Жемчужный водопад

Резкий неприятный запах заставил Мэй очнуться. Чудо-травы красовались у лисы на лапе. Мазь Чонгана работала отменно даже на животных. Никаких порезов или крови не было, но маленькое тельце всё равно полыхало от боли. Сколько времени прошло с того дня неизвестно. « Обычно после обморока я возвращаюсь в тело человека, а тут…» — Мэй пыталась хоть как-то привстать, да тщетно. Боль гудела по телу так звонко, что невозможно услышать собственные мысли. Кадзу, смерть, водопад, тигр — всё сплелось в один несуразный бред, который Мэй пыталась разгрести у себя в голове. Горело внутри, лису знобило. Двигаться нельзя — заново Чонган не соберет по частям. Пришлось цепляться за что-то, что смогло бы притупить рукоять невидимого ножа, который безжалостно пронизывал Мэй снова и снова, убивая маленькую девочку внутри. « Концентрация » Концентрация — одна из сильных сторон Мэй. С детства её обучали внимательности ко всему вокруг. Она была сосредоточена на композициях икебаны, на словах наставницы, на движениях в танце, и на мужчинах, с которыми ей доводилось пить чай из одной чашки. На себя майко особо не обращала внимания, возможно, считала это чем-то неподобающим и эгоистичным. Именно поэтому сейчас было сложно понять, чего именно хочет слабый организм. Зацепиться за свои чувства тоже не особо давалось. Смерть Кадзу лучше не трогать, ведь от таких воспоминаний станет только хуже. С момента пробуждения мозговая работа занимала всё больше и больше сил, а значит боль только усиливалась. Пытка продолжалась, она шумела сильнее чувств и любого здравого смысла. Выход только один: « У меня из вариантов две лапы и хвост. Вот это выбор, докатилась.» — Не было сил даже на родную саркастическую улыбку. Лисица немного подумала, зажмурила глаза. Острые клыки вцепились в переднюю лапу. Крови было не много, но достаточно для Мэй. Теперь само тело полыхало уже не так сильно — эпицентр переместился в лапу. Мэй удалось хоть немного себя привести в «порядок». Уже отчетливее чувствовались повреждённые места, а болевые точки пульсировали в полсилы. Можно немного передохнуть. Кицунэ умостилась на подстилке удобней, и прислушалась к окружающему миру. Где-то вдалеке шуршали ветки старых деревьев, резкими порывами играл по окнам суровый ветер, по горной тропинке шел человек. В пустыне горной есть одна деревня, Отделена она от всяких городов. Попасть туда не всякие сумеют, Ведь рядом ни дороги, ни мостов. Там ветер холоден и груб, У водопадов не сидят туристы, Пещеры всё уходят вглубь, Не проезжают и артисты. Там всё не так, как у других: Там дети знают чувство острой боли. Их учат выживать в условиях любых, С пелёнок знают о самоконтроле. И даже девушек растят совсем иных: Они уже привыкли к вкусу чужой крови. Нелёгок путь у куноити молодых. Ну что ж, такая вот цена у воли. Прекрасные девицы варят яды, и зашивают очень непростые раны. Напоготове в них всегда кандзаси есть Вам лучше не почувствовать их месть. И колдунов там вовсе не сжигают, тех самых, что красивые фонарики умеют жечь. Один из магов там, представьте, правит кланом. Кровавые бинты на ки́стях, чтобы не истечь. Деревня эта — сложная, опасная система, Работала она прекрасно столько лет, Но появилась вдруг деталь, наверное, проблема. Никак вписать её не может основной совет. Деталь вот эта на подстилке мирно дремлет. Такая рыжая, с хвостом ещё мохнатым. Для жителей-синоби от неё чужацтвом веет, Всё смотрят своим взглядом косоватым. Она чужая там, чужая и извне деревни. И как бы не хотелось лисочке помочь, Попался в лапы хитрой вечной тени Единственный, кто смог бы унять боль Мы часто видим лишь картинку: «Лежит лиса у лекаря в домишке, слышал? Та самая, что раньше здесь плела интрижки. Однажды видели её на местном рынке, Глаза — ну прямо яркие рябинки. Та, что притащил сюда один из наших? Она ещё жива? Я думал, утопилась… А вдруг она замешана в шпионаже? Моя бы воля, сразу бы проговорилась. » Так думал почти каждый, Плевать обычно мы хотим на судьбы остальных. Хотя, они ведь в чём-то были правы, Действительно, лежит лиса у лекаря их. Действительно, она же утопилась. Хотела всё физически устроить, да не случилось. Лежит, захлёбывается в своих же мыслях. Теряется во многочисленных и разных смыслах. Да, она не куноити. Но вот за волю ей пришлось платить по полной. Теперь она свободна, правда, без защиты. Без денег, без союзников, зато с угрозой. Лежит в бездонном море тёмных мыслей: «Бороться буду до конца? А может, утону в реке сильных людей? А может, буду с ними и купаться…» Ты главное, малышка, повзрослей. Всё будет, главное не сдаваться. *** Сквозь стену пробивались голоса мужчин, что разбудили Мэй своей перепалкой: — Такао, мальчик мой, ты совсем свихнулся?! — Немного переборщил. — Немного?! На девочке живого места не осталось: лапа сломана, ухо разодрано, нос весь в крови… — старый морщинистый голос резко умолк. Пусть Мэй и не видела всё происходящее, зато она прекрасно понимала. Будто видела тот самый холодный жест руки дзёнина. Колдун прошипел: — Чонган, при всём уважении… — Конечно, Такао, я молчок. Ты ведь у нас тут мудрый дзёнин, сам всё знаешь, всё решаешь! — немного обескураженный словами лекаря, Такао замялся, обдумал дальнейший план действий. — Такого я никогда не говорил. Над Мэй будет честный суд. — Такой же честный, как и над Азуми? Жалеешь тех, кого не надо, и приговариваешь к смерти тех, кто был достоин жить. — Забинтованные руки сжались. Дзёнину было непросто сохранять привычный спокойный вид. — Юнец ты ещё, Такао, в тебе бушует кровь, пусть ты и Наито. Себя не контролируешь совсем, а сегодня как с цепи сорвался вовсе. Ответа не последовало. Мужчина в голубом кимоно хмуро направился к выходу. Мэй не видела его лицо или спину, но резкие шаги выдавали всё недовольство мага. Никто кроме Чонгана не осмелился бы с ним так говорить. Вдруг Такао остановился у самой двери: — Он всё ещё жива лишь потому, что я пообещал К… — сознание дзёнина напрочь отказывалось произносить имя друга. Пауза, короткая, но очень заметная. « Совсем размяк. Ты глава клана или жалкий кот? По сути, одно другому не мешает, — болезненная улыбка проскользнула в глазах, — но всё же, сегодня ты глава клана. Давай, скажи его имя, это же просто имя.»  — Потому, что я обещал Кадзу. Разнервничался. Вышел, даже не договорил. Да и не нужно было, Чонган всё прекрасно понял. Стукнула дверь. Горный воздух впивался ледяными когтями в лицо Такао, седые волосы развевались на холодном ветру. Кажется, собиралась буря. Кто-то поклонился дзёнину вдалеке — колдун не заметил. Забылся, смотрел не на мир, а в себя. Навязчивая мысль билась у него в груди, пытаясь выдряпаться наружу. Такао сдерживался. Боялся. Себя? Возможно. Его грызло то самое ужаснейшее чувство: «Не спас… Я не спас его, наоборот сам погубил. Взял этот чёртов заказ, отправил его на это чёртово задание с этим чёртовым шутником в эту чёртову столицу! » — неосторожное движение в дуете с ужасным моральным состоянием дало о себе знать. Сегодня в клане Наито никаких фонарей. Они лопнули.