Куда же пропал Охотник? Отправился думать. Думать? А о чём? О тебе, дурёха. Обо мне? Зачем ему это? Чтобы понять, кто я? Чтобы понять, кто он.
Мой дикий друг… Ты не хочешь нести ответственность за всех убитых людей, которых не заметил. Ты силён и сообразителен, но ты боишься, ты хоронишься, ты хочешь жить. Также, как этого хочу я. Также, как этого хочет любой человек. Но вместо того, чтобы спрятаться и переждать, ты выбрал своей защитой нападение. Друг или враг, человек или чудовище – неважно. Каждый может убить тебя, если ты не убьёшь его сам. Ты оставил позади себя тропу мертвецов, и я не виню тебя за это. Нет, ты не чудовище, но ты склоняешься к этому. Шатенка стояла на площадке и смотрела, как чернеет небо. Вспомнила вкус бобового супа из детства, который варила её мама и который она так не хотела есть. Как охотно она бы его съела сейчас! Вот свобода, надзора нет, хватай и беги, выживай. Может ещё не поздно попытаться? Нет, поздно. Охотник прилетел из ниоткуда, чуть не сбив барышню с ног. Благо она увернулась, шлёпнувшись на филейную часть. Девушка поднялась, стараясь прикрыть причинное место стиснутыми бёдрами. Молящие глаза были уставлены в пол, не выказывая стыд. Выдохи обрывались. Левой рукой заражённый ткнул холщовую сумку оливкового цвета прямо ей в нос. Шатенка отпрянула, взялась за влажные ручки. Видимо, в зубах нёс. Девушка, словно зачарованная, разглядывала еду, а Охотник в это время ходил за её одеждой и ботинками. Вся продукция была одной марки: упаковки с сушёными кусочками фруктов и овощей, творожное суфле, бутербродный мармелад, пара зерновых йогуртов и бутылка морковно-яблочного сока. – Много не ешь, – буркнул заражённый и бросил вещи выжившей на кухонный стол. Она села на стул, разложила припасы на собственных джинсах, он приземлился напротив. Она болтала с ним, попутно уплетая суфле и запивая соком, а он не слушал. Смотрел куда-то сквозь, погрузившись в свои воспоминания и думы.***
Охотник выносится с шестого этажа и не знает, что с ней делать. Кто она? Ещё вчера видел чудовище. Откуда взялась такая красота? Обманывает, маскируется. Никак иначе. А если не обманывает? Отпущу. Живучая лягушка. Не лягушка. Птица.
Одинокая птица. Птица, привыкшая летать так высоко, что даже печаль в её глазах кажется неземной. Она была бы рада воспарить в грозовых чёрных тучах, чтобы рухнуть на камни под весом дождя. Я лишил её этого, обрезал крылатые плечи. Чудовище. Клюнула бы в отместку, для приличия. Пусть уйдёт. Возьмёт, что захочет и уберётся. Стеклянная птичка, зажжённая спичка. Хрупкая, слабая. Расколется, догорит, не дойдёт. Не побеждённая, но совсем голодная. Дождись меня, перелётная птица, прости или позволь проститься. – Эй! Приём, Земля, это МИГ-25! – девушка постукивала его по костяшкам, пытаясь привлечь внимание. – Я с ним разговариваю, а он даже не слушает! Хочешь чего-нибудь? Я поделюсь, мне нетрудно. К тому же, это и так твоя еда, – инфицированный отказался, шатенка принялась помешивать мизинцем открытый йогурт. – Знаешь, я та ещё балаболка, понимаю, каково меня слушать. Но ты не ответил на вопрос: что всё это значит? – Это значит, ты уйдёшь. – Ты меня отпускаешь? – Охотник подтвердил её вопрос урчанием. Блуждающая улыбка на лице выжившей появлялась и пропадала. Она знала, что уйдёт без раздумий, но будет скучать. События последних дней были совсем не такими ужасными, бывало и хуже. Шатенка сменила тему, посмотрев в окно на нарастающие тучи. – Никогда на моей памяти не было таких чёрных облаков. Как думаешь, вольёт? – Нет, – уверенно сказал заражённый, – лягушку никто не убил. – Не думала, что ты знаком с приметами. Забавно… Когда-то давно, когда я была маленькой, стояла засуха. Мы с семьёй жили загородом и занимались виноделием. Для сбора винограда погодка была просто безупречная, но вином сыт не будешь, – девушка отпила сыворотку из йогурта, от чего под носом образовались белые усы. – Мы полагались больше на урожай, ну там, картошки, тыкв и прочего, и дождь нам был просто необходим, чтобы всё не пересохло к чёртовой бабушке. Папа поспорил с мамой, что сможет вызвать грозу, и пока она плясала на мезге, он пошёл с лопатой охотиться на лягушек. Перебил штук двадцать. Неудивительно, что дождь лил как из ведра следующие две недели. Охотник привстал, опёрся ладонями о стол, нагнулся к выжившей и слизнул шершавым языком её молочные усики. То ли ему просто захотелось это сделать, то ли он решил таким образом прервать поток слов. Она засмущалась, посмотрела на него глазами, осиянными воспоминаниями, и хохотнула в кулачок. – Поела? – девушка "угукнула", убирая всё в сумку. – Будешь одеваться? – Пока думаю. Ты хорошо знаешь этот район? Не в курсе, где находится торговый центр? Такое большое здание с шариком наверху. Отведёшь меня туда? И заодно покажешь, где нашёл еду. Только с пустыми руками туда идти не хочется. Вдруг только ты видишь меня нормальной. Надо найти какую-нибудь биту, или топор, или… – Это? – заражённый предложил ей самый доступный вариант. – Сковородка? Ты серьёзно? Да что ей можно сделать?.. – девушка сделала пару взмахов, от которых Охотник рефлекторно увернулся. – Полегче! Тебе что, уже такой прилетало? Не ударю я тебя. Шатенка напялила кружевные трусики, обулась в шнурованные ботинки, собрала вещи, флягу, и вместе с заражённым отправилась в дорогу. Центр был дальше по улице, в пятнадцати минутах ходьбы. Бывший завод украшался антрацитовой сферой на крыше. Перед главным входом и в самом здании бродили зомби, обращая на парочку внимания, но не атакуя. Товары были нетронутыми, на полках лежала куча просрочки, но девушку интересовали прокладки. – Эти маленькие, эти тонкие, – идя по рядам и рассматривая упаковки, она случайно наступила на лежачего зомби от чего тот захрипел. – Ой, извините!.. Кажется, он умер. Видишь где-нибудь бело-розовую упаковку? – Это какая? – Ну… бело-розовая. Ты что, цвета не различаешь? Охотник, как и все заражённые, видел мир через "оранжевый фильтр". Он даже не ведал, как называется этот цвет, для себя распознавал только светлое и тёмное. Иногда он слышал, как выжившие в разговоре упоминают те или иные цвета и сопоставляют с явлением или предметом. Отсюда он знал, что кровь заведомо красная, небо голубое, а трава зелёная. Девушка покачала головой и взяла первые попавшиеся прокладки. Дело за малым – найти нижнее бельё. – Мама всегда говорила, что вещи из магазина надо стирать, прежде чем носить. Но, думаю, в наше время этим правилом можно пренебречь. Может ты себе тоже что-нибудь возьмёшь? Ты в этой толстовке никак с самого начала эпидемии ходишь. Смотри, точно такая же, только поновее. Ни пятен, ни дыр. Заражённый буквально по частям сорвал с себя кофту, начиная с рукавов. Тело было усеяно царапинами от собственных когтей, в области шеи находилось несколько шрамов от укусов, через живот проходило пулевое ранение. Обновку он надевал на ходу, пока шатенка устремилась на второй этаж в сторону уборных менять свои бежевые запачканные кровью бразильяны на чёрные слипы. Ни одна кабинка не имела нормальной двери: все были либо с дырами, либо сорваны с петель. – Если ты один раз увидел меня без трусов, это не значит, что теперь можешь глазеть постоянно. – Я не глазел. – Мне очень лестно, что ты из тех мужчин, которые смотрят в глаза, но всё же отойди. Она вытолкнула инфицированного за угол и вернулась переодеться. Он прислонился к стене и выслушивал всё, что творилось в кабине. Текущая жидкость, разрыв ткани, топот подошвы, хлёст резинки, застёгивающаяся молния. Девушка появилась в полном обмундировании, выбросив пропитанные кровью трусы в стоящую мусорку. На противоположной от уборных стороне располагался фуд-корт. – Глаза разбегаются. Пицца, бургеры… М-м-м, мороженое. Клянусь, я готова убить за "Трио". Может те конфеты на развес ещё пригодны для употребления? – Тебе нельзя. – Ну давай возьмём на потом? – отговаривать её было бесполезно, к содержимому сумки прибавился пакетик со всяческими конфетами. – Если захочешь похрумкать – скажи.***
На улице было всё также пасмурно, без осадков. У туч пропали границы, от чего они уподобились ночному беззвёздному небу. По пути назад девушка забежала в опустевший кабак, стащила пачку сигарет и спичечный коробок. Знакомая многоэтажка, руины магазинчика – ей сделалось дурно от воспоминаний, решила закурить. Заражённый рычал на табачный свёрток, разгрызая очередную драже. – Слушай, я ни в жизнь не поверю, что ты за ЗОЖ. Это даже не смешно. – Пахнет… плохо. – Да, не самые лучшие, но других не было. Я-то думала, ты начнёшь заливать, что курение вредно для здоровья. Мой друг постоянно об этом твердил, до самой смерти старался уберечь меня… А теперь он лежит где-то под обломками этого треклятого магазина. Шатенка курила, пытаясь успокоиться, а Охотник ел конфетки и не мешал. Он сказал, что взял припасы у рощи, так что они шли именно туда, как раз по направлению к убежищу. Девушка разбавляла тишину, задавая вопросы заражённому или рассказывая очередную историю. Впереди показался армейский транспорт, по крыше которого расшагивал мужчина с СВД. Завидев девушку, он расплылся в широкой улыбке. – Так вот, кого ты подкармливаешь, Гагарин, – солдат распрямился и прыгнул наземь. – Ты часом не из местного убежища, кнопка? – Оттуда. А это не вы должны были снабдить нас продовольствием с месяц назад? – обвинительным тоном сказала шатенка. – МЫ? Не-е-ет, вам должна ПЕРВАЯ группа, что месяц назад и уехала. В отведённый срок не вернулись, на связь тоже не выходили. Вот нас и послали резервом. – А что случилось у вашей группы? – Танк случился, – военный уселся на поваленное дерево. – Танк? Здесь?! Вы его убили?.. – Не знаю, но свинцом знатно нашпиговали. Говорил я Сушкевичу, плохая это затея, а он: "Да через рощу быстрее". Ага… С дороги съехать не успели, как эта махина нас с одной тычки в воздух подкинула. Приземлились в терновник, сломался двигатель. Гришин быстрее всех вылез, отвлекать стал, а теперь, бедолага, в кустах лежит с хребтом раздробленным. Мы по Танку палить, а он патронов нажрался и дал дёру!.. – … но в итоге вернулся и убил ещё двоих? – Не, это уже рядовые зомбаки набежали. А тот либо от ранений, либо от голода сдох. – Сомневаюсь, что Танк может умереть от голода. – У-у, кнопка, ещё как может. Ты их хоть видела? Они ж раздуваются так, что челюсти в тела врастают, иногда даже отрываются под давлением. Руками пищу из-за габаритов брать не могут, пережёвывать нечем, вот и дохнут. У нас в городе даже байка ходит про одну полуразумную Ведьму, которая людей своими когтищами разделывает и Танку скармливает, чтоб он жил и её взамен охранял. – Раз мы заговорили о голоде… где наши припасы? – Прямо здесь. Мы на время ремонта их в землю закопали, чтоб ничего не протухло. Провиант, конечно, в контейнерах со льдом, но мало ли чего. Тогда-то ребят и сцапали. Вон, Михась до сих пор с лопатой обнимается. – А машина на ходу? Может, ты меня подбросишь? – Извиняй, не могу. Своим мужикам скажешь, пусть придут, выкопают, а я прямой наводкой в штаб, пока вражины нет. Глядишь, и не стрясётся ничего… Бывай, кнопка. А ты её береги, Гагарин, – солдат завёл двигатель и газанул на запад. – Бросить девушку на произвол судьбы... Как благородно. А ведь это он ещё не знает, что меня зомби не трогают. С чего он тебя Гагариным называл? – Сказал, летаю также, – заражённый пожал плечами. – Дур-рак, языкану попался. – Давай посидим здесь? Я страсть как проголодалась. Ты будешь что-нибудь? – Охотник покачал головой. – Конечно, конфетами объелся. Запей хотя бы. Ими не питаются целенаправленно, их едят чисто для удовольствия. От воды он не отказался, выпил всё содержимое фляги. Шатенка навязала ему ещё баночку йогурта. От темноты выжившую клонило в сон, зевки мешали кушать сушёные яблоки. Единственное, что не позволяло задремать – зарница, разыгравшаяся над окоёмом. Мгновенные вспышки света отражались от тёмных глаз девушки. Её состояние насторожило Охотника. – Что ты так смотришь? Я в порядке, просто спать хочу. Убежище близко, на той стороне рощи, в обход идти смысла нет. Дойдём и тогда отосплюсь. – Сон похож на смерть. – Хорошее сравнение. Но я так отдыхаю. Ты тоже можешь попробовать. – Как? – заражённый сжал запястье шатенки. Она попыталась этого не замечать. – Ну, ляг поудобней, расслабься, дыши глубже и ни о чём не думай. Если думать ни о чём не получается – думай о чём-нибудь хорошем… Ты опять меня трогаешь. – Это неприлично? – Не совсем, но… Неужели тебе так нравится? – Нравится. Ты тёплая. – Хех, ну трогай, пока есть возможность. Минут пять и пойдём.***
Они сидели так долго, что не могли понять: это в вышине чёрные тучи или ночное небо? Поднялся ветер, зарница пропала. Она шла впереди, он чуть поодаль. Свет керосиновой лампы пробивался сквозь листву. Дальше ему нельзя. Тёплая рука треплет сальные волосы. – Береги себя, дружок. С виду было незаметно, но в его голове было полное смятение. За всё существование он только и занимался охотой на чудовищ – выживших после начала эпидемии людей, которых под действием вируса видел такими же зомби, каким был он сам. Болезнь заставляла его бояться чудовищ и нападать, чтобы никто из них не мог навредить ему. Он учился. "Зачем нападать на группу чудовищ? Они меня убьют. Лучше подожду, пока разделятся". А пока ждёшь, можно понаблюдать за жертвами, подчерпнуть что-то для себя. Он жил и не жаловался… … но тут пришла она. Такая взбалмошная, такая разная. Лучшая жертва. Разрушила всё представление о мире. Разрушила всю гармонию между инстинктом и разумом. А сейчас она уходит, виляет бёдрами, качается от ветра и оставляет его одного. Шорох кустов. Поднятые трясущиеся руки. Предупредительный выстрел под ноги. – Фенс, это я! Не стреляй! – Смотри, в кого стреляешь, дубина! Это же Шелли. Эй, Шелли! – Мужчина внушительного роста рявкнул на стрелка и помахал девушке татуированной рукой. Из рощи раздался раздирающий душу охотничий крик, а из глаз покатился хрусталь наступившей тоски.Он вернулся "домой", в двадцать третью квартиру. Он забыл обо всём, кем дышал, дорожил. Не раскроет он горечь безлюдному миру, Не признает, что птицу к гнезду отпустил.
Охотник лёг на кровать, раскинул руки, вдыхая её запах, который въелся в каждый предмет в квартире и закрыл глаза.Пускай мне приснится птица, Когда отойду я ко сну. Когда в небеса я нырну, Её я, как сахар, лизну, Там, где я, как рыбка, блесну, И где я проснусь и засну.