КРИВИЦКИЙ - ПАВЛОВА: ВОЗВРАЩЕНИЕ

2       Геннадий вновь загремел в Склиф, в свою уже знакомую палату рядом с кабинетом заведующей, по этому поводу он даже пошутил, "Пора бы уже табличку именную повесть, чтобы никто не занимал". Врачи же сокрушались, что перевели и выписали его слишком рано, не подумав о той нагрузке, какая предстояла ему в зале суда.       О том, что будет в суде вообще никто не думал. Ни у кого даже в мыслях не было, что всё повернётся именно так. Все понимали, что Алеников виновен и никакой даже самый крутой адвокат ему не поможет. Но что в зале суда чиновник из Минздрава будет вести себя подобным образом в голове не укладывалось. Анатолий Борисович сам накрутил себе срок, не слушая своего адвоката и показав суду себя далеко не с лучшей стороны.       По молчаливому согласию склифовцы решили, что Кривицкому в зале суда делать больше нечего и выступили с ходатайством перед судьей, что по состоянию здоровья Геннадий Ильич не может находиться на очередном слушании. Брагин донёс это до Ирины Алексеевны и узнав об этом, Павлова успокоилась. Она боялась, что еще одного похода в суд Гена просто не вынесет.       Но Кривицкий, как будто что-то чувствуя, бесконечно задавал Ирине вопросы о следующем заседании, она как могла уходила от его вопросов, переходя на отвлечённые темы. Кривицкий, будучи мужиком умным, понимал, что она хочет оградить его от всей этой судебной возни.

***

      В конце концов, не вытерпев, он взорвался: «Егорова, в чём дело? Ты можешь мне толком объяснить, что происходит? Почему ты виляешь как заяц, когда я тебя начинаю спрашивать про суд? Честно можешь сказать? Сейчас я не в суде, на больничной койке, чего боишься? Ты не скажешь, я всё равно узнаю, в обход тебя. Так думаешь лучше будет? Это дело меня напрямую касается, а ты увиливаешь от ответа. Я задаю тебе уже неделю один и тот же вопрос, почему ты меня завтраками кормишь?»       Он злился, понимая, что если сейчас накатит новый приступ, то неделя проведённая в Склифе может пойти насмарку и Ира, воспользовавшись моментом, вообще ему ничего не скажет, но больше молчать и соглашаться с таким порядком вещей он не мог. - Ты вообще меня за кого держишь, Егорова? – немного остыв, прямо спросил он.       Павлова, не ожидавшая такой реакции от Кривицкого, даже не знала, как реагировать на его взрыв эмоций, затем, взяв себя в руки, произнесла: «Гена, успокойся. Всё нормально. Уже всё закончилось». - В смысле закончилось? Толик жизнь самоубийством покончил? – предположил удивившийся Гена.       Ира улыбнулась его предположению: «Нет. Приговор был вынесен два дня назад». - Что? Как? Почему без меня? – мужчина буквально подскочил на кровати, не обращая внимание на вышедший из вены катетер. - Всё успокойся, ляг, - она попыталась вернуть его в горизонтальное положение, - катетер выдрал своими скачками! Знаешь же, что вены плохие, какого дёргаешься?       Настала очередь Иры возмущаться: «Забыл, что сказали, если в следующий раз не подключатся, опять подключичку ставить будут. Мало тебе дырок в теле еще бонусную хочешь? Ляг я сказала, сейчас Фаину позову, пусть переколется. Пока всё не прокапает, ничего больше тебе не скажу, понял? Всё, наказан!»       Она позвонила Усовой, и та появилась довольно быстро несмотря на то, что была вообще в другом корпусе, но только услышав, что у Геннадия Ильича что-то не так, бросила всё и примчалась по первому зову. Подключиться удалось, и даже с первого раза. После выполненной процедуры старшая медсестра ушла по своим делам.       Внутри Иры всё клокотало: «Какого чёрта, Кривицкий! Опять со своими выкрутасами. Ну, можно же полежать спокойно, хотя бы неделю. Нет, надо фейерверк устроить, чтобы опять всё отделение вокруг него танцы с бубнами водили! Неуправляемый! В суд ему нужно! А мне нужно, чтобы ты жил! Когда ты это наконец поймешь! Тупая твоя башка! Так бы сейчас и стукнула тебя чем-нибудь тяжелым!» - Ир, ну прости! Ну, при чём я, сами какие-то тайны дворцовые мутите, ничего не говорите, а я крайний. Я же тоже переживаю. За тебя переживаю, Егорова. Кому приятно, понимать, что всё это затянулось по моей вине? А теперь выясняется, что всё закончилось, а мне никто ничего не говорит, как будто я ни пришей кобыле хвост, - злость Гены сменилось обидой.       Он не понимал, что плохо могло быть в том, если бы ему сказали о том, что приговор вынесен. Оправдательным он быть не мог, тогда почему всё отделение молчит. Боятся, что от счастья Кривицкий начнёт требовать выписки? Так не будет, он уже пообещал Ире, что будет находится в отделении столько, сколько она посчитает нужным. - Ладно, герой, - сжалилась Павлова, поправляя его одеяло и усаживаясь на край кровати, - твой приступ сыграл доброе дело. Тебе было плохо здесь, а Аленикову от этого стало еще хуже там. Его адвокат добивался четыре года в колонии поселении, но выхватил Толик 5 лет строгача. Судья был так напуган, что даже через неделю от шока не отошёл. Наши обратились с ходатайством, провести заседание без тебя по состоянию здоровья. Судья даже обрадовался, что ты пыхтеть не будешь в суде и ничего подобного, как на предыдущем заседании не случится. Но 5 лет строгого, честно, никто не ожидал. Загремел Алеников по совокупности статей. Развод я тоже получила. Так что Кривицкий, ликуй! - И ты молчала? Столько боялась, тряслась, переживала и не поделилась со мной? Эх ты! Совести у тебя нет, Егорова! А если бы я умер и не узнал эту радостную новость? – он начал подначивать Иру и в его глазах, как в лучшие времена запрыгала чертинка. - Ты ещё и издеваешься? – возмутилась Ирина, — вот запру тебя здесь, Кривицкий, посмотрю потом, как запоёшь! - Не сможешь, Егорова! У тебя протокол, больше двух недель не сможешь! – заржал Гена, - а еще одну неделю рядом с тобой я легко переживу. Лучше другое наказание придумай! - Вот, что с тобой делать, Кривицкий?! Смешно ему, я места себе не нахожу, всё за него дергаются, а ему весело! - Ира продолжала злиться, не понимая, чему радуется Геннадий. Тому, что дело закончено и теперь она свободная женщина, а ненавистный Алеников пошел по этапу или тому, что Гена проваляется еще дней десять в отделении под ее строгим контролем. - Да, мне весело, мне хорошо, как никогда! Разве это плохо? Могла бы и раньше всё сказать, Егорова, я может быть быстрее на поправку пошёл, - улыбка Кривицкого простиралась от уха до уха и у него действительно было прекрасное настроение, - так, когда ты меня выпишешь, Ириш? - Ну, начинается! Вот поэтому я тебе ничего и не говорила, так и знала, что начнёшь клянчить выписку. Всё, Кривицкий, забудь и даже не думай спрашивать об этом следующие семь дней! Уяснил? - Ира метнула испепеляющий взгляд. - Хорошо, зайдем, с другой стороны, - не унимался он, - в ЗАГС когда пойдём? - Да, прямо сейчас, - бросила она, - слушай, Кривицкий, уймись! Какой ЗАГС? Анализы сначала сдай… - На сифилис? - заржал Гена, он не мог перестать веселиться, у него была такая эйфория от всего происходящего, и он даже не пытался это скрыть.       Он понимал, что ходит по краю и Егорова может разозлиться на него, но он ничего не мог с собой поделать. Груз ответственности за нее свалился с его плеч, ему стало легко, и он не понимал, почему она злится. - Дурак, - Ира не выдержала и шлепнула рукой по его плечу. Он перехватил ее руку за запястье и поднес к своим теплым губам. - Злишься, потому что мне хорошо, Егорова? Или замуж за меня идти передумала? Правильно, за чем я теперь тебе, больной старый еврей. Ты молодая, красивая и свободная, - он не успел произнести эти слова, как ощутил прикосновения ее губ на своих губах. Она подарила ему восхитительный поцелуй, на который он не рассчитывал.       Продолжая целовать его губы, щеки, глаза, лоб, она прошептала: "Какой же ты дурак, Кривицкий! Я не передумаю! И не мечтай, что на этот раз соскочишь, понял? Ты только мой".       Он ответил на все ее поцелуи, нежно касаясь своими губами ее шеи, губ, поправляя ее белокурые локоны и прижимая к себе свою Егорову. Целуя мочку ее уха, он шепнул: "Не дождусь минуты, когда ты станешь моей, девочка моя".