***
По крайней мере, Гань Юй нашла своё место. И это… Это хорошо. Но это никак не умаляет его сомнений. Он останавливает путешественницу, прежде чем следует за ней в Ли Юэ. — Ты знаешь, где… Лорд Чжун Ли? Путешественница делает странное лицо. — Хм, — начинает она, но ее микро-спутница прерывает ее: — Ух, он! — фыркает она, топая маленькой ножкой (насколько это вообще возможно сделать в полете), — Паймон всё еще очень злится за то, что он водил нас за нос! Этот… бах-бар-бум. — Буржуазный паразит? — предлагает путешественница. — Да, именно! — Но, стоит признать, — продолжает путешественница, — что заставить Фатуи оплачивать твои похороны… Это сильно. — Паймон думает, что Чайлд просто тупой. Путешественница сдерживает смех. — В любом случае, — она поворачивается обратно к Сяо, — мы не видели Чжун Ли с момента Обряда Прощания, но, если подумать… — ее лицо становится задумчивым. — В конце эпохи даже боги склонны испытывать ностальгию. Так что я бы попробовала поискать в местах, связанных с Гуй Чжун. Приписывать слабости смертных Верховному Адепту… Как минимум нагло. Но тогда… Что же заставило Моракса выращивать сотни глазурных лилий, не зная даже, приживутся ли они, если не тоска по прошлому, ставшему со временем лишь легендой? Что привлекает Сяо в Болотах Дихуа, если не тоже самое: аромат цветка, который больше не распускается?***
Путешественница оказывается права. Чжун Ли неподвижно стоит, словно камень, с полузакрытыми глазами среди руин Долины Гуй Ли. Он едва ли шевелится, когда Сяо подходит к нему и опускается на колени. — Лорд Чжун Ли. Чжун Ли медленно выдыхает. — Я не лорд. Просто… обычный человек. И пускай он говорит так, но энергия адептов, что все ещё течет вместе с кровью по его жилам, как и по венам Сяо, навсегда будет отличать их от других. Возможно, именно поэтому когда он спрашивает… — Значит… Значит обязанности адепта окончены? …Он чуть не говорит «наши обязанности», но вовремя останавливает себя. И все же, кажется Сяо, взгляд, которым одаривает его Чжун Ли, трогает его до глубины души, настолько, что он твердо уверен, что эти произнесенные слова были услышаны. — Не думаю, — отвечает Чжун Ли после паузы, взвешивая каждый слог, — что это твой вопрос. Тогда скажи это. Скажи это, чтобы мне не пришлось. Но он не говорит. Он складывает руки за спиной и смотрит на Сяо, наблюдая и ожидая. Скажи мне, что делать. Но все, что есть у него на языке это: «Я не знаю что делать». Есть ли в этом разница? Имеет ли это хоть какое-то значение? Чжун Ли делает шаг вперед. Солнце светится ореолом за его головой, будто признавая его божественность, словно в этот момент он восстанавливает ее, и Сяо думает, что так и должно быть. Затем Чжун Ли наклоняется, и нимб исчезает. Он протягивает руку. — Сегодня погода исключительно приятная. Не хочешь прогуляться вместе со мной? Сяо устремляет взгляд на протянутую руку. Он что… ослышался? Или в этом был какой-то скрытый смысл? Он разделяет слова, меняет их местами и пытается рассмотреть из с каждого угла. Он не понимает. Но что он может еще сделать, кроме как принять это?***
Чжун Ли идет вдоль воды, а Сяо ступает на полшага позади него, ожидая приказов, указаний, хоть чего-нибудь. Чего угодно. Но когда бог (он же все еще бог?) начинает говорить, то он делает это лишь для того, чтобы указать на ту или иную птицу или растение. В чем вообще смысл этого всего? На глаза бросается полоска выжженной травы. Что-то смутно демоническое все еще продолжает существовать… Было ли здесь сражение? — Ах, да, — говорит Чжун Ли, внезапно что-то вспомнив. — Это было два дня назад. На торговый караван напали демоны… — Что? — Сяо обходит его. — Я ничего не слышал об этом. Чжун Ли спокойно улыбается. — Все потому что Миллелит действовал быстро, чтобы разрешить инцидент. Пламя закаляет сталь… А чем же еще были недавние события, если не ревущим огнем? — Его золотые глаза сияют из-за внезапно появившегося света. — Ах, взгляни. Там… У воды. Среди растоптанных камышей, вопреки всему, возвышается одинокая глазурная лилия. Улыбка Чжун Ли ослабевает, превращаясь в нечто простое и довольное. — В течение многих лет, — размышляет он, — я не мог постичь счастья. Я лишь знал о принципах и, да, о психосоматических последствиях. Но я все никак не мог понять насколько далеко могут зайти люди, чтобы приобрести или сохранить его, или даже уничтожить в других. Однако, я верю… Что наконец сам испытал его. Теперь мне многое становится ясно. Он поворачивается к Сяо. — Ты спрашивал что тебе делать. Это не приказ, а мое искреннее желание. Как бы ни было странно, он колеблется. Затем кладет руку на голову Сяо, который от этого жеста застывает. Это касание… Разве оно не предназначено родителями для детей? Что случилось с Чжун Ли? Его прикосновение неожиданно теплое, словно камень, впитавший в себя солнечный свет… Нет, не может быть. Сяо всегда воспринимал своего лорда как идола, вырезанного из нефрита, идеального и холодного… Но теперь он кажется… Человеком. — Я хочу, чтобы ты испытал счастье. Невозможно. Приговор мгновенный, резкий. Знает ли Чжун Ли о чем он просит? Какое счастье может быть у кого-то вроде Сяо? Но стоит вопросу возникнуть, сразу появляются ответы, или их зачатки. Флейта. Море цветов. Нежная улыбка, словно весенний ветерок. — Давай как-нибудь сходим вместе. Улыбка Чжун Ли возрастает. — Ты знаешь что делать. Я знаю. Сердце Сяо заходится в ритме и падает, такое же легкое как и семя одуванчика на ветру. Я знал все это время.***
Но, думает он позднее, стоя на крыше постоялого двора Ваншу, знать — это одно. Делать — совершенно другой разговор. Горы, разделяющие Мондштадт и Ли Юэ — для него ничто, но тысяча лет отчуждения — расстояние, которое он не может так легко пересечь. Какое имя Барбатос носит теперь? Каков его новый облик? Неужели они стали чужими друг другу? Даже до этого покинуть Ли Юэ было пренебрежением собственного долга. Разве этот у этого долга есть конец? Но, как слуга Моракса, он не может покинуть их безопасную гавань. Но разве Моракс не ушел? Но… Он качает головой. Конечно его мысли перетекли в странное русло, закручиваясь в бессмысленные спирали. Что его удерживает? Чего ему не хватает? — Нет ветра, — шепчет ему на ухо голосовая… галюцинация (реконструкция). — А как думаешь ты сам? — Смелости, — бормочет он. Голос смеется, становясь легким и воздушным. — Имей хоть немного веры! И, не успев опомнится, он стряхивает многовековую пыль с планера с золотыми крыльями. Ни одно перышко не истрепалось за столько лет. Теперь остается только спрыгнуть.***
Каменные ворота возвышаются перед ним. Ли Юэ… Все, что он когда-либо знал, осталось позади. Впереди Мондштадт, полный неизвестного; страшный своей необъятностью, огромный в своем ужасе. Смелость, — повторяет он. А затем берет себя в руки, молится и… Ничего. По голубому небу плывут облака. На деревьях щебечут птицы. Одуванчики колышутся на ветру. Он выдыхает воздух, что задерживает сам, даже не догадываясь об этом. Чего он ожидал? Быть поверженным небесами? Чтобы демоны вцепились в его отъезд и начали опустошать земли? Он вдыхает. Воздух чистый. А затем делает шаг вперед.
***
На вершине холма статуя Семерых ждет не дождется уставших путников. Сяо не склоняет голову, а скорее задирает ее вверх, чтобы изучить каменную фигуру. Косы знакомые, и лицо тоже чуть-чуть, но одеяния, крылья… Нет. Вот каков Бог Мондштадта. Он ищет в контуре губ статуи тень улыбки, что наполняет его самые сладкие воспоминания и сновидения, но не находит ровным счетом ничего. Где ты? — задается вопросом он, прислонившись головой к основанию статуи. Я хочу увидеть тебя снова… Если ты позволишь. Но ветер не произносит и слова. Как и ожидалось.***
— Эй, ты! Остановись прямо здесь! Сверху раздается крик от девушки в красном. Солнце оставляет отпечаток на ее поясе, где блестит Глаз Бога Пиро. Он даже не заметил ее… Неужели он настолько был погружен в свои мысли? Она захлопывает свой планер и падает на землю, прерывая падение кувырком. — Добро пожаловать в Мондштадт, странный, но уважаемый путешественник! — приветствует она. — Я Эмбер, одна из дозорных рыцарей Ордо Фавониус. Пожалуйста, подтвердите вашу личность и пункт вашего назначения. Он думает, что исчезнуть будет неплохим вариантом… Но ему нужна помощь местных. — Сяо, — представляется он, а затем запинается, сам не зная почему. (Никакого распознания. Ну конечно, зачем монштадтцу знать адепта Ли Юэ?) — Я ищу Барбатоса, — оканчивает он. Ее глаза расширяются. — Анемо Архонта? Я, эм… не уверена как сильно смогу помочь с этим, но… — она щелкает пальцами. — Как насчет этого? Я в поисках группы похитителей сокровищ, которые сбежали с чем-то, что принадлежит ему. Вы могли бы пойти со мной, может быть так вы найдете хоть что-то! Я не убиваю смертных. Истина, что укоренилась в нем вследствие аксиомы: я убиваю демонов (или все было наоборот?). Но он быстро останавливает себя от того, чтобы сказать это. Почему? А… Она не знает кто, или что он такое. И по причинам, которые он только начинает понимать, — дает себе время понять, — он не хочет, чтобы что-то поменялось. Поэтому вместо этого он говорит: — Я предпочел бы не вступать в бой. — Без проблем! — отвечает она, не сбиваясь с ритма. — Беги и пари, сколько сможешь! Не дожидаясь ответа, она срывается с места. Ошеломленный, он все же следует за ней. Несмотря на то, что жители Ли Юэ смотрят с жалостью на Мондштадт, чьи земли покинул их собственный бог, он думает, что Эмбер, по крайней мере, кажется не обеспокоенной всем этим. И, видя зеленые поля, ленивые клубы дыма из труб, красные цветы, кружащиеся на ветру, он не может поверить, что в Монштадте никого нет. Что вы есть без вашего бога? Что есть Сяо без Моракса? Если есть ответы, которые можно найти, они должны быть здесь.***
Эмбер выслеживает воров в Подземелье, и хоть она и вздрагивает, переступая порог, как это делают все смертные, входя в изменяющееся пространство, ее руки все еще твердо держат лук. Голоса эхом отражаются где-то впереди; они обмениваются взглядами и молча продвигаются через руины. Похитители скопились на конце дорожки, протянувшейся над пустотой, споря жарким шепотом. Один из них сжимает то, что могло бы сойти за детскую игрушку, — сломанную лиру, грубо вырезанную из необработанного дерева, — если бы она не подсвечивалась Анемо частицами. — Святая Лира? — бормочет она, нахмурив брови. — Нет, Джинн говорила… Сяо изучает сплетения Анемо частиц. — Это настоящая лира, — говорит он, — сохраненная с помощью магии. Могущественной магии, — добавляет он про себя, в отчаянии; эта лира, кристаллизованная в прошлом, никогда не получит ни единой царапины, но всё же никогда не сможет быть восстановлена. Что для тебя значит эта лира, Барбатос? Эмбер кладет на тетиву огненную стрелу и наклоняет голову в знаке «оставь это на меня». Сяо лишь коротко кивает, и она выпрыгивает из-за тени. — Замрите, воришки! — Че за н… — они начинают размахивать своим оружием (большинство из которых воспламеняется, — отмечает про себя Сяо с некоторым удивлением). — Ты! Эта разведка! Ты нас подставила, да? Она прищуривается. — О чем это вы? — То, что больше всего ценится Анемо Архонтом, похоронено в Старом Мондштадте, — выплевывает очевидный лидер, хоть пот и струится по его лицу. — Вам это ни о чем не говорит? — Не могу сказать, что это так. А теперь… сдавайтесь, вам не убежать! Похитители перекидываются взглядами. Медленно, но все же они начинают отступать. Но куда? — Тебе так нужен этот бесполезный кусок барахла? — усмехается лидер. — Ну, раз ты так настаиваешь… — он поднимает лиру вверх. Они ни за что не… Эмбер выпускает стрелу, и Сяо бросается вперед… Нет! Слишком поздно. Лира падает в пустоту, испуская полоску голубого света. Его желудок скручивает от этого. Он может ее поймать, но как он вернется назад? Она упала далеко даже для него. — Прыгай со мной! Он резко поворачивает голову. — Что? Но она уже надела на себя защитные очки. — Доверься мне! — настаивает она, и вопреки всем доводам Сяо делает это. Они падают, и падают, и падают, давным давно миновав точку невозврата. Это безумие, полное безумие; но его разум продолжает прокручивать как мантру её слова: доверься мне доверься мне, доверься мне… Напрягшись от сопротивления воздуха, Эмбер протягивает руку, кончики пальцев касаются лиры, а затем ее рука сжимает ее целиком. — Планер! — кричит она, раскрывая свой. Сяо следует ее примеру. — Что теперь? — Жди.! — Она вскидывает рюкзак на ногу, распахивая его. Светящаяся бутылка выплескивается наружу, и она пинает ее ногой. — Сейчас образуется восходящий поток! Анемограны соединяются и подхватывают их мощным потоком ветра. Сяо выпрямляется, но ему удается восстановить равновесие, Эмбер же кувыркается в воздухе, пытаясь совладать с весом лиры. — Я в порядке! — кричит она, хотя это очевидно совсем не так. Что мне делать? Земля всё еще очень далеко, — Грана… Что насчет них? Они витают вокруг них, слегка резонируя, силы на исходе… И план Эмбер внезапно складывается в голове Сяо в полную картину. Пусть этого будет достаточно, — молится Сяо (или что-то в этом роде), собирая Анемо частицы… просто достаточно. Я не хочу причинять никому боль… и грана поглощает частицы, сияя так ярко, что Сяо страшно, что это может просто-напросто расщепить их. Затем стоит одному кольцу рассеяться, появляется следующее. — Вот путь! — Эмбер взмывает, делая в воздухе петлю и ныряет в кольцо навстречу потоку ветра. Сяо напрягается, но ветер — напротив: подхватывает ее и подбрасывает выше, отчего Эмбер только громко ухает. Спасибо, Барбатос, — думает Сяо, не задумываясь, и реконструкция хихикает: я ничего не сделал. Эмбер подлетает к нему, щеки розовые от напряжения и холодного ветра, но глаза сияют, полные уверенности. — Готов ко второму этапу? Ты прав. Ты не делал этого. Он снова и снова собирает Анемо частицы, накапливая скорость, пока они, наконец, не падают на землю. Анемограна улетает, довольная тем, что доставила их в безопасное место, и Эмбер приземляется прямо на свое лицо. Не зная, что ему делать, Сяо, запинаясь, спрашивает: — Ты в порядке? — Свя-я-ятые угодники, — говорит она вместо этого, приглушенным голосом. Со стоном она приподнимается и садится, демонстрируя свою улыбку. — Это было потрясающе, не правда ли? — она вытягивает вперед руку, сжатую в кулачок: — Вперед, команда! Пауза затягивается. — Ты не склонен отвечать ударом кулачка? — смеется она. — Всё в порядке. Как говорится: когда ты в Мондштадте… -…то делай, как делают мондштадтцы?.. -…то делай, как делается! Ох. Конечно. Эмбер поднимается на ноги и осматривается. — Похоже, похитители сбежали… Но, по крайней мере, мы вернули артефакт! Давай вернемся в город, я устрою тебе грандиозную экскурсию! Это чувство… Постойте, что это такое? Не совсем дружба, хотя, это, безусловно, может ею стать. Возможно, товарищество? Незамысловатое содействие? В последний раз он испытывал подобное с другими Якшами… Подумать только, что следующий раз оказался… с человеком.***
Пока они мчатся по мощеным улочкам, Эмбер болтает о сладком цыпленке в медовом соусе, о лунном пироге и тушеном яблоке, Луди Гарпастум, Празднике Ветров, о кланах Гуннхильдр и Рагнвиндр, о Веннессе… Хоть предложения, что она доводит до конца — немногочисленны и далеки по смыслу друг от друга, она останавливается, чтобы крикнуть «привет» или «добрый вечер» или «как ты?» тому или иному человеку, если они не сделали это первыми. Что же так сильно любит Барбатос в этих землях? Сяо хочет понять, научиться. Поэтому он слушает и наблюдает. Мондштадт не такой большой, как Ли Юэ, и не такой величественный. Здания крайне просты, люди не носят золотых украшений или шелковой парчи. В нем мало того сияющего блеска, который Сяо обычно приравнивал к достатку для обозначения процветания. Но возможно это не одно и тоже, поскольку у Мондштадта есть собственное сияние, его жемчужина — растянувшиеся виноградные лозы, ритмичный скрип ветряных мельниц, и в том, как прохожие приветствуют друг друга, словно старые друзья. Я был бы не против задержаться здесь ненадолго. Эта мысль не удивляет Сяо так сильно, как он ожидал. В штабе Рыцарей Ордо Фавониус их приветствует носитель Крио с повязкой на глазу, поднимая руку в небрежном жесте. — С возвращением, Эмбер, — он довольно долго пристально смотрит на Сяо — достаточно, чтобы оценить его. — Вижу, ты нашла наш украденный артефакт. Молодчина, как и всегда. Эмбер сияет от похвалы. — Спасибо! Это Сяо мне помог! — она легонько подталкивает Сяо вперед. — Он путешественник из Ли Юэ. Сяо, познакомься с Кейей, нашим Капитаном Кавалерии. Если тебе когда-нибудь понадобится что-то узнать… Что ж, сначала ты, конечно, отправишься к Лизе, но… Если чего-то нет в книге, Кейа тебя прикроет! — Ты мне льстишь, — усмехается Кейа. — В любом случае, Сяо, позволь поблагодарить тебя от лица всех Рыцарей Фавония. Нам с Эмбер нужно отчитаться, боюсь, что это крайне скучные вещи, но, к счастью, ты освобожден от этой участи. — И я попрошу исполняющую обязанности Магистра Джинн помочь тебе, — вставляет Эмбер. — Не забудь, в «Хорошем Охотнике» завтра в полдень! — Сяо кивает, гадая, стоит ему что-либо ответить, но она лишь улыбается, махнув рукой, и после этого оба рыцаря скрываются за поворотом.***
Никто не бросает на него любопытных взглядов, когда он петляет по улочкам. Он — всего лишь путник из Ли Юэ. Что касается того, что это значит… На самом деле ничего. И это освобождает.***
Одиночество всегда ведет его в горы, но на вершину ветряной мельницы его приводит совсем не это. Паруса медленно вращаются, гонимые прохладным ночным ветром. Сяо закрывает глаза и позволяет легкому потоку касаться его лица. Здесь прекрасный ветер. Вот так Кейа и находит его, и, если раньше это бы могло рассердить Сяо, то теперь он обнаруживает, что это совсем не так. — Вам что-то нужно? — О, совсем ничего, — спокойно отвечает Кейа, — Но что на счет того, что нужно тебе? — и его глаза загадочно блестят. — Исполняющий обязанности Великого Магистра будет рада тебе помочь. Почему бы тебе не зайти к ней? Уверяю, это того стоит. Что-то в этом кажется…странным. Тем не менее, Кейа, похоже, не имеет никаких дурных намерений, поэтому Сяо не настаивает на разъяснениях, и рыцарь уходит, подмигнув ему напоследок. В штабе в это время особенно тихо, и вокруг всего несколько охранников. Шаги Сяо мягким эхом отзываются в коридорах. Кабинет Великого Магистра находится на первом этаже; Сяо толкает двери и тут же прикрывает глаза от резкого потока ветра. Кто оставил открытым окно? Он замирает. Того, кто это сделал, отмечает он, едва видно. Серебристый свет и аромат цветов наполняет комнату, но Сяо кажется, словно сама луна ниспадает в открытое окно, чтобы ласкать и обволакивать своим светом замершую там фигуру. Такая же накидка. Такие же косы. Тот же цветок, вплетенный в берет. — Венти, — на выдохе произносит он, фигура оборачивается и… Те же нефритовые глаза, ярче всех звёзд неба. Это — сон? — задается Сяо вопросом. Пожалуйста, пусть это будет сном. И в тоже мгновение он молит: пожалуйста, пусть это окажется явью. Окутанный ночной дымкой, Венти выглядит… Неземным. Это слово Сяо пытался подобрать так давно — одно слово из тысячи, что он хотел сказать, но так и не смог. Теперь они все словно распустились в его легких, перекрывая ему весь воздух. Мне жаль. Спасибо. Как твои дела? В конце остается только одно: — Подожди! Но Венти, широко распахнув глаза от страха, рассыпается на сотни сияющих перьев. Сяо не думает — он следует. Ты ненавидишь меня? — задается он вопросом. Может быть так и есть, но это нормально, так и должно быть, — и живот Сяо сворачивается в тугой узел, когда яркая звезда, пересекающая всё небо, падает на статую перед собором. Ты? Это ведь ты? Он почти готов к тому, что поток ветра скинет его вниз, но тот наоборот — расступается перед ним, когда он поднимается к протянутым рукам статуи. Венти сидит в колыбели собственных пальцев, прижимая к груди сломанную лиру. — Ты, — мягко говорит Сяо, Венти лишь сильнее напрягается, но не двигается и, следуя собственной глупости, Сяо следом добавляет: — Не избегаешь меня? И даже спустя столько лет, утомленный тяжестью и всеми горестями, которые он носит на своих плечах, голос Венти все еще мягок и мелодичен, как песня: — Куда мне пойти, где ты не сможешь меня найти? Никуда. Хоть это и не имеет никакого обоснования, он знает, что это должно быть правдой. Правдой, что рождается там, где заходит солнце и восходит луна. Да, конечно, Сяо всегда находил Венти — если не в физической форме, то в цветах, что растут на скалах, в песнях, что повествуют об истории мира, в ветре, что шепчет и легко, словно перышко, касается кожи. — Я больше не Анемо Архонт, — произносит он так, словно это признание собственной вины. — Тебе не нужно терпеть меня. — Но ты всё ещё Венти. — Да, — говорит он немного неуверенно, но это всё, что Сяо нужно было услышать. — Подвинься. Смущенный, Венти, тем не менее, подчиняется. Сяо садится рядом с ним, достаточно близко, чтобы их плечи соприкасались, и надеется, что это скажет Венти всё то, что не может его голос. — О, — выдыхает Венти, и, наконец… наконец-то, улыбается той самой улыбкой, которую Сяо так хотел увидеть последнюю тысячу лет. — Хех, мы… — фыркает он, а его глаза переливаются словно сиянием множества звезд. — Мы оба немного глупы, не так ли? Мы. Это такое короткое слово, почти вздох. Язык не успевает распробовать его на вкус, но Сяо все равно хочет запомнить это. Он словно аккуратно держит его в своих ладонях и осматривает. Пробует. Мы. Легко и успокаивающе.***
Он знает, что есть еще много всего, о чем нужно поговорить. Венти, должно быть, тоже знает. Когда наступит время? Наступило ли оно уже сейчас? На них падает тень. Селестия затмевает луну, закрывая собой ее мягкий свет, а вместе с ним и улыбку Венти, скрывая и его взгляд. Постой, Сяо хочется продолжить умолять об этом, хочется протянуть руку: вернись. Но губы Венти произносят:Как слагать песни веселья и счастья,
Когда этот мир утопает в ненастьях?
Его элегия вызывает дрожь в душе Сяо. Что тебя так сильно мучает? Он отступает, но не из страха упасть — больше нет. Когда придет время? — он задавался этим вопросом так много раз, и теперь у него, наконец-то, есть ответ. Чтобы попасть сюда, ему пришлось примириться со многими вещами: Мораксом, Ли Юэ, самим собой… Может быть, Венти нужно сделать то же самое. Не сейчас, но скоро. Сяо слушает.Богами покинут, и тонет в печали,
Как слагать песни, когда все замолчали?
Венти прижимает руку к груди, а затем издает глубокий долгий вздох. — Я никогда не хотел быть Богом… Этого Сяо не знал. Но он это видит. — Что привело к этому? — Аххх, ничего, ничего, — отмахивается Венти, — Я просто хотел избавиться от этого чувства. — Я слушаю. Они колеблются, сидя в полной тишине: Венти удивлен, но не сомневается, Сяо — ждет, но не ожидает. И именно Венти, теперь, когда они оба стали чуточку смелее, нарушает молчание: — Ты помнишь Декарабиана? Повелитель Бурь. Сяо кивает. — Титул Анемо Архонта перешел ко мне от него, и в то время я думал о нем только как о силе, с которой смогу осуществить мечту моего друга… — Венти поднимает руку к небу и рассматривает звезды сквозь пальцы. — Но с годами надежда стала верой. Друзья стали молящими. Они задавали мне вопросы, на которые я не мог ответить, и когда я просто озвучивал свои мысли — они превращались в приказы. Он сжимает руку в кулак (и она начинает дрожать) и опускает себе на колени. — Я был напуган. Я не хотел становиться Декарабианом… — его губы изгибаются в кривой улыбке. — По крайней мере, это то, что я говорю себе. Может быть я просто боялся ответственности и был слишком ленив, чтобы выполнять свои обязанности… Кто знает? На этом он замолкает. Сяо хотел бы, чтобы у него были ответы, или, если нет ничего другого, знать, как утешить Венти. Но у него ничего нет. Что ему делать? Медленно формирующееся… что-то — он еще не уверен, что это такое: — Твой друг, — начинает он. — Эта лира принадлежала ему? Венти вздрагивает. — Откуда ты знаешь? Тень в твоих глазах, когда ты рассказывал эту историю Синху, — думает Сяо. — То, как ты смотришь на эту лиру, как будто это последний кусочек чего-то, что ты всё еще любишь. Но, тем не менее, причина не в этом. (То, чем больше всего дорожит Анемо Архонт действительно похоронено в Старом Мондштадте. Но похитители ошибались, полагая, что это был предмет). — Я знаком с горем. Выражение лица Венти смягчается. — Значит, оно — наш общий знакомый, — мрачно хихикает он. — Они никому не нужны на вечеринках. — Он дергает струны лиры: одну тут, другую там. И… тишина. Конечно. Как мог бы кристаллизированный осколок прошлого соткать песню, когда музыка разносится не только потоком ветра, но и времени? У Сяо нет ответов на вопросы Венти, но у него есть вера — шаг, как он надеется, к тому же миру, что принес ему Венти. — Тебе не нужно хранить эту лиру, — его хватка усиливается, и Сяо надавливает сильнее: — На ней нельзя играть. Это невозможно исправить. Отпусти. — Отпусти, — эхом отзывается Венти. Его взгляд устремлен куда-то вдаль. — Я отпустил уже так много вещей… Мертвые мертвы, — думает Сяо о Якшах. Затем — о людях, появляющихся и исчезающих под их внимательным взором, таких хрупких, но таких ярких. Об одуванчиках, желаниях, мечтах. — Живи ради живых. О чем думает Венти? О Мондштадте? Обо всём мире? Его сердце всегда было таким большим… Есть ли я в нём? — удивляется Сяо. Вблизи глаза Венти не столько похожи на звёзды, сколько кажутся наполненными ими, каждая из которых мерцает в своей собственной песне. Что ты видишь? — Ты хороший человек, Сяо. Две тысячи лет спустя Сяо почти может в это поверить. Венти улыбается искренне ему, больше не заключенному в тенях собственного прошлого, а затем снова возвращается к лире. — Мне жаль, что я удерживал тебя так долго, — бормочет он, опуская на нее руку. — Давай освободимся друг от друга… Свет вокруг лиры дрожит, словно говоря: наконец-то, да, давай. И, как туман, рассеянный солнечными лучами, он растворяется. Время берет свое, и остается только пыль, текущая лепестками сквозь пальцы Венти. Он наблюдает, как увядает этот цветок, и скорбит — Сяо знает, что он был сломан, но благодарен за то, что увидел, как он расцвел.Лети, улетай,
Как птица порхай.
Сяо отворачивается, ему не следует вмешиваться.Этот мир покажут тебе мои глаза,
Голос Венти срывается.Взмывай в небеса.
Затем он тихо всхлипывает, и, содрогаясь, роняет голову на грудь Сяо. Сяо вздрагивает. Зачем тебе искать утешения во мне? — задается вопросом он. Ненависть, его собственная, желчью поднимается к горлу. С другой стороны от его следующей мысли горечь отступает, оставляя только легкую сладость цветов: мне уже не следует удивляться. Барбатос не его бог, но Венти… Что они вообще значат друг для друга? Не господин и не слуга. Не Бог и не послушник. Даже друзья звучит совсем не правильно. Трудно навесить на это какой-то ярлык. Может быть это — то, что нужно Сяо прямо сейчас. Он неловко обнимает Венти, а тот хватает его сзади за рубашку и… они обнимаются: два разделенных надвое человека, временно ставших единым целым.