Звёзды в лазурных омутах

Париж, что ещё месяц назад был наполнен светом, бурлил энергией и благоухал цветами, теперь напоминал средневековую крепость или же жуткий постапокалиптический мираж. Он ощущался чужим, инородным, в нём еле теплилась жизнь, но за его пределами кипела другая, трупная. Жуткая неизбежность когда-нибудь перелезет через высокие стены, пожрёт души, захватит одеревеневшие от страха тела, откровенно насмехаясь над данными человеку разумом и продолжительностью жизни. Когда-нибудь, но не сейчас. Тусклые безрадостные дни и часы сменялись докучливыми, затяжными дождями, однако Грэм де Ванили не поник духом, как многие безвестные горожане. Он продолжил жить ради себя, семьи, возлюбленной, судорожно цепляясь за то, что рано или поздно осыплется хладным прахом. Феликс понимает, что реальность жестока и непоправима, понимает, что в ней нет места великим учёным, разрабатывающим действенные антидоты, нет места героям и харизматичным вождям. Но есть место для приязни, жадно пожирающей боль и невзгоды, обволакивающей теплом и мягкими щёкочущими пёрышками. Любовь в данной ситуации не спасение, а единственный капитал и отрада, которые Грэм де Ванили постарается сберечь до убийственного, душераздирающего финала. Дыхание вырывалось полупрозрачным облачком пара в морозный воздух, успокаивая и завораживая. Феликс сунул руку в карман куртки, прижимая к бедру брикет масла, и едва заметно улыбнулся, глядя на абсолютно пустые грязные улочки, кривые аллеи, покосившиеся и мрачные дома. Разыгравшееся воображение, обиженное столь скудным и серым пейзажем, рисовало квартиру, в которой Грэм де Ванили ждут тёплое молоко, домашняя выпечка и нежные объятия, что дарят желание и силу встречать грядущий рассвет, более яркий и чистый, чем все предыдущие. Его ждёт девушка, которую он невзлюбил с первого взгляда из-за безотвязности, но в дальнейшем начал ценить и уважать за цепкий ум, детскую взбалмошность и неподкупность. В груди при каждой новой встрече пылала странная шелковистость, мягкость, успокаивающая и освежающая. Феликс упустил момент, когда начал ухаживать за Маринетт, и его неусыпная забота не осталась незамеченной, сыскала одобрение, позже переросшее во взаимность. Грэм де Ванили увёл из-под носа родного брата любимую девчонку, и ему, признаться, совестно за случившееся недоразумение, но разве мог он поступить иначе? Разве мог он отринуть счастье любящей души и умертвить в себе всё, что держало на этом свете? Нет, Феликс никогда не был столь щедрым и сильным духом. Дюпен-Чен — лучик солнца, что поцелуями обжигает кожу и лечит мнимые кровоточащие рваные раны неиссякаемым оптимизмом. Грэм де Ванили до сих пор помнит успокаивающие слова Маринетт, что привели его в нормальное трезвомыслящее состояние: «Мы никогда больше не познаем покой и безопасность, но нам также не придётся вникать в перехлёст интриг и в ложь красивых мягко-розовых снов. Все обиды и несбыточные желания настолько ничтожны, предсмертно нежны стали, что мы научились радоваться случайным прикосновениям и удобной подушке. Может, вот оно счастье, простое, человеческое?» Фразы Дюпен-Чен красивы, но залатать всю пустоту в душе и существенно улучшить скабрезную ситуацию не смогут, пока он окончательно не впадёт в отчаяние. Но в глубине души закралась маленькая надежда на положительный исход, будоража разум и создавая призрачную иллюзию безопасного мирка. За спиной раздались шорох шагов и певучий лязг кандалов, заставившие Феликса поспешить. По телу пробежала холодная волна плохого предчувствия, комом застрявшая в горле. Грэм де Ванили шёл быстро, срываясь на бег и почти не оборачиваясь. Зомби медлительные, мало кто из них обладает большой силой и выносливостью, поэтому вряд ли они смогли перелезть через каменную стену, увитую плющом. Но все зомби неизменно голодные, сообразительные и достаточно скрытные. Странные создания, уже не живые, но ещё не мёртвые, постоянно балансирующие на грани двух мироощущений. Они не отбрасывают тени, когда медленно ползут вслед за солнцем, не отражаются в начищенных оконных стёклах и совершенно не нуждаются в еде. Мерзкий вирус щекочет их горла и бьёт электрическими разрядами в кончики пальцев, порождая нестерпимое желание поделиться раздражающей дрянью. Но Феликс — ловкий человек, умеющий обмануть отъявленного лжеца и унести провизию со склада, не будучи покушенным злобной нечистью. Как оказалось, Грэм де Ванили был излишне самоуверенным, наглым и категоричным. Зомби незаметно подкрался к нему, крепко оплёл руками и жадно вгрызся в шею, пока тот мечтал о бриошах со сливочным кремом и шоколадных эклерах. Сознание помутилось, подёрнулось рябью; мозг будто покрывался толщью тупости, медленно реагируя на происходящие вокруг изменения. Тень растворилась в однообразных чёрно-серых улочках, отрезая Феликса от внешнего мира непробиваемыми стенами из непроглядной мглы. С шипящим треском лопнули в небе предупреждающие фейерверки, вновь раскрасившие стены домов яркими красками. Грэм де Ванили с ужасом понял, что не сможет больше обнять Маринетт, такую тёплую, нежно-душистую и любящую. Не сможет принести брикет масла, дразнить её смелыми движениями губ и языка, не сможет с выражением и чистым наслаждением читать ей стихи и прозу собственного сочинения. Ничего он уже не сможет. Звенящая пустота медленно, капля за каплей, пожирала и заменяла живой разум. Феликс не знает, сколько скитался по городу в надежде прикоснуться к жизни, манящей и упорно отталкивающей его. Но отчётливо помнит звенящий, срывающийся голосок и до сих пор чувствует касание горячих рук к области таза. Касание нежных и отчего-то знакомых рук. Обрывки памяти, ранее казавшиеся ненастоящими в своей живости, аккуратно сшивались невидимыми нитками, сшивались женскими руками, что ласково гладили его, купали и кормили. А фраза «я в магазин, вернусь где-то через час. Не скучай, любовь моя!» стала последним фрагментом пазла, что вывела фелькин мозг из состояния затяжной комы.

***

Грэм де Ванили изящным движением раскрыл увесистую книжонку и поглубже уселся в мягкое кожаное кресло. Где-то через час тяжёлая деревянная дверь открылась с ужасным скрипом, в прихожей автоматически зажёгся свет, и она наполнилась еле уловимым жужжанием. Дюпен-Чен вошла в комнату, весело напевая под нос песенку, но тут же замолкла, увидев возлюбленного, который непонятным ей образом ухитрялся выглядеть элегантно и внушительно, сидя на шатком кресле. — Ф-Феликс?.. Т-ты правда вернулся? Я… я не спятила?.. — Слёзы скопились в уголках голубых глаз и медленно покатились по розовым щекам, оставляя влажные солёные дорожки. — Да, я в порядке. Я дома. — Грэм де Ванили посмотрел на неё с улыбкой, подошёл в плотную, обнял девушку и, гладя её по мягким иссиня-чёрным волосам, стал ждать, пока слёзы утихнут. — Теперь-то всё у нас будет хорошо?.. — Да. — Сейчас Маринетт не сможет понять и принять болезненную правду, грозившую разорвать, исполосовать её душу, поэтому на помощь пришли сладостная ложь и несбыточные надежды. Будущее скорбно, ущербно, конечно, и именно поэтому Феликс предпочитает ему забытьё в родных, успокаивающих объятиях. Гниль когда-будь разлучит их, уничтожив тело и разлив по гранёным бокалам горькую память. Когда-нибудь, но не сейчас.