Последний норматив

       Зал взорвался аплодисментами.        Несколько человек, что сидели рядом со мной, вскочили со своих мест, поддавшись вдруг эйфории, охватившей актовый зал. Щелкнув клавишей блокировки, я увидела в черноте погасшего дисплея свои глаза, полные не то просто шока, не то какого-то абсолютного страха.        Рита и Игорь Сергеевич уже стояли на авансцене, принимая все еще продолжающие аплодисменты, когда я, на репите повторяя слова извинения, шла вдоль бесконечно длинного ряда кресел, пытаясь как можно быстрее выйти из актового зала. Я обещала помочь Зуевой с платьем и теперь жалела об этом. Увиденное мной, кажется, теперь всегда будет стоять между нами.        Может, я и казалась кому-то легкомысленной, может — еще хуже — могла со стороны сойти за ярую сплетницу, но на самом деле была другим человеком. Секрет Риты (а в том, что это был именно секрет, я ни секунды не сомневалась) не предназначался для чужих глаз. Наверняка и сам Игорь Сергеевич не должен был ничего понять. И, надеюсь, так и не понял.        У кабинета физики, куда вот-вот должна была подойти Рита, я прижалась спиной к почему-то холодной стене и закрыла лицо ладонями. Сердце билось в груди с такой силой, будто только что прозвучал сигнал об окончании баскетбольного матча. Подумав об этом, я сразу же (похоже, это уже рефлекс) улыбнулась. Те немногочисленные тренировки школьной команды, на которых я успела побывать, теплым воспоминанием растворились перед глазами.        — Ты улыбаешься. — Рита медленно шла навстречу мне; полумрак коридора придавал ей образ загадочной принцессы, что осмелилась сбежать с королевского бала. — Значит, понравилось?        С моих губ сорвались первые слова похвалы. За ними — еще, еще и еще. Я сыпала комплиментами без остановки и надеялась, что не начну тонуть в повторах своих же слов. Замолчала я спустя несколько минут, когда платье Зуевой уже было упаковано в чехол для одежды, а сама она застегивала пуговицы на белой рубашке. Упав на неудобный стул в лаборантской, я с интересом разглядывала стеллажи с оборудованием для лабораторных работ. И вдруг поняла, что за своей бесконечной болтовней не заметила молчания Риты.        — Эй, Рит, ты чего?        Не знаю, почему я задала этот вопрос, ведь почти была уверена в причине этого молчания. Зуеву и в другое время нельзя было назвать особенно разговорчивой, а сегодня и подавно. Она оправила свою рубашку и спросила:        — Нормально?        Рите этот образ шел; другое дело, что я впервые увидела ее не в школьной форме.        — Первый раз вижу тебя в школе в джинсах, — призналась я, улыбнувшись ей.        — Ну, раньше я никогда не ходила на школьные дискотеки, а сегодня это необходимость, — напомнила Рита об обязанностях дежурного класса. — Ты чего здесь сидишь-то? — вдруг спохватилась она, вынимая шпильки из длинных светлых волос. — Ты же к Семену Юрьевичу собиралась! Ребята не станут возмущаться, что ты на уборку не осталась, я все им объясню.        Сначала я улыбнулась ей в ответ. Уборка актового зала после концерта и дискотеки — занятие малоприятное, а я из-за поездки в больницу к физруку ее пропускала. Рита смотрела на меня, широко улыбаясь, и больше не выказывала никаких признаков волнения. Все потому, что ей удалось перевести тему разговора. На меня и Семена Юрьевича.        — Рит, скажи, — мой голос охрип от волнения, но я не собиралась останавливаться, — ты что, влюбилась в Игоря Сергеевича?        И Зуева даже не шелохнулась. И ничем себя не выдала.        — С чего ты взяла? — Все же спросила она. С ответом я не спешила, и Рита, опустив глаза в пол, тихо позвала меня: — Олеся?        Я пожала плечами и закинула ногу на ногу.        — Ты просто так смотрела на него, когда пела, вот мне и показалось, — многозначительно взглянув на одноклассницу, я добавила: — Да и не мной одной, наверное.        И снова — ничего. Никакой реакции. И для меня это стало подтверждением того, что Рита уже научилась с этим жить и овладела искусством притворства лучше всех других.        — Ты сама говорила про артистизм, помнишь? — На лице Риты — улыбка, а в глазах почему-то пустота. — Конечно, Игорь Сергеевич красивый и умный, но безответная любовь — это не то, что мне нужно в одиннадцатом классе.        — Это никому не нужно. — Я до побелевших костяшек сжала ручки своей сумки. — Увидимся в понедельник?        — Конечно.        Рита мимолетно, пусть и очень крепко, обняла меня у дверей. На одну долю секунды мы встретились взглядом, и я почувствовала себя будто не в своей тарелке.        Ведь Зуева посмотрела на меня так, словно это она раскрыла мой главный секрет.        Как будто в учителя была влюблена я.

***

       Семен Юрьевич пристально смотрел в экран моего смартфона. Голос Риты звучал в больничной палате особенно громко, отскакивая от безрадостных стен. Лампочка сегодня светила особенно тускло, и я чувствовала себя героиней унылой мелодрамы, страдающей под душераздирающий саундтрек.        Наконец, видео закончилось. Семен Юрьевич протянул мне телефон и почему-то усмехнулся.        — Что такое? — спросила я, бросив телефон куда-то в изножье его кровати. — Не понравилось?        Мне было по-настоящему интересно, что ответит учитель. Все-таки к этому концертному номеру он имел самое непосредственное отношение.        — Удивительно чисто спето, — бросил мужчина в ответ, задумчиво потирая переносицу. — Игорь ей ведро валерьянки дал?        — Рита умеет собираться в нужный момент, — решила я заступиться за одноклассницу. — Знаете, им так хлопали. Как настоящим звездам.        В моем голосе не было ни горечи, ни завистливых ноток, но Семен Юрьевич все же ободряюще проговорил, глядя мне в глаза:        — Мы с тобой обязательно станцуем, чтобы восстановить справедливость в мире.        Я пожала плечами и сказала то, о чем думала на концерте:        — Знаете, мы были бы лишними. Это только их номер — Риты и Игоря Сергеевича.        Семен Юрьевич отвел взгляд, поправляя подушку под своей спиной. Повисшая между нами пауза совершенно мне не понравилась. Я чувствовала себя неуютно. Думая о том, как можно перевести разговор в нейтральное русло, я не сразу заметила, что учитель вновь смотрит на меня — серьезно, не отрывая глаз.        — Все в порядке? — несмело спросила я. — Семен Юрьевич?        — Да, все отлично, — со странной веселостью в голосе ответил мужчина. — Ты очень наблюдательная, Олеся. — И прежде чем я хотя бы успела понять, что он имел в виду, Семен Юрьевич спросил: — Как урок прошел? Пятый класс не довел тебя до нервного срыва?        — Не стоит так меня недооценивать, Семен Юрьевич.        И почему я сначала не показала ему запись урока физкультуры? Кое-как отыскав в складках больничного одеяла телефон, я выбрала в галерее нужное видео. Весь урок Семен Юрьевич смотреть не стал, ограничившись несколькими рандомными во время перемотки фрагментами.        — А ты отлично справилась! — искренне восхитился он. — Не думала о том, чтобы пойти в педагогический?        Фыркнув, я сложила руки на груди. Шаткий стул, на котором я сидела, даже перестал казаться мне таким неудобным.        — В пед? — в это короткое слово я вложила максимум призрения. — Пять лет учиться играть в пионербол для того, чтобы потом сорок лет учить этому неблагодарных деточек? Вот уж нет!        Учитель неодобрительно покачал головой. Но стыдно мне не было. Да, возможно с поступлением в медицинский я и не была согласна на все сто процентов, но идти в педагогический уж точно не хотела.        — Почему дети вдруг стали неблагодарными? — поинтересовался Семен Юрьевич. — По-моему, все в пределах нормы.        Пересказывать вечные стенания по поводу бесполезности уроков физкультуры в нашей раздевалке я не собиралась, чтобы не выдавать девчонок и не расстраивать самого учителя. Но, как мне казалось, он и сам все понимает.        — Может, в пятом классе физкультура — любимый предмет у детей, но в одиннадцатом — очень сомнительно. Понятно, что мы можем отдохнуть головой во время вашего урока, но все-таки у нас и без того высокая нагрузка, а тут еще добавляется беготня по залу в течение сорока пяти минут. — Я развела руками. — К вам на уроки ходят, потому что это вы. Будь на этом месте какой-нибудь пятидесятилетний дед, его давным-давно засыпали бы освобождениями. Или вообще — просто бы не ходили.        Моя спонтанная речь сейчас казалась мне сумасбродством. Семен Юрьевич, однако, отнесся к ней с уважением и никак не показал, что я только что несла сущую ахинею.        — Знаешь, Олеся, однажды я тоже буду пятидесятилетним дедом, — вдруг выпалил он. — И что тогда?        Представить Семена Юрьевича в этом возрасте мне никак не удавалось. Может быть, поэтому и я сказала:        — А к вам и тогда будут ходить на уроки.        Он улыбнулся.        — Потому что я — это я?        — Именно.        Между нами снова повисла тишина. За окном становилось все темнее и наверняка холоднее. Несмотря на то, что было только самое начало октября, я уже чувствовала приближающуюся зиму.        Начало октября… Я вскочила на ноги, поражаясь собственному идиотизму. Семен Юрьевич, ничего не спрашивая, с интересом наблюдал за тем, как я кинулась к своим вещам.        — Ощущение, будто это мне уже пятьдесят, и я страдаю обширным склерозом, — бросила я и показала ему увесистый пакет. — Я ведь для вас приготовила подарок на День Учителя!        Вместо того чтобы обрадоваться, Семен Юрьевич нахмурился. Вступать с ним в перепалку по поводу того, что подарки — это лишнее, я даже не собиралась. Не произнося ни слова, я достала из пакета несколько контейнеров и сняла с них крышки. Палату тут же окутал запах домашней еды.        — Супчик, — с насмешливой торжественностью в голосе объявила я и протянула учителю первый контейнер. — Не беспокойтесь, приготовлено из свежих продуктов на идеально чистой кухне. И, кажется, кастрюля была новой, но точно утверждать я не буду.        Семен Юрьевич держал контейнер с супом, продолжая молчать.        — Ой, возьмите ложку!        Я сунула ему столовый прибор, и только после этого учитель будто бы отмер. Мне казалось это забавным — кто бы мог подумать, что Семена Юрьевича можно привести в шок куриным супом.        — Это невероятно, — пробормотал учитель, зачерпнув первую ложку. — Сколько времени ты на это вообще убила?        Пожав плечами, я улыбнулась        — Вот уж точно подарок, — протянул Семен Юрьевич и на мгновение закрыл глаза. — Спасибо, Олеся. Я давным-давно не ел такого вкусного супа.        — О! — я засмеялась. — Вас там еще ждут котлеты, пюре и салат. Моя мама всегда говорит, что в больнице все больные мечтают о двух вещах: выздороветь и съесть что-нибудь домашнее.        Семен Юрьевич кивнул, соглашаясь с этими словами. Пока он ел, мы не разговаривали. И эта тишина никак не меня не давила, наоборот, было в ней что-то уютное. Что-то такое, что напоминало куриный суп.        — Остальное я съем на ужин, — еще раз поблагодарив меня, сказал учитель. — Ты не против, если я отдам контейнеры попозже?        — Можете вообще их выбросить. У меня дома есть еще.        От идеи такого беспечного использования посуды Семен Юрьевич в восторг не пришел. Мы поговорили еще немного, и я, бросив взгляд на часы, заметила:        — Наверное, мне уже пора.        Семен Юрьевич бросил короткое:        — Да, наверное.        Я поднялась на ноги, закрыла крышкой пустой контейнер из-под супа. Уходить мне не хотелось. Дома меня никто не ждал, кроме собаки, а здесь, пусть и в неуютной палате с этой дурацкой тусклой лампочкой, я чувствовала себя гораздо лучше. Но это все-таки больница, а Семен Юрьевич — мой учитель, и с визитом вежливости пора было кончать.        — Олеся, помоги мне, пожалуйста. — Я обернулась. — Поправлял подушку, и она упала.        В абсолютной тишине я обошла кровать и наклонилась. Оперевшись ладонями в матрас, Семен Юрьевич сдвинулся вперед, чтобы я могла подложить поднятую подушку ему под спину. Свисток, который я так и не показала учителю, выпал из ворота толстовки и, задев подбородок мужчины, теперь раскачивался на длинном шнурке.        — Простите, — я стянула свисток со своей шеи. — Совсем про него забыла.        — А я все хотел спросить, что за свисток был у тебя на уроке. — Семен Юрьевич протянул руку. — Можно?        Я отдала ему свисток и села на краешек кровати. Хотелось рассказать о том, что купить его оказалось не так просто, но слова почему-то застряли в горле. Любой повод задержаться в этой палате был мне в радость, но сейчас я не чувствовала удовольствия. Мной завладело липкое, душное волнение. И оно в разы усилилось, когда Семен Юрьевич попросил подойти ближе.        Сдвинувшись вперед, я вцепилась пальцами левой руки в жесткое одеяло. Как он здесь вообще спит?        — Ты удивительная девушка, Олеся. — Семен Юрьевич улыбнулся мне уголками губ. — Впрочем, это я тебе уже говорил.        Он вдруг подался вперед, склонившись надо мной. Я сжала одеяло еще сильнее, а мое сердце пропустило удар. Семен Юрьевич, не отрывая от меня странного, кажущегося мне обжигающим, взгляда, протянул руки и накинул мне на шею оранжевый шнурок. Свисток снова болтался у меня на груди, теперь уже поверх толстовки. Я не знала, что сказать учителю. Он не отодвинулся от меня ни на миллиметр. И я не почему-то не двигалась тоже.        Неизвестно, сколько бы мы так еще просидели, но дверь в палату широко распахнулась, и мы оба услышали высокий женский голос:        — С праздником, любимый!