***
В помещении столичного океанариума находилось приличное количество посетителей разных возрастов. В частности семьей, молодых парочек и таких же пожилых парочек. Воздух там стоял спертым. Детвора в сопровождении радостных восклицаний и тоненького смеха металась с одной стороны прозрачного холла по другой, в погоне за проплывающими мимо рыбами, скатами и другими жителями океанов. Чонвон, признаться честно, ничем сильно не отличался от этих детей, не беря в расчёт рост и возраст. Как только они попали в главный зал, где располагалось больше всего разнообразных аквариумов, глаза юноши забегали то влево, то вправо. Перед ним была самая настоящая красота. Для него такое изящество находилось лишь в воображении о месте, что точно не было с этой планеты. Ладно, может в глубинах воды оно и было таким как тут, но Чонвон так глубоко никогда не был. Хисын только успевал переводить дыхание, не поспевая следовать его пятам. Чонвон передвигался по залам океанариума быстро, полностью переключившись на морскую живность за стеклом, поэтому его мало что тревожило на своём пути. По неосмотрительности он врезался в одного ребёнком и чуть не сбил того с ног. Благо всё прокатило без ссор и обошлось искренним извинением Чонвона. Хисыну удалось догнать его у небольшого по размерам аквариума округлой формы, где туда-сюда шныряла мелкая рыбешка; та была на любой вкус и цвет: маленькая и большая, разноцветная и монотонная. — Хисын-хён, тут прекрасно, — самозабвенно произнес Чонвон, разглядывая в аквариуме плывущих бочком к друг другу аротронов. Его нос почти что упёрся вплотную к стеклу. — Нет, не так. Просто волшебно. Хисын не разделял этого вознесенного до небес восторга Чонвона. Оставалось лишь промямлить мало восторженное «ага» в поддержку диалога. В океанариуме ничего нового или шибко интересного для него не являлось из-за довольно частых посещений за время жизни в столице — как со школьным классом, так и с бабушкой. — Я стопроцентно уверен, что сорвал куш, когда ты стал моим хозяином. «Хозяин? Кто? Я?». — Я тебе нифига не хозяин, — Хисын посмотрел на его с возмущением. — Ты мой друг, сожитель, не знаю кто именно, но кто-то из них. Хозяин звучит слишком помпезно для меня. Более того, ты сам себя опускаешь в статусе подобным образом. Чонвон по-чудному ухмыльнулся, но быстро нацепил на лицо свою неординарную улыбку, от который Хисын просто млел. — Порой призабываю, что могу быть и тем, и тем. — Ты же сейчас насмехаешься надо мной, да? Это переходит все рамки. Какие тараканы обживаются в голове Чонвона? — По моей логике, если меня кто-то содержит безвозмездно, то я должен во многом подчиняться ему. А таких людей зачастую зовут хозяевами, — Чонвон провёл своим заострённым ногтем по безупречному стеклу. Хисын не по-детски пришёл в смущение, охватившее его с пят до макушки от такого рода слов. В такие времена в нем что-то раз за разом ломалось всё больше и значительней, а шансы на то, что всё войдёт в прежний ритм минимизировались. Брюнет как можно глубже вздохнул, и умиротворение от светлой людской энергии в этом месте само вплыло в его легкие. — У меня появился важный вопрос, — Чонвон указал пальцем куда-то вглубь лазурно синей воды. — Как зовут это чудное… мм… существо? Хисын бросил взгляд на разглядываемое Чонвоном морское существо. К стенке аквариума прижался крупных размеров аксолотль с забавным выражением на мордочке. Эти чудаковатые амбистомы всегда смешили своим видом Хисына. Недотритон, недорыба какая-то. — Это аксолотль, — блеснул своими знаниями перед младшим Хисын. Пусть теперь знает, что хён хорошо разбирается не только в бесконечных временах английского языка, но и имеет понятие о представителях морского царства. — Интересное как для морской живности существо. Могу позже о нём по-подробнее рассказать, если захочешь. — Он такой очаровательный, — Чонвон не переставал умиляться с розовой, пучеглазой амбистомы и тихо пальцем стучал по стеклу, в надежде привлечь его внимание к себе. «Не очаровательнее тебя, Вон-и».***
Океанариум они покинули только после 2-часовой прогулки по нему. Над городским небосводом, который разрезали высокие небоскрёбы и крыши, нависала чёрная пелена, а улицу окутала прохладца поздней осени. Чонвону жизненно необходимо было изучить каждый уголок здания, даже если сам он не понимал, куда хотел идти, и даже когда ноги у Хисына были способны отвалиться от такой длительной ходьбы. Чонвон был полон ранее невиданной активности, готовый потратить её всю и в центре Сеула. Так они направились на Итэвон, проталкиваясь между толпами людей. Хисын еле как двигался вперёд, отставая от младшего и понимая, что теряет его из своего поля зрения. Цвет шапки Чонвона перемешался с десятками других в шумной пучине. В глазах зарябило от такого изобилия вызывающих цветов, и он на миг их закрыл. Часто задышал, заставляя свой мозг хоть сегодня включиться и закончить вытворять с его телом такие фокусы. Он устало помотал головой, наконец хватая взглядом фигуру Чонвона за одним из прилавков и почувствовал, как его зрение приходит в норму. Одно время они ходили по рядам каждого прилавка, чтобы поглядеть на уличную еду всех возможных и невозможных мастей, что так и манила своим аппетитным обликом и обворожительным запахом безостановочные потоки людей. Стремления Чонвона выпросить у Хисына одну из немногих вкусняшек увенчались абсолютным успехом. Его выбор с первого раза пал на многими обожаемое изделие уличной еды — манду. Хисын вежливо отказался есть пельмени и оттого Чонвон с грустной гримасой стал упрашивать купить второй, и полакомиться с ним за компанию. По итогу они оба увлечённо поедали теплое манду по дороге из Итэвона. — Чонвон-а, кто так абы как ест? — надул свои губы Хисын, когда разглядел вымазанные в начинке из тофу уголки губ и подбородок Чонвона. А тому бы хны — он сейчас наслаждался самым, по его выражению лица, вкуснейшим деликатесом за всю свою занимательную жизнь на два берега. Хисын развернул к себе полностью абстрагировавшегося в атмосферу уличной жизни Чонвона и стал вытирать лицо парня завалявшимися в его кармане салфетками. «Маленький невежа», будто бы Чонвон был его родной плотью и кровью, как заботливо он вытер с его лица остатки тофу. Его уровень нежности к Чонвону уже стал упираться в крышу, пока Чонвон с оттенком серьёзности в глазах не посмотрел ему прямо в глаза в то время, когда Хисын чуть-чуть коснулся кончиком салфетки его нижней губы. Хисын смотрит ему в ответ, отдергивает салфетку. И не может угомонить проносящиеся в голове мысли, которые беспорядочно летают, словно листья, гонимые бесшабашными дуновениями, в аккомпанементе с бьющимся в нездоровом ритме сердцем. В который раз его взгляд легко, как при элементарном щелчке пальцев, заставляет испытывать в немощном от него Хисыне всяческого рода чувства за одну секунду. Их сосредоточенный на друг друге зрительный контакт около лавок бесцеремонно прерывает чей-то до жути знакомый для Хисына голос. Ему кажется, что он уже его где-то слышал и не раз. Хисын отводит глаза на размазанную по асфальту какую-то субстанцию. — Ли Хисын, это ты? Этого вопроса хватило, чтобы прервать их немую беседу, в конце которой Хисын бы оказался обезоруженным одним лишь пленяющим взглядом младшего. Во всех их сражениях он будет проигравшим, ведь сам спокойно Чонвона к месту победителя. Хисын поворачивает голову и смотрит через своё плечо на трёх красивых незнакомок, стоящих в нескольких метрах от них. Девушка посередине поначалу визуально показалась ему посторонним человеком, однако в памяти быстро становится ясным и знакомым забытый образ его одноклассницы со старшей школы — Чон Бёльджон. В школьные будни они не особо сильно дружили и мало когда говорили, однако для учёбы поддерживали нужную связь через соцсети. Пару раз Хисын был вместе с ней на совместных тусовках одноклассников, но их количество было незначительным. У него назревал вопрос относительно того, почему Бёльджон решила просто так, без чрезвычайного повода, подойти и заговорить с ним спустятся три года? — О, привет, Чон Бёльджон. Ты тоже здесь гуляешь? — Да. С подругами по городу ходим в свободное время. Хотим, так сказать, урвать свежий глоток воздуха вне стен офиса. Поодаль неё стояли две девушки в крутых, брендовых вещах как у Бёльджон. У них также был нанесён гламурный макияж, но по профессионализму они уступали Бёльджон. Она со школьной парты любила им заниматься, но взялась за него серьёзно только в переходном возрасте из-за запрета родителей. — Где ты учишься, если не секрет? Или может работаешь? Как ты уже слышал, я стажируюсь в компании отца, — про стажировку она сказала с неким самохвальством. — Пока что учусь на переводчика и подрабатываю за счёт своего ремесла, — Хисын промёрз до костей. Ему было желательно добраться до дома, да горячего рамёна для разогрева крови поесть. Тогда он ещё сможет выглядеть более-менее живым человеком, а не живым мертвецом. Но Хисын берёт волю в кулак и дружелюбно ей улыбается искусственной улыбкой. — Давно мы с тобой не общались. Может быть расскажешь, как у тебя сейчас идут дела, не считая стажировки? С этой обыкновенной фразы у них развязался на удивление долгий и свободный в плане тем разговор. Его не мог нарушить даже шум прохожих вокруг них. Чонвон остался на собственном попечении на сторонке улицы. Поэтому к нему исподтишка пригляделись две подруги Бёльджон. — Сора, посмотри на его профиль! Боже, какие же у него пухлые щечки! Милаш! — воскликнула одна с ладонью у рта. — Точно, точно. Как со страниц манхвы слез. Может, познакомимся с ним? Двум особам Чонвон приглянулся и, воспользовавшись моментом, они подошли к нему сзади, чтобы воплотить в жизнь предложение Соры. — Как тебя зовут, красивый оппа? Чонвон вначале смутился от того, что девушки, явно старше него, звали его оппой, но затем окинул их своим высокомерным кошачьим взглядом, и представился по имени. Такое поведение окончательно зачаровало двух девушек, которые в прямом смысле слова задыхались от восхищения к младшему приятелю Хисына, хотя не владели о нём ни единой информацией. Ещё долго одна подруга за другой осыпала вопросами Чонвона, не забывая подкармливать его эго однородными комплиментами о внешности. Чонвон производил впечатление любимого всей страной кумира, прожившего жизни в изобилии внимания. В нём был заложен неведомый шарм, который простым людям перенять или создать было фактически невозможно. Он был поистине исключительным и единственным на этом свете, когда дело касалось обаятельности. Хисын заметил, как ему льстило повышенное людское внимание. Его обоняние не могло бы остаться без него. Такая ничем по существу не примечательная вещь отчего-то выводила старшего из себя. Да так, что всему миру хотелось показать свою злобу. Он даже обнаруживает в себе мысли о злом умысле подружек Бёльджон. Словно у него перед носом левые люди уводят его причину улыбки и счастья за последние три месяца. Его верного слушателя. Так подло он не чувствовал себя уже давно. Но кого тут по правде можно винить? Девушек, умелых в минутном заигрывании, или себя, застрявшего в круговороте не поддающихся объяснению чувств? Он негодовал. Только он знает о Чонвоне всё. Никто, лишь он, и ему не хочется, чтобы другие распоряжались большей информацией, чем он. Хисын опять подключается к беседе с Бёльджон только тогда, когда она громко зовёт его по имени два раза подряд. — Прости, я, видимо, ушёл в астрал немного. Продолжай. Слова девушки снова текли водопадом в его уши, но их по информационному содержанию он ничего не различал. Они, к великому сожалению, не поспособствовали бьющими через край эмоциям Хисына этим вечером.***
Старший после столь длительной прогулки чувствовал себя как выжатый лимон, но не настолько, чтобы не подстричь ногти Чонвона, на длину которых он жаловался ещё со вчерашнего дня. А почему бы младшему самому не подстричь их, спросите вы? Легкотня, да и только. Чонвон ещё раньше предлагал Хисыну заниматься этим самостоятельно и не тратить время хёна. Однако, Хисын согласился это делать и убедил его в том, что сделает это менее болезненно и достаточно аккуратно. Чонвон с того раза пытался доказать, что сможет справиться сам, а позже оставил всё как есть, когда Хисын дал подтверждение своим обещаниям. С тех пор таким деликатными для Чонвона делами занимался лишь старший. В комнате Хисын усадил на кровать такого же, как и он сам уставшего он множества красочных впечатлений Чонвона. Взяв с ванной комнаты маленькие ножнички, он принялся обстригать каждый ноготь на руках и ногах Чонвона с особой тщательностью. Самым большим страхом для Хисына было нечаянно подрезать слишком глубоко ноготь или задеть кутикулу, вынудив этим Чонвона терпеть ощутимый дискомфорт. Через считанные секунды в тишине был слышен звук ножничек и хруст кончиков ногтей, остатки которых падали на бумагу. Всегда во время этого занятия они болтали о том и о сём, дабы отвлечь Чонвона от лишней чувствительности. Сегодня работа проделывалась в непривычной обстановке сначала на одной руке, а потом и на второй руке. Тоже самое было молчаливо проделано с ногами. Хисыну была ненавистна эта напряженная атмосфера, которая ощущалась так, будто оба из них переносить друг друга на дух не могли. Да и вообще она стала напрягать ещё тем, что жизнь, по ходу дела, приняла решение спровоцировать неприятности для него в самой уязвимой манере. Хисын поднялся с кровати, чтобы выбросить остатки ногтей в мусорку, когда Чонвон с чего-то взял и накрыл его руку своей ладонью. — Спасибо тебе, хён. Теперь мне легче. Хисын почуял стуки. Где-то с левой стороны те доносились, если он не ошибался. Ли покачал головой, дескать, обращайся в любое время за помощью. Ему сверхсрочно надо поскорее выйти куда-то в другое помещение и привести в полный порядок свои мысли. Это действие было бы самым эффективным выходом в сложившейся ситуации. Никто бы из них не пострадал от его собственных рук. Но вместо этой здравой идеи он по неизвестной причине перестаёт ручаться за себя. Подобная слабость позволяет каким-то невиданным в нём силам придумать затуманить разум Хисына в самый крайний момент. Наверное, тогда Хисыну отчего-то почудилось, что это будет единственный шанс стать для себя чистым и больше ничего от Чонвона и себя не таить. Не разглашать о том, что он попал в плен чувств к младшему было ныне невыносимо. Короткое соприкосновение юношеских губ произвело впечатление разрывающийся между ними бомбы. В тишине скользнули губы и прижались к чужим губам ещё плотнее. Оба парня были безумно удивлены действиям Хисына. Чонвон не ожидал такого незнакомого для себя проявления чувств. Хоть он и знал о нём, но на его личном опыте он не датировался. Хисын был удивлён тем, как всё вокруг него замедлилось, словно в замедленной съемке в романтическом фильме, где был кадр с поцелуем. Первым из всепоглощающего оцепенения вышел Чонвон. После поцелуя он отстранился от губ Хисына, и посмотрел снизу вверх. По его глазам даже дурак бы понял, какое огромное недоумение он ощущал от такого поворота судьбы, который преподнёс ему Хисын. Его уши развелись по сторонам и прислонились вплотную к волосам, будто сообщая о том, насколько сильно его ошеломило и в тоже время заинтриговало это действие. По коже Хисына забегали табуны мурашек. Он не хотел обрывать их прочную зрительную связь сдуру сказанным лепетом, поэтому вместо каких-то неясных оправданий с горла вырвалось это тихое «Прости». Он, обессиленный своими чувствами, сел обратно на край кровати, приковав взгляд в неприкрытому шторами полутёмному окну. Там его взор упёрся в безликую стену здания напротив. Сказать что-то, кроме чистосердечных извинений за своё поведение у Хисына не повернулся язык. Сидеть и игнорировать происходящее, что шло не в лучшем русле, было ничуть не самым лучшим решением. Только разговор по душам вызволил бы их обоих из этого напряга. Он первый кашу заварил, ему её и расхлебывать. — Я… — замялся Хисын. — Я мог напугать тебя, будучи таким, да? — он повернулся лицом к нему, желая прочесть по мимике лица Чонвона, что тот мог бы ему сейчас ответить. Чонвон смотрел на Хисына так же, как и до этого, пока уши не вернулись в нормальное, стоячее положение и некое оцепенение в его теле прошло. — Так люди обычно демонстрируют, когда им кто-то нравиться, — как ни в чем не бывало ответил Чонвон. Стук за стуком отдавал эхом. Вот такая реакция сформировалась у его сердца, когда его признание озвучивали другие люди вслух. — Я не испугался тебя, хён. Даже наоборот, — мне в какой-то степени стало любопытно. Хисын от нарастающего волнения прикусил зубами свой язык. От Чонвона можно было ожидать чего угодно. Пауза предательски затянулась. Вторично появилось ощущение как в слоу мо. У Хисына так точно. Чонвон продолжал быть в неподвижном состоянии, и тогда его голова резко приблизилась к лицу Хисына, обдавая размерным дыханием тому губы. Хисын не мог понять: то ли он потел, то ли чувствовал прохладцу от него. — Любопытно, что ты будешь делать со мной дальше, — тихо произнёс он, и на лице промелькнула загадочная ухмылочка, ожидающая неизвестного продолжения. — Это твой первый поцелуй? — Да, — Чонвон подвинулся к Хисыну ближе, давая соприкасаться своему колену с коленом старшего. Его обаяние. Поведение. Способности заставлять таких заурядных людей как Хисын творить ради него абсурдные вещи. Эти качества характера соединялись между собой в этом юноше, создающие из него нечто непостижимое, будто он был нереален для мира сего. До него хотелось дотянуться и никогда из крепкого захвата не выпускать. Хисын отчаянно хотел сделать это сейчас. — Позволишь мне тебя поцеловать? — робко, чуть не шепотом попросил разрешения Хисын. Чонвон кивнул и бодряще ему улыбнулся, мысленно подталкивая Ли, чтобы он сорвал с его губ новый поцелуй. Непонятной напряженностью больше и не пахло; на ее замену пришла другая напряжённость, в приятном ключе. Не так быстро, как в первый раз и до одури приятно. Миг нового соприкосновения губ напоминал исполнение несбыточного желания, на которое Хисын по существу положил крест. По телу стремительно разливалось уму непостижное и неконтролируемое чувство, когда Хисын придвинулся к Чонвону на интимно близком расстоянии, бережно обхватывая своими ладонями его мягкие на ощупь щёчки. Словно он всеми фибрами души жаждал слиться с ним в одно целое. Поцелуи слетали с их губ, образуя впоследствии новые. Их носы уткнулись в чужие щёки, потираясь друг о друга. Во время этого процесса руки Хисына уже переместились и уцепились за гладкую спину Чонвона, а руки младшего несмело обвились вокруг его шеи, которая успела покрыться испариной. Всё, что происходило сейчас представлялось Хисыну нечто сокровенным и не опороченным людской грязью. Сокровенные вещи, которые проникли в его сердце через поцелуи и ответные чувства ставшего ему дорогим человека. До этого поцелуя он встречался с другими девушками и даже однажды разделил поцелуй с парнем в школьном туалете, и ему всё это казалось дельным опытом и неплохим воспоминаниями. Но в них как раз таки не хватало того, чего теперь, в их поцелуях, было сполна — чувства цельности. Незаметно у Хисына скрутился тугой узел внизу живота. Ладони Чонвона цеплялись его шею, в надежде не свалиться, когда он сам уже своими непослушными пальцами проникнул под кофту Чонвона и провел коротко обстриженными ногтями по его спине, слегка затрагивая ими подвижный хвост полукровки, что энергично двигался от перевозбуждения. Под его руками встрепенулось тело младшего и он сиплым голосом пробормотал через поцелуй: — Хисын-хён, погладь меня ещё раз так. И здесь Хисын даже ахнул от удивления в поцелуй, — получается, его тяга к прикосновениям на коже Чонвона не была вовсе и такой порочной, исходя из его моления. Чонвон такой фразой дал полную волю Хисыну реализовать свои мелкие, но грязные фантазии. — Конечно, Чонвон-и. Хисын азартно оскалился и, подарив Чонвону легкий поцелуй, уверенно поднялся руками по его спине, пару раз погладил выпирающую форму лопаток, а затем снял через его голову чёрную худи. Наконец-то он опустил свою голову к ничем неприкрытой грудной клетке младшего: по левую сторону у него громко билось сердечко, посередине придавали красоту пара затвердевших горошин сосков, а на других местах живота располагались уникальной формы родинки. Золотистая кожа младшего, покрытая гусиной кожей от его сбивчивого дыхания и пахнущая его одеколоном, красиво отсвечивалась при свете комнатной лампы. Такая нежная, упругая и манящая — все её особенности совпадали с фантазиями Хисына. От этого нарастало только больше желания, и томить его дольше нельзя было никак. Как и задумывалось, он подушечками пальцев притронулся к кожи. Потихоньку провёл вверх, до сосков и там надавил на середину груди. Что ни говори, но она изящна. — Хён, — где-то над головой он услышал Чонвона. — Хён, я хочу ещё, — он проглотил вязкую слюну. Хисын поднял взгляд и подметил пунцовое лицо. — Я доверяю тебе своё тело. Без доверия нет и связи. Хисын выполнил последнюю часть своего влечение — он высунул свой язык и кончиком на пробу дотронулся до левой ключицы, коротко слизывая с неё накопившуюся за день солоноватость. По поверхности шершавого языка будто бы пробежался разряд электричества и долгий кислый привкус. Он почувствовал себя поистине волшебно, делая это. За считанные секунды он осмелился всей длинной своего языка сделать влажную дорожку поперёк грудной клетки Чонвона, собирая на нем ту самую кислоту из пота и одеколона. Вот таким оказывается был вкус долгожданной победы и лакомого трофея, нещадно выгибающимся в его руках. Они оба чувствовали, как Чонвон полностью покорился подаренным Хисыном несусветным, радикальным ощущениям и откинулся к изголовкровать, не в состоянии ровно сидеть. Хисын сдерживал за оба бока Чонвона, и его язык, больше не имея ни стыда ни совести, прошёлся от одного до другого чужого ореола. Он прикусил там кожу и понял, что титул совершенного победителя теперь у него в кармане. Его зубы несильно прикусили её, оставляя на этом месте метку в виде пары передних зубов. После одного раза Хисын как заведённый стал воспроизводить эти метки на остальных частях тела, принуждая Чонвона часто вдыхать воздух и произносить секундарное оханье. Надплечья, грудь, ребра и живот Чонвона без остановки окрашивались в красный, багровый и розовый. Как блеклые бутоны в прекрасном весеннем саду, только имевшие облик бережных укусов и засосов. Чем дальше он этим увлекался, тем сильнее у него отказывали тормоза, вследствие чего уровень возбуждения в его паху только рос вверх. То, что случилось минутами позднее можно было назвать, мягко выражаясь, тихим ужасом и потерей совершенно какого-либо рассудка тоже. Под свой окончательный контроль возбуждение взяло их тогда, когда Хисын ощутил своей рукой не огромный бугорок в домашних штанах Чонвона. И чувство, будто не его рука стала надавливать и гладить то место, пока губы делали своё дело на верхней части тела полукровки. Руки, непроизвольно управляемые желанием, втихую припустила чужие штаны и его ладонь без резкости прошлась по члену младшего через трусы, и намеривалась уже залезть по собственной привычке под их резинку. — Хисын… Хисын-хён, что ты со мной творишь? — бормотал в потолок Чонвон, посмотрев на его растерянное выражения лица вниз. «Он боится, а ты собираешься опорочить его. Очнись, Хисын!». — Извини. Давай пока не будем заходить настолько далеко, — Хисын отшатнулся от Чонвона, резко развернув свою голову и нервно прикусив губу. Он определенно потерял голову, орудуясь лишь инстинктами. Чонвон не заслуживает быть его предметом внутренних возлежаний. Грань исступления Хисына как и частичка здравого разума закончили своё скоротечное воздействие на начавшей поглаживать его район паха руке младшего. Взгляд Чонвона устремился на его беспомощно сгорбленное тело и без подсказок стало очевидно, что на этом он не собирался останавливаться, как ни странно. — Я хочу продолжить, хён. Я не думаю, что это неприятно, — сказал Чонвон и пару раз воспроизвёл те же самые действия у его промежности. Хисын тяжко вздохнул, когда без его ведома его собственные бедра решили прильнуть к чужой руке и он под гнётом чувств согласился на продолжение. Происходящее дальше запомнилось в этой комнате как сквозь сон: звуки из приоткрытого окна перебивали рваные движения руками, их такие сладкие на слух стенания от такого яркого влечения потрогать, общупать всевозможные грани гениталий друг друга, и первая взаимная мастурбация, которая оставила после себя лишь липкую ладонь с затвердевшей кожей. Эмоционально он встал на колени и наконец дал себя покорить порочности, но сейчас это было уже не так и существенно. Во всяком случае, граница, за которую и шаг раньше казался ровне преступлению, была пересечена. — Чонвон-а, мне необходимо кое в чём тебе признаться, — Хисын уже чистой рукой приголубил голову Чонвона, пальцами убирая пару надоедливых прядей с глаз юноши и поцеловал его. — Ты… ты мне нравишься. Как парень, — твёрдо признался он. — Хён, — он выдохнул ему в губы. — Я хоть раньше не испытывал чего-то подобного на таком уровне, но полагаю, что ответить после сегодняшнего дня могу тебе также. Они сплелись вместе. Превратились из двух одиноких половинок в одну целую частичку, и укрепились в новых прикосновениях, подаренных друг другу. И ничто в этот переломный вечер в их отношениях не могло юношей разлучить. Не могло, пока несчастье не постучалось в дверь их дома.