Hassliebe

      Глубокая ночь опустилась на столицу Равки, на потемневшем небе вокруг полумесяца рассыпались звёзды, из окон спальни открывался завораживающий вид на дворцовый сад, освещенный лишь фонарями. В тусклом свете свечей трудно было рассмотреть убранство спальни, просторного помещения, когда-то являвшегося домом, но в свете последних событий ставшего очередным временным пристанищем. Если бы Алина была в состоянии, непременно бы находилась с малым отрядом гришей где-то в полях Равки, готовясь к очередной стычке с шуханами. Ни одни переговоры не заканчивались успехом, стороны никак не могли найти единого решения или компромисса. Правда, теперь их объединял один враг, который был угрозой для всего мира. В общем гаме дворцовой суеты распространялись слухи о падении Дарклинга, что внушало надежду окончания тяжелого времени.       Заклинательница лежала в своей постели, мучаясь от жара, находясь в бреду. Реальность граничила с собственной фантазией, а в полубреду не переставала твердить только одно имя — Александр. Шептала, когда находилась одна, пытаясь воззвать, ведь раньше получалось. Раньше она всегда отчётливо чувствовала, что заклинатель жив, находится в здравии. Собственный недуг, появившийся странным образом, истощал, а внутренняя сила не казалась такой всемогущей. Солнечный свет скрывался, отдалялся, пусть девушка и тянула к нему свои руки.       Женя сидит на кровати подле Алины, накладывала лечебный компресс, понижая температуру тела, пыталась облегчить состояние подруги. Красивое лицо периодически искажалось гримасой тревоги и непонимая. — Тебе нужно отдохнуть, — произносит ласково, расправляя спутанные локоны каштановых волос лежавшей гриши, которая смотрела потерянным взглядом, — Поспи. Завтра я принесу тебе новое лекарство, тебе станет легче. — Есть новости? — Алина шепчет на выдохе, отводя глаза в сторону, не желая сталкиваться с изучающим взглядом Жени. Одновременно желая и боясь услышать ответ. — Нет, ничего конкретного, — рыжеволосая отрицательно качает головой, вставая с постели, заботливо поправляя одеяло, — Алина…— она бы хотела сказать больше слов поддержки, но вырвалась обрывочная фраза. — Всё… образуется.       Старкова наконец смотрит на подругу, одетую всё так же в синий кафтан, не застёгнутый на все пуговицы, шумно выдыхает, не находя нужного ответа, просто кивает, поворачиваясь на другой бок. Корпориалке кажется, что девушка даже в момент первого появления во дворце не была такой бледной: тёмные круги залегли под карими глазами, а лицо заметно осунулось. Что-то в её взгляде пугало, наводило на печальные мысли, но множество вопросов не были озвучены, оставаясь крутиться в голове. Женя была уверена только в одном, недуг не имел физических причин, это больше походило на игру разума и силы, самобичевания. От размышлений отвлёк звук приоткрывшейся двери, на пороге спальни появился Мал, в глазах которого стоял немой вопрос. — Ей нужен отдых, — шепчет так тихо, подходя к двери. — Вы выяснили, чем она больна? — в глазах цвета моря плескалась тревога, он нервно прикусил губу, совсем на мгновение. — Я думал, что гриши не болеют. — Так и есть, — утвердительно кивает рыжеволосая, отпуская глаза в пол, — Но Алина не обычная заклинательница, она так долго скрывала свою силу и сейчас…— ненадолго замолчала, начав нервно заламывать свои пальцы. Догадка, которая в ней поселилась, не давала покоя, — Недуг никак не связан с физической болезнью.       Столкнувшись взглядом с Оретцевым, Женя заметила как до парня доходит смысл слов, как одна мысль перетекает в другую, вызывая смесь противоречивых эмоций. Прежде, чем следопыт отвёл глаза, посмотрев пристально на лежащую Алину, она заметила такую явную вспышку боли. Поняла, что теперь их гложет одна и та же догадка, только если в случае девушки — это рождало ряд новых вопросов, то в случае парня — правда колола в подреберье. Сафина в знак поддержки сжала мужское плечо, понимая, насколько всё усложняется, насколько подобное может ранить, прежде, чем покинуть спальню, оставив двух друзей наедине.       Заклинательница не хотела слышать, не хотела чувствовать, как внутренности выворачивает от правды, было так сложно принять, что причиной её хворобы является тягучий страх, выворачивающая боль и тоска по тому, кто является источником смерти множества невиновных жизней, кто поверг страну в хаос, натравив друг на друга две армии и несколько народов. Она бы рада заткнуть свои чувства, рада бы освободиться, но сердце не слушает команд разума. Как можно думать о Дарклинге, когда рядом есть верный, надёжный Мал, с которыми прошла множество испытаний. Ведь он был любовью всей её жизни, так ведь? Совсем не тот, что одним взглядом мог заставить сердце трепетать, совсем не тот, с которым находиться рядом было больно. Но, как выяснилось, без него было невыносимо, невозможно было сделать вдох, не чувствуя режущую боль распространявшуюся в районе солнечного сплетения. А в голове набатом звучит только одно имя — запретное. Нет, это совсем не любовь.       Не слышит, скорее чувствует, как следопыт подходит к кровати, как не сводит с неё глаз, наполненных болью. Уверена, что на дне радужки плещется только эта эмоция, и не решается повернуться, не решается столкнуться с чертовой правдой. Сейчас не самое лучшее время для выяснений отношений, для расставления точек и запятых. Мысленно просит прощения за собственную слабость. — Я всегда буду любить тебя, — шепчет еле слышно, — Даже когда ты любишь его.       Любит? Любит Морозова? Слова Мала заставляют вздрогнуть, закусить губу практически до крови. То признание, которое бы не смогла произнести вслух, срывается с языка человека, знавшего её лучше, чем кто-либо. Пытается противиться, прислушиваясь к собственным ощущениям, ожидая волну противоречия, но не чувствует ничего. Ведь этого не может быть. Ведь знает, как это — любить. Чувства к Александру совсем не похожи на те, что испытывала к лучшему другу.       Любить Мала было так просто, как будто дышать, с самого детства он был частью её сердца, даря поддержку, даря опору, нуждалась в нём. Был единственной семьей. Любить Дарклинга было опасно, приходилось отвоёвывать каждую эмоцию, приходилось испытывать коктейль из столь противоречивых чувств. И самое страшное, что она не понимала, как жить без него, он был тем якорем, державшим на плаву, позволяющим твёрдо стоять на ногах, веря в свои силы. Такой сложный, многогранный, разбитый и воскресший из пепла. Он был кем-то особенным, каждый момент откровения или близости бережно хранила в памяти. Неужели всё обилие чувств к нему можно было назвать четким определением? Казалось, что любовь не могла вмещать в себя столько, не передав и половины бушующих эмоций.       "Я люблю тебя — принимаю, таким какой есть. Я люблю тебя — всегда буду на твоей стороне. Я люблю тебя — ты можешь мне доверять.»       Любить его было чем-то запретным, чем-то ломающим. Любить его было больно.

***

      Когда Алина открыла глаза, темнота в спальне казалось непроглядной, густой. Приходилось напрягать все органы чувств, чтобы картинка совместилась в одну. Тишина давила на барабанные перепонки, она слышала стук собственного сердца, совсем не ровный, наоборот бешено бьющийся. Очередной сон не принёсший покоя или отдыха, подсознание играло жестокую игру, являя взгляд ртутного цвета, стоило сомкнуть веки. Мрак спальни так и не рассеивался, что было странно. Почему-то кожа покрывалась мурашками будто за ней неотрывно наблюдали. Слишком знакомое чувство. Подобное доводилось ощущать, когда находилась под плотоядным взглядом Дарклинга, смотрящим в самую душу. И сейчас было тоже самое, будто находилась в одном бесконечном сне, состоящем из одних и тех же моментов. Воспоминаний крутившихся ярким калейдоскопом, невозможно вырвать из головы.       Может, она наконец стала сходить с ума наяву? Её грезы из сна стали преследовать и в реальности?       Он ведь не мог появиться в малом дворце, не мог обойти множество охранных постов не только гриш, но и военных. Не мог находиться в её спальне. И это не было похоже на видение. Алина, ущипнув себя за руку, слегка поморщилась. — Неужели снова лихорадка, — прошептала себе под нос, шумно выдыхая, моргая несколько раз, пытаясь привыкнуть к темноте. — Что с твоей силой? — Ледяной голос от которого сердце пропустило удар, а девушка резко села на постели.— Не садись так быстро.       Старкова ощутила, как руки опустились на плечи, вынуждая обратно прилечь. Создавался контраст её разгоряченной кожи и его пальцев, холод которых проникал через льняную рубашку, вызывая табун мурашек, проходивших вдоль позвоночника, что-то внутри стало тянуться к нему, в очередной раз встрепенулось. Реакция, возникавшая от прикосновений только одного человека. Как же долго она взывала к нему, как же долго ждала. Волна энергии поднималась из глубин существа, заполняя теплом, она уже успела позабыть это чувство. — Ты ослабла, — констатировал факт, отвечая за девушку. Его рука с плеча переместилась на шею, пальцы коснулись ожерелья, задевая участки кожи, порождая новую порцию мурашек.— Почему? Ответь мне, — голос был мягким, но не лишенным командных нот. Он не просто спрашивал, он требовал ответа. — Я больна, — проговорила охрипшими от долго молчания связками, наконец набравшись смелости.— Целители не знают причин.       Дарклинг хмыкает, убирая руки, а темнота постепенно рассеялась, давая заклинательнице увидеть мужчину. Как всегда идеальный в своём чёрном кафтане, со слегка растрёпанными волосами и изучающим взглядом. На дне серебристой радужки плескалось раздражение с порцией злости, плотно сомкнутые губы только подтверждали зарождавшуюся в нем бурю. — Гриши не болеют, — произносит Дарклинг, слова сказанные ранее её друзьями, — Ты сама это делаешь с собой, твоя сила тебя убивает, — добавляет спустя мгновение после тишины. Единственный, кто озвучил истину. — Но почему?       Он наблюдал за ней, ожидая ответа, ожидая объяснений. Чувствуя зов на протяжении долгого времени, был вынужден блокировать связь, такую необходимую и желанную, приходилось молчать в целях безопасности. Был вынужден затаиться, когда обступили со всех сторон, был действительно близок к смерти, но, черт возьми, если позволит себе умереть так просто. Всю жизнь прогрызал себе путь. Это вошло в привычку: вечная готовность нанести ответный удар. Молчание, которое длилось несколько недель, было похоже на вечность. А потом накрыло действительно странное чувство, будто связь дала трещину. Это заставило преодолеть тысячи километров, заставило обхитрить солдат двух армий, встречавшихся на пути.       И вот он — Дарклинг, находится во дворце кишащем людьми, которые жаждут его смерти. Буквально преподносит свою голову им на блюде, ставя на кон действительно многое. Рискует своей свободной ради неё — Алины, девушки, лишившей внутреннего покоя. Нужно было убедиться, что она в порядке, наплевав на факт, что они находятся по разные стороны баррикад. Не тогда, когда вопрос касался жизни заклинательницы. — Алина, — невесомо прикасается пальцами к её коже, пуская импульс по телу, заставляя посмотреть себе в глаза, пытаясь найти ответ, — Почему?       И он видит, как в девичьих глазах отражается отголосок тоски, отражение его собственной. В районе солнечного сплетения начинает что-то больно щемить. — Я не знаю, как жить без тебя, — произносит на выдохе, так быстро и четко, разрывая сердца обоих в щепки.— Я…— тяжело дышит, зажмуривая глаза, кладёт свою ладонь поверх его, сжимая, — Мы на войне, мы враги…но… — Посмотри на меня, — в голосе слышится надлом, её слова ранят, выворачивают наизнанку. Та правда, от которой хочется выть. Когда их глаза сталкиваются, оба замирают. Огонь и лёд. Постоянная борьба, не на жизнь, а на смерть. — Я не смогу тебя убить, — шепчет, неотрывно смотря в серые омуты, затыкая приступ боли. Та правда, раздирающая душу в клочья.— Не смогу, — одинокая слезинка бежит по её лицу, в ней тысячи несказанных слов и немых признаний.       Александр молчит, не переставая любоваться ею, ловя каждый вздох, движения ресниц, читая между строк. Сказав так много, помогла ему взлететь и разбиться о жестокие реалии их мира. Мира, в котором они никогда не смогут быть вместе. — Когда придёт время, мы столкнёмся, — склоняется ближе к измученному лицу, стирая пальцам дорожку слёзы. На губах играет легкая улыбка, такая настоящая, лишённая притворства.— Когда придёт время, ты убьешь меня, — чувствует, как девушка вздрагивает от сказанных слов, видит, как вспышка боли отражается в глазах, — Знай, в этот момент я буду счастлив. Умирать рядом с возлюбленной, от её руки — лучшая награда. — Нет! — Старкова не выдерживает такого обилия эмоций, они пробивают всю выдержку, снося всё на своём пути. Мотает головой, пытаясь вырваться из захвата его пальцев, — Нет! — ударяет его по плечу, слезы одна за одной омывают лицо. — Тшш, — ловко ловит руки, пытающиеся оттолкнуть, прижимает к себе, крепко обнимая, — Тихо. Всё будет хорошо, — шепчет успокаивающие слова на ухо, вдыхая сладостный аромат её волос, давая возможность выплакаться. — Это твоё предназначение.       Очередная правда, от которой не сбежать, остаётся принять. В конечном итоге свет победит тьму, пусть не сейчас, пусть через столетие, но гибели не избежать. В их распоряжении вечность, чтобы смириться, чтобы найти путь друг к другу и снова разойтись.       Он даёт возможность выплакаться на своём плече, водя ладонью вдоль позвоночника, поглаживая через грубую ткань рубахи. Впервые разделяет чью-то боль, а собственная отступает. Ненавидит чувства, равно как и нуждается в них. Алина успокаивается, утыкаясь носом в мужскую шею, вдыхает запах, пытаясь запомнить. Яркие хвойные нотки и запах дождя. Ему пришлось преодолеть столь долгий путь, что он впитал запах леса, грозовых облаков и жаркого солнца. Пахнет домом, чем-то до боли родным. Подчиняясь чувствам, легонько касается губами его кожи на шее, чувствуя, как гриш замирает, вжимая пальцы ей в позвоночник. Потеряв всякие сомнения, оставляет пару поцелуев, уже более смелых, царапается щекой о его щетину, чувствуя на губах вкус кожи, начинает сходить с ума, теряясь в собственных ощущениях. Всё внутри неё взывает быть ближе к нему, взывает чувствовать кожа к коже. Она так в нём нуждалась… — Алина, — шепчет Морозов, пытаясь сохранить контроль, пытаясь остановить, спасти их обоих. Придерживает за плечи, — Не надо.       Но девушка не слышит, продолжая целовать, изредка проходясь языком по коже, подбираясь к его губам. Сталкивается взглядом потемневших глаз, на дне радужки плещется неукротимая сила подстегнутая желанием. И ликует, находя ответ на собственные эмоции. — Пожалуйста, — жалобно произносит, переводя взгляд с глаз на губы, — Пожалуйста, Александр.       Что-то внутри него с треском ломается, наверное, самоконтроль. Он честно пытался, насколько мог противился, старался не обращать внимание на отклик своего тела. Каждая клеточка тянулась к ней. Впивается в губы, столь жарким поцелуем, мазано лаская, пробуя на вкус. Ловя её шумный выдох и то, с какой готовностью целует в ответ, обвивая руками за шею, прижимаясь так плотно. Целуются, как никогда прежде, как умалишённые, жаждущие друг друга. Руками проходится по девичьему телу, хватая за бёдра, пересаживает к себе на колени, вынуждая обвить ногами торс. На языке её вкус, сладостно нежный, добивающий окончательно.       Она шумно дышит, разрывая поцелуй, проходится языком по его нижней губе, желая получить как можно больше. Когда мужские руки тянут вверх рубаху, на задворках сознания появляется мысль, что он первый мужчина, кто коснётся её тела так откровенно. Это осознание совсем не пугает, наоборот, находит отклик в виде волны мурашек. Сидя у него на коленях совсем нагой, она не чувствует стеснения, когда мужчина изучает её изгибы глазами, а затем и руками, отчего она натягивается, как струна, начиная льнуть к нему ещё ближе. Ей кажется, что каждое прикосновение обжигает, заставляя терять рассудок. Мягко сжимает округлое полушарие груди, касается пальцами соска, заставляя затаить дыхание, а после стонать, когда пальцы сменяет горячий язык и губы. Александр старается быть нежным, покрывая поцелуями тело заклинательницы, проходясь языком по коже, втягивая в рот, смакуя. Бережно ласкает груди, сначала уделяя внимание одной, втягивает сосок в рот, мягко посасывает и то же самое проделывает с другой, слушая тихие стоны.       Пытается хвататься за крупицы самоконтроля, чувствуя, как Алина ерзает бёдрами, поддаваясь первобытным инстинктам: — Останови меня, — запускает руку в её волосы, грубо сжимая, заставляя посмотреть себе в глаза, — Останови.       Тело охватывает дрожь, будто вся кожа это оголенный нерв. Шумно дышит, пытаясь сфокусировать свой взгляд на Дарклинге, слышит в его голосе настоящую мольбу, но она впервые не намерена останавливаться. Возможно, это их единственный шанс быть по-настоящему вместе, единственный шанс стать единым целым. Хотя бы на время. Будто читая её мысли, скалится, глаза заволокло желанием, но пытается бороться. — Будет больно.— И он совсем не о близости, он о душе. Констатирует факт, пытаясь остановить их обоих.       Но заклинательница молчит, пожирая его глазами. Трясущие руки тянутся к кафтану, расстегивая каждую чёртову пуговицу, что даётся очень не просто. Чувствует, как мужчина наблюдает за ней, также тяжело дыша, но больше не сопротивляясь, не отталкивая. И она снова ликует, когда касается оголенной кожи руками, поглаживая, изучая. Ощущая рубцы шрамов под пальцами, давая себе обещание, что обязательно коснётся губами. За кафтаном летит на пол его шёлковая рубаха, такая же безразмерная, как носила она. Теряет связь с реальностью, когда оказывается прижатой спиной к кровати, а губы находят друг друга. Наконец, кожа к коже, руки изучающе двигаются по телу, сливаясь в какофонию из ощущений. Так страстно, так желанно, запоминая каждое проклятое ощущение, забывая о губительной реальности.       Внизу живота у обоих всё сводит от напряжения, Алина в порыве желания поддаёт бёдрами на встречу, когда Дарклинг приподнимается, наконец освобождаясь от лишней одежды. Она такая неопытная, впервые увидевшая обнаженного мужчину, не чувствует стыда, кажется, что готова взорваться от желания. Вожделенным взглядом проходится по телу, облизываясь, а после улыбается, когда слышит рык, похожий на звериный. Её мужчина идеален, он тот, кого возжелала с первого дня, боялась признаться, стыдясь собственных ощущений. Но сейчас всё правильно, они оба сдались, открывая собственные сердца. Когда заклинатель склоняется к ней, начиная покрывать тело хаотичным поцелуями, а рука опускается меж её разведённых бёдер, Алина дёргается от столь ярких ощущений, сдерживая стоны. Она такая горячая, такая влажная, готовая для него, остро реагирующая на каждое прикосновение — идеальная.       Как он мог проводить ночи с кем-то другим? Немыслимо.       Налившийся кровью член слегка подрагивал от возбуждения, Морозов медлил, желая по максимуму расслабить Алину, понимая, что процесс может быть болезненным. Кое-как сдерживал себя в руках, чтобы не накинуться на неё. Касался так чувственно, лаская пальцами клитор, а затем и дырочку входа, слегка проникая, слушая её тихие стоны. Доводя до сумасшедших ощущений, подводя так близко к черте. Девичье тело желало долгожданной разрядки, желало ощутить больше. Узел внизу живота скручивался только сильнее, она готова была молить. Снова и снова. — Пожалуйста, — не выдержала, притягивая мужчину ближе к себе, проводя ладонями по спине, разводя бёдра шире, сгорая от желания, — пожалуйста, Александр.       Её мольба стала спусковым крючком, а как сладко она шептала его имя, заставляя заживо гореть в огне страсти. Он целует, бешено и жарко, врываясь языком в рот, отвлекая внимание. Совершает пару аккуратных движений бёдрами, потираясь членом о дырочку входа, собирая как можно больше смазки, придерживая ствол, плавно надавливает, встречая жар и влагу её стенок. Так узко. Так горячо. Так блаженно прекрасно. Пытается действовать медленно, аккуратно, чувствуя сковавшее девичье тело напряжение. — Ты такая красивая, — шепчет сквозь поцелуи, которыми стал покрывать шею, — Такая прекрасная.       Резкая боль, сковавшая низ живота, заставляет всхлипнуть, напрячься. Она впервые так много чувствует. Боль, граничащая с удовольствием, с ощущением заполненности. Успокаивающий шёпот из приятных слов, поглаживания вкупе с жаркими поцелуями заставляют расслабиться. Чувствуя её реакцию, брюнет совершает плавное движения бёдрами, тяжело дыша от возбуждения. Удовольствие, проникающие в каждую клеточку тела. Цепляется за переполнявшее чувство нежности, двигая бёдрами, проникая, заполняя собой. Тихие стоны и полное отсутствие сопротивления приносят полное ощущение счастья. Она старается подстроиться под его ритм, рвано хватает ртом воздух, теряется в собственных ощущениях, цепляется за его спину, прижимаясь, чувствует вес тела на своём.       Тихие стоны заполняют пространство комнаты, двое любовников двигаются в унисон друг другу, изредка встречаясь губами в поцелуе, подводимые к кульминационному зову тела. В какой-то момент Александр теряет контроль, давая удовольствию полностью поглотить, толкается бёдрами, пронзая в бешеном ритме её тело, вынуждая принимать каждый толчок, буквально сгорая от похоти. Они любили друг друга так горячо, наплевав на всю обречённость ситуации. Даря колоссальное удовольствие, утопая в страсти. Экстаз, настигший Морозова до ярких звёздочек перед глазами, был безумным. Продолжая движения бёдрами, опустил руки меж их тел, находя разгоряченный клитор, желая подарить возлюбленной ещё больше наслаждения. Пара умелых движений, тело девушки натянулось, а с губ сорвался протяжный стон, утонувший в шее мужчины. Тело сотрясала дрожь, достигнув экзальтации.       Долгожданная кульминация их соития. И всплеск силы, тьма и свет, рвущийся изнутри, имевший беспредельную энергию, поглощенную друг другом. Они принадлежали друг другу. Теперь и навсегда.       Когда Алина открыла глаза, солнце проникало в спальню, озаряя свои светом всё пространство, сладко потянувшись, на губах заиграла улыбка и тут же померкла. Постель была пуста, только измятая подушка и запах, наполнявший белье были явными свидетельствами гостя, пришедшего ночью. Она чувствовала себя здоровой, полной сил и энергии, только низ живота ныл, будто потянула мышцу. Произошедшее было не сном, чистым безумием, подарившим счастье, но не бредом. Дарклинг пришёл к ней, наплевав на все угрозы, был рядом. Любил её.       В сердце защемило, стоило обратить внимание на аккуратно сложённую рубаху. Под руками оказался чистый шёлк, вещь, хранившая запах хозяина. Уткнулась в неё, пряча собственные слёзы. Как же был прав, предупреждая о боли, раздирающей душу. Но она того стоила. Стоила того мгновения счастья