rich kid, asshole (paint me as a villain)

— Итак, мой парень. Ренджун изо всех сил пытался сдержать румянец, грозивший залить все щеки. В “стипендиате” была какая-то сентиментальная ценность, но с этим ничто не могло сравниться. “Мой парень” ему нравилось больше, и, казалось, что он никогда не устанет слушать, как Джемин это произносит. Он взял себя в руки и взглянул на Джемина. — Да, мой парень? И ему так нравилось, что на Джемина это действует так же, как и на него. — Я думал о том, что нам нужно сходить на свидание. Настоящее. На этих выходных. Что думаешь? Ренджун рассмеялся. Спрашивать вот так было в стиле Джемина. — Было бы чудесно. — Отлично. Я заберу тебя в три. — Откуда? — Из общежития, — произнес Джемин так, словно это очевидно. — На этой неделе никакого водного поло? — полу-шутя, полу-серьезно спросил Ренджун. Джемин улыбнулся. — Я перенес. Для тебя. Ренджун решил не обращать внимания на то, как сильно забилось его сердце. — Тогда это свидание. В городе было почти нечем заняться, но Джемина это не остановило. Они отправились в кафе, самое лучшее в городе, куда Ренджун не позволял себе ходить, и Джемин купил ему большой жасминовый чай и кусок торта “красный бархат”. Себе же он взял американо с восемью шотами эспрессо, от одного глотка которого Ренджуна чуть не стошнило. Они заняли самый дальний столик; их разговор сопровождала тихая мелодия пианино. Все это время Ренджун чувствовал легкость. Легкость в мыслях, легкость в теле, легкость на душе. Такие моменты были редкостью в Шанхае, но рядом с Джемином они случались все чаще. В этом было что-то особенное, решил он, но не стал слишком глубоко вглядываться. Просто принял все так, как оно есть и был за это искренне благодарен. Был благодарен за Джемина. Эта мысль была такой сентиментальной, что он не стал произносить ее вслух — но надеялся, что Джемин и так это знал. Они держали друг друга за руки все то время, что сидели за столом, и Ренджун решил, что Джемин знал. Ренджун знал, что должно произойти еще до того, как оно произошло. На самом деле, он даже удивлен, что у них это заняло так много времени. И именно поэтому, когда он шел по коридору в Иве и его довольно грубо схватили и затащили в темную комнату, усадив на стул, он не боялся за свою жизнь так сильно, как ему стоило бы. Донхёк в своем собственном стиле включил лампу с белым светом и направил ее в лицо Ренджуну одной рукой, другой прижимая его за плечо к спинке стула. Джено позади него пытался выглядеть угрожающе. — Каковы твои намерения относительно На Джемина? Ренджун засмеялся бы, если бы лицо Донхёка не было сейчас так близко к нему. Он хотел пошутить, но сомневался будет ли это в должной мере оценено сейчас. — Быть его парнем и хорошо к нему относиться. — Где твоя душа? — надавил Донхёк. Ренджун попробовал снова. — Быть лучшим парнем, каким я только могу быть, для него и никогда не заставлять его чувствовать себя кем-то меньшим, чем невероятным человеком, которым он и является. Донхёк отодвинулся, чтобы посоветоваться с Джено преувеличенно громким шепотом. Они одновременно повернулись к Ренджуну, и тот задержал дыхание. — Полагаю, нам не нужно говорить тебе, что случится, если ты сделаешь ему больно? Ренджун потряс головой. Они обменялись взглядами. Донхёк вздохнул. — Добро пожаловать в семью, Вэй. — Так, ладно, только не сходите с ума, ладно? — Ты не можешь вот так говорить что-то подобное, — сказал Куньхан. — Это заставляет рефлекторно испугаться только сильнее. Ренджун раздраженно вздохнул. — Он прав, — согласился Деджун. — Просто скажи, что хочешь сказать. Ну что ж, вот они и планы Ренджуна по нагнетанию напряжения. — У меня есть парень, — тут же начиная улыбаться, произнес он. Эти слова до сих не казались настоящими, но они ему нравились, ему нравилось, как они ощущались на языке. Звуки, раздавшиеся из динамика телефона очевидно давали понять, что друзья не восприняли слова Ренджуна всерьез и, на самом деле, сходили с ума. — Что?! Кто?! Какого хера?! Ренджун засмеялся. — На Джемин, — сказал он. И скрыть гордости в голосе ему не удалось. — Я думал, ты его ненавидел? — произнес Деджун. Куньхан начал неразборчиво что-то бормотать. — Мне кажется, ты его сломал, — добавил Деджун. — Больше нет, — сказал Ренджун. — Думаю, давно уже нет. Голос Куньхана стал тише, и Ренджун предположил, что Деджун отошел в сторону. — Ты счастлив? Вопрос застал Ренджуна врасплох. — Когда я с ним — всегда. — Тогда я рад за тебя, — Ренджун слышал его улыбку, мог ясно представить ее себе, и сердце снова заныло от тоски по дому, которой он не чувствовал уже давно. — И Куньхан тоже. Он скажет тебе потом, когда перестанет сходить с ума. Ренджун снова засмеялся. В последнее время он так много узнавал о том, как быть благодарным, понимал, как многим людям он обязан. — Он знает, кто ты на самом деле? Ренджун так долго жил в теплых фантазиях, что эти слова ощущались холодом. Ответил он тихим голосом. — Нет. Я еще не сказал ему. Деджун не ответил ему ничего, но тишина была осуждающей. — Ты не можешь продолжать ему лгать, если настроен серьезно. Ты ведь серьезен, да? Ренджун ненавидел то, что он раньше был таким человеком, которому было необходимо задавать такой вопрос. — Я серьезен. Серьезнее, чем когда-либо. И я расскажу ему. Только не сейчас. Потому что Ренджун знал, что это неправильно, но ему хотелось прожить в этих моментах как можно дольше. И он не хотел смотреть во тьму этого секрета, всякий раз предпочитая ему сияние и свет Джемина. Джемин передал Джено стопку карточек с вопросами и переплел пальцы теперь освободившейся руки с пальцами Ренджуна. Они сидели в задней части холла и наблюдали за полуфиналом второго раунда. Тот, кто победит сейчас, будет их следующим оппонентом; никто из них особо не волновался. Ренджун положил голову на плечо Джемина. Оба они одновременно фыркнули, когда один из участников ошибся в ответе. — Представляешь: думать, что Шекспир вообще был жив в 1802? — прошептал Джемин. — Выведите их со сцены! — притворно-возмущенно ответил Ренджун. Смех Джемина он скорее почувствовал, чем услышал. — Хочешь сходить на свидание в пятницу вечером? Мы можем доехать на поезде до Лондона и провести там выходные, если хочешь. Ты почти ни разу не выезжал из города за все то время, что живешь в Англии, и я чувствую себя провальным парнем из-за того, что ты не можешь увидеть город. — В Лондоне дорогие отели, — сказал Ренджун. — Это не проблема, — тут же заспорил Джемин. — Я знаю, для тебя — нет, — Ренджун наклонил голову, чтобы посмотреть на него. — Но для меня — да. Я бы предпочел остаться с тобой здесь и посмотреть вместе фильм или что-то вроде того. Мне не нужны зрелища. — Я просто не хочу, чтобы ты скучал. В последнее время Джемин стал все больше открываться о своих неуверенностях, и Ренджун не мог подобрать слов, чтобы объяснить, какое счастье ему приносило такое доверие. — С тобой? — улыбнулся он. — Никогда. Это буквально невозможно. Извини уж, но ты со мной застрял. Они на мгновение улыбнулись друг другу, и Ренджун отвернулся обратно к сцене — там зачитывали последний вопрос. И он, и Джемин шепотом ответили на него еще за несколько секунд до того, как одна из команд на сцене нажала на звонок. — И кроме того, у меня смена в пятницу. — Хочешь, составлю тебе компанию? Ренджун покачал головой. — Кун говорит, что тебе нельзя в ресторан, — засмеялся он. — Оказывается, я слишком отвлекаюсь, когда ты рядом. — Ну что ж, я могу отвлекать, — произнес Джемин. Ренджун не мог с этим поспорить. Одна из команд наконец дала правильный ответ, и Ренджун поднял голову с джеминова плеча, вынимая свою ладонь из рук Джемина, в ту же секунду начиная скучать по его теплу. Он хрустнул шеей. — Пойдем и победим. Когда в тот самый пятничный вечер Ренджун вышел из ресторана, набирая Джемину сообщение о том, что он скоро будет, прямо перед выходом была припаркована дорогая черная машина. Он нахмурился. Дорога была однополосной, но, Ренджун решил, что люди, которые не уважают правила дорожного движения, существуют везде. Дверь открылась, и, когда Ренджун увидел, кто вышел из машины, телефон чуть не выпал из его рук. — Ренджун, — произнес его отец — в голосе его было что-то, чего Ренджун никогда не слышал и не мог узнать. — Отец, — пытаясь сдержать в дрожь в голосе, сказал он. Он сжал телефон крепче, сообщение Джемину осталось неотправленным. Что-то подсказывало ему, что в ближайшее время он в общежитие не вернется. Отец указал на машину, и Ренджун последовал за ним внутрь, наслаждаясь теплом, когда дверь за ним закрылась. Машина завелась почти сразу же. — Поздравляю с победой во втором раунде академических соревнований. Ренджун не стал спрашивать, откуда он знал; этого ему не нужно было знать. Единственное, что ему было нужно, это: — Почему ты здесь? — он не стал даже пытаться скрыть усталость. Лицо отца снова стало тверже, но для Ренджуна его одобрение было уже безразлично. Если это “наказание” чему-то его и научило — так это тому, что он мог выжить без этого. — Когда ты вернулся домой на каникулы, я уже сказал тебе, что впечатлен твоими достижениями, и рад сказать, что это продолжается. Я горжусь тобой, сын. И когда-то было время, когда для Ренджуна эти слова значили бы больше, чем воздух в его легких. Но теперь у него была новая семья, — семья, которую он нашел сам, — которая говорила ему эти слова каждый день. И теперь, из уст его отца, они звучали пусто. Словно эхо того, что он когда-то так хотел услышать. Отец, видимо, ожидал от него какой-то видимой реакции, но, не получив ничего, продолжил. — Кроме того, я говорил тебе, что могу дать тебе возможность оправдать себя. Что ж, я рад сказать, что скоро эта возможность появится. Твоя мать, твой брат и я прилетели в Англию, чтобы посетить гала, которое устраивает один из наших бизнес-партнеров, и мы хотели бы, чтобы ты посетил его с нами. Как наш сын. И Ренджун с куда большим удовольствием поиграл бы в Pictionary с друзьями на полу их спальни или нарисовал бы профиль Джемина, пока тот занят работой, но он не мог отказать. — С удовольствием, — ответил он. Отец кивнул и похлопал его по плечу. Чувство было, мягко говоря, неловким. — Я отправлю приличный костюм в твою комнату, — сказал он, вот так вот просто вернувшись к делам. Ренджун не был разочарован — планка была на полу с самого начала. — Увидимся позже, сын. Машина остановилась у школьных ворот, и Ренджун вышел на улицу. — Увидимся позже, отец. — Обещай, что не будешь смеяться. — Никак не могу. Джемин закатил глаза. Они вдвоем лежали на кровати Джемина, прямо на одеялах, — настало то самое время весны, когда под ними было жарко. Ренджун уложил голову на руку Джемина и смотрел на его лицо, пока Джемин смотрел в потолок. — Моя мать хочет заказать семейный портрет. Ренджун громко рассмеялся. — Я так рад что не стал обещать тебе, — проговорил он. Джемин надул губы, но Ренджун видел, как уголки его рта ползут вверх. — В каком стиле? — Думаю, викторианская готика, — ответил Джемин. — Масляные краски, наши пустые лица, и все такое семейное веселье. — О-о-у, — умиленно протянул Ренджун, тыкая в щеку Джемина пальцем. — Уверен, из тебя получится замечательный подавленный и испорченный викторианский мальчик. — Потому что это моя скрытая сущность. Ренджун рассмеялся. — Тэён тоже приедет для этого? Джемин кивнул, и Ренджуну так нравилось, что больше это не чувствительная тема, — он так гордился Джемином. — Да, он уже вернулся домой по другому делу, так что мать решила воспользоваться возможностью и вписать это в расписание. Потом она повесит портрет в холле у входа, чтобы полностью соответствовать стереотипам об эксцентричных богатых суперзлодеях. — Пожалуйста, скажи мне, что вы все в тайне суперзлодеи. Это гораздо интереснее, чем просто семья противных богатых людей. — Мне жаль тебя разочаровывать. На несколько мгновений повисла тишина; Ренджун чувствовал, как пальцы Джемина играются с его волосами. — Зачем Тэён тогда вернулся? Если не для этого совершенно точно нормального портрета? — Наши родители хотят, чтобы мы посетили одно событие. Обычно, они заставляют идти туда одного Тэёна, но, видимо, теперь им важно, чтобы я пошел, так что в этот раз я пойду. Настолько важно, что они забирают меня с занятий, чтобы я мог прийти. — Почему? — Отец хочет, чтобы я познакомился с сыном их бизнес-партнера. Они собираются провести слияние компаний и надеются, что я подружусь с ним или вроде того — как будто это вообще возможно. — Что ты имеешь в виду? — спросил Ренджун. — Ты, наверное, не знаешь, — осторожно начал Джемин, — но этот парень, вроде как, знаменит среди наследников за то, что он… разочарование. — Кто он? — осторожно поинтересовался Ренджун, надеясь, что Джемин не скажет того, чего он от него ждет. — Хуан Ренджун, — ответил Джемин, и внутри Ренджуна все упало. — Никто не знает, как он выглядит, потому что он никогда не появляется на мероприятиях, и вместо этого напивается или типа того. Его родители, похоже, так его стыдятся, что скрывали его последние несколько месяцев, но на этот гала он должен прийти — как будто он изменился. Все, что мне известно — так это то, что я должен подружиться с ним ради семьи, хотя все, что я о нем знаю — это то, что он избалованный сынок. — Очень похоже на тебя или на любого другого богатого ребенка, которых я встречал, — наверное слишком уж конфликтно ответил Ренджун, но Джемин не заметил. Он хихикнул. — Ты такой прямолинейный, Инджун-и; это очаровательно. И это правда, но у большинства из нас, по крайней мере, хватает ума скрывать наше мрачное бунтарство от журналистов. Ренджун рассмеялся, надеясь, что это звучит не так натянуто, как чувствуется, и пытаясь игнорировать то, как все вокруг него рушится. Вот и все, говорил голос в подсознании. Он должен сказать Джемину. Прямо сейчас. — Выглядишь не очень хорошо, — Джемин перевернулся на бок и лег так, чтобы его лицо было напротив лица Ренджуна. Слишком близко. Больше, чем слишком близко, настолько, что он не мог думать. — Все в порядке, Инджун-и? Вот оно. Это имя. Имя, которое было не его, но он привык к нему, как к родному. Особенно, когда его произносил Джемин. — Я могу перестать говорить о других парнях, если тебе станет лучше, — полушутя сказал Джемин. Ренджун покачал головой. — Дело не в этом, — сказал он. — Но этот парень... — он запнулся о собственное имя, — этот Ренджун. Джемин покачал головой в ответ, заставляя Ренджуна замолчать. — Он ничего не значит, Инджун-и, — пообещал он — так искренне, что Ренджун почти расплакался. — Он богатый, но, судя по всему, это все, что в нем есть, — от слов Джемина было больно, хотя Ренджун и знал, что не может винить Джемина за это. Он не мог винить Джемина ни за что. — Ты очень дорог мне, Инджун-и. И какой-то идиотский гала-бал этого не изменит. Ренджун глубоко вдохнул. Слова Джемина словно укрыли панику в его груди одеялом. — Я знаю, Джемин, — сказал он. — Но мне нужно сказать тебе кое-что, и мне нужно, чтобы ты пообещал, что не станешь ненавидеть меня после этого. — Конечно, — ответил Джемин; его лицо было серьезным, но полным доверия, и уверенность Ренджуна пошатнулась и съежилась. Он начал жалеть, начал думать о том, чтобы не говорить ничего и растянуть эти последние мгновения, в которые он мог жить оторвано от реальности, жить, как Вей Инджун, и не волноваться о том, что Джемин покинет его за его ложь, или из-за его денег или репутации. Но потом — он взглянул на Джемина и понял, что не может. Он приоткрыл рот. Дверь в комнату распахнулась. — Нана, — тяжело дыша проговорил Джено. — Джисон-и; он снова паникует из-за пробных экзаменов. Джемин на мгновение взглянул на него с молчаливым вопросом во взгляде. Ренджун кивнул. Иди. Джемин вскочил с кровати и побежал за Джено; дверь за ними громко захлопнулась. Ренджун перевернулся на спину и посмотрел в потолок. У него был шанс. И он оказался слишком большим трусом, чтобы воспользоваться им. Но лежа здесь, окруженный теплом Джемина, его запахом, все еще представляя его взгляд, он не мог найти в себе сожаления. И само это наполняло его жгучей обидой на самого себя, но он не мог заставить себя сломать эту тщательно выстроенную личность и позволить своему настоящему “я” просочиться сквозь трещины и запятнать самое лучшее, что есть в его жизни. И он знал, что это эгоистично и неправильно. Но он был не готов терять Джемина. Только не сейчас. Ренджун поправил галстук-бабочку. Он был слишком тугим, мешал дышать. Костюм был новым, еще жестким, — непривычное чувство; это был первый новый предмет одежды за долгое время: все его вещи были или из благотворительных магазинов, или из гардероба Джемина. Он потянул рукава пиджака вниз. Его волосы были аккуратно уложены и убраны от лица, а на запястье его были золотые часы от Rolex, подаренные ему отцом за хорошее поведение. На запястье они смотрелись громоздко. Rolex был просто отвратительным брендом; Ренджун всегда так думал. В дверь его номера в отеле постучали. — Ренджун, мы ждем тебя, — раздался голос Сычёна из-за двери. Он скучал по всей этой роскоши, но не так сильно, как ему казалось. Комната ощущалась слишком большой, пустой без болтающего о чем-нибудь без умолку ЯнЯна. Она была богатой, украшенной золотом, пышной, словно здесь чихнул какой-нибудь бог богатых снобов. — Иду, — откликнулся он. Он в последний раз оглядел себя в зеркале. Надев костюм, он чувствовал себя так, словно вновь надел на себя личность Хуан Ренджуна. Но теперь она ощущалась странно, незнакомо. Как будто бы он изменился настолько сильно, что она больше была ему не по размеру. Хуан Ренджун всегда источал уверенность, такую сильную, что она граничила с заносчивостью — но сейчас он превратился в испуганного мальчика, чувствующего себя слишком маленьким в этом огромном номере отеля. Ренджуну хотелось снова стать Вэй Инджуном. — Ренджун! Он медленно выдохнул и оторвал взгляд от зеркала. Он жил в иллюзии слишком долго — настолько долго, насколько мог, — но настало время встретиться с реальностью, неважно сколько боли она причиняла его сердцу. Он стоял немного позади родителей, рядом с Сычёном, за закрытыми двойными дверями, которые вели в бальный зал. Он слышал музыку и звуки голосов, и сердце в груди билось слишком быстро. Сычён вопросительно взглянул на него — Ренджун никогда раньше не нервничал из-за подобных вещей. Ему было скучно, было безразлично, да. Но нервничать из-за вечеринки? Одна только мысль об это когда-то вызывала смех. Теперь она стала его реальностью. Он ответил Сычёну улыбкой, и знал, что она совершенно ни в чем его не убедила, но все равно отвернулся. Двери распахнулись, и Ренджун одной только мышечной памятью надел на лицо нейтральное выражение — его разум сейчас был в панике. За открытыми теперь дверями была платформа с огромной лестницей вниз. Холл оказался точно таким же, как и весь остальной отель — сверх меры украшенным золотом и вычурным. Такие места когда-то были для него домом, но сейчас ему казалось, что он будет чувствовать себя куда более желанным гостем в тихом уголке школьной библиотеке, чем на вечеринке. — Приветствуем наших почетных гостей — мистера и миссис Хуан и их детей. Аплодисменты заполнили зал, и Ренджун с семьей спустились по лестнице. Мужчина, в котором он узнал отца Джемина, ждал их внизу лестницы с дружелюбной улыбкой на лице. Мать Джемина стояла рядом с ним с до пугающего похожим выражением на лице. Они так сильно отличались от того, какими Ренджун видел их в последний раз: еще одно доказательство тому, насколько фальшиво все в бизнесе. Но Ренджуну было наплевать на них — только не когда Джемин стоял позади них и выглядел как истинный наследник. Он был одет в почти такой же, как у его брата костюм; Тэён явно узнал Ренджуна, но сохранял на лице милую улыбку. Но Ренджун видел, как его глаза бегают от Джемина к нему, полные скрытой паники, которую он не заметил бы, если бы не видел точно такое же выражение на лице Джемина так часто. Ему не хотелось смотреть на Джемина — он почти что не мог себя заставить. Не хотелось ничего знать — хотелось лишь притвориться, что все это нереально. Но он притворялся слишком долго. Боль. Вот, что ясно читалось на лице Джемина. Не гнев, не предательство или что-то подобное. Только боль. Боль, которая вонзалась в сердце Ренджуна, как кинжал, хоть он и знал, что не заслуживает ее чувствовать. Он чувствовал недоумение Сычёна, чувствовал, как он не мог понять, откуда взялось это напряжение между ними и Ренджуном, и хотел все объяснить, но понимал: нет таких слов, которые не заставят его выглядеть ужасным человеком — потому что именно им он и был. Глаза Джемина были широко раскрыты — секунды назад от недоумения, а теперь в них ясно виделось осознание. Он встретился с Ренджуном взглядом, как только семья Хуан спустилась по лестнице, и Ренджун почти что не мог дышать от того, как сильно его ранила боль Джемина. Особенно, когда он знал, что именно он ей причина. Он причинил боль самому прекрасному, самому чудесному человеку, какого он когда-либо встречал, и в одном они были похожи. Они оба никогда не простят Ренджуна за это. Желание подойти к Джемину, сбежать по ступеням и заключить его в объятья было всепоглощающим, заставляло забыть обо всем другом. Он знал, что от этого станет только хуже. Они должны были пройти через этот вечер зная, что завтра не будет таким же, каким было вчера. Ренджуну хотелось плакать, хоть он и знал, что не имеет на это никакого права. Только не тогда, когда все это — его вина. Джемин отвел от него взгляд, словно от одного только его вида ему становилось плохо. Ренджун не стал бы винить его, если бы это оказалось правдой. Они дошли до конца лестницы, и теперь Ренджун знал, что Джемин точно так же чувствовал все взгляды на них, как и он сам. Их родители пожали руки, Сычён и Тэён сделали то же самое с одинаковыми притворно-дружелюбными выражениями лиц. Их взгляды, осторожно направленные на Ренджуна и Джемина, были почти незаметными, но Ренджун все равно чувствовал, как они обжигают его огнем. Джемин протянул руку первым, и, хотя Ренджун и был удивлен, он не колеблясь ответил на рукопожатие. Джемин не смотрел ему в глаза, когда тщательно выдержанным голосом произнес: — Приятно познакомиться. Ренджун знал, что та вспышка боли, которую он почувствовал, была необоснованной. — И мне, — ответил он, надеясь, что никто не слышал, как его голос дрогнул. Но он знал, что Джемин услышал. Джемин слишком хорошо его знал. Их родители отошли в сторону, продолжая говорить об акциях, фондах и обо всех других вещах, которые Ренджуна совершенно не интересовали. — Хочу выпить,— сказал Джемин, уходя к столику с напитками. Ренджун видел, как Тэён последовал за ним, явно обеспокоенный, но Джемин обернулся и нахмурился. — Ты идешь или нет? — он указал на Ренджуна. Ренджун знал, что его шокированное выражение появилось и на лицах Тэёна и Сычёна, но все равно последовал за Джемином. Он был благодарен — Джемин давал ему шанс, неважно, как сильно он того не заслуживал. Он оставил Тэёна и Сычёна наедине, уверенный, что они вдвоем разберутся, что происходит. Джемин невероятно быстро направился к столу на другом конце зала, не бросая на Ренджуна ни единого взгляда. Когда они подошли к нему, Джемин оглядел зал, чтобы убедиться, что никто из их родителей не смотрит, и залпом выпил бокал шампанского. — Джеми— — Не говори со мной, — отрезал Джемин, отказываясь даже смотреть на него. — Но— — Мои родители хотят, чтобы я с тобой подружился, так что мне нужно хотя бы притвориться. Хотя, я уже рассказал тебе об этом, не так ли Ин— Ренджун? — Ты можешь звать меня Инджуном, — его голос был тихим. — Это не твое имя, — рявкнул Джемин. И это не было оскорблением — по крайней мере, не настоящим, — но оно обожгло Ренджуна, словно настоящее. Между ними повисла ужасная, неловкая тишина. Джемин съел закуску и выпил еще один бокал, поморщившись от вкуса — Ренджун знал, что ему больше нравятся фруктовые напитки. И никто даже глазом не моргнул на семнадцатилетнего, пьющего бокал шампанского за бокалом так, словно от этого зависит его жизнь — и Ренджун знал, что вернулся в мир аристократии, где некоторые мелочи спускались с рук. — Поверить не могу, что ты… — начал Джемин, резко обрываясь и громко выдыхая. И Ренджун знал — что бы сейчас ни сказал Джемин, это причинит ему боль, разорвет изнутри точно так же, как он сам поступил с Джемином. Но он должен был это услышать. Потому что он сможет пережить Джемина в гневе, Джемина, кричащего на него и называющего лжецом, но не сможет пережить его молчание. Этот водоворот мыслей, который — он знал — рос все больше и больше в голове Джемина. — Прости м— — Даже, блять, не смей, — прошипел Джемин. — Мы не станем делать это здесь. Мы вообще не станем этого делать, если я не захочу. Ты не скажешь ни слова. Просто заткнись и сделай вид, что это лучшее время в твоей ебаной жизни. Он натянул на лицо улыбку — настолько притворную, что сердце Ренджуна заныло, но он ответил ему такой же, изо всех сил пытаясь улыбаться, хотя от этого и было буквально физически больно. Джемин начал болтать об этимологии слова “дерево”, вероятно, просто чтобы их родители решили, что они ладят, но Ренджун видел, как каждое слово причиняет ему боль. Он ни разу не взглянул на Ренджуна. Джемин продолжал оглядываться на Тэёна, бросая на него взгляды, говорящие “все в порядке”, “я расскажу тебе позже”. И, несмотря на все, Ренджун был рад, что у Джемина хотя бы есть Тэён. — Миссис Мартл, — позвал Джемин, подходя к пожилой женщине, шею которой обрамляла жемчужная нить. Ренджун неловко поплелся за ним; Джемин начал общаться с гостями, коротко представляя его и продолжая игнорировать. Так и прошел вечер: Ренджун превратился тенью Джемина, который здоровался с людьми, которых сам Ренджун не знал, да и не хотел знать. И может быть, если бы его не заполняли вина и страх, он бы с наслаждением наблюдал за Джемином, который был здесь как рыба в воде: с очаровательной улыбкой на губах, в которой сам Ренджун едва ли находил фальшь, тихим мелодичным смехом и вопросами, которые были ровно настолько личными, насколько это было нужно. И теперь Ренджун знал, почему все это время его родители хотели, чтобы он был как Джемин. Единственное, чего он не мог понять: так это того, почему сам Джемин этого не чувствовал, когда он был тем самым ответственным, послушным, идеальным сыном даже без розовых очков ренджуновых чувств. В нем идеально сочетались и деловые, и социальные качества. Но ловя из раза в раз короткие взгляды, которые Джемин бросает на своих родителей, Ренджун чувствовал, как осознание тяжестью ложится на плечи. Время клонилось к полуночи, когда родители Джемина и Ренджуна объявили, что собираются подняться в бар и обсудить личные дела и что дети могут вернуться в свои комнаты, если хотят. Джемин дождался, пока они выйдут из зала, и вихрем вылетел за двери, не глядя ни на кого больше. Тэён собирался последовать за ним, но Ренджун послал ему умоляющий взгляд. Тэён, кажется, провел несколько мгновений, обдумывая это, его лицо стало пугающе каменным, но наконец он согласился. — Только не сделай хуже, — в его голосе слышалась опасность — словно говорившая “попробуй еще расстроить Джемина, и у меня появится повод тебя уничтожить”. Ренджун не мог его винить. Он кивнул и последовал за Джемином, пробираясь через толпу с натянутой улыбкой и торопливыми извинениями. Джемин опирался спиной на стену всего в нескольких коридорах от зала. Его пиджак был перекинут через плечо, растянутый галстук болтался вокруг шеи, верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Его лицо было скрыто в тени, и Ренджун был почти этому рад, почти не хотел видеть страдания на лице человека, который был ему так дорог. Джемин услышал его шаги и поднял голову, и даже в тени Ренджун видел, как отчаянная грусть на его лице сменилась на ярость. — Уходи, — выплюнул он. — Я не хочу тебя видеть. Думал, я ясно дал понять. — Я не могу просто тебя оставить, — ответил Ренджун. — Чего ты хочешь? — Извиниться. — Тогда тебе пиздецки не повезло, — прорычал Джемин. — У тебя были месяцы — месяцы, — чтобы сказать мне, кто ты такой, чтобы сказать, что ты лгал мне и всем вокруг, но ты не сказал ни слова, а теперь ты хочешь поговорить? — он фыркнул, но это звучало скорее болезненно, чем оскорбительно. — Слишком поздно. — Я должен был, — цепляясь за последние ниточки надежды того, что Джемин послушает его, проговорил Ренджун. — Мои родители отказались бы от меня. — Как бы они узнали? Как они могли узнать? Ренджун тяжело сглотнул. — Я не хотел рушить то, что у нас было, — даже для него самого это звучало слабо. — Ну что ж, у тебя это получилось просто охуенно, не так ли? На мгновение повисла тишина: Джемин закипал, а Ренджун сожалел о собственных ошибках. Джемин вдруг сделал шаг вперед, вышел из тени, и Ренджун почувствовал, как его сердце разбивается на кусочки при виде лица Джемина, влажное от слез и алое от ярости. — Я доверял тебе, — прокричал Джемин; его голос хрипел и срывался, но слова, которые он весь вечер скрывал за натянутой очаровательной улыбкой наконец прорывались наружу. — Я рассказывал тебе все, даже то, чего не говорил никому, даже Джено и Хёку, — он начал всхлипывать между выкриками. Мучительная, ужасная смесь отчаяния, ярости и негодования эхом отражалась от стен коридора, отзывалась в сознании Ренджуна. Ренджун чувствовал, как слезы начинают обжигать и его глаза, спадая на щеки. Моргать было слишком страшно. Он боялся, что Джемин может исчезнуть. — Ты позволил мне себе открыться — открыть самые отвратительные, самые ужасные части себя, — Ренджуну думалось, но ничего в Джемине не было отвратительно, но он не стал говорить это вслух. — Ты позволил мне рассказать тебе обо всем, и ты лгал. Ты постоянно лгал, снова и снова, ты не сказал мне ни слова правды, ты солгал мне о собственном ебаном имени! — Ты позволил мне тебе довериться. Ты— ты, — голос Джемина сломался, полностью погруженный в боль. — Ты позволил мне тебя полюбить, — сердце Ренджуна, потрескавшееся и надломленное, теперь распалось на мелкие осколки. — И все это оказалось ложью. — Я не лгал тебе обо всем— — Я не давал тебе слова, — прорычал Джемин. — Даже не смей ничего говорить, когда все, что ты сказал мне за все то время, что я тебя знаю, было неправдой. У тебя был шанс говорить; теперь он мой. Он глубоко вдохнул через нос и встретил ренджунов взгляд. Ренджуну пришлось заставить себя не отводить глаз. — Я ненавижу тебя, — выдохнул Джемин с такой злостью и искренностью, что слова были почти что не слышны, но Ренджун почувствовал, как они ранят его с такой силой, будто Джемин их прокричал. — И я не хочу больше видеть твое лицо. Держись, блять, от меня подальше. Джемин прошел мимо него, с силой толкнув его в плечо, и Ренджун не повернулся, чтобы проследить за ним взглядом. Шаги Джемина отдалялись, становясь все тише и тише. Ренджун уставился в стену коридора отеля; его лицо было влажным от слез, которые он не имел права проливать, а сердце болело от потери, в которой была полностью его вина. Воспоминания о словах Джемина, взгляд его глаз преследовали его, заставляя трястись от беззвучных всхлипов. Хотелось побежать за ним, броситься к его ногам и молить о прощении. Хотелось купить ему весь мир, вернуться назад во времени, создать другую вселенную, где он сделал бы все правильно. Хотелось, чтобы Джемин снова улыбнулся, даже если не для него. Ему думалось: залечится ли когда-нибудь его сердце? Нелепая мысль: как мог парень, которого он когда-то так ненавидел, каким-то образом так много для него значить? Он горько, истерично рассмеялся. Конечно же. Вот, почему. Джемин На: парень, которого он любил, и который его ненавидел. Ренджун знал, что его друзья были в недоумении. Они были в шоке, когда Джемин, Донхёк и Джено не сели с ними на обеде, когда все они игнорировали Ренджуна, будто бы он не существовал и вовсе. Когда даже Марк стал держаться от него в стороне. Ренджун знал, что все они хотели спросить, знал, что они заслуживали объяснения, но не хотел об этом говорить. Не хотелось открывать едва-едва зажившую достаточно, чтобы он мог жить спокойно, рану. Даже если он и проводил свои дни, чувствуя себя призраком в собственном теле. Он игнорировал звонки брата, выключил телефон насовсем, потому что даже после всего случившегося, он все еще был трусом. Он должен был быть готов к тому, что друзья поддадутся любопытству спустя неделю, полную пустых взглядов и отдаления от их новых друзей. Но он даже не осознавал, сколько времени он провел, вспоминая тот момент после бала. И когда в пятницу вечером он вошел в свою комнату, чувствуя изнеможение в самых костях, он был поражен при виде всех своих друзей, сидевших там с полными ожидания взглядами. На мгновение он был удивлен, но холодное осознание заполнило его изнутри, и он громко выдохнул. Он прошел к своей кровати и подвинул ногу Ченлэ, чтобы освободить для себя место. — Не сейчас, парни, — умоляюще протянул он; слова вышли приглушенно из-за того, что его лицо было спрятано в одеяле. — Пожалуйста. — Не-а, — легко ответил ЯнЯн. — Расскажи нам, что происходит. Ренджун избегал реальности так долго, и теперь его погрузили в самую ее глубину — и он все еще пытался убежать. Одна только мысль об этом рассмешила бы его, если бы он не чувствовал себя таким слабым, если бы Джемину не было так больно. Он поднял взгляд, бегая по лицам друзей глазами и не поворачивая головы, не желая встречаться со знающим взглядом Ченлэ. И может быть, от этого стало проще — от того, что рядом был кто-то, кто знал, кто не покинет его, когда правда выйдет наружу. И может быть, именно это заставило его сделать что-то, чего он не делал уже долгое время — сказать правду. Он выпрямился и оглядел своих друзей, надеясь только на то, что все еще сможет звать их своими друзьями после того, как закончит говорить. — Меня зовут не Вэй Инджун. Мое имя — Хуан Ренджун, — он не стал останавливаться, чтобы взглянуть на их реакцию, слишком боялся, что если замолчит сейчас, то не сможет продолжить говорить. И он говорил дальше, рассказывая им все с самого начала. Рассказ был беспорядочным и запутанным, воспоминания почти стертыми, но он продолжал. Не хотелось заканчивать и сталкиваться лицом к лицу с последствиями собственных слов. — И тогда он сказал, что ненавидит меня и не хочет больше никогда меня видеть, — Ренджун в который раз стер с глаз выступившие слезы. — Вот и все, — он глубоко вдохнул, решая, что их молчание значит ненависть. Он опустил взгляд, чтобы не видеть их осуждение. — Мне очень жа— Его оборвала обхватившая его пара рук. Он подался ближе в знакомые объятия ЯнЯна, хотя и чувствовал, что их не заслуживает. — Поверить не могу, что ты богаче, чем все мы вместе взятые, после Ченлэ, — сказал он. Его голос был полон неверия и, может быть, чего-то еще. — Простите меня, — проговорив так долго, Ренджун был наполовину уверен, что это все, что он может сказать. — Мне так жаль. Все больше его друзей присоединялись к объятиям, держа его в своих руках и успокаивая тихими голосами. Ренджун плакал от облегчения, которое принесло это незаслуженное прощение. — Хуан Ренджун? — Хуан Ренджун, который Хуан Ренджун? — Какого хуя? Слухи распространялись быстро, но Ренджун не обращал внимания на взгляды или шепотом произнесенные вслед слова. Люди, которые были ему важнее всего, уже все знали, так что то, что думают о нем другие, совершенно его не ранили. Только не тогда, когда самый дорогой ему человек ненавидел его. Ничто не могло причинить больше боли, чем это. Он пытался поговорить с Джемином, пытался заставить его выслушать его — хоть и знал, как это жестоко, как это эгоистично. Но он не мог остановить себя. Он не мог продолжать жить, когда его отверг тот, кто бы его домом. Но Джено и Донхёк, словно охрана, держали его подальше от Джемина своими холодными словами и еще более холодными взглядами. Однажды они сказали Ренджуну, что он знает, что случится, если он причинит Джемину боль — но правда была в том, что он не знал. Ему не потребовалось много времени, чтобы узнать. Все было совершенно не так, как когда они с Джемином были врагами, теперь это стало более личным, нацеленным на то, чтобы ему стало одиноко. Теперь его не оставляли на скамейке запасных на матче по лакроссу и не заставляли чувствовать себя глупым на английском — теперь оскорбления причиняли настоящую боль, резали до самых костей. И он принимал их все, потому что они шли от их любви к Джемину. И Ренджун их понимал. И все равно он чувствовал, что они сдерживают себя. Даже со своим новообретенным статусом Хуана он не сомневался, что если они захотели бы, то разрушили бы его не только жестокими словами. Где-то глубоко внутри него оставалась какая-то часть, которая продолжала надеяться, что все это было потому что он все еще был для них дорог как друг. И еще одна, еще более глупая часть, надеявшаяся на то, что Джемину он все еще был дорог, и именно он попросил их не делать ничего слишком ужасного. Это было глупо — но он надеялся. Потому что, — и может, он это лишь представил, — но в тот самый первый день после гала, Донхёк смерил его яростным взглядом с другого конца комнаты — его глаза потемнели от убийственной злости и намерения подойти к Ренджуну и принять меры физически. Но как только Донхёк поднялся на ноги, Джемин положил на его локоть руку, глядя на него умоляюще, и Донхёк сел на свое место, продолжая сверлить Ренджуна взглядом, в котором явно читалось желание убить его. Потому что Ренджун знал о том, кто такие Джено и Донхёк, о том, какая у них с Джемином связь, — и был уверен, что они наверняка хотели разорвать его на части. Кусочек за кусочком за то, какую боль он причинил их лучшему другу. Но они ничего не делали. И Ренджун знал их достаточно хорошо, чтобы осознавать: они никогда этого не забудут. И надеялся, что знал и Джемина достаточно хорошо, чтобы верить в то, что Джемин бы этого не хотел. Он цеплялся за эту мысль. Это все, что у него оставалось. Они прибыли на финальную игру декатлона за день, чтобы успеть устроиться. Игра проходила на западе Лондона, и школа поселила их в четырехзвездочный отель, выделив каждому по комнате. И Ренджун скучал по своему богатству, но по Джемину он скучал больше. Поездка была до агонии неловкой, и когда Ренджун наконец добрался до своей комнаты, он почти упал на кровать от облегчения — наконец он скрылся от Донхёка и его полного ненависти взгляда. Он лежал лицом на кровати, и до его ушей долетел стук в двери. — Ренджун, — раздался негромкий голос Чону, — команда собирается в комнате Джемина через пять минут. — Я приду, — ответил он. Пять минут на то, чтобы взять себя в руки и подготовиться к тому, чтобы увидеть Джемина снова. Он справится. Их последняя тренировка перед финалом, как и все тренировки после того гала, была просто ужасной. Джемин отказывался это признавать, и никто не смел произнести это вслух — но все это понимали. Джемин лажал. И это было опасно для них всех. Джемин ошибался в вопросах, на которые — Ренджун знал — он знал ответы, нажимал на звонок со слишком большими запозданиями и раздражался больше, чем обычно, когда отвечал неправильно. И всякий раз, когда Ренджун начинал говорить, его лицо становилось мрачным, и на следующий вопрос или два он впадал в уныние. И никто не хотел этого говорить, и меньше всего — сами друзья Джемина, но все они знали, в чем причина. Ренджун чувствовал, как уже слишком знакомая ненависть к себе растет внутри. Когда Джемин наконец объявил конец практики, Донхёк встал со своего места и подошел к Джемину, говоря достаточно громко, чтобы Ренджун со своего места услышал, хоть и изо всех сил делал вид, что не слышит. — Почему ты просто не уберешь его из команды? Он тянет тебя вниз. Ренджун пытался притвориться, что занят, пытался сделать вид, что каждое донхёково слово не режет его, словно острый кинжал. Чону сочувственно на него посмотрел; Ренджун знал, что не заслуживает этого. — Он все еще один из лучших наших игроков, — сказал Джемин. Его голос звучал устало. — По крайней мере, лучше, чем я сейчас. Может, мне стоит сделать нам всем одолжение и убрать из команды себя, — добавил он, рассмеявшись так самоуничижительно, что Ренджуна накрыло желанием подойти к нему, обнять и поцеловать, заставив забыть обо всех неуверенностях. Он сжал руки в кулаки и впился ногтями в ладони. — Заткнись, — произнес Донхёк. — Ты наш капитан. — Утёнок прав, — сказал Джено. — Мы без тебя ничто. Проиграли бы в самом первом раунде. Джемин улыбнулся, и его улыбка была прекрасной, замечательной, но не доставала до его глаз. — Спасибо вам. Ренджун принял это за знак и ушел. — Якобинец. — И это… правильно! Поздравляем частную школу Чосер с выходом в финал! По залу раздались ликующие крики их друзей, пришедших поддержать, но Ренджун не обратил на них никакого внимания, ища взглядом Джемина. Джемин сегодня не выложился на полную, и вся команда это знала. Ренджун надеялся, что никто из них не винил за это Джемина, надеялся, что все они знали, что это только его вина. Потому что Джемин мог обманывать и притворяться сколько угодно, но все они знали правду. Ренджун понимал, что его помощь никому не нужна, и держал себя в руках даже когда Джемин сошел со сцены с явно фальшивой улыбкой на лице. Он смотрел, как Джено и Донхёк следуют за ним. Он выдохнул, позволяя беспокойству раствориться в воздухе вокруг. Он доверял Донхёку и Джено. Куда больше, чем самому себе. Руки Ренджуна дрожали, когда он занял свое место — и он был не единственным. ЯнЯн показал ему большие пальцы вверх и одними губами произнес что-то, чего Ренджун не смог разобрать со своего места. Он попытался улыбнуться в ответ, но губы не складывались в нужную форму. Он взял со стола ручку и начал разбирать ее точно так же, как Джемин делал это на внутришкольном соревновании. И ему не нужно было поворачиваться, чтобы знать, что Джемин делает то же самое. Ведущий произнес короткую речь, поздравляя их с тем, что они дошли так далеко, говоря что-то об упорстве и усердной работе, но для всех в зале было очевидно, что всем было наплевать. Внутри Ренджуна все зудело от соревновательного духа, и он воспользовался этим, чтобы отодвинуть подальше в мыслях беспокойство о Джемине. Лучшим способом помочь Джемину было помочь ему победить. — Наш первый раздел — литература. Ренджун не позволил себе испугаться. Он медленно сделал вдох. Игра началась. Они отставали. Раунд географии прошел, и Джемин не смог набрать на нем преимущество, как он делал обычно. Тревога крепко обхватывала сердце Ренджуна своими холодными руками и отказывалась отпускать. Им удалось сдержать разрыв в счете в третьем и четвертом раунде только благодаря Джено и Марку и их нечеловеческой реакции. И даже несмотря на то, что они боролись изо всех сил, было ясно, что они подавлены. Ощущение близкого поражения висело в воздухе, впитываясь в кожу и разум. Ренджун его ненавидел. — Наш следующий раздел — математика. Ренджун расправил плечи. Обычно их моральной поддержкой был Джемин, и именно Ренджун был виноват в том, что сейчас он не может помочь, поэтому он был просто обязан сделать все, что мог, чтобы заполнить этот пробел. И он знал, что не сможет — по крайней мере, не по-настоящему — но если у него и была какая-то возможность попытаться, это был раздел математики. — Алгоритм Краскала. — Снова верно, мистер Хуан. Этим ответов Ренджун сравнял счет. Он выдохнул и бросил короткий взгляд влево. Джемин все еще не смотрел на него, держа взгляд прикованным к доске с баллами. 80-80 В пятом раунде им удалось не потерять достигнутого — настрой команды стал немного оптимистичнее. — Мы возьмем небольшой перерыв, — произнес ведущий, — Отличная работа, команды. 110-100 Джемин ушел со сцены сразу же, исчезнув в задних дверях холла. Ренджун видел, как Джено последовал за ним, и почувствовал, как внутри что-то сжимается. Он взвесил в голове свои варианты и выбрал, пожалуй, самый глупый из них. Он быстро поднялся на ноги и положил руку на плечо Джено. Когда Джено обернулся, он встретил его взгляд. — Нет, — твердо произнес Джено. — Ни единого ебаного шанса. Ренджун никогда не слышал, чтобы Джено ругался, и чувствовал, как к ним обращается все больше взглядов. — Пожалуйста, — он никогда раньше не умолял — но ради Джемина он многое делал в первый раз. — Все это — твоя вина. — И поэтому я должен это исправить. Пожалуйста. Поверь мне. — Ты не имеешь права об этом просить, — Джено понизил голос. — Ты этого не заслуживаешь. — Я знаю, — проговорил Ренджун. — Но, прошу, хотя бы поверь, что он мне дорог. Ты должен это знать. — Я ничего тебе не должен, — рефлекторно сорвался Джено. Потом — он на мгновение затих, обдумывая слова Ренджуна. Ренджун попытался передать всю свою искренность. Потому что Джено и Донхёк были почти что продолжением Джемина — как и он их — и чтобы завоевать его доверие, Ренджуну нужно было, чтобы ему начали доверять они. — Если он так тебе дорог, почему ты солгал? — голос Джено был полон возмущения, которое могло идти только из любви. — Потому что боялся его потерять, — он сделал глубокий вдох. — Я люблю его, Джено, — глаза Джено широко распахнулись. — Поверь мне. Пожалуйста. Пожалуйста, позволь мне все исправить. Ренджун видел, как Джено колеблется, и перестал дышать на то время, пока он принимал решение. Джено бросил короткий взгляд в сторону Донхёка, недоуменно и зло глядевшего на них со своего места. — Если ты еще хоть раз его обидишь— Ренджун облегченно расслабился. — Спасиб— — Дай мне закончить, — Ренджун замолчал. — Если ты еще хоть раз его обидишь, то ни слова Джемина, ни имя твоей семьи не защитит тебя. Хёк и я тебя уничтожим. — Я бы сам уничтожил себя, если бы причинил ему боль. Я люблю его. Джено вздохнул, но Ренджун видел, как он сдерживается, чтобы не улыбнуться. — Не говори этого мне; скажи ему. Ренджун кивнул. — Я скажу. Джемин не поднял взгляда, когда Ренджун вошел в пустую комнату, которую он занял. — Джен, я знаю, что ты сейчас скажешь, и я честно пытаюсь но— — Я не Джено. Голова Джемина вскинулась так быстро, что Ренджун почувствовал удар, только лишь глядя на это. — Что ты здесь делаешь? — до этого голос Джемина был разбитым, но сейчас в нем начинала слышаться агрессия. — Ты буквально последний человек, с которым я хочу сейчас разговаривать. — Я знаю, — проговорил Ренджун, оставаясь в дверях и сохраняя дистанцию, чтобы не вторгаться в личное пространство Джемина. — Тогда что ты тут забыл? — прошипел Джемин. — Мы проигрываем. Нам нужно, чтобы наш капитан был в лучшей форме, а сейчас это не так. — И как ты думаешь, чья это вина, Ренджун? — Джемин произнес его имя с насмешкой, и Ренджун почувствовал как его наполняет стыд, но подавил его в себе. Сейчас важен не он. — Сними меня с игры, — сказал он. — Пусть Хёк играет. — Что? — шок проломил стену злости. — Что за хуйню ты несешь? — Я виноват в том, что ты не можешь сфокусироваться, значит, избавься от меня. Кроме того, раздел математики уже прошел, от меня будет мало толку. — Боже, Ренджун, — проговорил Джемин. — Я не буду снимать тебя с игры; ты один из лучших игроков. — Почему нет? — все еще надеясь, подтолкнул Ренджун. — Это полностью логично. — Я не буду этого делать. — Ну, тебе нужно сделать хоть что-то. Джемин в злости вскочил на ноги. Ренджун почти выдал себя облегченным выдохом, который сдержал в самый последний момент. Потому что Джемин в ярости был лучше, чем безразличный Джемин. Гнев шел из страсти, и Ренджуну нужно было, чтобы в Джемине сейчас была именно она. — И что ты предлагаешь? — слова Джемина сочились негодованием, и Ренджун постарался игнорировать то, как они пронзили его сердце. — Я предлагаю тебе перестать страдать по парню, который тебя никогда не заслуживал, и сфокусировать всю свою ненависть на победе в соревновании, к которому ты готовился почти целый год, — слова были тяжелыми, похожими на свинец на вкус, но ему нужно было, чтобы Джемин услышал правду. — Это не похоже на тебя — так увлечься каким-то заносчивым богатеньким мальчишкой, что забыть о победе. Ты лучше этого. — ты лучше меня. — Не говори так, — голос Джемина был тихим. — Ты не просто заносчивый богатенький мальчишка; я не могу просто тебя забыть и сконцентрироваться на ебаном идиотском декатлоне. — Нет, можешь. Не трать время на кого-то, кто ранил тебя так сильно, как я. Джемин засмеялся так самоуничижительно, что Ренджуну не хотелось ничего больше, кроме как подойти к нему и крепко обнять. Но он не мог. Только не тогда, когда именно он был этому причиной. — Ты звучишь прямо как Хёк, — сказал он. Улыбка Ренджуна была болезненной. — Тебе стоит слушать Хёка. Он знает, что для тебя лучше. — Ты говоришь так, будто я не знаю. — Потому что так мне и кажется, — он не позволил ледяному взгляду Джемина себя испугать. — Ты слишком сильно на себя давишь, и держишься за людей, которые не заслуживают твоего внимания. Голос Джемина был таким до невозможного слабым, что его почти не было слышно. — Я не могу просто отпустить тебя, Инджун. Джемин, казалось, даже не заметил, что использовал это имя. И, хотя Ренджун и знал, что это неправильно, он был счастлив услышать, как оно упало с губ Джемина. — Ты можешь. — Откуда ты знаешь? Улыбка Ренджуна стала более настоящей. — Потому что ты На Джемин. И я не говорю сейчас, что твое имя впечатляет, или что ты должен ему соответствовать или идти по стопам Тэёна и быть идеальным. Я говорю, что ты — На Джемин, и ты сам определяешь, что это значит. Он подумал о Сычёне, о своем брате, которого он игнорировал, но которому был безмерно благодарен. — Ты сделал так, чтобы твое имя значило самого целеустремленного, трудолюбивого и преданного своему делу человека, которого я только знаю. Человека, который заботится о своих друзьях от самого сердца. Того, что никогда не проигрывает, потому что вкладывает все свои усилия. Находить слова было легко — он думал о них каждый день так долго. — Ты не самоуверенный богач, который разбрасывается деньгами; ты тот, кто каждый день преодолевает неуверенности и тревоги в отчаянном стремлении к идеалу, не останавливаясь даже чтобы взглянуть в зеркало и понять: ты был идеальным с самого начала. — На Джемин — это имя, полное силы, но ты, На Джемин, — ты человек. Ты принял это имя и сделал его своим, далеким от давления и аристократии. Это имя принадлежит тебе больше, чем твоим родителям. — Это имя, которое я научился любить, хотя и когда-то ненавидел того, кому оно принадлежит. И он теперь он ненавидит меня, но мне неважно это, пока он любит себя самого. Глубокий вдох; долгая пауза. — И ты не потеряешь все, что ты есть только из-за какого-то парня. Ренджун тяжело дышал. Рот Джемина был приоткрыт, он смотрел на него взглядом полным неверия. Сейчас его разум работал медленнее, чем Ренджун когда-либо видел, и на мгновение он забеспокоился, что только разрушил их шанс на победу в декатлоне. На долгое время повисла тишина. Воздух между ними наэлектризовался нервной энергией Ренджуна, и с каждой секундой молчания отчаяние росло в нем все больше. — Ты любишь только имя? Или и человека тоже? Ренджуну хотелось рассмеяться. Потому что, конечно же, вот что привлекло все внимание Джемина, поистине безнадежного романтика. Но голос Джемина был таким тихим, таким неуверенным, что Ренджун не мог посмеяться над его неуверенностью. — Как я могу не любить? Звук, который издал Джемин, был чем-то между смешком и всхлипом. — Скажи по-настоящему. Ренджун рассмеялся тоже, чувствуя легкость на сердце. — Я люблю тебя, Джемин. Джемин не сказал ему этого в ответ, но все было в порядке — Ренджуну сейчас это было не нужно. — Я все еще тебя не простил, — произнес Джемин, немного холодно, все еще с болью в голосе, хоть и приглушенной теперь. — Я не ожидал этого, — Ренджун чувствовал, как уверенность пронизывает его сильнее, чем прежде. — Я заглажу свою вину. — Но если ты думаешь, что после этого я тебя отпущу, то ты гораздо больший идиот, чем я думал. Джемин улыбался, и Ренджун решил, что этого достаточно. Джемин расправил плечи; выражение его лица стало тем же, какое Ренджун увидел в свой первый день в Англии. — Пошли, Хуан, — сказал он. Внутри Ренджуна все перевернулось. — Нам надо победить. У школы Итан нет ни шанса. То, как атмосфера сменилась в ту же секунду, как они вошли в зал, где проходила игра, было очевидно. Ренджун смотрел, как Джемин садится на свое место с вновь появившейся уверенности, которой ему не хватало раньше. Он поправил табличку со своим именем на столе и взглянул в толпу. Это было одним из его самых ярких качеств, подумал Ренджун, то, как Джемин мог вот так естественно управлять толпой. Команда это заметила, на их лицах за долю секунды недоумение сменилось счастьем, а после — уверенностью. Ренджун поймал взгляд Джено и кивнул. Они оба повернулись вперед. 110-100 Воздух пронизывали волны уверенности, такие плотные, что Ренджун был уверен, что все в зале это чувствовали. Он и сам чувствовал, словно кто-то окунул его в ледяную воду, пробудив его, заставив чувствовать все, что происходит вокруг еще ярче. — Мы начинаем вторую часть финального состязания этого года с шестого раунда: истории. Ренджун улыбнулся. Он провел часы, помогая Джемину писать эссе по предмету, который даже не изучал, не для того, чтобы в этом раунде они отстали. Он взглянул на Джемина — и обнаружил, что тот уже смотрел на него. Они улыбнулись, прежде чем отвернуться. — В каком году династия Цин — которую часто называют последней имперской династией Китая — пала? Пальцы Ренджуна метнулись к звонку, разум начал отчаянно искать далекое воспоминание об уроке истории в начальной школе, спрятанное где-то на задворках сознания. Раздался звонок — но не его. Все взгляды в зале были направлены на Джемина. — 1912. — Верно, мистер На. 110-105 Зал взорвался в ликовании, и громче всего было слышно Донхёка. Голова кружилась от возбуждения. Джемин вернулся. Ренджун нажал на звонок за долю мгновения до команды противников. — Королева Анна. — Правильный ответ, мистер Хуан. 125-135 — На этом мы завершаем исторический раунд. Двигаемся к современным событиям. Ренджун почти слышал, как Донхёк стонет в толпе, но не смог почувствовать себя плохо. Они побеждали. Сердце возбужденно гремело в груди. Чону дал им преимущество в разделе классики своими детальными знаниями о греческих мифах. Всякий раз, когда он отвечал, он коротко улыбался самому себе, а после — смущался, когда крики Юкхей заглушали весь другой шум в зале. Предпоследним разделом было искусство, и Ренджун вспомнил все книги об искусстве, которые купил ему Сычён, когда он впервые сказал ему, что хочет быть художником. Вспомнил о Деджуне, который однажды подарил ему полет в Париж и экскурсию по всем музеям на его день рождения. В этом раунде он повеселился. 215-215 В последний раунд они вступили c равными шансами. Ренджун едва ли слышал, как ведущий говорит о том, как высоко напряжение, — пульс в ушах гремел. Его нога дрожала под столом, выдохи выходили дрожащими, но он заставил себя сохранять холодную голову. Он не мог позволить себе нервничать. Только не тогда, когда у него было, что доказать, был парень, которого он любил, которого он хотел впечатлить. — Наш последний раздел — общие знания. Ренджуну пришлось подавить смешок — ну конечно же. Самый важный, самый напряженный раунд во всей игре, и они выбрали для него самую сложную, самую неопределенную тему из всех. Это чувство, казалось, разделяли все, включая школу Итан. В раунде общих знаний удача играла большую роль, чем навыки, и обычно их всегда игнорировали, считая подготовку бессмысленной. С этим консенсусом Ренджун был не согласен. — Какой цветок можно использовать, чтобы помочь очистить радиоактивную почву? Марк ударил по звонку еще до того, как Ренджун успел обдумать абсурдность вопроса. Он увидел, как Марк взглянул на Донхёка, прежде чем ответить, и в ту же секунду понял ответ. Он улыбнулся. — Подсолнухи. — Верно, мистер Ли. 215-220 Первые очки в раунде были самыми важными. 230-235 — Белоснежка и семь гномов. — Верно, мистер Эйнсворт. 235-235 240-235 Ренджун чувствовал ком в горле. 240-240 Волосы становились влажными от пота. 240-245 Дыхание стало чаще. 245-245 Его сердце замерло в груди. — Сколько цифр имеет наибольшее известное простое число? Ренджун ударил по звонку так, что кончики пальцев зачесались, как только он отвел руку. Ему было наплевать. — Семнадцать миллионов четыреста двадцать пять тысяч сто семьдесят. Вся их команда задержала дыхание. Ведущий сделал паузу, чтобы напряжение возросло, и Ренджун возненавидел его за это. — Верно! Толпа взревела. 245-250 — Наш финальный вопрос, — когда все успокоились произнес ведущий, — если школа Итан ответит на него верно, мы проведем еще один раунд, если школа Чосер — они станут победителями. Ренджун едва ли мог думать. Они были так близки. Так близки. — Приблизительно сколько ферм находится в американском штате Орегон? Звонок прорезал повисшую после вопроса тишину быстрее, чем Ренджун успел подумать. Джемин выглядел уверенно, но Ренджун был в ужасе, когда все внимание обратилось на него. Сейчас Ренджун не мог сделать ничего, кроме как верить в Джемина, даже если Джемин не мог верить сам в себя. Он отклонился на спинку стула и стал наблюдать, как его любимый парень выигрывает состязание. — Тридцать пять тысяч четыреста тридцать девять. Ренджун взглянул на ведущего. Ведущий несколько раз посмотрел на свои карточки с ответами и перевел взгляд на Джемина. Он засмеялся. — На самом деле, ваш ответ гораздо более точный, чем то, что написано у меня на карточках, мистер На. Сердце Ренджуна подскочило в горло. — Вы не указали, насколько точным должен быть ответ, сэр. Ведущий засмеялся снова, и в Ренджуне забурлило негодование на то, как долго он тянул с ответом. И он знал, что не единственный, судя по недовольным выражением лиц других игроков. Ведущий посмотрел на Джемина и улыбнулся. — Это верный ответ. Поздравляю, мистер На. 245-255 Ренджун помнил, как счастлив он был, как его собственные крики заглушились шумом зала, превратившегося в радостный хаос. Он помнил, как Чону обнимал его, бормоча на ухо что-то неразличимое. Но лучше всего он помнил, как Джемин до невозможного недвижимо сидел на своем стуле. Он помнил истинную радость, распространившуюся по всему его лицу, как его улыбка засияла так ярко, что Ренджуну показалось, что эта яркость даже опасна. Как Джемин выглядел так, словно обрел мир. Ренджун был больше, чем счастлив. Церемония награждения прошла размыто. Джемин держал огромный трофей с такой нежностью и осторожностью и завораживающей улыбкой — и Ренджун почувствовал, как влюбляется немного сильнее. Празднование школы Чосер продлилось до самой полуночи, они заняли один из залов отеля, чтобы устроить вечеринку. Настоящую вечеринку, не гала-бал. Ренджуну не удалось увидеться с Джемином, потому что большую часть ночи он провел или в объятиях своих друзей или с другими студентами школы, которые поздравляли его. Он обнял так много людей, что был уверен, что его позвоночник изменился навсегда. ЯнЯн не отходил от него все это время, дружелюбно и пьяно приклеившись к нему. Ренджун очень его любил. И ему было весело, но его разум был где-то вдалеке, и ему думалось, что друзья это знали, отказываясь отпускать его от себя. Глядя назад, Ренджун должен был ожидать, что Донхёк и Джено будут вместе с Джемином, неразлучные, как и всегда. Но когда он постучал в дверь комнаты Джемина в два часа ночи, румяный от жара вечеринки и все еще опьяненный победой, а она открылась, показав за собой нахмуренное лицо Донхёка, он взвизгнул. В комнате раздался смех. Лицо Донхёка потемнело сильнее. — Отъебись, Хуан, — сказал он. — Мы празднуем. Одни. — Утёнок, пусти его, — позвал голос Джемина; Ренджун почувствовал, как его сердце почти остановилось. — Нана! Не снимай пока, надо подождать пятнадцать минут, — поругал его Джено. Ренджун знал, что Джемин закатил глаза, даже не видя его. — Хёк. Донхёк зарычал. — Ладно, — сказал он, отходя в сторону и пуская Ренджуна внутрь. — Но мне это не нравится. — Что вообще тебе нравится? Ренджун зашел в комнату, чувствуя себя неловко. Если Джемин его не простил, то и его друзья его совершенно точно не простили, и зайти в их комнату было точно зайти в пещеру ко льву. Джемин лежал на кровати рядом с Джено, между ними стоял ноутбук. На лице Джено тоже была маска, он был одет в клетчатую пижаму. Ренджун улыбнулся, увидев, что их пижамы парные и отличаются только цветом. Трофей высоко и гордо стоял на прикроватном столике. На мгновение все затихли. — Парни, — проныл Джемин. Мило, подумал Ренджун. — Оставьте нас. Я сам разберусь. Джено медленно поднялся, не сводя с Ренджуна глаз. Он, стоило признать, был гораздо более пугающим, когда на его лице была белая маска. Донхёк и Джено бурили Ренджуна взглядом, пока не вышли из комнаты. Дверь за ними закрылась, и Ренджун наконец выдохнул. Он собрал всю смелость, все свои эмоции, каждый кусочек сочувствия, что он чувствовал последние несколько недель, и собрал их в одно, надеясь, что Джемин услышит вес его слов. — Мне так жаль, — его голос сломался, но он продолжил говорить. Джемин заслуживал извинений, заслуживал настоящих извинений; это было меньшим, что Ренджун мог ему предложить. — Мне так невероятно жаль за то, что я тебе лгал. Я начал лгать, потому что должен был, но я продолжил, потому что был напуган. — Чего ты боялся? — голос Джемина не был осуждающим, только любопытным, и Ренджун всхлипнул громче, потому что Джемин был слишком хорошим. Джемин жестом показал ему сесть на кровать, и Ренджун сел, но так далеко от Джемина, как только мог. — Потерять тебя, — признал он. — Я знал, что как только ты узнаешь, что я обманывал тебя, тебе будет больно, ты начнешь ненавидеть меня, и я думал, что не переживу этого. Поэтому я был эгоистом и продолжал лгать, и я так хотел — молился — чтобы я стал Вей Инджуном, если это значило, что продолжу тебе нравиться. — Но я солгал и сделал тебе больно, и мне так, так бесконечно жаль. Ты так доверял мне, ты рассказал мне столько твоих секретов, пока я скрывал от тебя, кто я на самом деле, и я… — он прервался, чтобы вдохнуть и подавился воздухом. — Я так боялся, что ты оставишь меня, когда ты был человеком, который заставлял меня чувствовать себя дома, и я причинил тебе боль, и ты меня ненавидишь. Теперь в его словах не было смысла. Слова запинались друг о друга, беспорядочные, неорганизованные, но он надеялся, что Джемин поймет. Ренджун никогда не умел обращаться со словами, но изо всех сил надеялся передать свои чувства. — Я ненавидел тебя, — произнес Джемин. Его голос был нейтральным, но слова все равно разрывали Ренджуна изнутри. — Правда. И ты был прав. Я очень, очень злился. И никогда не хотел видеть тебя снова, потому что мне было стыдно, я чувствовал себя глупым и преданным. Каждое слово было новой раной, но Ренджун продолжал молчать. — Было ли все это ложью? — голос Джемина был тихим, словно он боялся услышать ответ. Ренджун ненавидел себя за то, что именно он сделал это с Джемином, заставил его бояться, когда всегда он был бесстрашным. — Нет, — ответ был простым, твердым. Правдой. — Мое имя и мои деньги были ложью, но все остальное — нет. Когда я говорил, что не хотел влюбляться в тебя, но это произошло, это было правдой. Джемин издал негромкий удивленный звук. — Боже, Ренджун, — проговорил он, — ты не можешь просто сбрасывать это на человека. — Но ты ведь уже знал? — Ренджун был в недоумении. — Это не значит, что это не перевернуло все с ног на голову. — Прости меня, — оба знали, что он говорил не о признании. — Ты прощен, — Джемин сказал это так, словно это просто, хотя оба они знали, насколько ему сложно. — Что? — Ты прощен, — повторил Джемин. — Ты солгал мне, но потом ты извинился, так что ты прощен. И кроме того, я многое тебе должен, — взгляд Джемина наполнился воспоминаниями. — И, думаю, мне было так больно, потому что ты много для меня значил, но, мне кажется, я простил тебя так легко, потому что… думаю, потому что я тоже тебя любил. — Любил? — и Ренджун бы принял это, потому что знал — он не заслуживает большего. Джемин покачал головой. — Теперь я знаю. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Ренджун. — Я тоже люблю тебя, — сквозь слезы проговорил Ренджун. — Я знаю. — Заткнись. Они оба поднялись на ноги одновременно и подошли друг к другу. Словно между ними была какая-то сила, притягивающая их вместе. Это было блаженство. Чистое, неподдельное блаженство — быть прощенным тогда, когда ты этого не заслуживаешь. Джемин был сострадательным, и добрым, и чудесным, и Ренджун знал, что полюбил правильного человека. Идеального человека. Джемин обхватил его подбородок пальцами, другую руку кладя на его щеку; Ренджун положил ладони на его грудь. Джемин склонился ближе, и Ренджун сделал то же самое, прикрывая глаза и привстав на носочки. Губы Джемина были на вкус как чудо. Потому что вот чем было прощение. Вот чем была любовь. Вот чем был Джемин. Джемин отстранился, чтобы взглянуть Ренджуну в глаза — открыто и уязвимо, и Ренджун почти расплакался от того, как же сильно ему повезло, что Джемин вернулся в его жизнь. — Никогда не лги мне больше, — мольба. — Никогда, — прошептал Ренджун. Обещание. Он подался вперед, касаясь губ Джемина еще в одном поцелуе, прежде чем отстраниться снова и посмотреть Джемину в глаза, чтобы он мог увидеть его искренность. — Я обещаю, — произнес он, желая убедиться, что Джемин знает. Но Джемин, конечно же, знал. Джемин На: парень, которого он любил и который любил его в ответ. — Забивай, Хуан! — взревел Юкхей. И Ренджун именно это и сделал, забрасывая мяч так далеко, как только мог. У них оставалась минута, отрыв по очкам был небольшой. Финальная игра; они не могли проиграть. Только не тогда, когда почти вся школа и их матери собрались здесь, чтобы посмотреть. Ренджун слышал, как Деджун и Куньхан кричат его имя, как пара обезумевших котов. Мяч пронзил воздух и приземлился в грязь на другом конце поля. Обе команды побежали за ним, но ЯнЯн оказался быстрее всех. Он подхватил мяч в корзину своей клюшки и развернулся на пятках, увидев перед собой одного из игроков противоположной команды. Он смог перебросить мяч Донхёку, который кричал его имя. Донхёк побежал по полю, притворяясь, что подает мяч Юкхею так убедительно, что сам Юкхей почти в это поверил, разворачиваясь посреди броска и передавая мяч Джено, который поймал его так, словно уже ожидал этого. Джено пронес его через все поле, быстрыми передачами туда и обратно обмениваться им с Джемином. Они усыпили внимание другой команды шаблонной игрой, и, как только соперники, казалось, поняли это и захотели попытаться перехватить мяч, Джемин передал его пробегавшему рядом Донхёку. И теперь все могли только смотреть, как Донхёк отправляет мяч в ворота с громким боевым криком. Раздался свисток, и Ренджун отбросил клюшку в сторону; поле заполнилось ликующими криками. Он побежал навстречу Джемину, обхватывая его шею руками. Джемин обхватил его за талию и прижал к себе. — Национальные чемпионы, детка, — прошептал он, и все внутри Ренджуна сделало сальто. Джемин просто обожал милые прозвища, и его совершенно не беспокоило, каким слабым они делали Ренджуна. Он склонился ближе, и весь мир вокруг перестал существовать. Их поцелуй продлился всего мгновение, прежде чем Джемина утянули к себе их сокомандники, поднимая на руки и подкидывая в воздух. Ренджун не был расстроен. В будущем у него будет целая куча возможностей. Он скандировал имя Джемина вместе с ними, смеясь над румянцем, растущем на щеках Джемина. А потому его снова обхватили руки, притягивая к себе, и спустя секунды он уже смеялся в объятиях своих друзей, которые прилетели сюда из самого Китая, чтобы посмотреть, как он играет в игру, о которой они никогда не слышали. И Ренджуну подумалось: из всего, что в своей жизни он сделал неправильно, одно у него получилось верно; его друзья. Он оглядел поле. Сычён широко улыбался, разговаривая с Тэёном и Доёном, которые наблюдали за их празднованием с любящим весельем. Все друзья, которых он нашел в Англии, были результатом того странного наказания. Он снова засмеялся, неуверенный, прекращал ли вообще, и обнял Деджуна и Куньхана крепче. Они победили. Ренджун часто побеждал с того момента, как Джемин его простил. Эта мысль кружила ему голову. Они сдвинули столы в ресторане Куна так, что они сложились в огромный прямоугольник в центре комнаты. Кун оживленно беседовал с Тэёном и Доёном, пока младшие мучились с организацией столов. Кун крепко обнял Тэёна и за руку повел его в кухню. Ренджун повернулся и вопросительно взглянул на Джемина, только чтобы осознать, что тот уже на него смотрел. — Тэён очень любит готовить, — складывая салфетку, сказал Джемин. — Он поможет Куну. Еда, хотя Ренджун и ел ее почти на каждой из своих смен, была все такой же вкусной, как и когда он попробовал ее впервые. Но сейчас она была даже лучше — он был окружен своей новой семьей, которую он нашел только покинув дом. Лучшей, чем раньше. — Ченлэ, клянусь всем святым, если ты еще раз заберешь последний кусочек свинины, я проткну тебя насквозь! — Давай, попробуй, неудачник! Джемин держал Ренджуна за руку весь ужин. Есть одной рукой было сложно, но Ренджун был не против. — Куньхан, хватит строить интриги с ЯнЯном! Кто позволил этим двоим сидеть вместе? — Каковы твои намерения относительно моего брата? Ренджун предположил, что где-то у Джемина сейчас происходил такой же разговор с Сычёном. — Никогда больше не причиняй ему боль. — Я скорее умру. Тэён был пугающим. Но мысль о том, чтобы сделать Джемину больно еще раз, пугала еще больше, и Тэён выглядел удовлетворенным его словами, холод исчез с его лица, и он заключил его в объятия. — Ты делаешь его таким счастливым, Ренджун. Теперь это было их местом. Подоконник в конце секции с романтической поэзией второй волны. Они сидели там, Джемин лежал, уткнувшись носом в книгу, которую они должны были прочитать для урока английского, а Ренджун сидел, положив на колени скетчбук, и лениво рисовал профиль Джемина. Джемин был по-особенному прекрасен. Ренджун никогда не надеялся, что сможет запечатлеть его красоту на бумаге, неважно, сколько раз он пытался. Она была естественной сияющей — такой, что казалась нереальной, невозможной. Такой, что у Ренджуна перехватывало дыхание каждый раз, когда он видел его — хотя это было каждый день его жизни. Ренджун надеялся, что он никогда не перестанет видеть его. По оконному стеклу ритмично и успокаивающе барабанил дождь. Капли воды медленно стекали вниз, отбрасывая крошечные тени на лицо Джемина. — Хватит пялиться, — не поднимая глаз, произнес Джемин. Ренджун улыбнулся. — Мне нужно смотреть на тебя, чтобы рисовать. — Как будто ты не можешь рисовать меня по памяти. Ренджун не ответил ему на это — потому что это было правдой. Джемин взглянул на свою книгу в последний раз и с хлопком закрыл ее. Он сел и оперся спиной на стену рядом с Ренджуном. Ренджун инстинктивно подвинулся ближе, прижимаясь к Джемину, который одной рукой обнял его за плечи. — Ты такой талантливый, Инджун-и, — сказал он так восхищенно, что Ренджун покраснел. — Гораздо лучше, чем тот, кто рисовал наш семейный портрет. Ренджун засмеялся. — Ты все еще не показал его мне. — У тебя заболят глаза, солнце; я уверен. — Не заболят, если на нем ты. Джемин улыбнулся, счастливо прикрывая глаза. Ренджун почувствовал, как сердце пропускает удар. — Ты наверняка захочешь подраться с ним за то, что он сделал с моим лицом. В конце концов, оно тебе нравится. — Оно нравится мне намного больше, когда не говорит глупости. Джемин притворно обиженно ахнул. — Я знал, что ты со мной только из-за внешности. Ренджун хихикнул, потому что только идея этого была нелепой. Взгляд Джемина смягчился. Иногда Ренджун задумывался: заслуживает ли он этого? Того, чтобы Джемин вот так на него смотрел. Потому что в глазах Джемина не было ничего, кроме любви. Сентиментальной и сладкой, словно Ренджун стоил всего мира и больше. Ренджун знал, что взгляд, которым он смотрел на Джемина, был точно таким же. Но это заставляло его взволнованно бледнеть. Давление было невероятным: быть парнем идеального На Джемина. И Ренджуну казалось, что он не мог соответствовать этому званию, особенно тогда, когда у него была такая огромная история, где он совершал ошибки, все портил и причинял боль самым дорогим людям. Но тогда Джемин делал то, что он делал всегда, чувствовал его неуверенность и помогал чувствовать себя лучше просто находясь рядом. Он взял блокнот с коленей Ренджуна, закрыл его и положил рядом с окном. А потом — склонился ближе, совсем близко к лицу Ренджуна, и посмотрел на него тем самым взглядом, и Ренджун был уверен, что его сердце остановилось. — Я люблю тебя, Инджун-и, — сказал он. Эти слова накрыли Ренджуна волной тепла, словно он был на пляже далеко отсюда. — Я тоже люблю тебя, — слова соскользнули с языка легко, словно были единственным, что он умел говорить. Джемин прикоснулся к его губам поцелуем, и шум дождя отошел на задний план. Поцелуй был невинным — не первым их поцелуем, но точно таким же нежным. Поцелуй двух мальчиков, влюбившихся впервые, вместе узнававших глубины этого чувства, открывавших новые двери, держа друг друга за руки. Узнавая друг друга и себя самих. Вместе. Поцелуй двух людей, которые когда-то думали, что их невозможно любить, но любили друг друга сильнее, чем Луна любила Солнце, догоняя его вокруг Земли. Легкость заполнила сердце Ренджуна, пузырьками собираясь в груди и выходя смехом. Джемин посмотрел на него недоуменно, но любяще, и поднял бровь в безмолвном вопросе. Ренджун, не прекращая смеяться, покачал головой. — Я просто счастлив. Я так счастлив. Джемин улыбнулся, искренне и прекрасно. Он снова склонился ближе, и забрал воздух из легких Ренджуна страстным, глубоким поцелуем. Безмолвное обещание, бессловесный акт восхищения, момент во времени только для них двоих. Англия оказалась довольно дерьмовой, с ее холмами и дождями, и Шанхай был куда лучше, со всем его шумом, загрязнением и завышенными ожиданиями. Но здесь, в тайном уголке мира, с парнем, который стал его вселенной, Ренджун решил, что все это неважно. Ничто не было важно, когда Джемин был рядом с ним. И был он Хуан Ренджуном, Вей Инджуном или вообще никем, Ренджун начинал верить, что Джемин действительно любил его. И Ренджуна называли множеством имен. Обоих из них называли. Придурок, стипендиат, мажор, избалованный, разочарование, позор семьи. Но кому было важно, кем они были для мира? Все, что имело значение, — это то, кем они были друг для друга. И неважно, какое имя он использовал, неважно, сколько денег было на его счете, Ренджун верил, что он любит Джемина. Влюбляться в Джемина было так невероятно сложно, но любить его было самой естественной вещью в мире. Потому что Ренджун много кем был до того, как приехал в Англию, но он мог отказаться от всего, если это будет значить, что он может быть любовью Джемина. На Джемин: его все, найденный среди дерьмовых английских холмов. Его враг, тот, кому он доверял, его любимый. На Джемин: парень, который спас его, и которого Ренджун спас в ответ.