По ту сторону

Размеренная жизнь Хисына вот уже некоторое время стала делиться на три части: учёба, которая эпизодично, но могла раздражать его до чертиков, хоть раньше такого не было; редкие запросы на частные переводы за невысокую цену (Хисын в этом плане был великодушным человеком) и вечернее время вместе с Чонвоном. Это время у них часто тратилось на скоротечные споры относительно святой темы для желудка Чонвона — еды, воспоминаний Хисына о прошедшем дне и... поучений, как правильно, без шума и пыли, добывать себе пропитание, когда не ел целый день. Чонвону так и не удалось обратно принять облик кота в течении месяца, чему сам мальчик время от времени тревожился. Хисын продолжал твердить ему, что он привык к подобному внешнему виду парня, и тут нет ничего преступного. За месяц Ли будто обрёл себе младшего компаньона, за которым, к счастью, не нужен был глаз да глаз. Чонвону хватало провести одно ознакомительное занятие по компьютеру. Уже как неделю он увлечённо смотрел документалки о животных, кулинарные шоу и даже засел за просмотр какого-то сериала от нетфликса. Хисын пару дней занимался учебой на кровати. У него шея была затёкшей, спина ныла, а Чонвон всё не унимался рассказывать ему о чудищах, которых звали демогоргонами. Так однажды старший плюнул на заданный для повторения материал и сел с ним посмотреть на этих страшил. Как ни удивительно, вовлеченный в сюжет сериала, на следующий день он пришёл на занятие по литературе с пустыми руками. Но как бы Хисын не радовался этому послушному мурлыке, всё ж таки Чонвон был тем ещё проглотом. Для кошелька Хисына это создавало проблему. Могло ещё солнце не взойти над крышами домов, Чонвон уже был как штык, теребящий за руку сонного Хисына для раннего завтрака. Хисын не был бы собой, если бы не ворчал неразборчивыми словами и отказывал Чонвону в кормежке, но силой воли каждый раз поднимал своё тело с кровати и готовил завтрак на двоих. Между прочим, благодаря этим ранним подъёмам, он немного наладил свой режим сна и в первой половине дня не ощущал на себе дары недосыпа. Всё при помощи милого Чонвон-и. Сегодня днём Хисын задумал устроить небольшой пикничок на полянке возле реки, в чести первого выхода Чонвона на улицу. До этого он ни один раз туда не вышел. На дворе была середина сентября, погода стояла как никогда тёплой и солнечной, но Хисын не хотел обманываться ею, и рисковать, продумав всё от начала до конца. В особенности то, как хорошо скрыть уши и хвост Чонвона. Мальчик в начале был не прочь замаскировать свои кошачьи части тела, но заприметив оранжевую шапку на выход, моментально надулся и отказался ту надевать. Померил, сказав, что та жмёт ему уши. Но Хисын был непреклонен. Он поставил условие, — либо мы идём так, либо не идём вовсе. В итоге Чонвон перестал строить из себя жертву ужасной моды и принял это условие, умерив в себе кошачий норов. Чонвон переодевался в комнате, пока Хисын ожидал его в коридоре, перепроверяя всё необходимое на пикник. Вдруг он вспомнил, что забыл там взять самое важное — покрывало, на которым можно было посидеть. Хисын вернулся в комнату, не глядя на огаленного Чонвона. Он вытащил со шкафа первое, что напомнило ему длинное покрывало. Зачем-то всё же развернулся и посмотрел на него. Зря. Очень зря. В тот момент он почувствовал себя донельзя неприлично. Как приблизившийся к цели сталкер, который разглядывал из под угла на интимные действия своей жертвы, и ему бы просто хотелось отвернуться. Но увы и ах. Его взгляд невольно прошелся по аккуратному мальчишескому телу, со стройных ног, на которых так элегантно смотрелись недавно купленные джинсы и пальцев, ловко застегивающих пуговицы на них. Он ещё не успел облачиться в кофту, но как только собирался это сделать, показывая на обозрение Хисына свою грудь и эти малюсенькие родинки, старший опустил голову вниз и приковал свой взгляд к полу, сильно сжимая в руках покрывало. Ли пробило дрожью от испуга, думая, что мальчик заметил его продолжительный взгляд. Чонвон был прекрасен. Как душевно, так и внешне. На всего один миг над разумом Хисына взяло вверх желание без причины приблизиться к нему и дотронуться до его кожи. Лишь ощутить её упругость, кончиками пальцев заполучить его внутреннее тепло. На расстоянии придвинуть нос к ней и вдыхать в обе ноздри запах с долей душистого мыла до тех пор, пока не придёт время впустить в эту кожу свои зубы. Оттянуть её, ловить на языке солоноватый привкус. Хисын отдернул себя, зажмуривая глаза. Он точно где-то однажды ударился головой, раз у него в мозг закрадываются мысли типичных извращуг, не способных держать себя в руках. Он не такой. Он может хотя бы дать себе самоотчет и держать себя в руках. Пока. Но ему не по себе от этих подозрительных, но заведомых мыслей. Они же не могли появиться неспроста. Однако, если он спит с Чонвоном в одной кровати, то это не означает, что он может перешагивать дозволенные границы. Для себя Хисын это окрестил «мимолётным влечением, на котором как всё началось, так и должно закончиться» и не сводя с пола глаза, вышел в коридор. — Хён, всё в порядке? — Да, Чонвон-а. Ты уже собрался?

***

Они ещё не дошли до назначенного в голове Хисына места, как Чонвон резко остановился, смотря вдаль, на перекрёсток, где стояли двое людей — ими были два высоких юноши в довольно поношенной одежде. Те с счастливыми лицами понемножку делили один сэндвич на двоих. Чонвон некоторое время поразглядывал их, сморщив лоб, и с грустным вздохом пошёл вперёд, будто позабыв о существовании старшего. Хисын в свою очередь последовал за ним. Неужто эти люди ему знакомы? — Ты их знаешь? — осведомился Хисын, нагнав его. — Немножко. Я знаком с ними как с котами, но и в человеческом облике их узнаю, — Чонвон шёл уже без той улыбки, когда они только выходили из дома. — Они несчастны. Они несчастные полукровки, которые, как и в случае со мной сбежали, или их бросили. Не знаю, где и у кого они сейчас живут, но раньше я с ними один раз передрался за жалкий кусок форели. — И кто заполучил этот заветный лакомый кусочек? — с игривостью в голосе поинтересовался Хисын, пытаясь внести в их разговор хоть долью позитива. — Я, конечно же. А ты сомневался, хён? — также игриво заговорил младший. — Никак нет, — Хисын ответил без малейшего намёка на ложь. Достаточно хорошо узнав Чонвона, ни у кого не останется и сомнений насчёт его стремлений всегда добиваться своего. В любом виде и при любой ситуации. Удивительно занимательной персоной являлся его сожитель. — В то же время это печально. Я, кроме как с тягучей грустью в сердце видеть их не могу, — Чонвон шёл, смотря на асфальт и кончики белых кроссовок. — Стоит только вспомнить те времена, когда они собрались в кучку и грели друг друга зимой у магазина. Или как в одного из них из-за раздражающего мяуканья кинули камнем в заднюю лапу. Он несколько месяцев её за собой волок при ходьбе, — Чонвон поднял взгляд на пустой тротуар. — Но, знаешь, если посмотреть на меня со стороны, получается, я прямо-таки благословлен. Ведь у них, скорее всего, до сих пор нет того, кто мог бы по доброй воле притвориться надежным щитом, оберегающим их от этого жестокого мира. Теперь их разговор приобрёл мрачный оттенок. Даже мысли о вкусной еде в коробке не заставляли эйфорию перекачиваться по их крови. — Но у меня теперь появился тот самый щит, — на этих словах он повернул голову в сторону Хисына. — Это ты, хён. И я искренне надеюсь, что у них также когда-то найдётся свой щит. Не напрасно люди говорят, что каждые слова имеют свой вес. Слова Чонвона подействовали на Ли лучше, чем какие-либо мысли о приземлённом. Они неожиданно заставили эйфорию саму по себе затечь в его вены и идти к самому сердцу, давно позабывшему, какого это — испытать короткий, но значительный миг истинной радости. Этот миг только-только попал в его сердце, но забыться в нём хотелось навсегда. Тело Хисына постигла теплота, исходящая прямо оттуда. — Да, я тоже надеюсь, что им однажды фортуна повернётся лицом, — за тихим ответом Хисын скрыл свою тональную эмоциональность. Кстати, удалось ему это с трудом.

***

Они расположились по возможности дальше от снующих по поляне групп людей, накрыв общими усилиями на траву покрывало, наподобие широкой скатерти. — Прошу, не стягивай шапку, — попросил Хисын, когда Чонвон немного приоткрыл неудобно согнутые уши. — Мне душно. У меня вся голова горит в огне, — опять завёл свою возмущенную шарманку полукровка, яро при этом жестикулируя. У него не только шапка была виновата, но и кофта, наносившая дискомфорт чувствительному хвосту. — Мы не задержимся тут до ночи. Тебе же не хочется ловить на себе лишних взглядов? — спросил старший. Чонвон затравленно, будто обидевшись чистой правде, зыркнул на него, натащил оранжевую шапку на уши и зашипел. Порой Чонвон вёл себя как самый настоящий человек: соблюдал этикет, вежливо общался, не отказывал в помощи и умело социализировался в среде людей (если только в лице Хисына). Но повадки кота тоже не терялись, вылезая наружу в виде короткого мяуканья, шипения и странных поз. Раз за разом такие вещи приводили Хисына в глубокое замешательство, но он беспокоился по сути на пустом месте: Чонвон просто физически не был способен хорошо контролировать свои оба состояния. И один из них мог по желанию начать первенствовать над другим. Из-за этого ему приходилось быть терпеливым, оставаясь в неведении о всей предистории жизни Чонвона. — Я кое-что вспомнил о себе, — начал Чонвон, тыкнув вилкой в кимпаб. Хисын заинтересованно посмотрел на него. — Правда? — В памяти всплыли несколько воспоминаний. — Расскажи их мне. Если мы живём под одной крышей, то мы обязаны многое знать о друг друге, — он тоже взял с коробки один кусок. На деле Хисын ни разу не принуждал полукровку вспоминать своё прошлое. Он много говорил именно о своей жизни и постоянно получал отдачу от Чонвона. А вообще, младший к его удивлению был замечательным слушателем. Каждую его историю, будь то слишком длинную, короткую, веселую или драматичную он впитывал в себя как губка, потом нередко о ней переспрашивая. Он показывал для Хисына ту самую неподдельную заинтересованность в его увеличениях. Если говорить по секрету, глубоко спрятанным в сердце юноши, то в нём уже несколько лет жила эта нужда, а дождаться её осуществления ни от кого он не мог. Ну, как не мог. Друзья слышали, но не слушали, спеша на постоянной почве по собственным делам. Он оставался со своим словами один на один и те пытался губить самоутешением, закрываясь ото всех в собственных проблемах. Это происходило в рабочей части его жизни. В личной же была похожая история. Сыскать в кругу семьи нужной поддержки было также затруднительно. Как нормальная семья его отец, мать и старший брат могли поговорить и обсудить большее лишь на национальных праздниках, когда все наконец-то смотрели на друг друга без ежедневной усталости и злобы в глазах. Почувствовать себя кратковременно эталоном идеальной семьи, а затем длительно молчать, отнекиваясь нехваткой свободного времени для душевных разговоров на диване перед жужжащим телевизором или за вкусным обедом у кухонного стола. Ведь кто будет приносить деньги в дом с работы и подработки, раз не родители? По родительскому мнению Хисыну с братом надо было землю рыть носом и учится, чтобы потом их жизни не стали копиями их судеб, что неудачно сложились. Таким образом Хисын в какой-то степени остался обиженным самыми близкими по крови людьми. Единственным местом, где он мог вдоволь нажаловаться на свои детские трудности и временно пожить в другой стороне жизни, послужил дом дедушки с бабушкой в любимой сельской местности, где чуть не на каждому углу росло и благоухало какое-нибудь фруктовое дерево. Но самое важное, что надо подчеркнуть черной, жирной линей про это место — оттуда он вечно получал значимое неравнодушие. — Я не родился в городе, — медленно ел развалившейся кимпаб Чонвон. По вине особенности обострённого нюха он не мог с таким же удовольствием как хён поглощать острую пищу, поэтому ел более-менее не острые продукты. — Я потерялся в родном месте, где-то далеко отсюда. Там меня заметили играющие в догонялки маленький мальчик и девочка, оба были круглощекими. Девочка, несмотря на свое хрупкое телосложение и явный детский недостаток мускулов, довольно цепко схватила меня своими ручонками за шкирку. Они оба унесли меня к себе домой, даже когда я сильно брыкался. Потом их семья спустя день переехала сюда, прихватив заодно и меня с собой. Вскоре я сбежал от них. Всё из-за этих противных детей, не умевших правильно обращаться с подобными мне питомцами. Они нещадно таскали меня по полу за хвост, что-то постоянно пихали прямо в глаза и перекармливали какими-то помоями. Часто я оставался ночевать на холодной улице без места даже на простенький ночлег. Пожив так примерно месяц, я не смог долго терпеть к себе такого отношения, поэтому однажды пропал с их жизни навсегда. И ни капли об этом решении не жалею, — закончил свой монолог Човон. У него занемело тело, сидя в одном положении, отчего он эластично вытянулся в спине. Хисын опустил палочки, между которыми находился недоеденный кимпаб; история Чонвона на него нагнала непрошеную грусть и матерные слова, которые он при первой бы возможности высказал этим хозяевам с ветряной мельницей, а не рассудком в голове. — В такой семье и заклятому врагу не пожелаешь находиться, да? — И не говори, хён. Я просто на дух не могу подобных экземпляров переносить, — возмущённо поддержал его заявление Чонвон. «Даже в возмущении не теряет своей милой обаятельности». — Надеюсь, я не такой. — Далеко не такой. Каждому бы коту, которого я знал, такого хозяина как ты, хён, — с благодатью сказал Чонвон. — Ой, кимпаб упал, — и стал быстренько подбирать его остатки вилкой. Хисын от таких похвал засмущался. Эти слова тронули глубину его души, и чувство полной эйфории с новой силой покатилось по всему его телу. Пикник завершился на положительной ноте.