Жизнь после

Воронеж казался ещё мрачнее, чем Питер. Даже яркие цвета будто все разом потускнели, засохли и потрескались, затем кусками отваливаясь, словно старая краска от ржавых качелей. Не нужно ногтем скрести — настолько некрепко она держалась. Казалось, что любой порыв ветра может разом содрать её всю, оставив от некогда ярко-окрашенных качелей несколько припаянных друг к другу голых металлических палок и ржавых звеньев цепи, подгнивающих в некоторых местах. Так ощущал мир Арсений сейчас, бесцветным и гнилым, мрачным и совершенно раздражающим. Качели под ним жалобно скулили, несмотря на то, что мужчина толком не раскачивался, просто сидел некоторое время, вцепившись в холодную цепь. Арсений думал, что Питер ничем не лучше Воронежа. Арсений решил, что не знает, где ему теперь лучше. Арсений не знал, зачем он здесь. Арсений не знал, зачем он. На улице было тепло, светило солнце, встречались кучки смеющихся детей, временно обитающих в песочнице. Недалеко от площадки тусовались подростки, курящие одну сигарету на всех, передающие её друг другу, сделав по одной-две затяжки. Среди их компании выделялась девушка, по виду чуть младше остальных, но выглядевшая так, будто все окружающие её ребята готовы по щелчку девичьего пальчика встать на её защиту. И будто бы так и было на самом деле. Девчушка не курила, лишь вальяжно стояла среди парней, глядя куда-то вдаль. Ветер трепал её русые спутанные волосы, а худое тело будто само покачивалось порывам в такт. Одетая в чёрное платье с грязно-розовыми вставками в нескольких местах и рукавами-фонариками, от одного из которых наискосок отходила длинная рваная полоска и заканчивалась на подоле, расходясь в стороны и болтаясь кусками ткани. Прикрывая глаза и убирая пальчиками непослушные пряди волос с лица, девушка на несколько мгновений поймала поднятым взглядом Антона, еле заметно дрогнув уголком обветренных губ, а затем вновь отведя взгляд вдаль. «Симпатичная» — без интереса подумал Антон, оглядывая девушку с ног до головы. Парень старался не терять Арса из виду и ходил за ним по пятам. Он боялся, что если упустит мужчину, то так и останется болтаться по Воронежу, пугая местное население. Так себе перспектива. Взглядом патрулируя свой двор, Антон вдруг слышит знакомый голос. А затем и второй. — Не взял просрочку, как было в прошлый раз? — Ну вот зачем ты вспомнил, если так хочешь, то сам всё покупай и неси сам. Я тебе не лошадь ломовая. — Не обижайся, я же любя. — Ненавижу, когда ты так говоришь. Ребята шли в сторону подъезда, где жил Антон, держа в руках пакеты с продуктами. Раньше жил. Дима и Серёга. Шастуна внезапно охватила какая-то детская радость, он широко улыбнулся и кинулся вслед за друзьями, совсем забыв, что он призрак, а потому больно разбивая свои детские надежды о суровую реальность, когда они уже открывали тяжёлую дверь подъезда. В груди всё снова сжалось, а радость сменилась тоской и смирением. Антон обернулся на сидящего на качелях Арса, где тот так и продолжал слегка покачиваться, рисуя какие-то узоры мысом ботинка на песке. «Ничего не случится, если я ненадолго оставлю его здесь» — подумал парень, заинтересованный в судьбе продуктов, которые ребята куда-то несли. Решив так, Антон юркает за друзьями в дверной проём, мельком бросая на Арсения тоскливый взгляд. Серёга и Дима быстро поднимались по ступеням, словно сильно торопились. «Как вы выросли…» — почему-то проносится у Антона в голове, хотя причин так сказать у него и не было. Он просто скучал по ним. Поз что-то сказал Серому, отчего тот рассмеялся. Шасту тоже почему-то стало смешно, несмотря на то, что он даже не расслышал шутки. Они снова тусили втроём, как в старые добрые времена, и пускай с окончания школы прошло всего-то около месяца, но чёрт, этого было достаточно, чтобы соскучиться друг по другу довольно сильно. По крайней мере, так считал Антон. — Ты звони. — Давай сам, у меня пакеты в руках. — А че я всё опять, давай я нажму, а ты скажешь. — А че говорить-то? — Ну сымпровизируй что-нибудь. Давай не тяни. — Ладно. Серёга нажал на звонок в дверь одной из квартир. Только теперь Антон понял, что это за квартира. Его. Дверь несразу отворилась. На пороге стояла женщина в потрёпанном домашнем халате с платком на голове и совершенно постаревшим лицом. Глубокие синяки под глазами, морщинистый лоб и отсутствие блеска в глазах. «Мама…» — отпрянул назад Антон, не отводя глаз от женщины. Она подозрительно обвела взглядом пространство вокруг парней, словно они были не одни, и только убедившись, что это не так, впустила их в комнату кивком головы. Недолго думая, Шаст зашёл следом. — Разувайтесь, я только полы помыла, — уставшим голосом произнесла женщина. — Да мы ненадолго. Вот, всё принесли, — Дима поставил пакеты на кухне перед холодильником. — Хорошо. Спасибо. — Это Антон? — Шаст обернулся на своё имя. Серый рассматривал какую-то фотографию за стеклом витрины, без задней мысли показывая на неё пальцем. — Серёг! — сквозь зубы зашипел на парня Поз. — Да, это он. — как-то очень спокойно ответила мать, мельком поглядывая на паренька с хвостиком. — Ему здесь шесть или около того. Совсем мелкий и дурной. Нормальные дети в школу не хотели, а этот вон, смотри, как крепко букварь обнимает. Наверное, филологом каким-нибудь бы стал. В голосе мамы будто не было скорби. Будто Антон не умер, а просто уехал в свой Питер, спокойно живёт себе там, получает образование. Будто она ругает его только за то, что его рядом с ней нет. Остальное ерунда. Шаст подходит к той витрине, вглядываясь в фотографию. — Зачем ты её вообще достала… Только душу себе тра… — Антон не закончил своей мысли, наткнувшись взглядом на фотографию мужчины рядом. Он очень хорошо знал этого мужчину. — Спасибо за продукты. Идите гуляйте. — сухо бросила мама, не глядя на парней. — Обращайтесь, если что. Пошли, Серый. — До свидания! Голоса в квартире стихли. Женщина подошла к входной двери, высунулась наружу, осмотрелась и закрыла на замок, вернувшись в квартиру. Громко вздохнув принялась разбирать пакеты с продуктами. «Отчего сама не ходишь за ними? Магазин недалеко…» — подумал Шаст, глядя на мать, а затем направился в свою комнату. Та, на удивление оказалась заперта, о чём говорил торчащий из замочной скважины ключ. Антон как классический призрак во всех фильмах имел способность проходить сквозь стены. Но парень старался избегать таких моментов, как минимум для него это было неприятно и как-то не свойственно. Это выглядит круто только там, в этих фильмах. На деле же тебя так передёргивает, словно сильно бьёт током. Но сейчас любопытство одолело Шастуна. К тому же, мама из квартиры вряд ли выйдет в ближайшее время. Вообще вряд ли выйдет. А значит, придётся самому решить этот вопрос. Антон закрывая глаза делает пару шагов прямиком в дверь. И вот он внутри. Если бы парень мог ощущать запахи, то сказал бы, что пахнет всё ещё им. Живым им, тёплым. Комната выглядит жилой, будто парень на самом деле просто уехал, не прибравшись. Мама, судя по всему, пыталась навести здесь какой-то порядок, но почему-то оставила эту затею по известной лишь ей одной причине. Антон походил по комнате, присел на кровать, заглянул под письменный стол — ничего не изменилось. А может просто времени мало прошло. В голове вспыхнули воспоминания: — Ты что здесь устроил? — Моя комната, делаю, что хочу. — Убирать тоже сам будешь, — отзывается Попов, присаживаясь на корточки и подцепляя с пола книжку по химии за девятый класс, — Это пиздец. — Согласен, химия тот ещё пиздец, — кивает головой Антон, пытаясь в юмор. Шаст встаёт, берёт с пола наушники, которые чудом не порвались, учебник по одной лишь русской литературе и с готовностью произносит: — Я готов. — К чему ты готов, чучело? — фырчит Арсений, всё ещё ползая на коленках и собирая выпотрошенные книги. — Может, хотя бы из одежды что-то возьмёшь? Антон молча вытягивает из-под теперь уже сломанной настольной лампы какую-то чёрную футболку. — Взял, — констатирует он. — А теперь помоги мне собрать всё, что осталось от твоих учебников, и сегодня будем как-то оживлять их при помощи скотча, — качает головой недовольно, хмурится, видно, что хочет поругать, но сдерживает себя. «Арс! Он ведь там один остался…» — словно молнией ударяет парня. Он выходит из комнаты так же, как и вошёл, и направляется к матери. Женщина сидит на кухне, перелистывая страницы старой газеты. — Знаю, что ты меня не слышишь и, возможно, не хотела бы, если могла, но я должен тебе сказать, пока здесь, что очень люблю тебя. — начал Шаст, присаживаясь на корточки сбоку от мамы, смотря на неё щенячьим взглядом, — Мне стыдно, что у тебя оказался такой непутёвый сын, мам. Я правда хотел бы для нас лучшей жизни, честное слово. Жаль, что прошлое нельзя никак вернуть… Прости меня, пожалуйста, если сможешь. — Антон оставляет призрачный невесомый поцелуй на щеке матери и быстро без оглядки уходит на лестничную площадку, проходя сквозь дверь. Женщина прикладывает ладонь к щеке на место поцелуя, слегка потирая её. Антон вылетает из подъезда, натыкаясь на какую-то женщину. Та проходит почти сквозь него, отчего парень скалится, согнувшись пополам. Неприятно. Пытаясь отогнать отвращение, Шаст ищет заплывшим взглядом Попова, но так его и не находит. На качелях его нет, вокруг тоже. Дети и подростки исчезли. Казалось, сейчас весь двор стал пустошью без единого признака жизни. — Арс! Где ты, Арс? — парень обходил качели и горки, даже заглядывая под них. Страшная мысль врезалась в голову: «А если он уже улетел в Питер? Я не хочу здесь оставаться!». Умеют ли призраки паниковать? О да, ещё как умеют. Антон понёсся в их воронежскую квартиру. В ней Арсения не оказалось, отчего парень заскулил, стараясь гнать назойливые мысли прочь. «Он не мог так быстро, мы же только прилетели, а значит он просто отошёл в какой-нибудь магазин и скоро вернётся» — прокручивал Шастун, — «А если ему настолько невыносимо здесь находиться? Он взял билет на ближайший рейс до Питера и уже едет на такси до аэропорта! И едет без меня!» Арсений не взял с собой много вещей, а по правде говоря Антон вполне мог их не заметить. «Дождусь его на улице, словно потерялся я, а не он. В детстве учат оставаться на месте, если теряешься, ведь так будет проще тебя найти, верно?» — рассуждал сам с собой Шаст, выходя во двор и глядя под ноги. Не успевая дойти до ближайшей лавочки, Антон вдруг содрогается от знакомого голоса: — Какие люди! Шастун замирает, страшась обернуться. Внутри снова всё сжимается, вертится и грозится вывернуться наружу. Неосознанно парень хватает себя за руку в том месте, где будто бы недавно был оставлен порез ножом. — Сколько лет, сколько зим, щенок! Антон медленно оборачивается на прокуренный хриплый голос. «СЛАВИК!»