***
— Чонвон-а, откуда, скажи мне, ты научился так хорошо кататься? Перед его широко выпученными глазами на приличной скорости по тротуару промчался Чонвон. На перекрёстке он развернулся со свистом в задней шине и также быстро приехал к нему назад, тормознув точь-в-точь у ног Хисына. Чонвон крепко держал руль в руках и поправил съехавшую набок шапку от таких скоростей. Она, по-видимому, вместе с Хисыном была потрясена увиденному. — Поверишь, что тут сработала только хорошая память, без примеси чёрной магии? Так вышло, что мне однажды посчастливилось пожить некоторое время у одних людей, обучивших меня на нём кататься. Там ещё была замешана кража с великами, в которой мне едва ли не пришлось участвовать, но это уже совсем другая история, — Чонвон опустил ноги на педали и отмотал велосипедную цепь в обратном направлении. — Я готов ехать. Старший молчком залез на свой велосипед чёрного цвета и тоже отмотал цепь назад. Каждый день у него случается всё больше потрясений с пониманием того, сколько интересной информации не довелось Чонвону о себе рассказать. На его фоне можно было почувствовать себя слегка тупоголовым, вспоминая потраченное время на то, чтобы проехать ровно на трёхколёсном велике, по щучьему велению не грохнувшись, и снова не разодрав кожу на локтях. До того как они взяли велосипеды напрокат на три часа, Хисына пробирало желанием сделать всё, чтобы Чонвон уверенно мог вместе с ним кататься. Несмотря на положительный ответ младшего ещё дома, Хисын не догадывался, настолько он был хорош в этом. Хисыну осталось только на свой риск и страх предупредить его быть острожным, потому что у них отсутствовала защита в виде шлемов. Чонвон хмыкнул на веское предупреждение и со словами «да кому они вообще нужны» начал помаленьку двигаться вперёд. Ветер свистел мимо ушей, немного приглушая обволакивающие их звуки, которые было очень важно слышать ради собственной безопасности. Они направились по маршруту Хисына, разработанного им ещё во время учёбы на первом курсе. Он должен был проходить по одному из самых малолюдных районов мегаполиса и несколько других районов. По одной лишь причине там протекал этот маршрут: проезжая мимо этих жилых комплексов было приятно смотреть на простоту домов и царствующую вокруг душевность. В таких городах, где сплошь и рядом пахло роскошью и деньгами, без подобного спокойного вида было как-то не по себе. Хисына накрывают волны воспоминаний, где похожая красота была в родном городе, особенно в том месте, где находился его дом. И это создавало этакий импакт домашней обстановки в котором, кроме отношений с членами семьи всё было прекрасно. Чонвон гнал куда быстрее него. На светофоре они остановились, подождали и как только моргнул зелёный свет Чонвон тут же помчался без оглядки по просторной велосипедной дорожке. Мальчик на радостных тонах спереди продолжал призывать старшего ускориться и ощутить вместе ними этот нереальный, по его словам, прилив адреналина, когда ветер ударяется прямо в лицо и придаёт энергию развиться до скорости света. Оба парня крутили педалями, получая наслаждения от увиденных ими красот многогранного города: от гигантских зданий в центре до иссохших речушек. Хисын по желанию младшего добавил газку и приделался сзади него, постоянно контролируя ситуацию. Но волей-неволей его бдительность ослабла. Секунды хватило, чтобы по стечению обстоятельств произошло мини чп. Хисына, близко приблизившегося к задней части велосипеда Чонвона, задела рама падающего чужого велика и как по эффекту домино они оба грохнулись на землю. Прозвучал лязг шин и глухой стук падающего металла. Хисын вполне себе мягко приземлился на асфальт и отделался по существу ничем смертельным, а Чонвону не прокатило — из-за неудачного падания у него на ладонях расцвели красные следы и на руке начала кровоточить ранка. Поднявшись на ноги и немного шатаясь от боли в мускулах, Хисын присел на корточки около Чонвона и потянулся рукой к его рассеченной коже. — А я так и знал, что ты доездишься такими темпами. Говорил тебе — смотри всё время по сторонам и не отвлекайся! — забрюзжал он. Младший вовсе не выглядел опечаленным. Он сидел на тротуаре, прижимая пальцами кровоточащее повреждение и тихо смеялся себе под нос. Хисын явно недопонял такой реакции, полученной от падения. Он схватил за руку второго и спросил: — Вон-и, ты в норме? Мальчуган перестал хихикать и с озорством глянул из под шапки на Хисына. Тут точно где-то скрывался незаметный для его глаза подвох. — Хён, это прикольно, — на лице Чонвона была улыбка, которую по бокам украшали глубокие ямочки. — Это так прикольно и глупо: упасть, пораниться и посмеяться, а не заохать от боли. Смешная глупость. Но я хочу ценить каждый момент в человеческом теле. И каждая болячка, отпечатанная на этой плоти, будет считаться для меня особенной, — его хён снова смотрит на него взглядом, смешащим ещё больше. — Дурачок, — Хисын не говорит в ответ больше ничего, поднимая Чонвона с земли. Он заставляет того оставаться на месте, в одиночку поднимая арендованные велосипеды. Громко вздыхает от облегчения, сообщив, что велосипеды остались без единой заметной царапины. И вот тогда они отправляются, гоня около себя велосипеды (в связи с решением Хисына, конечно же), в ближайшую аптеку, закупаться пластырями и перекисью. За это время Хисын не перестаёт колупать мозги младшего нотациями о элементарной безопасности и «я же кричал тебе, а тебе бы только гнать дальше от меня». В конце концов Чонвон сдаётся под этим натиском и обещает впредь вести себя адекватно, не впутываясь в неприятности хотя бы ради Хисына. Младший благодарил за безграничную доброту старшего, когда тот обрабатывал его «боевое ранение» нещадно жгущей перекисью возле самой аптеки. «Как же один и тот же человек может в один день боготворить тебя, исполняя все твои причуды, в другой уже называя дураком? У нас обоих столько много своих странностей, но почему-то именно они чаще всего нас и сближают».***
Птичку, к сожалению, они так по дороге домой и не поймали. Вместо этого, сдав в нужное место велосипеды, оба парня пошли в магазин за продуктами, чтобы дома днём и ночью всегда были запасы еды, иначе, как сказал Чонвон, он точно помрет с голоду, так и не прожив эту красивую жизнь. В реальности ему чисто человечески было стыдно признаваться, что он слишком сильно любил поесть, потому пришлось это интерпретировать другими словесными оборотами. Сегодняшним ужином им послужили две огромные миски с купленным супом из водорослей. Такое блюдо традиционно подавалось в день рождения ребёнка для выражения знака уважения и благодарности своей матери за подаренную жизнь. Хисын, привыкший к этому обычаю, до сих пор не сумел избавиться от него, когда съехал. Ли с долей грусти собирал остатки водорослей со дна тарелки, а Чонвон придвинул свою миску к Хисыну, не доев даже до середины. До ночи они занимались своими личными делами. Когда время незаметно приблизилось к полночи, ни у одного из них не оставалось сил, помимо флегматичного лежания на кровати. Хисын от неожиданности дёрнулся, когда его руку стала бодать мягкая голова Чонвона. — Что ты делаешь? — зевая, промямлил Хисын. — Хён, ты всё ещё чувствуешь себя подавленным из-за своих друзей? — пробурчал Чонвон куда-то в бок Ли. — Ну... — призадумался Хисын. Как ещё Чонвон смог спросить о таком, когда из последних сил противостоял сну? — Может на процентов десять. Это имеет сейчас значение? — Значит не всё так плачевно, как я предполагал. Думаю, на сегодня я был неплохой заменой. — Ты... — осекся Хисын, когда на его колени не легла чужая голова. Заострённые уши уперлись ему в живот. Их теплоту он мог прочувствовать даже через пуловер. — Хисын-хён, будешь так добр, почешешь мне головку? Ли опешил, но не долго думая, согласился. Его пальцы опустились на волнистые пряди лежащего. Вначале они недолго пропускал их сквозь себя, словно чья-то посредственная копна человеческих волос была для них крайне необычна на ощупь, а затем стали проникать глубже, массируя скальп. Тут была кожа, к которой сейчас у него был свободный доступ. Однако Хисын перестаёт касаться её вплотную, почесывая чужую голову совсем непринужденными взлохмочиваниями руки. Ему и хочется, и колется не просто бесчувственно чесать, а прикасаться так весомо, чтобы на его темечке остались следы. А затем позволить своим сокровенным желанием заиметь над всем его целомудрием власть. Ему становится мучительно тяжело, осознавая, что это постепенно начинает походить на неестественную тягу. Хисыну нельзя пересекать границы, надо знать своё место, поскольку исход таких беспечных действий может обойтись ему огромной ценой. Вот только вопрос о масштабности цены остаётся открытым. — Взамен ты расскажешь мне историю с кражей, если вспомнишь. Мне интересно узнать, что там на самом деле произошло. — Учти, что я не вспомню всё до мельчайших деталей, — Чонвон повернулся на другой край. — Но твоя взяла. Начну-ка рассказ с того, что меня приютила одна, на первый взгляд, классическая молодая пара... Комната наполнилась громким говором Чонвона и яркой жестикуляцией. Хисын в то время расчёсывал его волосы у корней сильнее после возмущения младшего, попросившего чесать его до такой степени, когда голова будет чувствоваться как сама не своя. Хисын знал, что та очень быстро грязнилась и её требовалось мыть ровно через два дня, но такой нюанс имел самую маловажную роль этим вечером. История о захватывающей и не менее опасной краже звучала в сто раз лучше чем какая-либо эпичная история из книги или фильма. Чонвон вошёл во вкус этого марафона рассказов и подобным образом вывернул почти что всю свою душу Хисыну, который как очарованный этой волшебной атмосферой и ладони не выпрямил от усталости. Эта идеальная по расстоянию близость и необъяснимое между ними доверие прогружало его в настоящую нирвану. Хисын категорично не желал с неё выходить ни на секунду. Даже когда наступила глубокая ночь, рассказы Чонвона беспрерывно заполняли пустые стены комнаты. «Не вериться, что мы сживаемся вместе с нашими странностями. Может, из-за них нам и удалось установить эту взаимную зависимость? Кто знает». С днём рождения, мой дорогой Хисын-и.