***
Здесь не было никого, кто мог бы спросить у Семена, почему вместе с ним приехала я. А если бы такие и были, то вряд ли бы решились задать свой вопрос: не то время и совершенно не то место. Я не чувствую страха, но чувствовала боль — она оказалась осязаемой и слишком живой, несмотря на то, что все здесь было из-за случившейся смерти. Я так и не решилась подойти к гробу — стояла от него в пяти шагах, цепляясь пальцами за холодную ладонь Семена. В голове не было никаких мыслей, но была песня. «Снег на моей голове, снег… Я первый раз в этом городе». Мужчина, что прежде заслонял собой гроб, вдруг отошел в сторону, и я увидела, пусть и издалека, но все равно увидела Игоря Сергеевича. Он не выглядел спящим, как обычно пишут в книгах, но выглядел, как застывшее мгновение чего-то, что никогда и ни за что уже не сбудется. Что будет теперь с Ритой? Рука Семена крепче сжала мои пальцы. — Я никогда не расскажу ей, что была здесь, — прошептала я. — Никогда не расскажу, что видела Игоря Сергеевича мертвым. Пусть она помнит, — я бросила еще один взгляд в сторону гроба и отвернулась, — пусть помнит его живым. На похоронах до этого я была лишь однажды: четыре года назад, в начала декабря, хоронили маминого младшего брата — моего дядю. В тот день почему-то было тепло, пусть и по-проморзглому серо, и под подошвой моих ботинок хлюпала светло-коричневая глина. Мама плакала дома, но отчего-то перестала плакать на кладбище; стояла у гроба, смотрела куда-то в сторону. А я стояла, как и теперь, неподалеку. Кто-то, кто стоял позади меня, настойчиво предлагал подойти поближе и попрощаться с дядей. Я с той же настойчивостью продолжала стоять. Мне не хотелось прощаться с дядей. Сама мысль о том, что я увижу его в последний раз, лежащим в гробу, причиняла боль гораздо большую, чем его смерть. — Отстань от нее, — услышала я позади гневный шепот. — Правильно, что не подходит. Будем помнить его живым. Вот откуда я знала эту фразу. Оттуда же я знала, что это правда, но только отчасти. Мертвого дядю я действительно не видела, действительно помнила его живым, но каждое воспоминание заканчивалось жирной точкой понимания того, что он все же умер. И никогда больше ко мне не вернется. Мама, похоронившая много лет назад сначала мать, а потом отца, справилась со своим горем почти что обыденно. Я же спрятала боль глубоко внутрь себя, и каждый раз она неожиданно давала о себе знать. За четыре года, если честно, я так и не научилась нормально с этим справляться. — Мы можем не ехать на кладбище? — осторожно спросила я, уткнувшись в плечо Семена. — Пожалуйста. — Конечно, — мягко и успокаивающе ответил он и вновь сжал мои пальцы. — Ты вся продрогла. Кивнув, я закрыла глаза. И правда, очень холодно. За окном прощального зала расцветал май.***
То, что было на кладбище, я помнила смутно, но несколько часов спустя, когда уже лежала на постели в нашем номере, все равно слышала нескончаемый плач. Я была уверена: этого мне никогда не забыть, похороны Игоря Сергеевича отпечатались на сетчатке глаз, но… Но Риты не было, а значит, ей этого помнить не придется. — Зря я согласился взять тебя с собой. Семен посмотрел на меня чересчур строго. Он сидел в кресле, так и не переодевшись, и я в белом отельном халате казалась самой себе слишком контрастной на его фоне. — Я должна была с ним попрощаться. Вместо Риты. Добавлять еще что-то было необязательно: Семен меня понял.***
Ночью я спала совсем плохо. Мне снились похороны, снилась Рита, снился мой дядя. А еще снился Семен. Самые страшные сны оказались с его участием, и я вскакивала в постели, громко крича. — Тише, тише, — Семен гладил меня по волосам, целовал в шею и пытался убаюкать. — Засыпай, моя девочка. Я хваталась пальцами за его футболку, плакала, а потом засыпала, чтобы проснуться вновь. Неудивительно, что в самолете, когда мы летели домой, Семен уснул. Он крепко держал меня за руку, а я смотрела на облака, танцующие перед иллюминатором. Все закончится на свете, а небо останется, чтобы так же, как и Рите, обрушиться на голову.***
Только через неделю нам объявили, что последнего звонка не будет. Никаких возмущений по этому поводу не было: все и всем было абсолютно понятно. Мы продолжали ходить в школу, будто по инерции, готовились к ЕГЭ и много, очень много плакали. Смерть Игоря Сергеевича стала точкой нашего детства — аттестат зрелости можно было и не вручать. При Семене я старалась не плакать. Игорь Сергеевич был его другом, и я не хотела причинять ему еще больше боли. К тому же, если честно, после похорон что-то между нами навсегда изменилось. Не стало наших шуточек, почти не стало прикосновений, перед сном мы больше не говорили по телефону. Я перестала заходить в тренерскую, а он перестал меня туда звать. Я оказалась там в самом конце учебного года, на последней учебной неделе, когда на тренировке неудачно приземлилась на коленку, отдавая пас. Семен, как обычно, усадил меня на диван и… протянул мазь. — Ты мне не поможешь? — удивилась я, откручивая крышечку. — Сёма? Вместо ответа он вдруг сел прямо на пол, напротив меня, и поднял взгляд непривычно холодных серых глаз. Почувствовав, что сейчас случится, я вжалась в спинку дивана. — Ты меня бросаешь, да? — выпалила я, решив, что если начну первой, будет не так больно. — Разлюбил? Он сначала кивнул, потом отрицательно покачал головой и тяжело вздохнул. — Не разлюбил. Любовь здесь вообще не при чем, — Семен грустно мне улыбнулся, и в глазах тут же защипало. — Просто так будет правильнее. Для нас обоих. — Это из-за Игоря Сергеевича и Риты, да? Послушай, — я в запале схватила его за руку, — мои родители никогда… — Никогда не примут твой выбор, — перебил меня Семен. — И не спорь. Тебя ждет другое будущее, Олеся. И я отпускаю тебя ему навстречу. Встав на ноги, я покачала головой, стараясь не плакать перед ним. В голове было слишком много мыслей, но я выпалила лишь одну: — Ты просто струсил! И даже не попытался узнать, что было бы дальше. Пусть так, — я развернулась на носочках, несмотря на боль в ноге. — Надеюсь, ты будешь счастлив. Передавай привет Алисе! Я выбежала из тренерской, из спортивного зала, из школы. Не помню, как добралась до дома; не помню, как спала два дня напролет, умудрившись проснуться только за день до экзамена по русскому. Мне пришлось собирать себя по частям, выпить успокоительное перед входом в аудиторию. Все стало совсем плохо, когда в контрольно-измерительных материалах мне попался текст про прощальный танец. Слезы капали на бланк ответов, размазывая чернила, и мне пришлось попросить второй. Все, о чем я могла думать — это о том, что мы с Семеном так ни разу нормально и не станцевали.