится по комнате. Омега дрожит, срываясь. Пальцы судорожно хватают Чона за волосы, притягивая ближе, умоляя продолжать. Изо всех сил сдерживая всю силу природы альфы, Гук отстраняется, не обращая внимания на разочарованный стон блондина. Он тянет вверх кофту, оставляет лишь тонкую футболку на теле омеги. Отшвырнув в сторону ненужную тряпку, снова склоняется к Чимину, чтобы прикусить нежно-розовый сосок, горошинкой проступающий сквозь ткань. От вскрика, переходящего в жалобный, умоляющий стон, его почти срывает. Он до синяков жмёт тело, снова и снова толкаясь на встречу ускорившимся движениям бёдер омеги. — Чонгук-и, — всхлипывает Чимин, судорожно цепляясь за мощные плечи парня. Ему до боли не хватает сейчас этого потрясающего альфы внутри себя. Он готов умолять его. Но слова путаются, мозг плывёт от возбуждения, а по телу одна за другой растекаются волны похоти. — Да, малыш, хочу слышать твои стоны для меня, — отрывается Гук, любуясь смятой, мокрой от его слюны тканью в области сосков. Он поднимает глаза, чтобы поймать затуманенный взгляд, жалобно нахмуренные бровки и искусанную губу. Чонгук большим пальцем тянет губу Пака вниз, освобождая от его зубов, тут же целует. Его рука скользит под кромку белья блондина. Оно трещит под его напором, пока он пробирается пальцами с проступающими на них венами, к текущей дырочке омеги. Первое касание заставляет Чимина задохнуться и жалобно заскулить. Он выгибается, как можно сильнее оттопыривая попку, наваливается всем телом на Чона, вжимает его в диван. И Чонгук вовсе не против. Он раздвигает мягкие булочки блондина, проскальзывая к зудящему от желания месту, дразня, поглаживает, чтобы осторожно, неспешно коснуться, размазывая обильно стекающую смазку по своим пальцам. Он не хочет причинять ни капли дискомфорта Чимину, ведь его чувствительность сейчас обострена. Погружая первый палец в омегу, Гук чувствует, как тот сжимается вокруг него, отрывается от его губ и потрясённо смотрит на альфу. Столько эмоций в одном взгляде. Чон мягко погружает в него указательный палец, второй рукой ведёт по его спине, поглаживает, успокаивая. Он массирует стеночки ануса, чтобы Пак расслабился. И это происходит. Блондин упирается в грудь альфы, чтобы качнуться назад, насадиться сильнее. Чонгук улыбается уголками губ, не сводя глаз с самой прекрасной картины перед ним — возбуждённый, смущённый, растерянный Чимин. Он осторожно добавляет средний палец, так же плавно погружая его, поглаживая изнутри каждую мышцу. Альфа притягивает встревоженного, но получающего удовольствие сейчас омегу к себе, чтобы нежно поцеловать. Лаская его губы своими, ведёт по ним языком из стороны в сторону неспешно, зализывая свои же укусы, продолжает двигать внутри него пальцами, исследующими его, он успокаивает Пака, который всё ещё сомневается, боится, можно ли, имеют ли они право. — Ах, — отрывается резко от поцелуя Чимин, хватаясь руками за ворот кофты брюнета. Его глаза широко распахнуты, на щеках сильнее проступил румянец. Он прикрывает глаза, толкаясь назад, насаживаясь. Гук ухмыляется. Он нашёл нужную точку и теперь то и дело касается её пальцами, надавливая, массируя. Омега чувствует себя настолько восхитительно, что внутренний голос, пытающийся пробиться сквозь пелену похоти и возбуждения совсем не слышно. Он взволнован. Не ожидал, что Чонгук зайдёт так далеко, и в то же время, безумно хотел этого. Переживания несформированными разорванными мыслями пытаются сломать тягу между ними, но безрезультатно. Смазка густыми потоками с хлюпаньем выходит из ануса блондина, пока он всё интенсивнее насаживается на восхитительно умелые пальцы альфы. Звук заводит ещё больше, приближая к неминуемой разрядке. Пак стонет громче, царапает шею брюнета, то смотрит ему в глаза, то закатывает их от удовольствия. Бормочет сбивчиво «Чонгук-и», «прошу тебя, ещё», «сильнее», «ещё», «ещё, ещё»… — Чонгук-и, Чонгук-и-и-и, — высокими нотами срывается Чимин. Мышцы ануса сжимаются вокруг пальцев альфы. Белёсая жидкость растекается по так и не снятым с него трусикам, пачкая, размазываясь от соприкосновения с обмякающим аккуратным членом. Солёные тёплые слёзы стекают из уголков глаз блондина, пока он, глядя в глаза альфы с запахом топлёного молока, шепчет: «Гук-и». — Спасибо, — краснея ещё сильнее, выдыхает Чимин, прежде чем уткнуться носом в шею парня и замереть в его руках, всё ещё содрогаясь от волн оргазма. — Булочка, — шепчет Чонгук, — ты прекрасен… Они молчат. Пак всё ещё чувствует под собой возбуждение альфы. Гук тепло прижимает к себе обмякшее тело, поглаживая его. Наслаждаясь тем, как сплетаются их разросшиеся от возбуждения ароматы. — Расслабься, пожалуйста. Не хочу, чтобы хоть что-то напрягало тебя сейчас. Скажи мне, что тебя тревожит? — чувствует состояние омеги Чон. — Почему ты решил… — удивлённо начинает блондин, поднимая голову. — Я чувствуя тебя, — улыбается парень, осторожно убирая влажную прядь волос, упавших на лицо Пака. Тот молчит, рассматривая красивого альфу перед собой. — Правильно ли я понимаю, ты сейчас переживаешь о произошедшем, потому что я…не свободен? — осторожно спрашивает Чонгук, не дождавшись ответа от омеги, крепко сжимая его, чтобы тот не убегал. Блондин хмурится, отворачивается, но кивает. — Мы расстались. Я свободен. Я весь твой, — притягивает к себе коричную булочку альфа, тут же целуя его. — Но… — отрывается от его губ Чимин. — Не сейчас. Сейчас я хочу насладиться тобой. Ты позволишь мне остаться? — Чон сжимает в своих руках лицо омеги, с наслаждением поглаживая его щёки. Пак прикрывает глаза и кивает. — Обожаю твои щёки. И тебя, — шепчет Гук, прежде чем снова поцеловать и насладиться вкусными пухлыми губами сполна. Ничего не понимая, но чувствуя, что сейчас не готов разбираться, омега цепляется за нежное: «Я весь твой». Этого достаточно, чтобы отдаться жажде чувствовать молодого альфу сейчас так, будто они в целом мире одни. Слегка дрожащие от возбуждения и пережитого оргазма пальцы пробираются под кофту брюнета, задирая её, чтобы коснуться стального пресса. Пак ведёт руками выше, поднимает ненужную ткань, ласкает сильное тело под ним, что отзывается напряжёнными мускулами. Губы горят, не хватает воздуха, но ему сейчас поцелуи Чонгука важнее кислорода. Весь Чон и есть в эту минуту кислород для него. Жизненно необходим. Когда пальцы блондина опускаются вниз, касаясь кромки штанов альфы, тот рычит сквозь поцелуй, сильнее сжимая в своих руках изящное тело. Пак дразнит, снова и снова проходясь по текущей головке возбуждённого члена прямо через мягкую ткань. Он отрывается от губ брюнета, чтобы посмотреть в его тёмные от желания и сдерживаемых инстинктов глаза, прикусывает губу, сдерживая улыбку довольства, и припадает к мощной шее. Язык расчерчивает узоры на бронзовой коже, касается пульсирующей венки. Стон, сорванный с искусанных губ руками, сжимающими ягодицы, проходится вибрацией по чувствительному месту под ухом. Чонгук закрывает глаза, слыша своё рычание. Скорее всего, на коже Пака останутся следы его пальцев, но сожаление улетучивается слишком быстро, затопленное похотью. Старательно исследуя шею брюнета, Чимин не замечает, как трётся о тело альфы, мурча. Он утыкается в ароматную точку на теле парня, и лижет её частыми короткими движениями, трётся о неё носом, и, кажется, сходит с ума, когда Гук вдруг припадает к его шее, делая подобное в ответ, слегка цепляя зубами самое чувствительное место. Это неудобно. А ещё это не приносит желанного удовлетворения. Но они, словно опьяненные друг другом, продолжают оставлять следы пальцев, ногтей и зубов, жадно смешивая свои запахи. Более интимного и чувственного действия невозможно себе представить. И всё, чего хотят сейчас оба — пахнуть друг другом. Тыкаясь снова носом в шею альфы, Пак, наконец, слышит свой запах и мурчит ему прямо в ухо, тут же кусая за мочку. Оставляя след острых зубов на нежной коже, Чонгук удовлетворённо втягивает в себя свой аромат с кожи Чимина, довольно щурясь. Он откидывается на спинку дивана, сминает в уютные объятия блондина и восстанавливает дыхание. — Лучший запах в мире, — бормочет Чон. Его глаза закрыты, губы растянуты в улыбке. Он наслаждается тёплым урчанием омеги. — Я сейчас словно принимаю молочную ванну на райском острове, — шепчет сквозь мурлыканье блондин, прижимаясь чуть сильнее к телу альфы. Рука Чонгука скользит по гибкому телу, пока второй он поглаживает его волосы. Подушечками пальцев он исследует мягкую кожу ягодиц, нежно ведёт по позвоночнику под футболкой, касается щекотно рёбер, дотрагивается воздушным касанием до чувствительных сосков. — Извини меня, — всё ещё с закрытыми глазами, слегка поворачивает голову к омеге Гук. Он щекой упирается в макушку блондина, чувствуя его дыхание на своей шее. — За что? Если за то, что ты до сих пор в кофте, то извиню, как только ты снимешь её. — Нет, — смеётся Чонгук, но открывает глаза, чтобы отодвинуть от себя парня и стянуть с себя толстовку. — Не за это. — А за что тогда? — бормочет Чимин, наблюдая за действиями альфы. — Футболку тоже снимай. — Уверен? — нагло улыбается Гук, прежде чем стянуть с себя чёрную ткань. Пак дует губы, а тот смеётся, избавляясь от предметов одежды. — Так лучше? — Однозначно, — выдыхает блондин, еле сдерживая стон удовольствия. Омега скользит взглядом по красивому телу. Чон кажется идеальным. У него действительно красивое мощное тело, которое буквально кричит о силе его хозяина, и о том, что он знает, что такое штанга и отжимания. Он открыт для действий омеги, расслаблен, его губы изогнуты самодовольной, но тёплой улыбкой. Чимин ведёт рукой по напрягающимся от его прикосновений мышцам. Закусывает губу, прижимаясь к мощным бедрам альфы, и двигается на нём в попытке унять накатывающее возбуждение. — Так за что ты извинялся? — блондин чувствует, как скапливается во рту слюна от желания лизнуть бугрящиеся мышцы альфы. — За то, что я наговорил тебе по телефону, — Чон наслаждается лаской, но чувствует, как напрягается от его слов омега. — Я не должен был говорить многое из того, что всё же сказал. Но это из-за ревности. — Ревности? — непонимающе уточняет Пак, останавливая свои движения. — Да. Я представил себе, что ты счастлив с Юнги. И что ты весь принадлежишь ему. А у меня нет ни единого шанса. Меня накрыло. Я не хочу, чтобы ты был счастлив с ним, — Гук чувствует, как внутри снова нарастает ярость от обострённого собственнического инстинкта в отношении помеченного им, буквально несколько минут назад, омеги. — Но я давно не с ним, — хмурится блондин. — Я хочу, чтобы ты был счастлив со мной. Эгоистично, но только со мной, — Чон резким движением притягивает к себе омегу. Он смотрит несколько секунд в удивлённые глаза, прежде чем накрыть рот Чимина жадным властным поцелуем. Чимин хотел бы сказать, что это глупость какая-то. Что Юнги счастлив со своим новым мужем Хосоком, что у них семья, и как вообще его можно ревновать к бывшему мужу? Тем более прошло уже три года. Но он молча поддаётся напору альфы, чувствуя стремительно нарастающее возбуждение, и всё больше усиливающийся запах топлёного молока, который щекочет его ноздри, обостряет чувствительность, и заставляет скулить прямо в рот Чона, терзающего его сейчас, словно хочет съесть. Пальцы Чонгука давят на пышные бёдра, вдавливая в себя. Член ноет от возбуждения, а мозг плавится от ощущения стекающей из дырочки омеги влаги. Ноздри раздуты от жадных втягиваний аромата коричной булочки, смешанного с топлёным молоком. Вены на шее и руках вздулись от напряжения, так сильно он сдерживает себя. — Я хочу тебя, Гук-и, — жалобно стонет Пак, когда губы альфы перемещаются на его шею. — Очень. В себе. Сейчас. Немедленно. Гук с тихим рыком подхватывает его и встаёт, удерживая на весу. Ноги блондина обвиваются вокруг крепкого тела, он жмётся так сильно, как только может, ёрзает, заставляя утробный рык альфы становиться сильнее от плохо сдерживаемого возбуждения. Они целуются как сумасшедшие, то кусая друг друга, то вылизывая. Пока Чон преодолевает не такое уж большое расстояние от дивана в зале до кровати в спальне ведущего, его плечи горят от впивающихся в кожу ногтей, а член готов взорваться от того, как интенсивно и сладко Пак трётся об него. Не разрывая поцелуя, Чонгук кладёт его на кровать, наваливается сверху, вжимая своим телом в мягкий матрац. Чимин, словно коала, висит на нём, продолжая двигать бёдрами и стонать, пятками пытается стащить осточертевшие штаны с брюнета. Ему это совсем не удаётся, от чего он злится и капризно требует, разрывая поцелуй, не обращая внимания на ниточку слюны, тянущуюся между их ртами: — Сними немедленно! Вместо того, чтобы отстраниться и снять лишнюю вещь, Гук подтягивает омегу чуть выше, неудобно стягивая с себя штаны, но не размыкая объятий. Хаотично дрыгая ногами, он упрямо вжимает губы в ключицы блондина, не желая отрываться от него. Тот мешает, выгибаясь под Чоном, скользит влажной тканью по напряжённому от нескладной позы телу. Умудрившись снять с себя штаны и нижнее бельё, Чонгук обхватывает под спину блондина, прижимает его к себе, и садится на пятки с ним на руках, чтобы стянуть с того футболку, но не разрывать контакт. Им неудобно, им медленно, им жадно. Но они чувствуют жизненную необходимость соединяться каждой клеточкой тела. Даже секундный разрыв тел кажется смертельно опасным и воспринимается внутренними альфой и омегой, как угроза. Бугрящиеся бицепсы, которые до стона восторга ощущает прямо сейчас Пак. Треск ткани. Чимина подталкивают выше к изголовью кровати, а он чувствует, что на одну пару трусов у него теперь меньше, зато источник жизни теперь кожа к коже. Весь. Каждой клеточкой. Омега чувствует, как крепкий, налитый кровью член альфы тесно вжимается в его маленький, аккуратный, заставляя плакать от удовольствия. Он крепче сжимает свои бёдра, всё ещё опоясывающие тело Чонгука, царапает ногтями его лопатки от желания влезть под кожу тому, кто сегодня, кажется, оживил. Не смея отказать себе в удовольствии, Чон делает несколько толчков, вжимая блондина в кровать, рычит ему в ухо, и жмурится от накрывающего экстаза. Он чувствует щекой влагу и понимает, что Чимин плачет. Останавливается, замирает, одной рукой сжимая омегу в своих объятиях, а второй — простынь. Выпрямляет руку, нависая над плачущим блондином. — Чимин-и, — мягко начинает Чон, спеша стереть слёзы с красивого лица. Своего внутреннего альфу он берёт под контроль, успокаивая возбуждение. — Всё в порядке, я просто… — срывается Пак. — Просто поцелуй меня. Пожалуйста. Мне очень надо… Губы брюнета немедленно исполняют просьбу, нежно лаская сжимающего его всё сильнее омегу. Язык скользит, словно пишет во рту признание в любви. Выводит узоры обещанного молча будущего, успокаивает невысказанные тревоги, забирает старую боль, выпивая вместе со всколыхнувшимися сомнениями. Попытка вспомнить, когда ему было в последний раз так хорошо, проваливается. Чимин в принципе не помнит, чтобы ему было ВОТ ТАК хорошо. Настолько нереально и космически. Настолько сильно и невозможно чувственно. Он расслабляется под поцелуями Гука, отпуская, наконец, из своих цепких объятий, обмякает телом под ним. Широко разводит в стороны бёдра, упираясь пятками в матрац, давая понять, что готов. Приподнимаясь на руках над коричным омегой, слёзы которого высохли, сменившись нежной улыбкой, Чонгук любуется. Он не девственник. Совсем. У него было шесть партнёров, так уж получилось. Пубертат, знаете ли. И с Тэхёном у него не возникло сомнений, что в постели он вполне хорош. Но сейчас в его руках был сам Пак Чимин. В прямом смысле слова — в руках. И Чонгук, совсем не девственник, дрожит. Сдерживает в себе альфу, укрощает желание обладать, подминать, клеймить, рассматривая трепещущие длинные ресницы, улыбающиеся пухлые губы, ямочки на щеках и бездонные, порабощающие его глаза. Словно дикий кот, Чон прогибается, спускаясь ниже по телу блондина, касаясь губами разгорячённой кожи. Ключицы, грудные мышцы, горошинки сосков. Чимин закусывает губу, приподнимаясь на локтях, наблюдает, как Гук покрывает поцелуями его впалый живот. Язык альфы пишет про счастье и возбуждение, оставляя память об этом на коже навсегда. Пак вздрагивает, когда брюнет кидает на него хитрый взгляд, демонстрируя ухмылку, и внезапно касается языком небольшого члена. — Ох, — приоткрывает рот блондин, следя за каждым движением. Чон целует головку члена омеги, ведёт языком от основания к уретре, проходясь снова и снова лижущими движениями по дёргающейся от возбуждения плоти. Обхватывает губами и вбирает в рот, посасывая. Чимин откидывается на подушки, выгибаясь, цепляется судорожно пальцами за изголовье кровати, чтобы удержать себя на месте. Бёдра дрожат от напряжения. Их хочется свести вместе, сжать голову брюнета между ног и толкнуться ему в рот. Приподнять таз, умоляя о пальцах в зудящей неудовлетворённо дырочке. Но он лишь мечется по влажным простыням, пытаясь хоть немного контролировать оргазм и похоть. Словно слыша его желания, Чонгук сжимает пальцами его бёдра, приподнимает выше, продолжая ласкать. Он будто даёт разрешение вести себя развратно, как хочется. Чимин срывается, толкаетсяясь вверх, приподнимаясь, чтобы видеть это, сжимает на пару секунд меж бёдер голову парня, чтобы затем снова широко их раскинуть и заскулить. — Чон-Гук! — кричит омега, когда пальцы альфы проникают в него, сразу толкаясь до фаланг. Ещё чуть-чуть и он сойдёт с ума. Пак абсолютно уверен в этом. Капли пота стекают по его извивающемуся телу. Руки болят от напряжения, мышцы ног сводит. — Малыш ты такой сладкий, — тихим рыком мурлычет Чон, прервав экстаз. — Ты остановился, — жалобно констатирует Чимин, обиженно глядя на брюнета. Он всё ещё тяжело дышит, и его взгляд затуманен. — Только для того, чтобы ты отдохнул, — нагло улыбается Гук. Блондин готов его ударить, но не успевает даже пикнуть, как чувствует, что его подхватывают под колени, чтобы развести ноги шире. Касание головки члена альфы к его текущему анусу отзывается в нём дрожью и лёгким стоном, вместо возмущения. Чонгук удерживает вес своего тела, опираясь рукой прямо возле лица блондина, что даёт возможность любоваться напряжёнными перекатывающимися мышцами. Он помогает себе рукой, жадно глядя, как головка члена погружается в раскрывающуюся для него дырочку. Шипит от удовольствия, не в силах оторвать взгляд. Пальцами касается тазобедренных косточек омеги, чтобы оставить на них влажный след. Чувствуя, как медленно входит в него альфа, растягивая под себя, Пак закатывает глаза от удовольствия, с трудом заставляя себя не податься сразу на встречу. Чон заполняет его до упора и замирает, переводя, наконец, взгляд на раскрасневшееся лицо блондина. — Ты красивый, как бог, — шепчет Гук, прежде чем поцеловать свою коричную булочку. Медленные, плавные толчки заставляют Чимина прогибаться под альфой, скользить руками по влажной от пота мощной спине, тихо стонать в неотрывно ласкающие его губы. Движения становятся интенсивнее, запахи туманят и без того плывущее сознание, инстинкты альфы и омеги всё сильнее рвутся сорвать контроль. Но оба сдерживаются. Чонгук отрывается от сладких губ, чтобы взглядом показать, как сильно хочется отпустить тормоза. — Твой запах на моём теле — лучшее, что ты мог подарить мне, — шепчет Пак, обхватывая ладонями серьёзное лицо альфы. Утробное рычание, стиснутые зубы, напряжённые желваки. Чон на пределе. — Я хочу…я… — бормочет Чимин, плавясь от ощущения более резких толчков. — Мы могли бы… Чёрт. Глаза блондина закатываются, а с губ, вместо слов — протяжный вой удовольствия. Он выгибается так, что видны рёбра, ключицы выступают остро, маня оставить на них след зубов, что тут же делает Чонгук. Вскрик удовольствия, размашистый росчерк ногтей, вспарывающих до красных полос кожу на спине, сжимающиеся вокруг талии ноги, в попытке насадиться сильнее, глубже. Капли пота, брызгающие с мокрых чёрных волос, подрагивающая в оскале губа, непрекращающийся рык. Скрип кровати, пока мощное тело альфы интенсивно входит в податливое тело омеги, что сходит сейчас с ума от удовольствия. Грубая хватка, заставляющая блондина чуть ли не расплакаться от того, что его снимают с желанного члена, переворачивая, подминая под себя. Стон удовольствия, когда в него снова входят, наваливаясь всем телом, кусая загривок, вколачивая в кровать так сильно, что та, кажется, оставит вмятину на стене. Руки, сжимающие изголовье, прижаты сверху мощной ладонью, до боли вдавливающей в металлические прутья. Зубы на холке ощущаются как спусковой крючок. Выстрел. Скулёж с тягучим: «Чонгук-и». Дрожащие коленки, разъезжающиеся под напором. Разряды тока по всему телу. Визг от разбухающего узла. Липкий пот, словно клеем соединяющий два тела. Крепкая ладонь, удерживающая максимально близко к себе. Ощущение наполненности и счастья. Чимин буквально падает на кровать, но Чонгук удерживает его, не выпуская, прижимает к себе, осторожно укладывает на бок, обвивая его ногой. Рука Чона прижимает омегу к себе так, словно они единое целое. Мягкий поцелуй туда, где след острых зубов. Сбившееся дыхание обоих, смешанные запахи, губы, растянутые улыбками. «Исцелил», — проносится в голове Пака, прежде чем он отключается в сон. Как жаль, что затуманенный течкой мозг выдаёт желаемое за действительность.