Жизнь после

Солнце гаснет окончательно. Несуществующая кровь промерзает в венах настолько, что иглы льда торчат из-под кожи, разорвав её к чертям. В мыслях на максимальной скорости пролистывается матный словарь толщиной больше, чем Толстов «Война и мир». Вот вам и война. И мир. Антон разворачивается резко и тут же напарывается на безжизненные серые глаза напротив. Но в отличие от гримасы ужаса вперемешку с отвращением на лице Шастуна, Слава со злостью улыбается гнилой улыбкой, сжимая и разжимая руки в кулаки. Мужчина совсем рядом, буквально не дышит в лицо мальчишки, усмехается вслух и уже собирается что-то сказать, как Шаст со всей имеющейся в себе силой отчаянно бьёт Славу в лицо. Призрак, явно не ожидающий такого поведения от Антона, отшатывается назад на пару шагов. — Только подойди, я убью тебя! — не своим голосом прорычал парень, выставляя руки вперёд. — А-ха-ха, кха-ха-ха, — залился прокуренным хохотом мужчина, махнув рукой на перепуганного мальчишку. — Придурок! Я и так мёртв! А-кха-кха! — Славу потрясывало от своего же хохота, а затем он затих. — Впрочем, как и ты. — Не подходи! Ещё шаг, и я за себя не ручаюсь! — Прегадкий ты пацан, не такой покладистый, как твоя мать. — Последнее слово он будто выплюнул, похотливо улыбаясь. — Урод! — Антон весь ощетинился, занеся руку для очередного удара, шагая на мужчину. Но тот оказывается проворнее и, прежде, чем кулак коснётся его скулы ещё раз, сам идёт в атаку, заставляя Антона откровенно растеряться и сдрейфить. Славик увернулся от занесённой руки и перехватил запястья Шастуна так, чтобы тот не смог пошевелиться, выкрутил их и оттолкнул мальца на землю. Антон откатился на пару метров, приподнимаясь опёрся на локоть, а вторым прикрыл глаза, в которых стоял ужас от происходящего. Он не смог бы пережить это ещё раз. Никогда больше. Но кошмар сбывался, и вот наяву мужчина, подходит совсем близко, нагибается и протягивает руку вперёд, словно по-отечески выдавливает из себя этот жест благородства. Шаст не двигается с места, прожигая оскаленным взглядом дыру в мужчине. — Да толку тебя дубасить сейчас, и так дохлый уже. — Парень ударил Славу по протянутой руке, не принимая помощи. Ещё бы он принял. — Ну как знаешь… Славик выпрямился и отошёл на несколько шагов, предоставляя Антону возможность спокойно подняться самому. — Слабак ты, Антоха, — сказал мужчина, смотрящий куда-то в неизвестность, а лицо его сейчас было таким серьёзным, будто ни грамма дури из жизни не осталось. — Потому что вмазал тебе недостаточно сильно? Или потому что в своё время не выкинул твоё пьяное тело с балкона? — огрызался Антон, поднимаясь на ноги. — А ты собирался? Тогда точно слабак. Настоящий мужик слово своё держит, давно бы уже сделал, что задумал, а ты слабак. — хохотнул Слава, убирая кулаки в карманы. — Я не давал слова, чтобы его держать! Зато не пришлось марать об тебя руки! — пытаясь себя защитить, кричит Антон. «И на том свете нашёл меня, падла!». — Карма есть, и тебя она сама настигла! — А ты тогда почему здесь? Твоей карме похуй, кого выбирать? Или ты УЖЕ настолько проебался? — вопрос прозвучал и колко, и в то же время отрезвляюще для парня. Сейчас он понял, что мужчина прав. Антон проебался, причём по-крупному. И он ненавидел себя за это. Ненавидел всей своей прокуренной душой эти проклятые «Ротмансы». Ненавидел и тот факт, что со Славой они в довольно схожем положении. Оба мертвы. Оба никому не нужны в этом мире. Оба, словно рваные полиэтиленовые пакеты, призраки, швыряемые ветром, куда ему вздумается. — Молчишь. Ну молчи, раз сказать нечего. — мужчина плюхнулся на лавку, пугая птиц. Антон медленно присаживается на край скамьи, стоящей напротив, неосознанно рассматривая Славу. Кажется, от живого в нём остался только прокуренный хриплый голос. Весь остальной Славик выглядел иначе: вытянутый, серьёзный, казалось, на лице стало меньше морщин, а может их просто не видно. Лишь глаза стали совсем уж серыми, хотя живой их цвет Антон никогда не знал, но был уверен, что тот был ярче, или хотя бы натуральнее. Внезапно Шаст ловит себя на мысли, что Слава мог стать алкашом не от хорошей жизни. Что у него могла бы быть своя трагическая история, в которой главный герой пытается бороться со злом, но не справляется и сдаётся обстоятельствам. Сдаётся себе. Сейчас Антон не ненавидит мужчину, а впервые в жизни испытывает к нему жалость. «Отвратительно!». — Сам? — вдруг прервал мысли Шаста мужчина. «Отчасти» — подумал парень и отвёл взгляд в сторону. — Нет. — Ясно. — Слава помолчал, а затем продолжил: — Это я тебя? Ну, тогда, в переулке. Антон вспомнил блеск лезвия, взмытого в воздух, прикрывающие собственное лицо руки. Резкую боль. Тёплую кровь. Тёплые руки Арса, несущие его, обессиленного, из ванной комнаты на диван. — Н-нет, — Шастун нахмурился ещё сильнее и запнулся, закусив губу и всё ещё не глядя на мужчину. — Мм, ясно. — Славик явно задумался о чём-то, как и Антон. — Знаешь, а я удивлён, что ты здесь. Не думал, что ты так рано… сдохнешь. Мне даже жаль. У тебя был шанс на жизнь лучше нашей, но… Карма твоя — сука последняя. Ладно, бывай, сопляк. Ещё пересечёмся. «Это ты сука последняя! Подумать только, ему тоже жаль меня? Не может быть. Ему жаль не это, а то, что не ОН меня грохнул. Урод!» Отчего-то резко мужчина поднялся и, не оборачиваясь уверенным шагом направился прямиком в подъезд, проходя сквозь обшарпанную кирпичную стену. — Вот уж не надо мне больше пересечений с тобой, — Шаста передёрнуло от этого зрелища и от мысли о том, что рядом со своей фотографией в маминой квартире он видел фото этого самого Славы. Его бесило даже не то, что их изображения находились рядом, а то, что мама поставила Славика на одну ступень с ним. Он, как её единственный и любимый родной сын, проиграл в войне проходимцу и алкашу Славе, которому она сама была не нужна. В конце концов, он пытался её убить, но даже это не омрачило его светлый образ в глазах женщины. А вот в глазах Антона мрачным и блевотно-зелёным стал образ не только Славы, но и собственной матери. В глубине души он был разочарован и предан единственным родным человеком. — грёбанный алкаш… «У тебя был шанс на жизнь лучше нашей… У меня был шанс, и я его проебал…». Мысли переплетаются с эмоциями в тугой узел, словно затягивающийся на шее. Антон встряхивает головой, накрывая её руками и решая по полочкам разложить всю имеющуюся информацию. «Итак, я не один. Я могу ударить другого призрака. Другой призрак может наподдать мне. Славик всё ещё конченная мразь. Я НЕ Суицидник. Я это точно знаю. А Арс? Он знает, что я не специально? Стоп, а где он вообще?». Антон вскакивает со скамейки: «Долбанный Славик, отвлёкся на него блять!». Осматривается: во дворе никого. Лишь на качелях, где прежде сидел учитель, теперь чуть покачивается девочка, сидя спиной к парню. Шастун решительно направляется мимо незнакомки, но та вдруг произносит: — Ищешь кого-то? Антон останавливается и поворачивается к девушке. Лицо её спрятано за растрёпанными волосами, но парень узнал: это та самая девчушка, которая стояла в компании курящих подростков. — Эм, ты мне? — показал на себя пальцем Шаст, пока вертел головой по сторонам. — А ты кого-то ещё здесь видишь? — незнакомка подняла голову и убрала с лица волосы. Оно было таким же миловидным, как Антону показалось в первый раз. Аккуратные бледно-красные, местами словно обильно покусанные губки, совсем маленький носик с небольшой горбинкой и… глаза… Совсем бесцветные, мутные, будто разбавленные молоком. Только теперь парень понял — она тоже призрак. — Кхм, да. Я ищу мужчину, он сидел прямо здесь, где ты сейчас. Не видела, куда он ушёл? — интересуется парень, старательно пытаясь не пялиться на девушку в открытую. Количество вопросов в голове растёт в геометрической прогрессии. — Ушёл в магазин. Уже скоро вернётся. — девушка вдруг подвинулась к краю. — Садись. Давай вместе ждать. — Э, да, хорошо. — Шаст неуверенно присел рядом, хватаясь за цепь. — Лера. — девушка протянула парню руку. — Антон. — аккуратно сжал ладонью несколько девичьих пальцев парень. — Что с тобой случилось? — Упал. — Нарочно? — Нет. — А я нарочно. Шаст поставил локти на свои колени, слегка разведя их, и опустил голову. Спрашивать о причинах такого поступка столь юной девушки ему показалось неправильным в данный момент. Ему почему-то казалось, что Лера могла действовать в порыве эмоций, а потом долго жалеть о содеянном, поэтому Антон отвлёкся на не менее интересующий его вопрос. — Эм. У тебя глаза… другие… — «Глаза — зеркало души»… — процитировала девчушка, выждав какое-то время. — Это ещё Толстой писал. — Хочешь сказать, душа у тебя — молоко? — не успевая подумать, ляпнул парень. Лера же, услыхав такое сравнение тихонько хихикнула, откинувшись назад. — Скорее всего… — грустно улыбаясь произнесла девушка. — Я спрыгнула. — Мм? — Спрыгнула с крыши заброшки. Знаешь, они всегда манили меня: заброшенные места, запах бетона, сырости и земли, крыши… Там, на краю, ощущаешь себя свободной и никому не обязаной, словно птица. Разбегаешься и думаешь: сейчас я взлечу! Взмахну огромными крыльями и упорхну в светлое будущее! А на деле… — девушка поворачивается к Шасту спиной и поднимает волосы, показывая затылок. Оказалось, под ними скрывалось здоровое пятно бордово-чёрного цвета, по виду напоминающее чёрную дыру. — Это так больно. Я не сразу разбилась, какое-то время лежала на земле, глядя в небо, и словно онемела: ни моргнуть, ни вздохнуть, ни тем более кричать о помощи. Мне было очень больно. Очень. Помню, как начала даже мысленно молиться, чтобы быстрее всё закончилось. Но ОН будто специально оттягивал. — девушка вздохнула и отзеркалила позу Антона, сложив локти на коленях, опуская голову. — Мне кажется, глаза попросту высохли от отсутствия возможности моргать. Я смотрела в бездонное серое небо и парящие в нём облака. Думала: «Вот, скоро и я буду с ними парить!». — Лера вдруг посмотрела парню в глаза и с ноткой злости спросила: — Похоже, что я там, с ними, а, Антон? — Нет. — твёрдо ответил Шаст, почти на автомате. Пока девушка рассказывала, Антон примерял на себя каждое сказанное ею слово. Они тоже были чем-то похожи. — Смерть… уродлива и совершенно не романтична. Боль будет всегда, но научиться её превозмогать могут лишь живые. А умирать, думая, что так будет проще — грёбанный самообман. — заключила девушка и замолчала, на этот раз не нарушая тишины около пяти минут, но вскоре всё же бросила парню сухой вопрос: — Тебе было больно умирать? Антон долго молчит. Антон вспоминает, как изо всех сил цеплялся за ржавый прут, за жизнь. Антон помнит, что не получилось. Антон чувствовал боль, пока падал на землю, а коснувшись её, не чувствовал ничего. Антон смирился с тем, что Слава прав: он проебался. Антону больше не больно… — Очень больно…