Падающая звезда не спасла.
Воск небрежно стекал по свече и сталкивался с усыпанной яркими звездочками глазурью, пока из глаз стремительно вытекали слезы. Лиана несмело дунула, затушив пламя, но так и не загадала никакого желания. Легкий дым расстелился по пространству, как дым от тлеющей сигареты, лежащей на сухой земле. Если она не потушит ее, все сгорит. Она сгорит. И трава, хрустящая под ней. Ей нужна лишь пара секунд, чтобы почувствовать неладное, и еще несколько, чтобы затоптать зарождающийся пожар. Рваный и граничащий с разумом вдох сорвался с ее губ, как и капля с туч. Дождя никто не обещал, но и она не смотрела прогноз погоды. Лиана запрокинула голову к небу, ей хотелось засмеяться, громко и почти безумно. Жизнь шла примитивным ходом, роняя воду за ее ворот. Мысленно девушка упивалась нелепостью происходящего, а после начала жалеть о своем приходе и всей этой ненужной показухе. Ей стоило остаться дома, позвать подруг, ведь, наверное, она могла уже назвать их так, а не устраивать здесь трагедию и шоу, что уничтожило ее под слоем дурманящей вины и стыда. Она никогда не была достойна этих слез и спасения. Она никогда не была достойна попытки на спасение и его. Лиана неприятно жмурилась от удивительно холодных капель, а может, у нее просто был жар, который она не заметила под гущей таблеток. Девушка тихо ругалась себе под нос, старательно и неряшливо собираясь уходить, сбежать, если быть точнее, и сбежать точно не от раздражающей воды. —Ты всегда любила дождь. Что изменилось? — голос, раздавшийся эхом в голове, остался учащенным сердцебиением и нарастающей паникой. Лиана обернулась на пришедшую, отказываясь верить своим глазам. Девушка неспокойно бегала глазами по человеку перед собой, замечая, насколько та была спокойна, почти безразлична. На ее лице не скользила легкая улыбка ностальгии, а во взгляде не читалась родственная теплота. —Лесли? — с дрожью в голосе спросила Лиана и попятилась назад, плотно сжимая в руках сумку. Дождь не прекращался и разрастался в неудержимый ливень. Девушка под бледным зонтом стояла за оградой и критично осматривала бывшую подругу, промокшую до нитки. —Тебе давно стоило начать смотреть прогноз погоды. Уже не раз ты простывала, попадая по своей же глупости под дождь, — ее слова, источающие не скрытое, но колкое беспокойство, сухо спадали с языка. —Зачем ты пришла? Я думала, что мы уже давно все решили, — Лиана пыталась придать строгости своим словам, но дрожь, граничащая с хриплым всхлипом, вытесняла все подобие уверенного тона. —У тебя сегодня день рождения, и я решила, — девушка резко запнулась, и в этот момент на ее лице скользнуло сочувствие и жалость, — Ты не брала телефон и не отвечала на сообщения. Дома тебя тоже не было. Поэтому… —Ты решила не оставить меня в покое, а приехать сюда? — неожиданно грозно вскрикнула Лиана и указала на кресты за своей спиной. —Свое совершеннолетие ты тоже встретила здесь, — холодно подметила Лесли и строго посмотрела на шатенку, — И я была уверена, что ты не поменялась. Прискорбно, но я оказалась права. Ты не изменилась, Лиана, — произнесенное безразличным голосом имя заставило все сжаться внутри, — Ты все так же прожигаешь жизнь и плывешь по течению. Тебе давно уже нужно было прекратить это. Стать сильнее и сделать уже что-нибудь. Наделить свое существование хотя бы каким-нибудь смыслом, а может, и завести семью, —раздраженно сказала Лесли и невзначай провела рукой по своему животу, выдававшему ее беременность. —Ты в положении? — тихо спросила Лиана, проследив за ее действиями, — Но не слишком ли это…? —Рано? —девушка громко усмехнулась и осуждающе качнула головой, —Я счастлива, Лиана. А для счастья нет понятия «рано». Лесли взглянула на растерянную Лиану со всей возможной теплотой и впервые за эту встречу глушила в себе резкое желание обнять выпавшую из диалога девушку. Она внимательно смотрела за мокрой шатенкой, которая, казалось, окончательно помрачнела и слилась с окружающей серостью. Лиане хотелось смеяться и плакать одновременно. В глазах бывшей подруги она не видела и крупицы сострадания, только одну насмешку. Лиана была уверена, что та упивалась ее положением и лишь укоризненно напоминала о ее абсолютном провале в жизни. О каком счастье и семье в ее случае могла идти речь? Семью потеряла по глупой ошибке, а так называемое «счастье» разрушилось между развалин Берлина. Все ускользнуло от нее, скрылось под посеревшими крестами и исчезло в блеклом свете. Она осталась абсолютно одна, в этот раз точно. Дождь прекратился. На улице не осталось и следа от бушующей стихии. Лужи уже высохли и лишь слегка охладили асфальт, который вновь успеет раскалиться из-за палящего солнца. Лиана застыла около своего дома и запрокинула голову навстречу бескрайним этажам, уносящимся в небо. Она тяжело моргала и щурилась от ярких лучей. Произошедшее окончательно выбило у нее все силы и возможную инициативу, идею для этого вечера. Планы всех последних дней были однообразными, однотипными, но сегодня их хотелось разнообразить хорошей бутылкой вина и абсолютной тишиной внутри. Однако мимолетно скользнувшее лицо врача и строгие противопоказания, возникшие в голове, не позволят ей совершить эту ошибку. Она все еще давала шанс жизни. Лиана тяжело выдохнула и, оторвавшись от небосвода, лениво прошла к подъезду. Вновь привычный поиск ключей в наполненной сумке. —Подержите дверь, пожалуйста! — бодрый и взволнованный голос показался ей знакомым. Девушка все же выполнила просьбу и посмотрела за спину, сталкиваясь взглядом с рыжим парнем из книжного. —Вы? — изумленно спросила Лиана, вскинув брови, и проследила за его широкой улыбкой. —Невероятное совпадение! —пыхтя, сказал парень, держа в руках большой цветочный горшок с еще маленьким саженцем, — Видимо, мы стали соседями? —поинтересовался он, проскользнув мимо озадаченной Лианы. —Соседями? — недоверчиво переспросила девушка, не сдвигаясь с места. —Да! — уверенно ответил парень, встав на месте, — Теперь я снимаю квартиру на четвертом этаже. —Сомневаюсь. Вы, может, ошиблись домом? Все квартиры на том этаже жилые, — Лиана заискивающе осмотрела возможного соседа и зашла в подъезд, держа с ним дистанцию. —А так вы не знаете? Бывшая жительница умерла. Говорят, крайне интересная смерть, — протянул парень, улыбаясь, и внимательно смотрел на девушку, не разделившую его радости. Ей после проникновения не хватало только убийства этажом ниже. Лиана окинула его тяжелым взглядом и нахмурилась, не прекращая всем своим видом источать недоверие. —Так… — неуверенно начал парень, — Я могу узнать ваше имя? — с надеждой спросил он, не оставляя ей выбора. —Лиана, —на громком выдохе и без желания ответила девушка. —Приятно познакомиться, Лиана, — он учтиво кивнул ей, не прекращая улыбаться, — Дженсен. —Взаимно, — сухо сказала девушка и быстро прошла мимо него, —Лифт сломан, так что удачи перевезти все вещи, — напоследок бросила Лиана и растворилась в лестничных проемах. Бессмысленный, тревожный вечер перетек в тихое солнечное утро. Легкий ветер скользил по комнате через открытое окно. Мягкий воздух теребил еще мокрые темные локоны, обладательница которых уже проснулась и бесцельно смотрела в стену перед собой. Глаза, не успевшие набраться света после сна, сонно смыкались, пока тело непроизвольно село, приготовив себя к новому дню. Очередному дню, который не будет даже зачеркнут в календаре, день, что пронесется быстро и незаметно, а после потонет в темноте ее памяти и разлетится темным пеплом на фоне ярких и манящих воспоминаний. Лиана лениво потянулась и согнула ноги в коленях, после чего послышалось легкое и незнакомое шуршание. Она непонимающе нахмурилась и перевела взгляд на край кровати. Глаза в секунду залились блеском и раскрылись от удивления. Большой букет из гортензий аккуратно лежал в ее ногах, ловя мягкие солнечный лучи. Яркая улыбка, по которой уже успела соскучиться девушка, нежно скользнула по ее лицу. Брови приподнялись, пока руки потянулись к цветам. Она аккуратно притянула букет к себе, внимательно рассматривая каждый белый цветок. Лиана на мгновение перевела восторженный взгляд к потолку, позволяя паре мягких слез стечь по краснеющим щекам. Пальцы нежно перебирали лепестки, бережно подсчитывали яркие зеленые листки. Она невесомо прижала букет к себе, урываясь лицом в белоснежные цветы, и укололась о маленькую бумажку. Девушка тихо усмехнулась и вытянула незамысловатую записку.—С днем рождения.
Аккуратные и четкие буквы сложились в такой, казалось, скудный и холодный текст, но эти три слова оживили в ней желанный трепет. Подписи не было, но та была ей ни к чему: отправитель был и так известен.***
Звенящая тишина, неспособная раствориться под тяжестью век и крепким виски, была почти осязаема вокруг. Грубый гул сигнализации машины где-то за окном был несравним с криком сознания и совести, что старательно скреблась внутри и выжирала из него все хрупкие остатки жизни, подаренные ею. Новый глоток, а может, и бутылка — он давно сбился со счета — не помогли заглушить и крупицы непонятного жжения внутри, которое зверской хваткой вцепились в его вопящее, стонущее подсознание. Коул остался один, абсолютно один в пустоте уже, казалось, не своей квартиры. Он остался наедине с верой в свой поступок, в свое нетрезвое решение. Ему не хотелось признавать того факта, что тот бесстыдно и трусливо сбежал, оставив Лиану в непонимании и с сотней вопросов. Но теперь все, что недавно обрело значение, вновь стало неважным, ненужным, пустым. Вечер, ночь, определенно, рокового дня слились между собой, стерев грань суток, о смене которых напомнило только теплое солнце. Пара лучей, пробравшихся в утонувшую во мраке спальню пробудили неспокойную память. За мягким румянцем и жарким светом в пушистых волосах последовали непристойные, грязные голоса, отрывки, окончательно уничтожившие ее участие в его жизни. Коул моментально понял это, когда липкий страх скользнул по всему телу, а ярое отвращение забилось где-то внутри. Чужое, не его, все, что он испытывал, было не его, но от этого становилось только хуже. И он почти сорвался. Желание затопить незнакомые ощущения и картинки, возникающие в голове мыльными образами, вцепилось грубо и сильно. Коул жаждал увидеть ее, откинуть назад все неясные, рваные отрывки прошлой памяти, которую он раньше так стремился вернуть, и встретиться с ней, коснуться ее и вновь почувствовать тишину и тепло. Но холодные больничные стены и нескончаемое количество медицинских приборов, трубок, пронизывающих ее тело, заставили отступить, отрезвили и помогли вспомнить причину его поступка.Страх
Невозможно непривычное чувство, незнакомое, совершенно несвойственное, но именно оно вынудило окончательно оборвать нелепую и слабую попытку. И тогда он поклялся себе, что больше никогда не позволит себе встретить Лиану, ведь знал, понимал, что стоит ему взглянуть на нее — он утонет, захлебнется в ней, в этом навязчивом чувстве, а после никакие остатки здравого разума не смогут до него докричаться. Коул погрязнет в ее свете и даримой ею тишине, но обязательно заберет его полностью, не оставит ей и слабого лучика и уничтожит ее. Обязательно погубит, но сделает это Коул или же обладатель той жуткой памяти, не важно. И неизвестно, как бы поступил старый носитель этого тела.Как он был глуп и наивен, веря в святость своего решения и в ее спасенную жизнь, ведь он буквально убил ее одним своим отсутствием, убил их обоих.
Но он не знал об этом.
После больницы Коул не решился возвращаться в квартиру, не хотел оставаться и в этом городе, даже стране. Получив на руки весомую сумму, парень впервые задумался о том, откуда у него могли быть подобные деньги на счету, но быстро отбросил эту мысль под стопкой крепкого алкоголя в баре, который скрасил его последние часы в этом городе. Трезвость стала ему не по вкусу, и тогда, в очередном легком бреду и с мигренью, не прошедшей с прошлой порции виски, он решил, что лучший способ уничтожить все пути отхода — стать ничтожным, бездушным в ее глазах. И он стал для нее «примитивным» злом, падшим на все тусклые и безликие пути забвения. Ему стала нужна только наружность, вид, тело. Никаких чувств, мыслей, души. Ничего, что он ценил в ней. Коул исключил все человеческое, одушевленное. Женщины в его глазах стали просто безликим и безвольным объектом, вещью. А Лиана ненавидела, когда девушек считали вещью, еще больше ненавидела тех, кто так считал. Он бесстрастно разрушал. Его руки и мысли лишились права созидания. Они безответно поглощали и уничтожали, убивали. Его утопило мрачное уныние. А Лиана ненавидела тех, кто не созидал и не понимала тех, кто жил не взахлеб. Она любила честность, свободолюбие, стремление отдавать и создавать. Коул делал все наоборот, окончательно вступив на путь омертвления души. Он хотел ненавидеть себя в ее глазах. Жаждал не найти для себя оправдания и прощения, ведь знал, что она найдет, примет его вновь и, о боже, простит.Коул не хотел быть прощенным.
Он стремился вновь утонуть во мраке и вездесущей пустоте, не зная, не желая при этом утащить Лиану за собой.
Безликие, чаще безвкусно яркие девушки окружали его, стали вечными спутницами в бесцельных, мертвых днях, и тогда Коул понял, что нравится женщинам, чем стал мастерски пользоваться, стирая с себя всю нравственность, хрупко нанизанную за месяцы его жизни. Их было много, и он не запоминал их имен, глаз, улыбки, хотя все это помнил в Лиане, окончательно осознавая ее исключительность лично для него. Все это помогало забыться, укрощать ненасытные мысли и его воспоминания, что становились болезненнее и бледнее с каждым днем под новыми руками, с очередным жжением на языке и жаром в груди. Впасть в забвение. Слабо и примитивно, хотя он никогда не считал себя таковым. Коул всегда контролировал себя, свое тело, а главное, мысли, но хрупкая грань контроля стерлась очередной лихорадкой, принесшей регулярные всплески воспоминаний. Несвязные, бредовые, скорее сюрреалистичные видения возникали резко, чаще неожиданно, не выбирая момента. Подсознание не интересовало, спал ли он в тот момент, пил или же ему отсасывала хрупкая блондинка. Коул записывал, описывал, что смог четко различить и запомнить. Каждое новое слово, выведенное в приступе агрессии, граничащей с помутнением рассудка, нелепо и небрежно ложилось на листы, позже возвышавшееся на стенах номеров. Иногда после он не мог разобрать написанного, из-за чего терял клочки и без того пустеющей памяти. Но если удача все же улыбалась ему, криво и с отвращением, но улыбалась, Коул восстанавливал образ в голове от начала до конца и окончательно отпечатывал его обратно в памяти. Дни с мигренью принесли ему совсем немного, чаще не в нужной хронологии. Он смог понять, что нелепая татуировка зонтика, что зацепила взгляд Лианы, стала безвкусным клеймом некой семьи, которая казалась для него слишком разной, но беспричинно родной. От любого упоминания внутри все разрывало от их лиц и тихих, приглушенных голосов. И тогда Коул окончательно понял, что у него действительно была семья, к тому же большая, а также он верил, что именно была. Любое их прикосновение и взгляд утопал в крови, что заставило его поверить в то, что этой семьи уже не было, но не до конца внушило причину их гибели, которой так боялся стать он. Больше ничего не было. Только нескончаемый пепел, зола, осевшая на коже, и сдирающее все нутро одиночество с вездесущей тишиной. Череду из бессмысленных, мертвых дней прервали новости, которые Коул услышал по чистой случайности в холле гостиницы. Радостная и энергичная ведущая выпуска ежедневных новостей быстро и ненавязчиво сообщила прогноз погоды на этот день. Дата отдалась странным непониманием и ощущением легкой забывчивости. Мягкий голос заставил встать, утонуть лакированными туфлями в мягком ковре ручной работы. Коул нервно крутил в руках карту от номера, не прекращая всматриваться в цифру. —Седьмое июля, — шепотом для самого себя озвучил парень и нахмурился. Ему потребовалось пара минут, чтобы наконец вспомнить. Короткая дрожь скользнула по телу, пока глаза слегка приоткрылись от неприятного осознания. Коул четко запомнил тот день, когда они с Лианой затронули тему дней рождений, точнее говорить, их об этом вынудил очередной фильм для фона. Последние недели помогли забыть ему об этом, но судьба заставила вспомнить и вновь начать думать о ней. Жестокая и несправедливая игра. Он разрешил себе нарушить свое обещание, вновь оправдываясь ею, ведь помнил, как она ненавидела этот день. Причину ее нелюбви к яркому в обществе празднику он не знал, да и не хотел. Эта дата стала банальным предлогом увидеть ее, недолго взглянуть на нее, сорваться. Большой букет из белоснежных гортензий удачно лег в большую ладонь. Маленькие цветки ловили жемчужный свет полной Луны, зависшей над скромным сквером около ее дома. Коул осматривал уже потускневшую в памяти местность и дом, но каждая минута, проведенная здесь, пробуждала и оживляла старые сладкие воспоминания. Свет, потухший в комнате уже почти как час назад, стал сигналом к действию. Знакомый балкон тихо встретил его. Коул быстро скользнул взглядом по территории, замечая несколько брошенных пачек сигарет и пепельницу на плетеном столике. Он прошел дальше, вновь глуша резкое и жгучее чувство. Мужская ладонь прошлась по засохшей мяте на подоконнике, разрушив остатки травы. Коул безразлично перетер в руках пыль растения и недовольно вскинул кисть, стряхивая мертвую мяту. Темнота ночи не позволяла разглядеть ничего, защищая квартиру от лишних любопытных взглядов, а Луна деликатно указывала только на тусклый проем с кухни. Спальня аналогично утонула во мраке, который не позволил увидеть ничего, кроме белого одеяла и бедра, обхватившего соскользнувшую от головы подушку. Подобная картина вызвала забытую легкую улыбку. Коул замер около ее кровати и больше не пытался осмотреться вокруг. Он долго и пристально смотрел на знакомый силуэт в ночи и слушал ее слабое, непостоянное сопение. —С днем рождения, Лиана, — тихо сказал Коул, и уголки его губ грустно скользнули вверх. Букет аккуратно лег в ее ноги и утонул в темноте спальни.