***
Шум отвратительный шуршащий, глухой. Утром, днём, вечером, ночью. Теперь всегда в моей голове. — Уезжай отсюда. — Выбери любую точку на карте, и уже завтра ты окажешься там. Там, где тихо, спокойно и безопасно. — Нет, — мой привычный ответ и наивный равнодушный смех. Сотня километров, тысяча. Такого места, где я буду чувствовать себя в безопасности, сейчас нет. Проверила, исколесив за полгода половину земного шара, не доехала лишь до Австралии и Антарктиды. Но мечты побывать там больше нет. Теперь мечтаю только о доме.Я все равно слышу этот звук.
Даже за границей, в самых отдалённых и спокойных местах, где абсолютно все устроено так, чтобы ты был счастлив и весел. Дух противоречия и мольба о солидарности не ославляют: я буду работать в сиесту, надевать лаконичное чёрное на маскарады и закрывать глаза во время фейерверков, потому что я хочу кричать о том, что творится со мной о том, что даже любовь не вернёт меня домой, где все как прежде. Знаю, что шум в моих ушах не исчезнет, даже если я улечу на другую планету. Он во мне. В моем чертовом сознании и беспокойном сердце. Потому что я больше, чем это тело и система нервных окончаний. Кажется, во мне вся моя земля со всей ее болью и страданием. Не думать о звуках Не помнить о числах. — Антон, можешь играть громче? — ударяешь по грифу. Он смотрит непонимающе устало. Каждая моя просьба вызывает у него удивление и тоску. Всегда прошу то, в чем он бессилен. Я от многих требую больше, чем надо, наверное, поэтому я одна. — Тин, колонки на максимум, — показывает, что колёсико дальше не крутиться. Показывает, потому что знает, что иначе я не поверю. А я никому не верю — все вокруг уверяют, что все хорошо, когда это абсолютно не так. — Этого недостаточно… ты не понимаешь! — криком на его растерянность. Как с автоматом против букета ромашек. Помогите уже. Черт. Я не могу петь и звучать, когда в ушах не ноты, а крики… Настоящие, живые, но далекие, что во времени, что в пространстве. но почему-то я их слышу… — они звучат во мне. — Тин, может закончим на сегодня? Отдохнёшь… — он, как и любой человек хочет чувствовать себя нужным. Забавный, как будто его жалость и грустный взгляд все ещё могут прорваться сквозь панцирь над сердцем. — Нет. Играй же, — перебиваю, хочу, чтобы эта чертова гитара наконец-то звучала и мы закончили репетицию. Также виртуозно и точно, как раньше. Первый раз петь не хочется, но нужно, кому-то больше, чем мне. Всю жизнь об этом мечтала. И вдребезги разбилась, когда это случилось. просто о том, что по-настоящему болит, некому спеть. — Я после репетиции напишу Паше, — не выдерживает Антон, путая первые аккорды «Нiжно», так, что получается очень не нiжно. Грязный и неплотный звук заставляет нас одновременно поморщиться и возненавидеть друг друга и музыку. Сам виноват, лажать в посещении, где у двух из двух людей стопроцентный слух, кощунство. Демонов за шторкой не считаю. Так и не определила, есть ли у них уши. — Пиши кому угодно, — ухмыляюсь, передвигая его указательный палец на струну выше. Матерится и ударяет по струнам. Кажется, Антон разучился терпеть меня и настраивать гитару. Наивно думать, что Орлов имеет на меня какое-то влияние. Он, конечно же, мудр и силен своим внутренним стержнем. Но не для того, чтобы справится с мной. Поздно спасать того, кто сам принял решение утонуть. И встретиться с этим миром как-нибудь в другой раз… заново.***
Демоны идут со мной в коридор и на кухню. Побаиваются гостиной, там камин. Они давно уже современны и продвинуты, но традиции помнят. Снова шум. А я вроде бы спокойна. Включаю приложение. Неужели, на этот раз настоящая? Нет. Показалось. Неважно. Сегодня не должно ничего случится. Так сказали в гороскопе. Демоны смеются и подмигивают из-за угла. Кажется, они окончательно устали прятаться и теперь издеваются надо мной среди бела дня. Я буду сдержанной и взрослой, не покажу им язык и не буду обращать на них никакого внимания. — Тина, у кошки кончился корм. — Покормите ее свежими раками. — Но… — Жалко? Серьезно? Что сейчас имеет реальную цену кроме… Почему то, в чем мы сегодня живем, до сих пор называется миром? — И этим дайте, а то они съедят меня. Смех и их демонические скверные улыбки — видимо, слух у них все-таки есть.***
Поднимаюсь в спальню. Дверь не закрываю, чтобы демоны не счесывали наличники, пролезая за мной в щель. Устала делать из-за них ремонт. А их с каждой неделей все больше. Возвращаются из отпуска и, воруя книги и словари, селятся в твоём доме. Ворочаюсь на кровати. Украли подушку, подменили одеяло — оно больше не греет. Не могу уснуть — чего-то жду. Жду, что опять будет очень страшно. Выматывает. Кажется, вообще разучилась засыпать. Это так сложно, закрыть глаза и добровольно терять над собой контроль. Слежу за временем и рассматриваю угрюмую комнату. Не понимаю, как так спокойно и сладко спит моя кошка. Ей нестрашно? Точно, она же кошка. Хотя черта пройдена, и все живое, что есть на этой планете, должно кричать об этой несправедливости и страхе за свою жизнь, как общую единицу существования нашей реальности. Когда подушка чьего-то пальца лежит на красной кнопке — каждый листик, цветок и пчёлка в серьезной опасности. Если бы они только это понимали. Они бы не молчали. И, возможно, могли бы все исправить. Если бы я была пчелой, интересно, что бы я могла сделать для мира? Что я могу сделать будучи человеком… Ложусь на пол под бок к сопящей кошке и скручиваюсь в клубочек. Хочу научиться у неё игнорировать все, что происходит вокруг. Хочу также. В душе из семейства кошачьих. У меня тоже когда-то были когти и острые зубы. Пока их не сточили, и не заставили меня вновь закрашивать губы красным. На полу холоднее, но спокойнее, чем в кровати. Хочется курить и плакать. Лежу и смотрю на потолок, который становится все ближе. Скоро упадёт и придавит, не оставив от меня и следа. Как ты там? Надеюсь, ты в порядке Интересно, кого на эту ночь назначили следить за мной. Маюсь от желания узнать, но не могу поднять себя с кровати. Не могу спать. Но я устала. Болят глаза И что-то на месте души. Холодный небосвод разрушен, дождь стягивал просвет. Хочется жить. Счастья и слез. Обычных слез. Не таких. Хочется прямо до звёзд, до самых звёзд. Нет. Хочется быть зависимой от притяжения.***
Где-то полпятого открываю глаза. Слышу шум. Не спешу верить в его реальность. Но приложение взвизгивать от уведомлений — телефон падает из рук. И я готовлюсь закричать вместе с ним. Дико нуждаюсь в любви, тишине и сне. Устала бояться и отдавать себя панике, но по-другому не выходит. Сползаю на пол и жму худые коленки к груди. Затыкаю ладонями уши и громко кричу хаотичные строки, которые есть в голове. Подавитесь, демоны. Путаю языки и мелодии. Волны страха текут в венах вместо крови. И, кажется, я больше не умею дышать. Давит в груди. Из последних сил делаю сбивчивый вдох и кричу. Объема лёгких хватает на минуту — антирекорд. Каждый раз страшно, как в первый раз. Снова эта дрожь… Закрываю глаза и представляю, что в эту минуту с кем-то может что-то случится. С тем, кто секунду назад ещё спокойно спал. Столько вселенных уже потухло раньше времени. Скоро некому будет светить. Когда это закончится? Интересно, сколько места осталось в аду? Может он просто переполнен и не может принимать новых… поэтому Земле приходится все это терпеть. кажется, разгадала. Все демоны тут. Слишком долго никто не приходит. Чего я жду, если своими пафосными речами убедила даже попугая в своей состоятельности спать в доме одной, поэтому он принял решение и улетел. Последний подарок. Но до этого тебя не оставляли. Ни разу. Неужели, действительно, в доме никого… Демоны, будьте тише. Я знаю, что вы всегда тут. — Тиночка, — сегодня это мама. Слава богу, это мама. я понарошку была такой сильной. Прости. — Я тут, — взволновано пересекает порог, затягиваясь пояс халата. — Слышу, — женские руки охватываются мое лицо. Тёплая грудь прижимается ко мне, и я пытаюсь схватиться за максимальное количество маминой кожи, — дыши глубоко, все хорошо. Я с тобой. Хочешь, чтобы все прекратилось прямо сейчас. У мамы всегда получалось избавлять меня от страхов. От зелёного склизкого монстра под кроватью и страшного филина, который любил прилетать к нашему дому. Смотрел на меня так, будто что-то знал и планировал меня прикончить, когда все отвернуться. Но сейчас легче не становится. Руки дрожат, а дышать с каждой секундой становится все сложнее. Наперегонки с атакой. пытаюсь вспомнить своё имя, каким меня кричала мама — Таня, ты меня слышишь? вспомнила. — Расскажи мне, что видишь перед собой, — пробует эту дурацкую технику. Она действует как триггер. Когда я понимаю, что меня пытаюсь я успокоить, я начинаю нервничать сильнее. Не смей, внушать мне, что все хорошо, когда это не так. Это тоже обман. Самый жестокий, ведь я привыкла верить маме. — Ничего не вижу, — кричу, желая, чтобы она прекратила. Замолчала и ушла. Пусть уйдёт и перестанет чувствовать вину за мое состояние. Мне плохо не из-за неё. Это единственное, в чем ты сейчас уверена. — Тина. Открой глаза и расскажи, что ты видишь. — Мама… Давай спустимся вниз? — надеюсь почувствовать более твёрдую почву. — Но мы и так на первом этаже. … Я не помню, как оказалась здесь. Проделки демонов? Разумеется. Сама бы я не забыла, как преодолела шесть пролетов по скрипучей лестнице. — Сегодня как-то слишком громко, тебе не кажется? — смотрю в телефон, убеждаясь, что все ещё не закончилось. — Как обычно, Тин, — удивляется и крепче сжимает мою руку. — Нет. Сегодня слишком громко… я точно не выдержу, — закрываю глаза, скрещиваю на груди руки. Снова не чувствую под ногами опору. Надеюсь, меня не несут наверх. — Что ты такое говоришь? — хочет ударить меня по губам, но рука не поднимается. Причинять мне дополнительную боль — слишком. я и так вижу дно. — Мам. Тебе нечего ей сказать, но хочется ее звать. Очень хочется. Произносить эти четыре слога и радоваться в этом безумии тому, что есть кому их адресовать. Так мало — но так важно. — Может кого-то позвать? Мама надеется услышать от тебя имя мужчины. Крепкого и надёжного, кто успокоит тебя в миг. Но ты лишь пожимаешь плечами. Ты не одна, но того, кому сейчас хочется позвонить, нет. С тобой рядом люди, которые знают тебя, как сильную и надежную. твоя слабость им не знакома. Полежи со мной неслышно рядом. Тот, кого я люблю. А что, если я не знаю, кого я люблю? Страх разучил чувствовать что-то более тонкое и сложное. страх убил все живое. абсолютно все. — Мам, ты где? — не успеваешь заметить, как она ушла и уже схватилась за телефон. — Кому ты звонишь? Паше? Права. — Подвергаешь его опасности? Для чего? Чтобы он ехал сейчас по городу и… — слёзы бьются о щёки, пока ты врезаешься ногтями в пол второго этажа. черт. — Перестань об этом думать! Я просто… привыкла звонить Паше, когда тебе плохо, дочь. — Даже такой человек, как Паша, не будет со мной вечно. С этим нужно смириться и научиться жить. И это в моих интересах, мам. Стала старше на жизнь. — Но, — ее родные глаза бегают по моему лицу, как по карте самого неизведанного материка. — Он говорит, что предел боли ещё не пройден и настоящей боли пока нет. Но я в это не верю, — кручу головой, отползая назад, кажется, я снова в подвале, — Отчего я тогда погибаю? — Тин, скажи кому позвонить… Кто сможет тебе помочь? — с отчаянием на собственное чадо. — Кажется, закончилось, — уведомление приходит ровно через десять секунд после того, как меня отпускает. — Я хочу немного поспать. У меня сегодня остановилось сердце семьдесят пять раз. — Что ты говоришь? — смотрит в окно, убеждаясь. Не вру. Глаза закрываются, раны ноют. — Мне нужно залатать дыры… Позвони магу. Его номер первый в телефонной книжке. Но я пока не уверена, что он существует…