Король и Шут

Ночью гораздо спокойнее. Солнце не слепит усталые глаза, да и людей на улицах почти не встретить. Мало кто согласится со мной, ведь людям, всем без исключения нравится эта дневная суета, по крайней мере никто не остаётся к ней равнодушен. С первыми лучами зари просыпаются крикливые петухи, они поднимают заспавшихся хозяев из смятых постелей, намекают на то, что самое время вставать и заниматься рутинными делами. С наступлением утра, непоседливые дети торопятся поскорее покинуть дом и побежать резвиться с друзьям. А ночью почти все спят. Ночью мир тоже отдыхает, но всё равно живёт, просто немного по-другому, не так торопливо и шумно, наслаждается свежестью прохладного ветерка, без гнилостного запаха рынка. В гомоне дневной толпы, порой не слышно даже собственных мыслей, а в одиноком мраке ночи слышно и пение сверчков и умиротворяющий шелест травы. Ночные улицы вздыхают спокойно без тяжести сотен вечно торопящихся тел. Меня невозможно встретить в этой толкотне, и дело даже не в том, что кожаный плащ и чересчур бледная кожа будут слишком выделяться среди пёстрой, загорелой и полураздетой толпы, а в том, что одним своим присутствием я нарушу отлаженный механизм жизни этих людей. Я, как камень брошенный в мирно гуляющих кур, такой же твёрдый, неотёсанный и чужеродный в их среде. Я, волк среди овец, пугающий, кровожадный хищник. Стоит мне только появиться в поле зрения нормальных людей, как те шарахаются от меня, торопливо крестятся, и косятся исподлобья, потому что по-другому смотреть страшатся. Это даже забавно, они считают, что я могу навлечь беду одним лишь только взглядом. Люди никогда не вдавались в подробности, моего проклятия. Они даже не всегда догадывались, кто я на самом деле, просто чувствовали что-то во мне, но разбираться кто: упырь, волколак или кто похуже не брались, скидывали на инквизиторов, так же гораздо проще. О-о-о, вот тут уже у меня появлялись сомнения, кто из нас страшное чудовище. Иногда, когда после калечащих пыток я приходил в себя настолько, что мог связано думать, я поражался их изобретательности: железная дева, медный бык, колыбель Иуды — как поэтично названо! На деле же и в половину не так поэтично, как звучит. Меня ненавидели за один лишь факт моего жалкого существования. Меня не принимали, и похоже, даже не собирались мириться с тем, что на свете помимо людей обитает и нечисть. Получалось конечно нечестно: домовых старались задобрить, принимая за добрых духов, а может и из страха, что выживут из собственного дома, но так или иначе выходило всё равно несправедливо. Меня уже давно перестало волновать понятие справедливости, слишком уж тяжело было с ним уживаться, особенно, когда вокруг происходит то, что происходит. На долгие годы единственным не вынужденным моим собеседником стала луна. Своим бледным ликом она остужала мой гнев, молчаливо, не моргая белёсым оком, слушала все истории и никогда не осуждала. Сколько бы я не пытался внушить себе, что дневной мир для меня закрыт, что люди никогда не взглянут, как на равного, я тосковал по живому общению и поделать с этим ничего не мог. Злился из-за этого самообмана страшно, и из собственной ненависти ткал паутину проклятий. И где бы не появлялся, мор шёл за мной по пятам. Урожаи гибли и свирепствовали эпидемии чумы, люди гибли, как подкошенные и виноват во всех этих бедах был я. Успокаивал я себя мыслями о своей демонической природе, как бы малодушно это не звучало, но это сбивало градус ответственности за всё содеянное. Демон он ведь и на краю света демон, существо жадное до людских страданий, жаждущее крови и мести. Дух отмщения из меня выходил посредственный, может быть потому что мстить уже давным давно было некому, а может и по-другим причинам. Каждое полнолуние я ждал, как помешанный, смотрел на чёрное полотно неба, усыпанное крошками звёздочками, и ждал их величавую предводительницу, чтобы задать один единственный из раза в раз вопрос — для чего родился я? Вечная жизнь постоянно подпитываемая негативом могла показаться приятным бонусом только вначале. Спустя десятилетия пропитанной ненавистью нежизни, я готов был обменять всё, что угодно на обычную человеческую, где помимо чёрного присутствует и белый. Прожитое время тяготило меня, сливалось в пёструю кашу одинаковых дней, недель, месяцев, лет. В этой мешанине лихорадочного бреда невозможно было выцепить ничего связного. Вроде воспоминания и есть, только руку протяни в омут памяти, а вроде и страшно, память бурлит раскалённой лавой, лопается безобразными пузырями того и гляди сожрёт живьём и не подавится. В полнолуние становится очень светло, не так, как днём, но и от непроглядного мрака предыдущих ночей не остаётся и следа. Зловещая луна любовно оглаживала зеркальную поверхность воды, скользила мертвенным холодом по заострившемуся с годами лицу мужчины, и насмешливо молчала в ответ на все не высказанные вопросы. Ночь грозилась стать безветренной и замогильно тихой. Небесный свод был выткан тысячами бисерин звёзд, ни единого облака, ничто не портило вышивку. Из леса можно было услышать пение ночной птицы, оно звучало приглушённо и ненавязчиво, но на душе было неспокойно. Миша уже не помнил точно, когда в последний раз его не донимала тревога. Мужчина сидел прямо на траве, поодаль небольшого озерца. Чем ближе к воде, тем отчётливее ощущался холодок от не прогретой воды, и запах водорослей. Кусты шиповника, которые служили для него живой изгородью, подозрительно зашуршали, Миша с интересом уставился в колыхающиеся листья и задрожавшие красные ягодки, наверное в куст забралась любопытная кошка. Так Горшок думал ровно до того момента, пока из зелени не показалась светлая макушка, а за ней и обладатель этой макушки. Из зарослей вывалился молодой паренёк. Тихо ругаясь себе под нос он вытряхивал из прядей отвалившиеся листики и, Миша не до конца уверен, пару спелых ягод. Парень замолчал и поднял удивлённый взгляд на застывшего мужчину. Как бы Горшок не хотел не выглядеть уязвимо, а получалось у него судя по всему не очень.       — Прости не хотел пугать, я думал, что тут никого нет, очень уж ты тихий, — Миша опасливо повёл плечами заметно напрягаясь, и только из последних моральных сил не сорвался с места тут же, хотя стоило бы, чего эти людишки только не придумывали, чтобы войти в доверие и довести дело до изощрённых пыток, в этом они были виртуозами, по крайней мере те, которых доводилось встречать, — ты наверно тот самый нечистый, про которого все только и талдычат? — парень оглядел его с ног до головы, а потом внезапно обезоруживающе улыбнулся, — а где хвост, рога, копыта, я не знаю, чё там ещё должно быть? — он хотел было сделать шаг вперёд, но Миша инстинктивно дёрнулся назад, — понял, — поднял примирительно руки, — держу дистанцию. Чувство опасности, постоянно нависавшее над ним дамокловым мечом, вопило со страшной силой, но Горшок изголодавшийся хоть по какому-то контакту с людьми упрямо сидел подтянув к груди коленки, чтобы при необходимости драпануть от водоёма подальше, что-что, а вот бегать он научился быстро, только вот вспоминать обстоятельства при которых пришлось учиться вообще не хотелось.       — Ты не серчай, но я окунуться пришёл, — Миша смешливо вскинул бровь, будто он мог запретить пареньку что-то делать. Скорее ему запретят ходить по земле, чтобы не осквернять род человеческий. Светловолосый парень принялся неторопливо скидывать с себя немногочисленную одежду. Он небрежно стянул белую широкую рубаху, за ней последовали и штаны с нижним бельём, на самих ногах ничего и не было, он пришёл сюда босым.       — И ты вот так просто полезешь купаться, когда в паре метров от тебя сидит предполагаемая нечисть? — Горшок до победного хотел хранить молчание, но не удержался.       — Батюшки, надо же, говорящий, я думал немой, — «язык вообще тоже пытались отрезать», подумалось Мише, но он уставился выжидающе на парня не произнеся больше не звука, — да какая ты нечисть, хотел бы прикончить давно бы уже сделал, я вон, — ткнул пальцем в помятый шиповник, — там шуршал сколько, мог не дожидаться пока я из этих ебучих райских кущ выползу, а там и прибить, ну или кровь высосать, — парень пожал плечами и по щиколотку вошёл в прохладную воду, зашипел и поморщился, когда холод обжёг горячую кожу, — ну, и мне кажется я тебя своим красивым и неожиданным появлением напугал больше, чем ты меня.       — Знаток нечисти нашёлся, — Миша отвёл взгляд от покатых плеч и взъерошенного затылка.       — Не, я чувствую конечно, что-то не человеческое в тебе есть, — Горшок поморщился на это заявление, — да погоди ты обижаться, я ж не сказал, что ты упырь вонючий.       — Почему это не упырь? — взгляд снова метнулся к пареньку, теперь тот стоял погружённый в чёрную воду по колено, он обернулся к Мише улыбаясь.       — Слишком уж не мёртво выглядишь для живого трупа, — заметил он.       — Не переживай, твои собратья исправят это упущение, — Горшок отвёл погрустневший взгляд, вообще была велика вероятность после смерти стать именно упырём. Миша старался не задумываться об этом раньше времени, но умереть не своей смертью шанс был велик, да и тем более в его положении, хрен разберёшься, какая смерть должна оказаться его, а какая не его. Да даже, если повезёт откинуть коньки самостоятельно, не сказать, чтобы при жизни он был праведником, а если учитывать, что Горшок некромант, то есть практически чёрный маг, это полностью перечёркивает какие-либо зачатки на праведную жизнь, так если ещё добавить в список, что он обозлённый на всё и всех... перспективы вырисовывались не самые радостные, то есть безрадостные вовсе.       — В смысле исправят? — светленький парень аж замер оказавшись в воде по бёдра, и резко обернулся, вода рядом заволновалась и плюнула раздосадованно брызгами. Миша красноречиво промолчал не поднимая взгляда. Если бы после смерти была возможность просто кануть в небытие, Горшок этой возможностью и воспользовался бы с радостью. Самоубиваться, конечно, не стал бы, совсем уж позорно для нечисти его величины, но вот принести свою голову на блюдечке какому-нибудь охотнику на раз два. Охотник бы сразу прикончил, без лишней мишуры. Охотники были гуманнее кружка помешанных маньяков гордо обозвавших себя инквизицией. Не надеясь больше на ответ парень, как таран вошёл в воду по горло, всколыхнув снова успокоившуюся, идеально ровную гладь. Даже с берега Миша мог слышать, как у его нового знакомого застучали зубы, хоть орехи коли. Мальчонка инстинктивно прижал руки к груди, но выскакивать из озера не спешил.       — Как водичка? Тёпленькая? — ехидно поинтересовался Горшок совсем немного расслабляясь.       — Не прогрелась, зараза, — судя по кругам лениво пробежавшим по поверхности парень переступил с ноги на ногу так и не решившись отойти дальше.       — Она и не прогреется никогда, озеро глубокое, и подземные источники, которые его питают тоже ледяные. До них солнце не достанет и подавно.       — С чего ты это взял? — парень немного отступил к берегу, остановился там, где вода доходила ему до груди, чуть прищурился.       — Утопленники здешние поведали, — Миша беззубо заулыбался, но должного эффекта не возымело, парень и не подумал выходить или пугаться его физиономии.       — Так ты медиум получается? — не пытаясь скрыть интерес спросил он и глаза в холодном свете восхищённо заблестели, Горшок залюбовался.       — Не только медиумы могут с духами общаться, — расплывчато сообщил он и покосился на свою вечную спутницу — луну.       — Экстрасенс? — задумчиво нахмурился парень.       — И снова мимо, — пропел Горшок и покачал лохматой головой.       — Ты и шутить умеешь, мне нравится, — что именно пацану нравится он уточнять не стал, раскинул руки в стороны, бесстрашно плюхнулся плашмя. Вода с радостью приняла его в свои объятия, и без боя отпускать отказалась. Вынырнул он со звонким, юношеским смехом, а Миша почувствовал давно забытый, шаткий покой.       — Как тебя зовут? Мы знаем друг друга непозволительно долго, а имена так и не додумались спросить, ну не идиоты ли? — парень мягко улыбался, то и дело утирая лицо ладонью, намокшие волосы падали на лоб, пускали дорожки ручейков по бровям и ресницам, очерчивали губы и линию челюсти.       — Миша, — воздух холодил кожу даже сквозь одежду, руки были неприятно холодные.       — Андрей, — отсалютовал парень и за его рукой, взметнувшейся так быстро потянулись брызги. Горшок пригладил густой ворс травы, пропустил сквозь пальцы очень бережно, чтобы не порезаться о травинки. Андрей, как ребёнок резвился в воде, поднимал снопы брызг, нырял с головой, укладывался на водную гладь спиной, и забавно дёргался, когда вода его не держала. В нем бурлила жизнь, такая горячая, что холодная вода была нипочём. Мертвенно бледная кожа в свете луны, не отталкивала, как образы, бесплотные тени поджидающие везде, куда бы он не шёл, а напротив, приковывала взгляд.       — И всё-таки, кто ты? — Андрей беззастенчиво вышел из озера, загребая у берега песок, отчего вода мутнела. Прямо так, не обсыхая парень нацепил рубаху, одежда доходила ему до середины бедра и липла к телу. Подхватив остатки своего нехитрого одеяния он медленно, будто бы спрашивая разрешения подошёл ближе. Миша следил за каждым осторожным шагом, паренёк подходил к нему, как к дикому зверьку, без страха и неприязни, а с живым интересом. Не получив сопротивления Андрей плюхнулся рядом, не вторгаясь в личное пространство, но достаточно близко, чтобы при желании можно было коснуться, — красиво сегодня, и тихо. Днём тут людей полно, все орут, дети носятся, — парень неприязненно поморщился, — светло конечно, да и вода днём потеплее будет, но это не стоит того, чтобы терпеть вопли. Ты ведь тоже по этому здесь? — Миша коротко кивает и смотрит на воду, — ты некромант да? — Горшок опасливо покосился на Андрея.       — Как ты понял?       — Методом тыка, — непринуждённо пожал плечами, — если не медиум и не экстрасенс, то вариантов не так уж и много остаётся. Если честно, я не так представлял некромантов.       — Хвост рога и копыта? — уточняет Миша и тихо хихикает.       — Не, просто люди говорят про нечистого, вот я думал, что ты демон.       — Ох уж эти стереотипы, — качает головой и теребит в пальцах вырванную травинку, — а некроманта небось представлял дряхлым старикашкой с книгой заклинаний?       — Почти, — радостно улыбается и ложится на траву, положив руки под голову, — я рад, что ты оказался не таким, как я представлял.       — Если ты рад сейчас, то страшно представить, что ты представлял, — Миша фыркает оттягивает пушистые волосы взлохмачивая ещё сильнее.       — Ну… ты красивый, — говорит как само собой разумеющееся, а Горшок едва не давится воздухом, — я же сказал, что в тебе чувствуется, что-то не человеческое. Я не понял сначала, тут всё-таки темно, да и ты не позволил к себе подойти сразу, а сейчас я понял, — Миша с интересом уставился на Андрея в ожидании того, что тот скажет, — это глаза, — Горшок вскинул бровь, — ты не выглядишь взрослым, по крайней мере не сильно взрослее меня, а смотришь так, будто повидал столько дерьма, сколько людям и не снилось. Я понимаю, не у всех жизнь сахар, но… не знаю, как это объяснить, просто поверь мне, дело в глазах.       — В глазах так в глазах, — Миша не стал спорить, покладисто согласился.       — А ты выходишь днём или… — паренёк замялся.       — Местные меня не жалуют, лучше не драконить их, и вообще сделать видимость, что меня здесь и нет.       — Понял, — снова недолгое молчание, — а завтра ты будешь тут? — волнение в парнишке выдавали только руки, которыми он дёргал рукава рубашки вытягивая их ещё сильнее. Мише наверно стоило бы ответить нет. Уйти на другой берег, где больше кустов и его точно никто не найдёт без должного желания, но сейчас он отвечает, что конечно же будет. Может быть он совершает очередную ошибку доверяясь мальчишке, может быть тот приведёт за собой толпу крестьян с вилами, а может и не приведёт, Андрею отчего то хотелось верить. И Горшок поверил. Зловещая луна в этот раз была к нему благосклонна.