Звёзды в лазурных омутах

Прохладный ветерок, беззастенчиво прошедший сквозь круглое окошко, принёс свежесть, лёгкость дыхания, защекотал колкими мурашками по коже. Лука вдохнул влажный густой воздух с примесью речного запаха, от которого кружило голову, дурманило сознание, будто от разбавленного вина. Ноги приятно гудели, и от чистых прохладных простыней разомлевшее тело дрожало мелко-мелко, а мнимое сердце плавно кружилось в вихре ветра, не желая заледенеть в промозглой одинокой реальности. Лука Куффен — неисправимый романтик, периодически утопающий в несбыточных мечтах, всегда чувствовал себя трезвее, осмысленнее, чем убеждённые реалисты. Трезвее, осмысленнее, чем девушка, которую он возлюбил. Маринетт Дюпен-Чен, помешанная на образе идеального парня, не хочет видеть в Адриане черты, не занесённые в список тех возвышенных, излишне романтизированных черт, коими обладают все шаблонные персонажи дешёвых женских сериалов. Что по-своему прискорбно, ведь в живом человеке больше эмоций, любопытных знаний и чудовищной ответственности, чем в безликой, наполненной лишь примитивной добротой болванке. Адриан Агрест намного более интересный, многогранный, умный и любящий, не такой однобокий и безжизненный, как выстроганный из подростковой язвы идеал. Куффен искренне надеется, что Маринетт вскоре осознает эту простую истину, отринет болезненную, построенную на одержимости привязанность и решит по-настоящему полюбить Агреста. Ведь любовь, приязнь, что бы там ни писали великие драматурги и прозаики, это решение, принятое не всепоглощающими чувствами, что могут убить в человеке всякую индивидуальность, отдельность, а мыслящим мозгом. Глаза, в которых отражаются звёзды, вечное блаженство слияния душ и прочая безвкусная ерунда, порождающая дрянные стихи, разрозненные мелодии и смелые, непрошенные обещания — лишь нездоровое марево, что крепко въелось в мысли множеству юных фантазёров и романтиков. Въелось крепко и, зараза, ни в какую не хочет вымываться. Маринетт любит Адриана за доброту, душу и нежность в глазах. Более приторного, мыльного и ниочёмного объяснения Лука ещё не слышал. Куффен обожает неутомимую настойчивость Дюпен-Чен, её непоколебимое упрямство, трудолюбие, жертвенность, что вкупе с её эгоизмом создаёт своеобразную, но абсолютно органичную смесь. Он любит её смущённые взгляды, сильное заикание; ему нравится наблюдать за тем, как она, высунув от усердия кончик языка, работает над очередным расклешённым платьем или строгим костюмом. Он даже любит те свойства характера, привычки и нездоровые мысли, за которые её стоило бы осуждать и пылко ненавидеть. Лука, правда, хочет, чтобы Дюпен-Чен наконец-то освободилась от жгучей, разъедающей душу привязанности, сковывающей и удерживающей на месте, и смогла наконец-то понять, что любовь не сшивает людей в единый организм, не захватывает жизнь, не разрушает её. Она плавно вливается, постепенно строится, учит быть бережным к себе и другим, учит отпускать и не преследовать неотступно. Куффен отпустил Маринетт, потому что приязнь может существовать тихо, нежно, без неотрывных взглядов и непрошенных звуков. Лука не хочет навредить Дюпен-Чен ненужными признаниями и сердечно желает, чтобы она своей маниакальной одержимостью и бесноватостью не навредила Адриану. От подобных раздумий сразу захотелось взять тетрадку и накорябать какую-нибудь проникновенную мелодию для скрипки. Мелодию про возлюбленную, чьи чувства не любовь, а сладостное, неудержимое безумие, познать которое он не пожелает никому.