***
Все-таки мне надо бы шутить поменьше, потому что кто-то там — в небесной канцелярии решил исполнять мои самые нелепые желания, пусть и брошенные вскользь. Иначе как объяснить, что на перемене после второго урока я врезалась в Игоря Сергеевича в одном из длинных школьных коридоров. На мои торопливые извинения он ничего не ответил, зато смерил меня взглядом, которым при желании можно было бы кого-нибудь заморозить до основания. Но даже эта неприятная встреча не испортила моего настроения. Все уроки я провела в предвкушении, правда, не до конца понимая чего именно: вечеринки или все-таки новости, которой хотел поделиться Семен Юрьевич. Когда, наконец, прозвенел последний в этой четверти звонок, я накинула сумку на плечо, обвела одноклассников взглядом и задала вопрос — по сути, риторический: — Ко мне домой? Ответом мне был стройный гул радостных возгласов. Соколов сиял — он обожал вечеринки, да еще и умудрился получить от Агнессы Илларионовны пятерку по литературе. — Еще бы! — Он обернулся через плечо и посмотрел Зуевой в глаза. — Рит, ты с нами? «Краше только в гроб кладут», — любила говорить бабушка, когда видела меня в плохом настроении. Интересно, какими словами она наградила бы сейчас Зуеву? Ни жива, ни мертва — она смерила Егора пустым взглядом и тоном, каким другие люди обычно говорят уверенное «нет», произнесла: — Да, я с вами. О причинах, которые сподвигли тихоню-Риту на подобные подвиги, думать мне не хотелось. Но при этом я была уверена в том, что ее похоронный вид и высокая степень «дружелюбия» Игоря Сергеевича были связаны друг с другом. Пока наша шумная компания добиралась до моей квартиры, я присматривала за Зуевой. Она стоически держалась за поручень в метро, сжав его до побелевших костяшек и почему-то закрыв глаза. Казалось, что вот-вот Рита рухнет на землю. Так почти и получилось: оказавшись в квартире, она села на диван и долго-долго смотрела в одну точку. Включили музыку, закрыли окна и выключили свет. Откуда-то появились пиво и ужасный приторный вермут. Прихватив с кухни пару бокалов, а из бара бутылку красного сухого вина, я села рядом с Ритой и протянула ей один — уже наполненный — бокал. — Вино отличное, — пока она не отказалась, начала тарахтеть я. — Мама привезла. Даже не хочу знать, сколько она за него выложила. Но оно потрясающе вкусное. Я сделала два крупных глотка. И почему Семен Юрьевич не прочитал мне лекцию о вреде алкоголя? — Горько, — после крошечного глотка Рита поперхнулась и поставила бокал на журнальный столик. — Извини. Видимо, я не разбираюсь в изысканных винах. Даже в темноте было видно, как сильно она покраснела. Мне хотелось расспросить Зуеву обо всем на свете: о том, почему она такая отрешенная, и что у них происходит с физиком. Но больше всего мне хотелось ее как-то поддержать. Ну не разбирается Рита в винах — и что? Я в них тоже не разбираюсь. Сказать, правда, я ничего не успела. — Рит! Иди к нам! Кто-то слишком пьяный активно требовал ее присутствия на импровизированном танцполе. Рита, как и ожидалось, покачала головой, но танцующая толпа одноклассников выплюнула из себя Егора. Не церемонясь, он вытащил Зуеву в центр гостиной, и одновременно с этим кто-то издевательски переключил трек. Издевательски — потому что это был медляк. Да еще и самый заунывный, что-то про опостылевшее всем разлученным «жди». Лицо Риты будто перечеркнуло сплошной болью. Я сделала еще один большой глоток вина, закинула ногу на ногу и смотрела за разбившимися на парочки одноклассниками. Егор мертвой хваткой держал Зуеву за талию, а она смотрела в его лицо невидящим взглядом. Он кружил ее в танце — слишком властно и слишком резко, слишком упиваясь эйфорией от происходящего. Ритина боль была практически осязаемой. Торжество Соколова было таким же. — Егор, извини, — она вдруг резко оттолкнула Егора от себя. — Я вспомнила, что мне нужно бежать. Песня даже не закончилась. Соколов растерянно смотрел куда-то себе под ноги, а Рита исчезла за дверью, ведущей в прихожую. Наверное, вспомнила что-то слишком личное и поэтому убежала. Наверное, вспомнила его и побежала к нему. Я залпом осушила остатки вина в бокале и тоже выскочила из гостиной. За Ритой только-только захлопнулась входная дверь, закончилась, наконец, та заунывная песня. Несколько секунд, показавшихся мне бесконечными, я стояла в прихожей — просто стояла и даже ни о чем не думала. А потом, наверное, вино ударило мне в голову, и я сорвала свое пальто с вешалки, оторвав при этом петельку. Бросила запасной комплект ключей от квартиры на тумбочку, вызвала такси и пока бежала вниз по ступенькам, написала в чат класса с просьбой закрыть квартиру тому, кто будет уходить последним. — Еще даже одиннадцати нет, — удивился Семен Юрьевич сразу после первого гудка. — Признавайся, ты всех разогнала, чтобы поболтать со мной? — Я села в такси и еду к вам. Как думаете, пустят? Рассмеявшись собственному вопросу, я прислонилась лбом к стеклу. Холодно. — Остановись, пожалуйста. — А вот так даже холоднее. — Тебе не нужно туда ехать. — Не хотите меня видеть? — напрямую спросила я. — А вот Рита куда-то убежала. Спорим, она поехала… — Честное слово, мне совершенно похер, куда там поехала Зуева. Мне гораздо интереснее, куда поехала ты. Как куда? Он же слышал, что я сказала. — Послушай меня внимательно, пожалуйста, — с расстановкой продолжил Семен Юрьевич. — Тебе не нужно ехать в больницу, потому что меня сегодня выписали. Об этом я и хотел тебе рассказать. Выписали. Семена Юрьевича выписали. Я крепко зажмурилась, будто от страха, хоть сейчас и не чувствовала его. Между нами больше не было больничных стен. Он вернется в школу, я вернусь на тренировки. Никаких разговоров по вечерам. Как раньше больше не будет. Все закончится вот так? — Постойте, — так и не сбросив звонок, я обратилась к таксисту. — Отвезите меня обратно, пожалуйста. Седовласый мужчина что-то недовольно пробормотал мне в ответ и резко крутанул руль. Я ударилась спиной о кожаную обивку сиденья, чувствуя себя в одинаковой степени пьяной и несчастной. — Олеся, скажи мне, ты что-то пила? Оказывается, я все это время держала телефон у уха. Оказывается, Семен Юрьевич тоже не повесил трубку. — Чуть-чуть. — И ведь правда — выпила я немного, но вино, похоже, было слишком крепленым. — Не беспокойтесь, Семен Юрьевич, я сейчас приеду домой, выставлю всех за дверь и лягу спать. — Ты не побоялась уезжать вот так, оставляя дома чужих людей? — Это мои одноклассники, я всех знаю. — Может, потому что была пьяной, а может, потому что уже ничего не боялась, ведь все закончилось, я добавила: — Приехать я хотела сильнее, нежели думать о своей квартире. Повисла такая тишина, о которую впору было резаться. Машина подъехала к моему дому, я также неуклюже, как и утром, вышла из нее. Пора прощаться с Семеном Юрьевичем — во многих вещах прощаться — и идти спать. — А сейчас? — вдруг совсем тихо спросил он. — Хочешь приехать? — Сейчас, — губы у меня пересохли, а руки предательски дрожали, — сейчас хочу еще сильнее. — Тогда приезжай.***
И я приехала. Спустя целый час, потому что сначала долго ждала новое такси, а потом попала в несвойственную для этого участка трассы пробку. Семен Юрьевич жил в старой панельной девятиэтажке с серой облицовкой, которая под тусклым светом уличного фонаря придавала дому особенно унылый вид. Стены лифта были исписаны недобросовестными жильцами, лампочка в нем моргнула четыре раза. Дорога казалась все более бесконечной, и когда я подумала, что никогда не доберусь, стальные двери разъехались в сторону, и я оказалась прямо напротив двери в квартиру Семена Юрьевича. По телефону он попросил не звонить, а заходить сразу. Так я и поступила, опустив дверную ручку вниз. В коридоре было темно, но это совершенно мне не мешало. Скинув обувь и пальто, я по наитию прошла немного вперед и широко распахнула первую попавшуюся дверь. Это была гостиная. Не такая большая, как у меня, но гораздо более уютная. Пахло почему-то корицей, я засмеялась. И только после этого увидела сидящего на диване Семена Юрьевича. — Уверены, что вас можно было выписывать? На ноге учителя все еще красовался гипс. Я несмело прошла вперед. — Думаю, врачам можно верить. До окончательного выздоровления еще далеко, но и в больнице мне делать уже нечего. Он тепло мне улыбнулся. Я сделала еще пару шагов вперед. И этого хватило Семену Юрьевичу для того, чтобы схватить меня за руку и дернуть ее на себя. Не удержавшись на ногах, я упала прямо на учителя, каким-то чудом не задев его загипсованную ногу. — Прекрати ездить на такси по ночам, — зачем-то попросил Семен Юрьевич, обжигая своим дыханием мой подбородок. — Это же может быть опасно. — А как же быть, если я хотела приехать? — почти жалобно спросила я, поднимая свое лицо и заглядывая в его глаза. — К тебе. Он сел прямее и подтянул меня за собой. Теперь я стояла на коленях между его ног, и даже так была гораздо ниже. С каждой следующей секундой я не трезвела, а будто становилась все пьянее. — Можно, например, дождаться, когда я снова смогу водить машину и буду привозить тебя сам. — Казалось, он даже не обратил внимание на то, что я обратилась к нему на «ты». — А геройствовать не нужно. И пить, кстати, тоже не обязательно. А мне вот решение выпить вина уже казалось отличной идеей. — Если бы я не была пьяной, то давно бы грохнулась в обморок. А так… Мне даже стыдно утром не будет, потому что я ничего не вспомню. — Ничего-ничего? — Абсолютно. Я произнесла это одними губами и надеялась, что так оно и будет, потому что о том, что я собиралась сделать, вспоминать мне бы не хотелось. И вспоминать это было бы нельзя. Но Семен Юрьевич успел совершить эту глупость первым. Его губы оказались на моем плече, которое не было закрыто тонкими бретелями топа. Кожа будто бы загорелась, мне казалось, что я попала в центр ласкового костра, и ожоги от него дарили ощущение тотального счастья. Быстрая дорожка поцелуев вверх по шее, скуле… Пауза. Взгляд хуже огня. Слова хуже выстрела. — Прости меня. Я правда пытался. А после — рука в моих волосах, его губы на моих губах. Температурный, сумасшедший поцелуй, из-за которого было невозможно дышать и без которого нельзя было больше жить. То в жар, то в холод. Мурашками по коже, вымученным стоном по нервам. Если бы Семен Юрьевич не держал меня, я бы давно упала. Если бы он не поцеловал меня, я бы умерла. Я была бы как Рита. А я хотела быть собой. Хотя бы этой ночью. — Не отталкивай меня сегодня, — я прошептала это в его губы, чтобы после зацеловать эту ненормальную просьбу. — Пожалуйста. — Я и не собирался. — И даже если завтра буду помнить об этом, пообещай, что ничего не скажешь, если поймешь, что я не забыла. — Обещаю. Это обещание было монолитной опорой, на которую я собиралась водрузить все свои ошибки разом. Но я не хотела думать. Я хотела еще огня. И под взглядом теперь таких же пьяных, как у меня, глаз, я сняла с себя топ. А под ним ничего больше и не было.