Edge of glory

      — Ну и как это, быть в тройке сильнейших в мире?       — Это всего лишь коммерческий турнир, — смеётся Саша, щекой к щеке Вани прижимается на миг, улыбается в камеру. Там родители Вани, и тёть Наташа с дядь Игорем тоже, теснятся у экрана планшета, спешат рассказать, как гордятся ими. — Это не Игры и не Мир.       — Это финал Гран-При, где вы получили медаль, — возражает тёть Лена совсем так же, как возражала мама немногим ранее. — И туда даже отобраться многого стоит, Сашунь.       — А не получить медаль в этом финале чуть ли не позорнее, чем не отобраться, — вставляет Ваня свои пять копеек со смехом, морщится картинно, когда локоток Саши ему в рёбра врезается. — Особенно остаться шестыми.       — Помянем минутой молчания надежды первой пары России на не последнее место в финале Гран-При, — фыркает дядь Андрей. — А лучше не будем, лично мне даже не грустно оттого, что единственная медаль России на этих соревнованиях — ваша. Вы всем зато продемонстрировали, что вас так просто списать со счетов не получится. После такого вас обязаны отправить на Олимпиаду.       Их отправят на Олимпиаду, думает Саша, только если те, кому эти места уже заранее отдали, не смогут их занять. А она всё-таки не Тоня Хардинг, да и пытаться убрать соперников топорными способами смысла нет. Нет смысла и портить настроение сейчас кому бы то ни было, об этом говоря — она улыбается, отвечает на вопросы, посылает воздушные поцелуи в камеру, и под боком у Вани сворачивается, когда они ложатся, отключив видеосвязь, прямо поверх покрывала.       — Ты раньше всем со мной делилась, — шепчет Ваня ей куда-то в макушку, губами прижимаясь. — А сейчас уже не первый день и даже месяц о чём-то молчишь. Я же вижу, Сань, ты себя изнутри сжираешь. В чём дело? Расскажи.       Саша перекатывается на него, на локтях приподнимается, чтобы ему в глаза заглянуть, улыбнуться пытается. Выходит плохо. Выходит криво.       — Мне на опах было сказано, — начинает она, слова подбирая, — что хуй нам, Ванюш, а не Игры. Что это не наша Олимпиада. Что кое-кому не помешало бы добавить к командному сочинскому золоту ещё какие-нибудь олимпийские медали, а мы перебьёмся. И что на ЧР можем не трудиться даже приезжать, потому что нам там никто не отдаст победу. А если мы её отберём, квоты на Игры нам всё равно не видать.       — Сука, — шипит Ваня, без уточнений понимает, о ком она — лицо его каменеет моментально, пальцы на её коже сжимаются на миг почти болезненно. На миг всего — она даже не обращает его внимания на то, что он почти сделал ей больно, знает, он бы никогда не простил себе этого. — Это наша Олимпиада, пусть отберут, если смогут. Пусть попробуют.       — Они уже пробуют, — смеётся она безрадостно. — Я не знаю, что она против нас имеет. Так бесится, что мы ей планы сломали? Так уже время прошло, пора бы отпустить ситуацию и дальше идти, ну, по идее. Уже всё сложилось даже лучше для неё, чем могло бы, если бы мы тогда согласились...       — Не лучше, — улыбка Вани неожиданно яркая. Неожиданно довольная. — Иначе она не дёргалась бы. И мы это доказали сегодня. Мы в тройке лучших в мире, пусть и на коммерческом турнире. У неё есть причины нервничать. Пусть нервничает, а нам надо просто обеспечить ей для этого все причины.       — Как?       Не факт, что даже Ваня знает ответ на этот вопрос. Но вместе у них и правда больше шансов додуматься, чем поодиночке.       — Пока просто работать. Доказывать, что нам не повезло, что мы этого добились. А там посмотрим.       Придётся доказывать. Не то чтобы Саша ожидала чего-то другого, но теперь это какой-то определённостью отпечатывается. Доказать, что они заслуживают своего места. Стать первыми по стране и выгрызть своё место на Играх.       Спится в объятьях Вани, как и всегда, спокойно и тепло. Саша в обнимку с ним засыпает этим вечером, в обнимку с ним и просыпается. Марина Олеговна ими всеми довольна, об этом она говорить не перестаёт, лишь отвлекаясь на то, чтобы указать им всем их ошибки и то, как их можно исправить, и как они обязательно начнут над этим работать во вторник, когда они отдохнут достаточно и выйдут на лёд. Они выходят на лёд в понедельник — лишь они двое — и Марина Олеговна встречает их удивленным лицом и уже открывает рот, чтобы их отчитать.       — Нам некогда отдыхать, — говорит Ваня, ещё до того, как их попробуют выгнать со льда. — Каждый день важен. Это наш шанс доказать, что мы чего-то стоим.       — Вам не столько лет, чтобы этот шанс был последним.       — Тессе и Скотту тоже было не столько в Ванкувере.       Марина Олеговна смеётся, как будто услышала что-то забавное — впрочем, серьёзной снова становится быстро.       — Плохими бы вы были спортсменами, и плохой была бы я тренершей, если бы вы не рвались к олимпийской медали, — говорит она, и Саше на миг кажется, что её это не радует. — Но отдыхать надо, чтобы выдержать этот бешеный ритм. Чтобы не сломаться прямо на Играх.       — Работа без отдыха — тоже хорошо, — возражает Саша. — Это заряжает. Не даёт расслабиться слишком сильно.       — На том же уровне, что и кофеин, — обрубает Марина Олеговна. — Тебе кажется, что всё хорошо, что это то, что надо, но переборщишь — и твой организм тебе этого никогда не простит.       Саша с Ваней обменивается хмурыми взглядами. Марина Олеговна вздыхает, а потом, будто решившись на что-то, делает шаг к ним и обнимает обоих. Что-то внутри Саши от этого ломается, или рвётся, или ещё что, но обнимает она Марину Олеговну в ответ так крепко, что та хмыкает удивлённо. Ей вроде бы и нельзя сказать, что объятий не хватает, а всё же необходимость прорывается изнутри.       Улыбаются они все трое, объятья разорвав.       — Ну так мы пойдём?       — Куда?       — На лёд, — поясняет Саша, за Ваней продолжая, как если бы это само собой разумеющимся было. Марина Олеговна хмурится снова. — Ну что? Мы уже размялись же. В зале были. Что мы, зря это всё делали?       — Если завтра вы хоть в здании появитесь, — заявляет Марина Олеговна в ответ, — я вас вашими же чехлами буду по улице гнать до дома. Будете прямо в коньках бежать, как в тупых фильмах, в которых это реально. Ну, чего стоите? На лёд, бегом. Или вы сюда трепаться пришли?       Завтра придётся всё-таки пропустить тренировку, думает Саша. Обидно немного. С другой стороны, они должны были отдыхать сегодня. Их отдых просто откладывается. Им дай волю, они бы и не отдыхали, только работали, пока не добьются своего, только вот воли как раз не дают. Наверное, это что-то вроде заботы о них — как знать? Их раньше с тренировок не выгоняли — они раньше не появлялись на тренировках тогда, когда сказано было дома сидеть. Раньше это не было настолько важно и настолько для них принципиально. Раньше их место на ближайших соревнованиях ничего не решало. Решит ли что-то сейчас, или она просто пытается обмануть себя? Хотелось бы верить, что решит. Хотелось бы верить, что у них получится.       Вторник проходит так же, как и любой обычный выходной день, и в среду утром даже кажется, что не зря на этом настояла Марина Олеговна — энергии вроде хватает даже без выходных, но стоит её пополнить, и сразу понимаешь, как же всё-таки мало её было. Вроде бы сил хватало на всё, но стоит оглянуться, и понятно становится, что это было, скорее, что-то вроде инерции. В среду утром сил хватает и на то, чтобы встать пораньше и завтрак приготовить в четыре руки, и на то, чтобы чуть раньше приехать на каток и целоваться ещё около раздевалок, пока никто не видит — выставлять свои отношения полностью напоказ вне льда, считают они оба, моветон. Достаточно улыбок, объятий, поцелуев в висок — достаточно того, что всем говорит о том, что они друг другу близки, но не говорит, насколько. В среду утром Тесса вдруг решает побыть дружелюбной — как иначе объяснить то, что она ей машет в знак приветствия с коврика, на котором растягивается, Саша не знает.       — Вы где вчера были? — Скотт, как всегда, громогласный и улыбчивый, Ваню по спине шлёпает, её на миг за плечи приобнимает. — Тесса вас потеряла.       — А ты типа нет, — смеётся Саша, но на Тессу, хмурящуюся на Скотта, бросает короткий взгляд. — У нас выходной был. Мы в понедельник на лёд пришли, поэтому вчера отдыхали. Ну там, поздно проснулись...       — Долго оставались в постели, — пихает её бедром подошедшая Майя, играет бровями, пытается увернуться, чтобы не получить локтем по рёбрам, мол, цыц, болтушка. — В общем, расслаблялись всеми доступными способами, прежде чем снизойти до нас, простых смертных.       Локтем ей в бок всё-таки прилетает — Саша старается, чтобы было небольно, но ощутимо.       Тесса на неё бросает нечитаемый взгляд, когда Саша рядом с ней свой коврик расстилает. Саша ей улыбается уголками губ, не более.       — Слышала, ты нас найти не могла, — говорит она через несколько минут на длинном выдохе, в зеркало краем глаза смотрит. Тесса бормочет что-то слышное не полностью, но удивительно похожее на «Скотт трепло». — Беспокоилась?       — Сердилась, — отзывается Тесса через несколько секунд молчания, — что вам можно тренировки прогуливать, а нам нет.       — Кто вам мешает?       — Не знаю, как вам, а нам к Играм готовиться надо.       Саша дёргается, как от удара. Знает? Или ткнула пальцем в небо? Иногда, тыкая вот так вот, можно и попасть, и не только в небо, но и по чьей-нибудь болевой. Как Тесса сейчас, например.       — Ну тогда и не сердись, что мы отдыхаем, пока вы вкалываете, — выплёвывает она через несколько секунд молчания, когда ком в горле рассасывается. — Готовься к Играм. Призовые с золота — хорошая надбавка к пенсии, вам не повредит.       Тесса ей не отвечает, только губы поджимает. Ну и пусть молчит. Молчит и не лезет. Ей тоже болтать некогда — в Питер лететь совсем скоро. Меньше месяца осталось.       Когда Ваня поддерживает, когда Ваня рядом, когда Ваня верит в неё, кажется, они и правда смогут доказать, что в Корею надо ехать им. Когда Ваня рядом, горы кажутся не такими страшными, и их будто даже можно свернуть. Сил хватало и позавчера — сегодня кажется, что их больше, чем надо, сегодня они летят будто во время разминки в зале, прогона программы по полу. На льду тоже летят — надо льдом летят, а не по нему. Марина Олеговна улыбается довольно, даже более чем — довольна она так, будто ей, по меньшей мере, титул и поместье где-то в Британии дали.       — Видите, что отдых даёт? — смеётся она, когда они подъезжают к ней, из финальной позы выйдя. — Иногда и это надо. Вы готовы.       — К чему? — уточняет Саша. Готовыми можно быть к чему угодно, мало ли что из этого имеет в виду их тренерша.       — К Играм. Я не я буду, если вы в пятёрку не войдёте.       — Я не я буду, если вы медаль не возьмёте, — шёпотом, чтобы тренерам слышно не было, заявляет Майя, догоняя их, когда они от борта отъезжают и просто едут по кругу. — Вы на финале медаль взяли, значит, и на Олимпиаде сможете.       — Туда сначала поехать надо, — хмыкает Саша. Ей бы хотелось, чтобы Майя была права. Чтобы Марина Олеговна была права. Но медаль финала Гран-При и медаль Игр — разные вещи. Майя смотрит на неё долгим взглядом, от которого почти неудобно — тяжёлым, не вяжущимся с её лёгким образом, взглядом.       — Поедете, — припечатывает она тем тоном, который от неё услышать обычно почти нереально. — Никуда не денетесь.       Хорошо было бы.       — Локоть выше, Саша, — заявляет Тесса, обгоняя их, когда они паттерн прокатать ещё раз решают. Саша чуть не спотыкается от такого заявления. — Если у тренеров глаз замылился, это не значит, что никто ничего не видит.       — И давно ты в тренерский штаб записалась? — фыркает Саша ей вслед. Ваня тоже фыркает, пусть и смешливо, талию её сжимает на миг, мол, только не ссорьтесь тут. Саша ссориться не собирается ни с кем. Ей просто интересно.       — С тех пор, как ваши ошибки могут обеспечить Марине плохую репутацию. Вы в топе, а это не только круто, но и ответственно. Не мешало бы этому научиться.       Локоть выше держать Саша всё-таки и правда пытается, хоть и есть какое-то неправильное ощущение внутри. Какое-то недоверие — с чего бы Тессе им помогать? В её слова о том, что это всё ради репутации Марины Олеговны, она не верит ничуть.       — Спасибо, — говорит она потом, в раздевалке. Тесса смотрит на неё, одну идеально очерченную-подкрашенную бровь приподнимает. — За совет.       — А ты умеешь быть благодарной?       — А ты умеешь не паясничать? — Саша выдыхает длинно сквозь сжатые зубы, чтобы не вскипеть. Видимо, желание Тессы пойти на контакт ей показалось. Видимо, она зря решила пойти ей навстречу. — Слушай, я уже поняла, что не нравлюсь тебе. Можешь не беспокоиться.       — Ничего ты не поняла.       В голосе Тессы что-то непонятное. Что-то слишком похожее на грусть. Но не может же это и правда быть грусть, откуда бы?       — Ты мне не «не нравишься». Просто ты мне нравишься меньше, чем лёд. И между тобой и медалью я выберу медаль.       Она выглядит и звучит так, как будто повторяет эти слова — за кем-то, или просто много раз думала о том, как говорила бы это, представляла себе их и проговаривала в своей голове, а то и вслух?       — Какое совпадение, — отзывается Саша негромко. — Я к тебе отношусь точно так же.       Ей кажется, когда она отворачивается, чтобы футболку надеть, что на тот миг, когда её кожа тканью не скрыта ещё, её спины касаются холодные пальцы. Нет, Тесса всё так же сидит на том же месте, больше чем в метре от неё, и она бы никак не смогла, а больше некому. Они лёд делят вшестером, три пары, которые Марина Олеговна зовёт своими надеждами, и кроме них сейчас тут только плещущаяся в душе за стеной Майя, зашедшая туда последней и до сих пор не вышедшая.       — Вы почему в понедельник на лёд пришли?       — А тебе какое дело?       — Интересно.       Саша думает о том, отвечать ли ей, несколько секунд.       — Отдыхать не хотелось. Не только вам хочется на Олимпиаду.       — А почему тогда во вторник не пришли?       — А нас Марина Олеговна обещала до дома чехлами гнать прямо по улице, если мы придём во вторник. Мы не стали нарываться.       Тесса смеётся и ёжится. Ну может же быть нормальной, что с ней большую часть времени не так-то?       — Она может. Почему вы двое её так называете, кстати?       — Как?       — Ну, так длинно. Марина О-ле-гов-на. Это зачем?       От Тессы, с её произношением, это звучит так забавно, что смеётся уже Саша.       — Поверить не могу, что ты у неё столько лет уже, а не знаешь про отчество.       — Нет-нет, — Тесса плечами передёргивает, и, наконец, соизволив на свою одежду внимание обратить, натягивает штаны. Не то чтобы вид её в белье как-то отвлекал. — Я знаю, что это такое. Но почему не вы её не называете просто по имени? Так же длинно.       — В последний раз, когда тренер просил называть его по имени, это плохо закончилось.       — Как плохо?       Саша ухмыляется мрачно. Ну она что, не понимает?       — Его языком у меня во рту. Ненавижу, когда меня трогают те, кому я не разрешала. И те, кому бы я и не разрешила.       Молчание, виснущее после этих её слов, густое настолько, что можно ножом резать.       — А я из какой категории? — спрашивает, наконец, Тесса, футболку в руках держит, так и не надев. Ухмылка Саши почти превращается в оскал.       — Из первой.       Почему она это делает, Саша и сама не знает, но в голове всплывает то, что было после её возвращения с прокатов, и теперь это она сокращает расстояние между ними, чтобы Тессу поцеловать почти грубо, будто мстит за то, что было тогда. Если она её в ответ укусит, думается Саше, будет совсем похоже — Тесса не кусает. Тесса подаётся навстречу, почти привстаёт со скамьи, и следом тянется, когда Саша отстраняется. М-да, похоже, всё слишком серьёзно.       — А я думала, вы одна другую терпеть не можете, — доносится сбоку, и Саша разворачивается туда. Когда шум воды за стеной стих, она и не заметила — заметила ли Тесса? Понимала ли она, что их наверняка заметят? — Но раз у вас всё нормально, я рада.       Смеются они все три. Почему смеются Майя и Тесса, Саша не знает — она сама от облегчения.       — Не думай, что это что-то меняет, — говорит она, отсмеявшись, волосы из пучка распускает, чтобы сразу же в хвост собрать. — Ты для меня всё ещё так же, как я для тебя, важна меньше, чем лёд и медали.       — Больше, чем они, для тебя важен только твой Иван, мы уже поняли все, — фыркает Тесса в ответ. — Не претендую. Вали уже.       Да, Ваня ей важен. Важнее, чем что угодно. Только как ему сказать о том, что она сделала сегодня, она не знает. А не говорить — не вариант. Он всё равно поймёт, что что-то не так, он знает её наизусть. Нет, Ваня хороший. Ваня её любит. Ваня её поймёт, он поймёт, что он важнее ей, чем что угодно и кто угодно, и что этот поцелуй ничего не значил. Он поймёт.       Наверное.