Звёзды в лазурных омутах

Феликс потянулся, тяжело зевая, а затем опустил на нос чёрные очки, чтобы скрыть тёмные круги под глазами. Он полночи потратил на составление подробного плана лекций, а после ходил по комнате и проговаривал его вслух, чтобы не запнуться на следующий день перед студентами. Фел бесшумно шагнул к столу, включил настольную лампу, слабый свет которой осветил грязный стакан с остатками кофе, и быстрым взглядом просмотрел небрежно разбросанные бумаги. Тяжело вздохнув, он сложил проверенные тесты и журнал в папку, после чего тщательно её завязал. Рутина больше не разъедала окисью душу, напротив, вошла в привычку, доставляя какое-то сладкое удовольствие, смешанное с болью. Ребята в аудитории громко шумели, присвистывая и завывая, но тут же замолкли, стоило Феликсу переступить порог и пригрозить пальцем. На его лице появилось подобие слабой улыбки, но его утомлённые, покрасневшие после нескольких бессонных ночей глаза смотрели холодно и непроницаемо. Фел отлично вёл историю и рассказывал так интересно, что даты и события ложились в память учеников так же ровно, как и строки на тетрадную бумагу. Он также нередко отпускал шутки весьма двусмысленного содержания, — то ли насмехаясь над студентами, то ли хваля, а может, и то, и другое. Директор Дамокль очень гордился молодым лектором, оттого его морщинистое лицо было довольное и светилось ласковой, спокойной улыбкой. Феликс всегда учился охотно, увлечённо, с искорками в глазах и подавал большие надежды как будущий учёный. Его прекрасные манеры, очень гибкий ум и бульдожья хватка вызывали восхищение с нотками зависти, а многочисленные научные труды, опубликованные в ведущих газетах, получили множество хвалебных отзывов от критиков. Научные конференции и диспуты в среду, подготовка к лекциям и наброски для будущей статьи в спокойной обстановке в четверг, пьянка с друзьями и попытка подцепить какую-нибудь красотку, согласную на одну ночь, в пятницу. Времени катастрофический не хватало, а желание жить с каждым днём таяло, подобно молочной дымке тумана в утренней прохладе. Поэтому Фел периодически сидел с бокалом коньяка в руке и припадал к нему губами, глотая янтарные капли, наслаждаясь пьянящими горькими нотками. Но и это не помогало. Пустота в душе продолжала сворачиваться спиралью, выжимая из него последние силы. На губах застыла полуулыбка, Феликс прятал эмоции глубоко в себе, но его выдавали глаза: пустые, словно полированное железо. — Таким образом, действующая Конституция Пятой республики от 4 октября 1958 года начала пересматриваться по двум причинам, — его нарочито бодрый голос эхом разлетался по аудитории, прерываемый лишь шуршанием бумаги да скрипением кресла, на котором иногда с любопытством поворачивался куратор. — Первая причина — желание усовершенствовать в соответствии с современными требованиями государственные учреждения, вторая — адаптация к Европейскому Союзу и международному праву. Фел притворялся, что увлечён рассказом о французской конституции, поправлял указательным пальцем очки, размахивал руками, отсчитывая про себя секунды и прикидывая, когда закончится пара. К концу лекции он начал быстро тараторить, даже не останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Студенты отчаянно пытались доделать конспект со слов лектора, их ручки быстро и напряжённо скользили по бумаге, оставляя за собой уродливые буквы. Прозвеневший звонок бесцеремонно вклинился в выступление Феликса. Ребята подхватили сумки и поспешно вышли из аудитории, галдя так, что в ушах звенело. Одна девушка, как всегда, повинуясь внутреннему порыву задать пару вопросов, подошла к Фелу. Он разговорился с ней, и её добрые голубые глаза засветились внутренней тёплой лаской. Её слова такие простые, хорошо подобранные, что невольно завлекали, затягивали Феликса, заставляя слушать, отвечать, рассуждать… После часа интересного диалога Фел, закрыв аудиторию на ключ, вышел из университета и окунулся в промозглый мрак вешнего вечера. Начало моросить, и на его длинном сером макинтоше заблестели бисерные капельки, в которых отразился свет уличных фонарей. Но даже эта мелочь не омрачала настроение, напротив, от неё веяло романтикой с оттенком таинственности. В Феликсе загорелось неумолимое желание расцвести причудливыми узорами фиолетовой дымки на горизонте, раствориться в деревьях, осыпаться пеплом, густым и горячим. Фел помотал головой, как лошадь, которой докучали мухи, очищая разум от глупых мыслей, сосредоточился на собственном дыхании, считая вдохи. Он испытывал странное чувство, одновременно приятное и раздражающее; чувство, которое хотелось сиюминутно убить глотком горячего кофе.

***

Феликс вошёл в подъезд с ощущением, что день был потрачен непонятно на что… Тонны обычного трёпа, неуместных комментариев и редкие тревожные перешёптывания кислотой разъедали мозг. Фел устало прикрыл глаза, а когда открыл, то буквально почувствовал, как жаркая краска прилила к щекам. Что-то было в тех лучистых глазах, окружённых тенью усталости, тоненькой фигурке, с рассыпавшимися на плечах иссиня-чёрными волосами и в тонком запахе духов, от которого слегка кружилась голова. — Добрый вечер, сэр — Бриджит поднималась по лестнице на четвёртый этаж, тяжёлые пакеты больно впивались в её нежные ладони. — Добрый, миледи. Разреши тебе помочь, — с улыбкой сказал он, беря у неё из рук полиэтиленовые пакеты с продуктами. Лицо Чен озарила открытая радостная улыбка, и лишь глубоко в глазах был виден отсвет свинцовой усталости. — Благодарю, без Вас мне пришлось бы тяжко, — сладостный вздох облегчения невольно сорвался с её губ. Дальше разговор не складывался, головы были забиты куда более насущными делами. Тишина заполнила уши звенящей липкой патокой, воздух тяжёлым грузом ложился на плечи, пытаясь придавить к земле. — Собираешься готовить ужин, миледи? — не выдержав давления, спросил Феликс, на подгибающихся ногах поднимаясь по лестнице к её квартире. — Нет, сэр, всё уже готово. Мне просто захотелось вина, но я не удержалась и купила немного продуктов… — Бриджит смущённо почесала затылок. — И это ты называешь «немного»? — Фел ухмыльнулся, приподнимая пакет с торчащим сельдереем, будто взвешивая его. — Поверьте, бывает и хуже! — откинув голову, она рассыпалась тихим смехом, но буквально через секунду лицо Чен стало более серьёзным, взгляд глубже. — Не хотите… поужинать вместе? Всё тело Феликса будто парализовало, широко открытые глаза смотрели на Бриджит не моргая. Фел сглотнул, убирая напряжение, скопившееся в горле и, немного отойдя от удивления, едва выдохнул: — Хочу.

***

Они наконец дошли до нужной двери, замок издал характерный щелчок, и Феликс боком протиснулся внутрь с пакетами. Бриджит пошла раскладывать продукты, а он расстегнул макинтош, повесил его на крючок, снял обувь и в одних носках направился в кухню. Там уже вовсю хозяйничал аромат мяса, кружа голову от пробуждающегося аппетита. Неизвестно почему, поймав взгляд Фела, Чен засмущалась, поэтому мигом поставила еду и приземлилась на стул, пряча за завесой волос ярко сверкающие тёмно-голубые глаза. Феликс наслаждался жареным рисом и нежнейшим мясом, легко отделяющимся от косточек, в приятно пряном кисло-сладком соусе. Какая-то искорка блеснула в его грустных глазах, и Бриджит ощутила странное волнение: сердце болезненно ёкнуло в груди, по спине пробежал рой мелких мурашек. Фел был лишь тенью самого себя с вечно опущенной головой, сутулой спиной и потухшими глазами. Он постоянно находился в похожем на удушье состоянии, будто его накрыли мешком из синтетики, а затем сжали шею стальными пальцами. И единственный способ спастись — окунуть пустую душу в источник тепла, ликующий и чистый, коим были алкогольные напитки, реже — люди. Его взгляды, полные душевной муки, действовали на Чен как удар плетью, сжигали изнутри, заставляя презирать своё бессилие и невозможность помочь. Но сейчас их общие подспудная грусть и тоска уступили место тихому, пусть и недолгому счастью. По всему телу прошлась тёплая истома, приятное покалывание постепенно смыло отголосок жуткой боли. Светило уже пропало в серой гряде облаков, но они продолжили разговор в темноте — тихо, осторожно, но с риском вспылить. Наконец пришло время уходить, и интимность момента растворилась, как роса под палящим солнцем. Феликс медленно надел макинтош, ботинки и подавленный отправился к двери. Глубоко вздохнув, он решительно схватился за ручку, но тут же отпустил её и обернулся к Бриджит. Она улыбнулась ему, как всегда, нежно. — Поцелуй меня… — И снова пустой взгляд серых глаз, затянутых паутиной острой грусти. — Сэр, неужели Вам настолько безотрадно? — Да, — из груди вырвалось не дыхание, а болезненный хрип. Чен подошла вплотную, встала на цыпочки, коснулась губ поцелуем и запустила пальцы руки в его волосы цвета платины. Фел сминал её губы своими, наслаждаясь этой невинной лаской, потом просунул язык, провёл им по её губе с внутренней стороны, медленно изучая её рот. Ноги Бриджит едва не подкосились, но она сохранила равновесие и легонько коснулась языком его языка. Феликс слегка улыбнулся, почувствовав отдачу и прерывистое частое дыхание, вырывающееся из-под приоткрытых губ. Вскоре они разорвали поцелуй, сбивчиво дыша и смотря друг другу прямо в глаза. Это яркое мгновение стоило тяжких лет борьбы с одиночеством и угнетающей внутренней пустотой. Однако Чен не надеялась на что-то большее, не обманывала себя. Ею действительно двигало искреннее желание помочь, подарить тепло, обнять Фела крепко и немного неловко, чтобы его тело затрещало от желания жить. Да, они никогда не будут вместе, но навсегда запомнят тёплое, удивительно мягкое касание губ, вызвавшее лёгкий трепет.