Жизнь после

«Прочь. Нам вместе не будет покоя.

Я знаю — дальше не стоит это всё продолжать…»

Шаг. Антон прячет руки в карманы и, глядя исподлобья на дорогу впереди, шагает в неизвестность. Кажется, логичнее было бы одарить безжизненным взглядом серый асфальт, но это же Шаст: упёртый, жёсткий, сложный. Не отведёт глаз от горизонта, упрямо подавляя в себе желание вернуться. Только вперёд, никаких «но», никаких «если». Хватит уже быть ведомым, пора повзрослеть. Ох уж эта Лера, будь она неладна… Что с ребёнком сделала? Несколько дней с ней казались вечностью, но зато какой! Шастун чувствовал себя снова живым с ней, а Арс… заставлял каждый раз, будто в ледяную воду совершать отрезвляющий «бульк» с размаху, вспоминать снова и снова: ТЫ МЁРТВ, МАЛЫШ. А потому сейчас уходишь всё дальше, убегаешь, скрываешься и боишься обернуться. Без оглядки. Прочь от себя самого. Шаг. Арсений тщательно заправляет кровать, разглаживая ладонями выросшие на покрывале дюны. Убирает со стола остатки алкогольной трапезы, бережно пряча недопитый ром в холодильник, будто когда-нибудь ещё вернётся к нему. Приводит себя в порядок, проходится по волосам гребнем и стряхивает с воротника кофты пылинки, прихорашиваясь перед зеркалом, будто догадываясь: хоть и не на «модный приговор», но там нужно быть во всей красе. Шаг. Там — место, куда Антон попадать никак не хотел. Злился и обижался на Попова за это, но теперь ноги сами вели его туда, и пусть путь не близок, толку ему: путь-то последний. Идти всё сложнее, будто пока мозг всё решил, тело с неприличными лозунгами и плакатами отнюдь не мирно протестовало — только не кладбище. Душа буквально холодела от мысли о сырой земле. На миг призрак поймал себя на мысли, что хотел бы заново лечь в свою могилу осознанно, не боясь, как раньше. Душа сложила бы руки на груди, закрывая глаза, и медленно упала бы сквозь могильную плиту, цветы и землю, будто в слоумо, погружаясь в гроб, словно в чёрную воду, постепенно, кусочек за кусочком затягивающую всё глубже и глубже, не позволяя выбраться. Но стоило кончику носа уйти под воду, как глаза распахнулись бы, неуклюжие руки раскинулись в разные стороны, пытались бы ухватиться хоть за что-то, что может спасти. Но вОды сильнее: не отпустили, сжимая вокруг шеи узлом. Изо рта вырвался крик, вперемешку с воздухом и пузырями поднялся на поверхность, пока бездна неумолимо продолжала бы поглощать душу… Антон открывает глаза. Перед табличкой с его же именем увядают астры. Шаг. На часах без пятнадцати семь. Вечер. Арс мельком оглядывает все комнаты, и в каждой видит Антона. На кухне — сидящим сутулясь за столом и пьющим Несквик с тремя ложками сахара, завтракающим вкусным пюре с мясными котлетами. В ванной — беспомощно истекающим кровью и крепко сжимающим ремень зубами. В гостиной — уснувшем на диване с «Чайкой» в обнимку, зажатым учителем в стену и ядовито ухмыляющимся: «Может, лучше отсосёшь мне?», а после шипящим, когда учитель меняет тому повязку. В спальне лежащим на его их кровати, побитым и израненым, беспокойно плачущим ночью и… Целующим. Впервые. Чувственно. Неуверенно. Любя. Попов накидывает куртку и запирает квартиру на ключ, банально пряча его под коврик: самому ему они больше вряд ли пригодятся. В правом кармане брюк, словно партизан, молчит мобильник. В левом — вновь покоятся помятые ротмансы. Его ротмансы. Арс искренне считал такой табак вредным для здоровья, но теперь готов был за раз выкурить всю пачку, оставив всего одну. На память. Попов спускается по ступеням и с каким-то воодушевлением направляется в сторону заброшек. Антон ждёт его там, мужчина в этом уверен. На половине пути в задумавшегося учителя, запрокинувшего голову в небо, врезается подросток, непонятно куда летевший на всех парах. — Ой, простите!.. — парень поднимает голову, — Арсений Сергеевич? — Матвиенко? — отшатывается Арс, удерживая равновесие. — Не ожидал. Куда ты так несёшься? — Да я… Там Диму… Позова! Машина, какая-то авария, он в больнице, мне позвонили… Я набираю ему, а он не берёт! — Ну-ну, всё нормально с твоим Димой, телефон наверняка разбился, а сам он в больнице отдыхает. — Арс аккуратно встряхнул юношу. — Давай без паники только, ладно? Спокойно поезжай к нему и не позволяй лишний раз волноваться, ладно? — Да, хорошо! — выпалил Серёжа, с перепуга не интересуясь, откуда учитель знает, что всё нормально. — До больницы далеко, лучше вызвать такси, чем так вот носиться сломя голову. Ещё расшибёшься. — проговорил мужчина, возвращаясь к своему маршруту в сторону заброшек. — Да, понял! Спасибо! — парень дёрнулся было дальше, но обернулся, когда Попов уже уходил. — «Зачем ему туда?» — Матвиенко было некогда думать, поэтому он лишь махнул рукой и побежал дальше, параллельно набирая номер такси. Шаг. Шаг. Шаг. Антон садится на колени возле своей могилы, пусто глядя на высеченные на камне буквы, сложенные в его имя. Пальцы касаются надписи, словно чувствуют рельеф, проходятся по каждой буковке, обрисовывая контур. Лицо мрачнеет. Ничто не вечно, как ни крути. И этот камень, и эти буквы когда-нибудь станут развалинами и сотрутся в пыль. Антон и сам ею неизбежно станет. Но сейчас старательно гонит мысли прочь — он собирается жить. Жить после. Жить, пока у него ещё есть время. Астры в солнечных лучах отливают в золото. Шастун упорно видит в них те звёзды, о которых говорил Арс. А теперь они словно сияют на солнце, и в целом легенда всё больше становится похожа на правду. Призрак гладит цветы, не обделяя лаской ни один из них, стараясь коснуться каждого лепестка. Внутри отчего-то становится беспокойно, но Антон сваливает это на борьбу эмоций и здравого смысла, потому пытается не обращать внимания на ноющее чувство в груди. Шастун поднимается, в последний раз смотрит на собственную могилу и уходит, оставляя обе свои прошлые жизни здесь. Шаг. Арсений выходит на крышу. Вокруг свежо и свободно, вечерняя прохлада переплетается с последними лучами солнца. Последними для него. Мужчина обходит крышу, рассматривая открывающийся пейзаж. Кажется, теперь он понимает, почему Антон так любил это место. Д о с м е р т и любил. Попов садится недалеко от края и достаёт сигареты. Ну что ж, первая пошла… Шаг. Стоило Шасту оставить позади себя ворота кладбища, как вдруг парень останавливается, не веря своим глазам — вдалеке показалось чёрное платье с розовыми вставками… — Лера? — Антон щурится, тихо произнося имя подруги, не понимая, показалось ему или нет. Вдруг силуэт скрывается из виду, медленно уплывая за дома. — Лера, стой! — Шаст срывается с места и уже не помня себя несётся за девушкой. — Лера?! Призрак минует один двор за другим, пробегая даже сквозь припаркованные автомобили и разноцветные заборчики детских площадок, преследуя силуэт, который знатно прибавляет скорости. Вскоре платье исчезает за углом здания из белого кирпича, куда следом юркает Шаст. Яркое вечернее солнце резко ударяет по глазам, отчего Антон по-привычке жмурится, выставляя руку вперёд, закрывая лицо. Часто моргает, осматриваясь по сторонам: бурлящая городская жизнь, вот она, здесь. Ещё секунду назад он был там, где тихо, где одни люди спят вечным сном, а другие просто отдыхают в своих «человейниках». Словно за этим зданием город кипит, суетится и живёт, а там, позади, прячется от самонаведённой суеты. Антон натыкается, наконец, на знакомое платье, прячущееся в солнечных лучах. — Лерка… — Антон всматривается внимательнее и делает неуверенные шаги к девушке, которая никак не реагирует. Шастун обходит её и понимает: перед ним не Валерия, а то самое нечто, чем становятся неупокоенные души — размытое, полупрозрачное и совершенно безжизненное существо, отдалённо напоминающее человека. Валерия недавний гость в этом мире, потому её ещё можно было узнать в таком обличии, но вот что наверняка выдавало в ней ТУ самую Леру — её молочные, ни с чем не сравнимые глаза. Сейчас отрешённые, пустые, но ТЕ самые, которые в ней так любил Шастун, хоть никогда бы ей об этом не сказал. — Лерка… — шёпот камнем сорвался с губ Антона, разбиваясь об асфальт. Девушка смотрела прямо на него, еле ощутимая, но такая родная, медленно перевела взгляд в сторону, одновременно безмолвно указывая туда же рукой. Шаст проследил за жестом Леры, находя глазами подъехавшее к магазину такси на другой стороне улицы. Мгновение спустя пассажирская дверь открывается и из-за машины появляется знакомый хвостик на макушке. Матвиенко кивает водителю, показывая рукой пять пальцев и кивая в сторону магазина, а другой держа у уха телефон. — Серёга? — Антон удивлённо хлопает глазами, пока Лера уже плывёт через дорогу. Призрак спешит за ней, стараясь не потерять из виду Матвиеныча. Улица кончается быстро, и оказавшись по другую сторону, Шаст сам не понимая, зачем, нагоняет Серёжу и оставляет девушку позади. Серый торопливо заходит в магазин, продолжая с кем-то трепаться: — Да я же говорю, не разбираюсь я в этих яблоках, какие куплю, такие и принесу, Дим! «Ох, Поз…» — с облегчением думает Антон, продолжая нагло подслушивать. — Ой, будешь возмущаться, вообще не приду, понял? — Серёжа судорожно облапывал яблоки разных сортов, даже успевая параллельно их нюхать. — А-а-а, значит такой у тебя план, раз я не приду, то Попова позовёшь опять, я правильно понял? — Арс… — тихо, но уже вслух произносит Шастун, останавливаясь. — Да знаю я, что ты его не звал, знаю. Просто видел тут его пару часов назад, я с заброшки, как раз стресс после тебя снимал, а он наоборот в ту сторону. Странно, что он вообще туда попёрся, да? И сердце бы пропустило череду ударов, а затем стукнуло бы раз, но разбиваясь на куски. Бледный Антон, казалось, стал ещё бледнее, ноги подкосились, а руки, словно плети, безвольно повисли по бокам. ШАГ. — Арс! — в панике вскрикивает призрак, выбегая из магазина. Долго осматривается, пытаясь понять, где он сейчас вообще. В глазах всё плывёт, мутная пелена не оставляет и проморгаться практически невозможно. Наконец, осознание ситуации молотом бьёт в русую голову, парень концентрируется на проезжей части, прокручивая в голове картинки, словно в яндекс-поисковике. Антон узнаёт местность, ведь они как-то проезжали по этому пути вместе с Арсом. Быстро прикидывая в голове варианты, в какой стороне дом, Шаст мечется по тротуару, пытаясь успокоиться и сообразить: "...Его район в той стороне, от него к заброшкам примерно вот так наискосок и побыстрее, каждый миг на счету! Идти пешком или бежать слишком далеко и долго, а если запрыгнуть зайцем в любую машину? Не факт, что повезёт, куда нужно. Остаётся только одно — самому сесть за руль!". Эта мысль, словно шар в боулинге, с размаху сбивает все кегли-сомнения в призрачной голове. Не долго думая, Антон запрыгивает в такси, ожидающее Матвиеныча, и испытывая не самые приятные ощущения садится поверх сквозь водителя, от скуки стучащего пальцами по рулю. Шаст сосредоточено смотрит на приборную панель, в прямом смысле собирая в себе все силы, ставит ноги на педали и кладёт руки на руль. Как водить он знает больше в теории, чем на практике, но выбора нет: сейчас или никогда! Правая рука ложится на коробку передач. Шаст мельком проходится глазами по зеркалам автомобиля и анализирует обстановку по ту сторону лобового. — Пожалуйста, сработай! — Антон включает первую и давит на газ. Благо, таксист не глушил мотор, поэтому машина резво рванула вперёд, впечатывая не на шутку перепугавшегося мужчину в сиденье. Бедный Серёга, выходящий с пакетом продуктов из магазина, роняет его, теряя яблоки и вскидывая руки: — Ну спасибо, блин! Шаст не замечает раздосадованного друга, упорно нажимая на педаль газа. Водитель искренне не понимает, что происходит, но тоже хватается за руль, пытаясь вернуть контроль над машиной, что несильно, но мешает призраку концентрировать силы. На ближайшем перекрёстке Антон с трудом разворачивает такси и теперь уже уверенно гонит вперёд, нарушая всевозможные правила дорожного движения. Пустым взглядом его провожает девушка в чёрном платье с розовыми вставками, медленно исчезающая в воздухе. — Япона мама, что творится-то! — водитель ругается, не в силах препятствовать ни с того, ни с сего сорвавшемуся с места автомобилю. Шастун сильнее цепляется за руль, как за последнюю надежду — успеть. Вой внутри усиливается, грудь наливается беспокойством и отчаянием. В голове проносятся исключительно мысли-молитвы — успеть. Однажды он уже потерял Арса, не оправдал его надежд и ожиданий, и теперь может потерять его снова, поэтому он должен, нет, он обязан успеть. — Да не дёргайся ты! — шипит со злости Антон на упрямого таксиста, всё ещё пытающегося остановить машину. — Проклятое корыто! — стучит по панели водитель, пытаясь вывернуть руль, но Шастун этого не слышит. Он переключает передачи одну за другой, ускоряя автомобиль и нарушая все правила, являясь серьёзной угрозой для других участников движения. Меньше всего он бы хотел сейчас по-неосторожности угробить ни в чём не виноватых людей, но Арсений, ох уж этот Арсений, он ему дороже целого мира. А Арсению дорог Антон. И поэтому он докуривает уже четвёртую сигарету, обещая себе, что с последней он сделает и последний… Шаг. Шастун чувствует, как вся его энергия уходит в руки и ноги на поддержание сил. Контролировать процесс становится всё сложнее, да и таксист не унимается, то и дело пытаясь взять управление над машиной. Виднеется знакомая развязка. Еле удерживая руль, Антон резко входит в поворот, чудом уклоняясь от встречной машины. Руки слабеют, и призраку ничего не остаётся, как расслабить их вовсе, перегоняя остаток энергии в ноги и оставляя управление на водителя. Таксист сразу почувствовал, что нечто больше не препятствует ему, и хватается за руль, как за штурвал. Вот уже и въезд в родной двор, но заброшки ещё дальше, а сил уже минимум. Антон расслабляет и ноги, не оставляя себе выбора, и пока он пытается собраться с мыслями и восстановиться хоть немного, водитель немного проезжает вперёд и, наконец, бьёт по тормозам. Призрак по инерции выкатывается через лобовое и капот, приземляясь ничком на асфальт. Не больно, но отчего-то ужасно обидно. Парень поднимает голову, стараясь сфокусироваться на чужом автомобиле, чтобы немного прийти в себя. Слышит хлопок двери сзади — таксист, громко ругаясь поднимает капот, осматривая «внутренности»: — «Перегрелась что ли, проклятая железка?» Вдруг новый прилив сил настиг Антона — страх вернул осознание происходящего, заставил парня подняться на ноги и сделать… Шаг. Попов увлечённо смотрит на то, как тлеет сигарета, зажатая между его пальцами. Вспоминает дом, свою семью, любящих и по-прежнему ждущих его родителей. Он ведь обещал им приехать… Обещал набрать Саше и снова навестить Позова. Обещал Антону встречу? Или нет? Жизнь делает больно, забирая то, что так дорого сердцу. Но именно поэтому она так ценна сама по себе. Последнее, что можно сделать с этим — плюнуть ей в лицо её же даром. Но ведь Антон плюнул… Спрыгнул, хотя казалось, что всё хорошо, и что до счастья подать рукой. Неужели этот мальчишка таким образом хотел обречь учителя на вечные муки совести, чтобы и он однажды наложил на себя руки? Попов почему-то теперь не сомневается в том, что парень таким образом решил наказать мужчину за ту ночь. Потому что не смог простить… Но он простил. Простил, потому что любит, и теперь стоя на ватных ногах призрак делает… Шаг. Тело всё ещё восстанавливается, поэтому побежать к заброшкам Антон не мог. Не было сил. Он как можно чаще старается переставлять ноги, приближая себя к заветной крыше. Но энергии практически нет, поэтому он падает на колени, пытаясь ползти, помогая себе руками. — Жалкое зрелище… «Ой, блять…» — не оборачивается Шаст, по первому же слову догадываясь, кто за его спиной. — Чё, щенок, решил в кино поиграть? Тебе в этой сцене явно не хватает крови, — хохочет Славик, оставаясь позади. — Пошёл нахуй, — огрызается Антон, стараясь подняться. — Как был огрызком собачьим, так им и остался, — мужик обходит Шастуна и хохочет громче. — Я же сказал, отвали! — злится Антон, крепче сжимая зубы. — У меня нет на тебя времени! — Ай, как жаль, Антох, зато у меня времени целый вагон, — прокашливается призрак алкаша и заходится в нелепом приступе смеха. — чтобы насладится тем, как ты ползаешь здесь раком! — Наслаждайся лучше тем, как любезно нагнула тебя раком мама! — ядовито и явно довольный собой произносит Шаст, чуть поворачиваясь на ошалевшего Славу. — Расскажи-ка, как оно тебе, лицом вниз лежать! В голове прокручивается момент, как несколько часов назад Антон своими же руками опустил свою фотографию рядом со Славкиной. Теперь от этого жеста ему противно, но всё ещё «вкусно» — он-то такое решение принял сам, а за мужчину так решила мама. Почему-то именно сейчас он невероятно гордился родительницей и был благодарен. От осознания этого по телу прошлось воодушевление — Антон почувствовал очередной прилив силы, теперь он уверенно поднимается на ноги, переставая быть похожим на «жалкое зрелище». Слава помрачнел, а усмешка пропала с его лица. — Что? Думал, мама вечно будет горевать по тебе? — язвил Шаст, чувствуя, как становится крепче. — Не будет, понял! Она не кукла тебе, не станет больше под твоими нитками болтаться! Срезала их, понял?! Мужчина молча сделал несколько шагов назад, не перебивая парня, а затем развернулся и направился прочь. — Катись к чёрту, козёл! — улыбаясь крикнул ему в догонку Антон, а сам рванул в сторону заброшек, полный энергии. — Спасибо, Славик, ты просто чудо-батарейка! «Как там Лерка говорила, злость и страх сильнейшие эмоции?» — пронеслось в голове Шастуна и только после этого его с головой накрыло беспокойство. Медлить нельзя: а вдруг вообще уже поздно? Но он бы тогда обязательно почувствовал… Или нет? От улыбки ни следа: мертвецки-бледное лицо искривляется от ужаса. В далеке солнце уже очерчивает контур недостроя. Осталось найти лишь ту. И именно на той и ни на какой другой на самом краю продолжает сидеть Попов, наглаживая большим пальцем ротмансы, сгоняя с рук бегущие от вечерней прохлады мурашки. В сердце поселилась обида, занимая место чувства вины. Да, это он виноват в суициде мальчишки. Но мальчишка оказался коварен и жесток. Перехитрил и переиграл своего учителя, оставляя тому на память тяжкий груз вины. Вот же засранец, ты подумай. «Мне останется сердце на память, А я уже привыкаю, как жить без тебя…» Арс больше не хочет прыгать, хоть это решение далось ему с большим трудом. Пережить ту же боль, что и Антон, прочувствовать, каково оно, расставаться с жизнью. Но не теперь. Несомненно Арсений продолжает любить своего Тошу, но сейчас злится на него и не понимает, чего в нём всё же больше: желания оказаться рядом с любимым или дать волю гневу и забыть его навсегда. А рука всё продолжает крепко держать пачку его сигарет. «Нет, я правда тебя отпускаю, Отчаянно понимаю, так дальше нельзя…» Попов крепко сжимает руку с ротмансами и поднимается на ноги. «Но я на краю, нервы сдают, Я так боюсь, что разобьюсь… Со мною зима, ты птицей на юг, А я остаюсь.» Антон тут же различает на фоне оранжевого неба знакомую фигуру и бросается внутрь заброшки. — Арс, н-е-ет! — призрак со всех ног летит сквозь полуразрушеные ступени, мечтая быстрее оказаться на крыше. Арсений смотрит на смятую пачку сигарет в своей ладони, пряча вторую руку в карман брюк.

«Нарисованный круг, линия белая… Без тебя не могу, как не хотела я…»

Антон на миг зажмуривается, а открывая глаза появляется уже перед выходом на крышу — то ли так быстро добежал и не заметил, то ли научился делать, как однажды показывала ему призрачная подруга. «Остановится звук, руби безжалостно, И закончим игру, давай, пожалуйста…» Попов замахивается, чтобы выбросить ко всем чертям измятые ротмансы.

«Не выходи из круга и не отпускай руки…»

Шастун выбегает на крышу, истошно крича:  — Арс! «Мы затянули туго друг друга вопреки… » Арсений резко оборачивается на крик, и призрак понимает: мужчина видит и слышит его.

«И время на исходе… С тобой как по ножу…»

— Антон! — учитель оступается. Призрак с полными ужаса глазами, затаив дыхание выставляет вперёд руку.

«Не упади, прошу!»

В попытке поймать равновесие, учитель беспомощно машет руками, но срывается вниз. Антон зажмуривается, стискивая зубы до скрипа и сжимая кулак, ревёт, как раненый зверь, и, не думая, бросается с крыши следом. Полёт? Нет. Свободное падение, предвещающее лишь одно — смерть. Но вот мимо проносится этаж за этажом, а земли всё не чувствуется, удара не слышится. Или здесь время течёт иначе? Арсений падает, раскинув руки, глядя в небо, цвета золота. Без крика. Без лишних движений. Лишь ветер колышет края куртки и смоляные волосы. Голубые глаза, такие ясные и живые таят в себе мысль о том, что у него не получилось. Начать жить заново, вернуться в Питер и забыть Антона. Ну, хоть перед смертью призрак мальчишки в последний раз навестил его, а значит, позвал с собой? Антон чувствует страшную боль. Изнутри всё рвётся на части, будто эмоции стали ощутимы физически, и каждая из них прожигает, ранит, выворачивает наружу и продирает до костей. Что-то явно не так, кроме того, что он вот-вот потеряет единственный смысл своего существования даже после смерти, любимого соседа из квартиры напротив. — А-а-арс! — призрак в падении нагоняет Попова и тянется к нему руками. — Тоша? — голубые глаза отмирают, когда прямо перед ними появляется родное лицо. Учитель протягивает руку в ответ, и Шастун, хватая чужую ладонь, подтягивается ближе, тут же обнимая мужчину, впечатываясь носом в шею. Арсений чувствует резкий толчок и видит: Крылья. — Я тебя держу! — плача, шепчет Антон, вцепившись руками в лопатки учителя. — Арс! — Антон… Время замерло окончательно. Перестал шуметь ветер, притихла улица, замолчали сомнения. Два разбитых мёртвых сердца соединились в одно, забившееся с новой силой. Взмах. — Я не специально, Арс… Упал по-неосторожности, нечаянно и так глупо! Ты здесь совершенно не при чём! — шепчет на ухо Арсению парень. — Я бы никогда не стал специально или тебе назло! Я люблю тебя! Люблю так сильно, как ты свою мерцающую звёздочку, помнишь? Взмах. — Прости меня, Тош… — тоже шёпотом отвечает Попов, обнимая паренька, плотнее прижав к себе русую макушку. — Я… так и не показал тебе Питер… Взмах. — Покажешь, Арс! Весь мир покажешь! Я… увижу всё твоими глазами, ты только живи! Живи ради нас! Будь счастлив ради нас! Пожалуйста, прошу тебя! — Антон рыдал в шею учителя, не ощущая, что из его глаз сыпятся настоящие слёзы. Взмах. — Я обещаю! — парень отрывается от шеи Арсения и с лаской смотрит в любимые глаза, в которых отражается нежная улыбка. — Я так люблю тебя, Тош… — И я тебя, Арс… Больше жизни… — шепчет Антон и ловит впервые искренне улыбающиеся губы учителя своими, закрывая их обоих от всего мира огромными белыми крыльями. Но жизнь не может замереть навечно. Стрелки неумолимо бегут вперёд, возобновляя ход времени, давая чему-то начало, а чему-то конец. Оба падают, разбиваясь о холодную землю. Вернее, разбивается лишь один, чьи крылья от удара рассыпались на тысячи частиц, как и он сам. Он снова почувствовал себя живым и абсолютно счастливым. Душа спаслась, как и обещала Лера, миновала забвение и обрела покой.

***

Оранжевое небо окрашивается в нежно-розовый. Ветер легонько трогает тело мужчины, забираясь тому под куртку и щекоча волосами лицо. Где-то рядом раздаётся телефонный звонок, призывающий хозяина очнуться. Арсений морщит лоб и поочерёдно открывает глаза. Пытается пошевелиться, но не может. Через силу и боль поворачивает голову в сторону не утихающего мобильника, умудряется дотянуться до него рукой и принять вызов. — Фух, Арс, у тебя всё хорошо? А то там какой-то придурок по городу летал, как очумелый, на такси, причём сам чуть живой какой-то, вот прям «везёт» в последнее время на всяких баранов на дороге, ух! Так как ты? Не попал под раздачу? Ох, Сашка… Знал бы ты, подо что он тут попал. Беспокойный и в то же время полный возмущения голос на том конце терпеливо ждал ответа учителя, который отчего-то безмятежно улыбнулся небу, не шевелясь, и не своим голосом проговорил: — Теперь у меня всё хорошо… — Арс? Что с голосом? Тебе нужна помощь? — Ага. Я тут немножко упал и не могу пошевелиться… — Господи, где ты?! Только не двигайся, ладно? Вдруг переломы! Никуда не уходи, я щас приеду, слышишь? Как ты умудрился-то, мать твою?! Арс, вот ты дурак! Ты слышишь меня? Сашка ещё долго что-то говорил в телефон, но что именно, Арсений не слышал. Он продолжал смотреть в бесконечное небо, провожая взглядом уплывающий вдаль закат. Слёзы узкими дорожками бежали из его глаз, но на лице расцветала светлая, тёплая и живая улыбка. Тоша — его персональный ангел. Его ангел-хранитель с самыми красивыми крыльями, будто сшитыми из тысяч перьев-лепестков астр. Его любимая мерцающая звёздочка. Его ученик. Его парень. Его возлюбленный. Его Тоша.