«А заслуживаю ли я этот шанс?»
Мать Филиппа работает в больнице, и некоторую часть своего детства он провёл на её работе. Он видел большое количество людей, которым уже был подписан смертный приговор в виде неизлечимой болезни, видел, как люди погибали на операционном столе, но всему этому раньше он не придавал особого значения. В его сутках словно было запасное время, которое он нещадно тратил, тратил до конца. Время для него было чем-то, что всегда обновляется, что всегда есть. Как деньги. Но сейчас оно вдруг резко для него сократилось. После его последнего похода в больницу у него осталось неприятное чувство. Чувство вины? Филипп снова увидел, как люди испускали свой последний вздох, закатывали свои стеклянные глаза и как-то сразу бледнели. Он видел, как их руки переставали держаться за решетки больничных коек, переставали сжимать белоснежную простыню в агонии. Переставали дышать. Черных вспоминает каждый раз, когда видит смерть, что он тоже когда-то перестал дышать, но сейчас спокойно ходит и как ни в чем не бывало поглощает кислород. У людей, которые умирали на его глазах, такого шанса не было. Все эти разы превращались в моменты самоанализа, но Фила это настолько сильно терзало, что он скорее грыз, разрушал себя изнутри этими мыслями, потому что они всегда острые, ядовитые, болезненные. Теперь Черных цепляется буквально за каждую минуту своей жизни, сохраняет каждый момент, хватает его, пытается заморозить, дабы остаться в нём подольше. Он ничего не хочет больше упускать. Именно потому, что он раньше об этом не думал, он уезжал из Питера, считая, что люди и время бесконечны, и, возжелав чего-то нового, такого же невечного, покинул родные края. Именно потому, что он всё осознал, он вернулся. За свою жизнь он совершил приличное количество ошибок, и он искренне хочет их исправить. Черных возвращается в реальность после очередных раздумий, которые, как оказалось, не затянулись надолго, как это всегда происходит. Он глядит на дремлющего на его плече Сменкина и невольно криво улыбается. На самом деле, он рад, что встретил его именно сейчас, именно сегодня, ведь он вряд ли бы завтра решился выйти из дома, и вряд ли бы решился на это и в последующие дни. Наверное, ему было бы неловко, стыдно в какой-то степени, невыносимо и даже немного больно. Фил чувствовал себя рядом с Виком спокойно, потому что Вик — тот, кого он знает уже долгое время, тот, кому он может рассказать обо всём или почти обо всём. Однако также вместе с этим он чувствует рядом с ним ужасный стыд, ведь некоторое время назад он был готов отказаться от него, от всех тех долгих прекрасных годах дружбы. Он был готов забыть детство, купить новую жизнь. Это приносило даже больше боли, чем мысли о смерти. Как же тяжело с людьми… Со временем…. И даже с деньгами! Филипп рефлекторно опускает вниз рукав куртки, когда чувствует шевеления со стороны Вити. Автобус, наконец, доехал до нужной остановки. — Уже приехали? — сонно спрашивает Сменкин, потирая глаза. — Приехали, Вить, — с улыбкой отвечает Черных и берёт друга за руку, — пошли, а то магазин скоро закроется.***
Стемнело. Дождь теперь максимально сильный, и глядя в окно чудится ненароком, будто по ту сторону стекла водопад. К счастью, Черных и Сменкин уже добрались до дома, и сейчас они сидят тихо на кухне друг напротив друга, а посередине стола стоит фруктовый торт, к которому пока никто не прикасается, ведь чай ещё не готов. Оба думают о том, что будь они сейчас на улице, было бы неприятно. Однако сейчас они дома, в тепле и комфорте, и именно здесь и сейчас они максимально открыты друг для друга. Фил смотрит на Вика, который нервно потирал свои руки, и Черных мог без сомнений сказать, что ладони его друга точно будут ледяными на ощупь. Витя, так же как и Фил, был лишь в одной футболке, поэтому и его татуировка, и Филиппа была отчетливо видна. И как бы Сменкин не пытался скрыть своё волнение, Черных это очень хорошо замечал. На самом деле, его это очень беспокоило. И то, что скорее всего, с Витей происходят ужасные вещи уже достаточно долгое время (а это так и есть), беспокоило Филиппа ещё сильнее. Волнение пробивало его сердце стрелой, и смотреть на то, как дрожат руки Вити, как дёргается его нога, пристукивая по полу, было невыносимо. Весь этот год, что его не было рядом, Сменкин страдал, и продолжает страдать по сей день. Черных в этом себя винит. И как только Фил решается на то, чтобы заговорить с ним, чайник предательски начинает свистеть, и не успевает тот моргнуть, как Вик оказывается у плиты. Выключив плиту, Сменкин зависает на некоторое время, и беспокойство Черных снова нарастает. Но Витя вскоре возвращается к столу с двумя чашками горячего чая. Он медленно ставит напиток на стол, а потом тащится к холодильнику, еле отрывая ноги от пола, и достаёт молоко, чтобы добавить его в чай своего друга. Когда чай принял сливочный оттенок, Витя достал сахарницу и поставил её рядом с тортом. Фил пододвинул чашку чая с молоком к себе, явно сделанную с душой. Его поразило, что прошёл год с их последней встречи, а Витя до сих помнит его предпочтения в еде. Филипп же в свою очередь забыл практически всё.Он даже забыл, какого цвета глаза Вика. И тут ему стало настолько стыдно, что даже чай он боялся попробовать. В комнате продолжала сохраняться тишина до тех пор, пока Фил не решился начать беседу. — Ты в порядке? — неуверенно спрашивает светловолосый, глядя прямо в глаза Вити.«Зелёные» — проносится в его голове, — «красивые».
Вопрос Черных звучит для Сменкина как гром среди ясного неба, и он, чувствуя, как к горлу подступает противно горький ком, закрывает глаза руками дрожащими, стараясь предотвратить потоп. Татуировка светится ярко-синим, и Витя проклинает себя, проклинает свою жизнь. — Хей… Вик резко отодвигает от себя тарелку с кусочком торта и чашку тёмного крепкого несладкого чая и плачет, и Фил посчитал, что сейчас он просто обязан обнять это дрожащее тело, которое так сильно болит. Черных никогда не делал этого правильно, он попросту не знал объятий, но Витя нуждался в них. Он осторожно приближается к Сменкину и заключает его в объятья, а последний тут же вцепился в него, крепко прижимаясь. — Можно подольше? — умоляет он, — я так давно тебя не видел… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Тут и Филипп не сдерживается, и его пробивает на слёзы, которых у него, казалось, совсем нет. Он осторожно зарывается горящей синим ладонью в тёмные волосы Вити и шепчет:— Тише, я больше не убегу…