Король и Шут

Ужасно глупо. Хотя сейчас всё-таки больше ужасно, чем глупо. Ужасно страшно. Ужасно несправедливо, ну и глупо, разумеется, тоже. Андрей слабо вырывается, но сил у него на более активные действия никаких. Сквозь расступившуюся толпу виднеется лестница эшафота и до него доносятся крики людей, кто-то желает спотыкнуться и сломать себе шею прежде, чем ступить на площадку, кто-то клянёт власть, но больше всего тут гогочущих зевак, которым не сидится по домам и по большей части нет никакого дела до того, что тут творится, они решили взглянуть на то, как очередного убийцу в очередной раз казнят…       — Я не убивал, — шепчет юноша, но остаётся никем не услышан, стража бесчувственно толкает паренька в спину и он едва не падает, потому что руки крепко связаны и он не может нормально удерживать равновесие, но никого это не волнует и Андрея, как мешок с картошкой пинают до лестницы. Будто ему мало знания о том, что его сейчас прикончат. Он уже жалеет о том, что как последний кретин бросился помогать бедолаге. Наверное, нужно было пройти мимо, как делали все вокруг, тот бы всё равно умер от кровопотери, но зато смерть бы не грозила теперь самому Князю. Но нет. Ему словно больше всех надо было. Андрей не стоял бы сейчас перед первой ступенью на эшафот, если бы бросил человека умирать, даже не попытавшись помочь. Просто кто-то из прохожих заорал, что собственными глазами видел, как Князь всадил в уже хладный труп нож по самую рукоять, а теперь не помочь пытается, а добить. Всем было плевать, что орудия убийства рядом не оказалось, что парень был в несколько раз меньше жертвы и гораздо, гораздо слабее. Он физически не смог бы нанести такое увечье, но всем было плевать. И на умершего и на убившего и на спасавшего. Андрей был настолько растерян и напуган, что в своё оправдание не смог сказать ничего вразумительного. Несколько дней он провёл в холодной сырой камере. Там же услышал свой приговор. А теперь вот его ведут на эшафот. На помосте стоял пень, словно для разделывания мяса, а рядом с ним палач, чей внешний вид сильно разнился с представлением Андрея о том, как должны выглядеть палачи. По его мнению, это должен быть высоченный волосатый мужик, которому голову отрубить в порядке вещей, как в туалет сходить, ну, или руки помыть… не так важно, просто рутина. Но стоял там высокий, костлявый юноша в красной балаклаве и с массивным топором. Лезвие поблёскивало на солнце, а на рукояти даже отсюда виднелись бурые, въедливые капли застарелой крови. Парня охватило настоящее отчаяние и дикое желание сопротивляться и орать о своей не причастности, но он не собирался предоставлять зевакам такое зрелище, поэтому, когда его в очередной раз грубо пихнули, побуждая поскорее подняться, то Андрей сделал шаг вперёд. Первая ступень. Вторая. Третья. Перед глазам всё расплылось от подступивших слёз, он игнорировал дрожащие, как в припадке руки и задеревеневшие ноги. Глубоко уйдя в свои мысли, он не заметил, как палач поднял топор и провёл по лезвию большим пальцем, проверяя, достаточно ли тот заточен, а если недостаточно, то подточить, чтобы не продлевать бедняге страдания. Насколько Князь слышал, самым гуманным способом казни считают гильотину, но тут гильотины не было, был человек с топором, который мог промахнуться, которой мог не… в горле встаёт ком, пара слезинок всё же скатываются по бледной коже к губам и Андрей всхлипывает, совсем по-детски, ему уже не стыдно. Наверно палач и не такое видел за время своей «работы», а с помоста разглядеть его слёзы никто не сможет, так что разницы никакой. Стража уходит с помоста, и один из сопровождающих выходит вперёд, чтобы зачитать приговор людям, чтобы те и не думали творить непотребства на улицах города. Князь всегда считал показательные казни бесчеловечными и жестокими. Везёт ему, как утопленнику. В прорези балаклавы, Андрей видит огромные карие глаза и густые выразительные брови, ему не к месту думается о том, что не бывает таких глаз у убийц, а получается вот как — бывают. И более того, такие глаза принадлежат его убийце. Глашатай всё продолжает орать, чтобы самые дальние зрители его тоже услышали и в полной мере прониклись вершившимся на их глазах правосудием. На помост уже хотел было подняться один из стражников, но палач остановил его небрежным взмахом руки, мол, не мешай, сам разберусь, и тот на удивление послушался. Не дожидаясь, когда его снова начнут грубо трепать, как безвольную куклу Андрей, глотая слёзы и игнорируя животный ужас, и чувство пожирающей безысходности, подходит ближе к палачу, тот окинул его нечитаемым взглядом и не спешил подталкивать к ужасающему пню, на котором отчётливо виднелись борозды от предыдущих ударов. Дерево было тёмное, на нём даже колец не было видно, только бурая испещрённая ранами поверхность. Князь не мог отвести от неё взгляда, он замер в тупом оцепенении совершенно не в силах сдвинуться с места. Когда его предплечья аккуратно коснулись чьи-то пальцы, он дёрнулся и неконтролируемо затрясся, поднял взгляд, чтобы встретиться им с палачом.       — Я не убивал… — он почему-то счёл должным об этом сообщить. В этих словах не было надежды на спасение, только лишь отчаянная мольба поверить в его невиновность, пусть хоть юноша в балаклаве знает об этом, знает, что Андрей никогда бы не взял такой страшный грех на душу, он бы никогда не убил человека. Темноглазый погодя некоторое время кивнул и прищурился, будто что-то для себя решая, а потом под нарастающий гул толпы и вопли перекрикивающего всех глашатая, он всё так же за предплечье потянул Андрея к пню, легонько надавил на плечо, чтобы парень опустился на колени и Князь молчаливо послушался. Ему даже немного стало легче, ему хотелось думать, что палач ему поверил и не винит в несодеянном, как это разношёрстная толпа. С искусанных губ срывается дрожащий вздох, воздуха перестаёт хватать, и лёгкие горят. Правду говорят, что перед смертью не надышишься. Он опирается руками в пень, ждёт, когда ему скажут какое положение принять и внезапно чувствует, как воздух с характерным звуком рассекает, он не успевает испугаться и заорать. Просто в одно мгновение он чувствует, что верёвка повисла тугими браслетами, больше не скрепляя его руки и давая возможность для манёвра.       — Я верю, что ты не убивал, поэтому беги, — голос раздаётся у самого уха, немного приглушённый тканью, но глубокий и спасительный. Андрей, не веря в своё счастье, вскакивает и пока не началась суматоха, прыгает с помоста в противоположном от лестницы и толпы направлении, со всех ног несётся, и на ходу всё же умудряется обернуться на сохранившего его жизнь палача. Тот жмёт плечами, когда кто-то из одинаковых стражников не особо заинтересованно на него орёт и называет криворуким. Юноша будто почувствовал взгляд на себе, обернулся в сторону Андрея и подмигнул.