From Grace | Неблагодать

— Сурта. Пожилая деваронианка подступила к Трауну, пока тот расстёгивал плащ. Сняла плащ с плеч хозяина, разгладила заботливо и хмуро и унесла в гардеробную. — Гири, — женщина-андроид шагнула вперёд при звуке своего имени. Траун вручил ей дар Палпатина. Она без вопросов приняла статуэтку, держа её осторожно, как он и ожидал. — Отнеси её в мою спальню, — отрывисто сказал он. — Помести над изголовьем кровати. — Да, сэр. Она немедленно ушла, прижимая статуэтку к груди. Вернулась Сурта, встала, уставившись на него, как мать на опоздавшего на ужин сына. — Да, Сурта? — спросил Траун. Прежде чем ответить, она оглядела его с головы до ног. Остальные слуги собрались позади неё; они переглядывались между собой, но молчали. — Мы не знали, что вы вернётесь домой, сэр, — сказала Сурта. Траун не отвечал. Он расстегнул китель, взял стакан прохладной воды, предложенный ему Тешити, поварихой-тви'лечкой, и выпил с ничего не выражающим лицом. — Я ненадолго, — наконец мягко сказал он. — Я должен до ночи вернуться на корабль, но прилечу завтра. Я взял трёхнедельный отпуск. На лицах слуг возникло вежливое замешательство. Траун прошёл мимо них дальше в вестибюль, и Сурта последовала за ним, хмуря брови. — Отпуск, сэр? Он остановился перед камином, положил ладонь на подбородок, отстранённо уставившись на висящую перед ним картину. — Да, Сурта. Он так на неё и не глянул, и она ушла, чтобы подготовить к ужину малый столовый зал. Остальные слуги тоже вышли; Траун к ним не обернулся. Его взгляд оставался прикован к картине. Он повесил её над камином, когда Палпатин подарил ему дом. Расположение или дизайн поместья выбрать не довелось, на архитектурные усовершенствования не хватало времени, но у него не было претензий. Пока стены украшали выбранные им произведения искусства, дом принадлежал ему, и он бережно выбрал каждую работу. Он так же тщательно выбирал слуг — свирепо преданных, не скованных в его присутствии, знающих и трудолюбивых. Он вспомнил день, когда повесил здесь эту картину — Сурта смотрела, стоя в углу, пока не отбыла служба доставки, а затем молча встала с ним рядом, плечом к плечу, разглядывая картину. — Так одиноко, — сказала она. — Одиноко? Её взгляд скользил по картине из угла в угол — яростные водовороты цвета, из каждой плоскости в глаз бросаются тёмные тени — и остановился на единственной фигуре: человек стоял спиной к зрителю, склонив голову над письмом, которое не мог прочесть никто, кроме него. — Одиноко, — твёрдо повторила Сурта. Теперь Траун протянул руку и провёл пальцами по гравированной пластине внизу рамы. «Приглашение на казнь». Он сам его выбрал, чувствуя, как что-то в этой картине порождает эхо в нём самом. Его мысли обратились к статуэтке в спальне. К пленной повстанке, ожидающей своей судьбы в камере на борту «Предостерегающего». Словно пришибленный, он отошёл от картины. Дальше по коридору, наполовину скрытая нишей, ждала работа иного типа — деревянная скульптура. Каждая из её рукотворных резных кос дышала корулагским стилем. Траун не мог её не коснуться; он стянул перчатки, сложил в карман и провёл голой ладонью по гребню скульптуры. Есть вещи похуже, чем временно быть лишённой свободы воли. Есть вещи и хуже смерти. Когда они говорили о Гере Синдулле, Император не упомянул третьего варианта — знал, что Траун никогда не изберёт его. Изгнание. Он выбирал эту скульптуру вместе с Парком. Сложись вселенная чуть иначе, Траун провёл бы свои последние годы один на планете изгнания, слишком слабый, чтобы охотиться, неспособный заботиться о себе. Никакие умения и подготовка не сделали бы такую жизнь сносной. Неважно, что за планету они найдут; Гера либо умрёт там одна — судьба хуже казни — либо отыщет путь к бегству, как сделал Траун. Способ спастись, как спас его Парк. Он провёл рукой по плетёным завиткам скульптуры, глядя, как поблескивает на свету кольцо. В поместье были и ещё работы, взывающие к нему сейчас так же, как эта. Когда-то во время задания на Анаксисе, где рос полковник Вуллф Юларен, Траун нашёл коралловую скульптуру. Один взгляд на неё теперь вызвал безжизненный металлический привкус во рту. Ему доводилось видеть осколки рассудка, оставшиеся после допроса ИСБ, встречать солдат, которые прошли мозгопромывку, стали правильными и послушными. От их изначальных личностей и навыков ничего не осталось, всё стёрли в пыль. Гера всё ещё будет талантливой лётчицей, если ИСБ решит сохранить ей жизнь — но она утратит творческую искру, делающую её настоящим мастером пилотажа. Утратит воспоминания, личность, саму себя. Нет, ИСБ не приемлемый вариант. Казнь не приемлемый вариант, если имеется альтернатива. А изгнание… Он отвернулся от скульптуры. — Гири? Слово скрипнуло в горле. К тому моменту, когда Гири появилась в вестибюле, он уже стёр с лица всякое выражение, — но она слышала его голос. Глаза Гири едва заметно расширились, выдавая участие. — Сэр? — Открой связь с Воссом, — сказал он, потише на этот раз. Она опять вышла и тут же вернулась с коммом дальней связи, чтобы он мог смотреть, как она набирает номер. Пока они ждали, она любезно избегала смотреть в лицо хозяину, предоставляя ему возможность хоть на минуту не носить маску. Восс знает, что делать, — сказал он себе. По крайней мере, Восс выслушает без осуждения, охотно послужит резонатором, чтобы Траун мог проговорить всё вслух, разобраться. Он смотрел, как загорается и гаснет индикатор исходящего звонка — комм искал соединения. Неудачно. Если Геру изгнать, всегда остаётся шанс, что она сбежит и будет снова убивать имперцев. Если же это ей не удастся, её ждёт воистину печальная судьба — состариться в одиночестве, безо всякой надежды на спасение. И Восс никогда бы ему не посоветовал отправить кого-то в изгнание. И Траун не хотел её терять. Огонёк вызова замигал быстрее, замедлился. Отключился. — Вне зоны доступа, сэр, — сообщила Гири.