По пути памяти

      Теперь же Коул отдавал себе отчет, что он сбежал. Не пытался вновь найти оправдания и тем более не оправдывался Лианой, мнимым беспокойством о ней. Признал то, что ушел из-за собственного эгоизма, просто потому, что так было удобно ему, так было проще. Избежал ответственности перед ней и самим собой. Нашел более простой и удобный вариант, уверяя себя в том, что он опасен для нее. Решил, что он должен героически защищать ее от самого себя, убивая при этом по незнанию. Но в итоге устал без ее рук, истощал без мягкого света ее глаз и эгоистично вернулся, решив напомнить о себе, сгладить все свои поступки нежным букетом, и вновь исчез. Определенно, взбудоражил все, что она также хоронила в себе весь этот проклятый месяц. Бестактно и совершенно бессовестно вернулся в ее хрупкую реальность, не зная, что принес ей — надежду или разрушение. Коул не мог понять, что и для него самого значила эта встреча, и как хрупкая веточка мяты незаметно легла в его кисть в тени кухни.              Он скучающе рассматривал засохшую зелень, не понимая, от чего внутри все холодело, пока вокруг кипела жизнь. По коже невесомо скользил джаз, четкий стук каблуков и басистый говор осели в ушах. Теплое, приглушенное освещение слегка заполнило казино, придавая теням большего холода и ужаса. Перед глазами возникли уверенные руки харизматичного бармена, которые выставили перед ним стакан с бурбоном. Коул холодно кивнул персоналу, плотно обхватывая граненое стекло.       Коул знал, с какой нежностью и ответственностью Лиана относилась к травам на своем окне. Заметил, что всегда первым делом на кухне подходила к ним, с невесомым трепетом проверяла почву, незримо скользила ладонью по мягким лепесткам. Но теперь яркая зелень мяты потускнела, умерла вместе с хозяйкой запыленной, скрытой в синей тьме ночи квартире, сохранившей едкий запах сигарет.              Коул скривился в отвращении и грубо убрал сухую мяту в карман, сжимая стекло до побеления костяшек. Хмурился, направляя мутный взгляд далеко в непроглядную пустошь. Быстро залпом осушил стакан, противясь потоку мыслей. Не желал вновь скакать по хрупким и уже смирившимся воспоминаниям. Опять бежал и стыдил себя за это, из-за чего алкоголь вновь блеснул в стакане, после осел жжением в горле и груди. Старался быстрее затупить хаос внутри, тяжесть под ребрами и воющую вину. Выработал в привычку бегство. —Не ожидала встретить тебя здесь, — небрежно скользнул женский голос над его ухом, скрывшийся в скрипе кожи соседнего стула, — Как жизнь? — с наигранным интересом спрашивала та, салютуя бармену.       И Коул на мгновение замер. Не понимал, что она обращалась к нему, но рука, возникшая перед лицом, и глухой щелчок заставили поверить в это, обернуться, лениво, скупо пройтись по ней взглядом. —Опять мозговой штурм? — на громком выдохе констатировала пришедшая, без интереса рассматривая брюнета.       Он молчал, щурясь цедил бурбон, прожигал ее взглядом. Не знал, скорее, не запомнил, встречал ли он ее прежде под своими руками. Пристально смотрел на нее, не прекращая хмуриться, с плохо скрытым интересом цеплялся за каждую коричневую прядь короткой стрижки и челки, темную подводку, бегающие карие глаза. —Ладно, — взволнованно начала она и взялась за ножку бокала с мартини, — Я искала тебя, — девушка вскользь взглянула на него, после увела глаза прочь от его стального взгляда, — И если ты еще не попытался убить меня, думаю, что и он не станет, — нервно рассуждала она, стремительно выпивая алкоголь.       Коул отодрал от рук стакан, с громким треском поставил его на барную стойку и слегка повернулся к ней корпусом, замечая, как девушка напрягла плечи от его жеста. Все так же молча огибал ее взглядом, осознавая, что он ее не видел, но вот другой он определенно был с ней знаком. —Я не понимаю, о ком ты, — голос холодно и безразлично рассек пространство вокруг, заставляя ее почти дрожать и нервно улыбаться. —Что ты хочешь от меня услышать? — резко сорвался вопрос с губ девушки вместе с нарастающим негодованием, — О, прости меня, Пять, что пыталась убить твою семью, а теперь трусливо прибежала к тебе, чтобы узнать, простил он меня или нет? — сгоряча бросила она и отвернулась, залпом допивая мартини.       В ответ на ее чисто риторический вопрос он нашел силы только для нервного и отчаянного смешка. Он застыл, уже с ненавистью прожигая ее профиль, пока клочки памяти воссоздали ее образ в голове. Да, даже Коул знал ее. Не помнил имени, видел только хищный взгляд, чувствовал одинокую боль от ее ударов и запомнил крепкие мужские руки, опущенные на ее талию в мутном танце. Понял, что знал, как его звали. Часто слышал эту несчастную, обремененную цифру, но никогда не воспринимал ее всерьез, банально надеясь, что не провинился так перед миром, что нарек его числом вместо имени. И непривычно радовался, услышав о семье, о живой семье, ведь уже успел принять ее смерть от его рук. —Это была плохая идея, — разочарованно прошептала девушка, поправляя пряди волос, — Мы никогда с тобой не ладили. Чего я ожидала? Понимания? — спрашивала саму себя она, бросая пару купюр бармену, — Аривидерчи, Пятый, — огорченно закончила девушка и удалилась прочь, оставляя Коула в тишине непонимания.       В руках вновь блеснул алкоголь, становясь попутчиком, безбилетником в его бескрайний вечер. Это случайная особа подкинула ему немало вопросов, а он слишком сильно цепляется за слова, замечая каждую мелочь. Непозволительно внимателен к словам. Но взгляд Коула еще был направлен в сторону выхода, что любезно помог ей уйти от его глаз. Сбежала, так смешно и нелепо. И тогда ему стало вдвойне стыдно от своих прежних действий.

***

      Коул подарил ей надежду, кристальную, сладкую, необходимую надежду. Хрупкое спасение и вера поселились в каждом светлом лепестке пышного букета, что так удобно расположился на ее тумбе в прозрачной вазе. Блестящее стекло ловило лучи яркого солнца и создавало множество рефлексов от невесомо брошенной небесно-голубой драпировки с десятками изумрудных пятнен на светлой ткани.       Лиана, с глупой улыбкой на лице, сидела на кровати напротив цветов и не сводила воодушевленный взгляд. Она уже забыла, когда испытала такое окрыление, подобную легкость внутри. Глаза не прекращая скользили по цветам, и казалось, что девушка уже успела пересчитать каждый лепесток и запомнить расположение всех листков. Долго и пристально смотрела на гортензии, пока свет гонял по воздуху пыль. Девушка лениво перевела взгляд на открытое окно и еле качающийся молочный тюль, рассматривала соседний дом, бескрайнее небо с плывущими облаками. Вдохновленное тело двигалось непроизвольно, и руки уже расположились на темных ставнях, что в секунду настежь раскрылись и пустили знойный ветер по комнате, вместе с горячими лучами солнца, скользящими по бледному лицу. Она блаженно прикрыла глаза, впервые за последнее время улыбаясь новому дню, пока нежную кожу лица приятно пекло.              Ощущение светлой надежды и внутреннего тепла щекотливо окутало с головой, принося каждой клеточке тела бодрость и действие. Глаза стали яснее, с них словно слетела мутная дымка, искажающая все пространство вокруг. Теперь Лиана замечала больше ярких деталей, которые раньше были заметны невооруженным взглядом, слышала больше и чувствовала больше. Надежда вернула к жизни, затемняя весь сумрак прошедших дней, застыла реальной наивной радостью и беспричинным безрассудством.              В руках возник небольшой холст. Он был уже давно распакован, загрунтован и имел небольшой, скромный набросок, что так и останется навечно в льняном полотне под слоем разбавленной умбры. Мазки резкие, грубые, живые. Пигмент заполнил всю поверхность, скрывая прошлый грифель в тот момент, когда руки настойчиво готовили новый карандаш. Острое лезвие скользило по податливой, мягкой древесине, пару раз задевая стержень. Пальцы испачкались в сером порошке, оставили пару отпечатков на уже высохшей краске. Заточенный кончик карандаша оставил несколько уверенных, быстрых линий, намечая основную композицию, предметы и небрежно брошенную ткань.              Пятно из белил, кобальта, травяной зеленой и мягкого пятна королевской желтой удачно и импульсивно легли на холст, точно задавая всю будущую работу. Лиана покачнулась на стуле, проверила компоновку, бегала вновь горящим взглядом по гортензии, в очередной раз заливаясь яркой улыбкой и нежным детским румянцем. Она закусила нижнюю губу, пока глаза весело скользнули по комнате, а вспотевшие ладони прикрыли багровеющее лицо. Сокрытые и утопленные во мраке прошедших дней чувства навалились разом, принося ураган света и покалывающего трепета, что останется живописью на холсте и хрупкой верой:              

Он вернется, пока цветы не завянут

      И Лиана словно боялась, что ее надежда не оправдается, а разочарование утопит окончательно. Страх и опасливое отчаяние скрыто вынудили сделать все возможное, чтобы свет цветов не помрачнел, исчезнув, а он не умер в ее душе.

***

             Прошло пару дней, и Лиана не знала, что за процессом ее работы следила не только она. Каждую ночь Коул опять возвращался во мрак ее квартиры. Снова нарушал ее границы, что уже давно ею саморучно были стерты, тихо наблюдал за девушкой, утонувшей в холодном свете Луны. Несмело заправлял пряди ее волос за аккуратные уши, а после смотрел на полотно. Долго и пристально рассматривал каждую деталь и мазок, вспоминая все ее монологи, посвященные живописи. Представлял, с какой живостью и энтузиазмом она водила кистью по ткани, не прекращая улыбаться, может, даже смеяться.              Начал замечать, что вновь забывался около нее, и пускай она спала, не отвечала, не смотрела в его сторону, была только безмолвным попутчиком в его сознание. Коул не понимал себя, своих действий. Видел в каждом решении противоречие, резкость, импульсивность. Не знал, что он чувствовал, и не до конца понимал рвения прикоснуться к ней, быть около нее. Существовать только около нее, не чувствуя мрака, скребущегося прошлого. Не чувствовать вины, беспричинной тревоги и редкой, чужой агрессии. И находясь рядом с ней, он действительно этого не чувствовал. Была только тягучая, заполняющая тишина и слегка блеклое тепло.       Коул опять сидел около ее кровати, положив голову на матрас, и считал блики от окна на потолке. Бесшумно заламывал пальцы, слушая только ее сопение и редкий шум проезжающих машин. Ночью все обострялось: каждое ощущение, желание и незнакомые чувства. Он хотел разбудить ее после любого легкого лепета во сне, но всегда отдергивал себя. Снова просто смотрел и слушал, но ничего не делал и не понимал, почему не делал. Зачем был здесь с ней, но не смел возникнуть перед ней днем или хотя бы еще раз указать на свое присутствие. Может, просто боялся или же ему было стыдно? Решил довольствоваться меньшим, считая, что будущее Лианы рассыпается от его существования в ее жизни. По-детски трусил.              Людям свойственно бояться неизвестности. И каждый шаг для него стал персональной темной неизвестностью, подвязанной с раскрошенной памятью и сомнительными отрывками прошлого, и новыми яркими чувствами, что он по привычке старался глушить.              Коул не знал раньше, что такое страх или нерешительность. Ему всегда было плевать о том, что люди думали о нем, как смотрели, о чем шептались. Его не волновало мнение навязчивых педагогов, ведь тот всегда знал, что он был лучше их во всем. Ему было все равно, а каждое его действие сочилось излишней самоуверенностью и эгоизмом. Но после Коул узнал что-то новое о людях и о самом себе, открыл для себя волнение, ужас, а после и мягкий трепет. Почувствовал ненавязчивое, нужное человеческое тепло и заботу. И в конце поддался ему, перешел черту. Но никогда не жалел о том резком порыве, несмелом действии, повторил бы все, только бы поцеловать ее вновь. И что теперь? Не находил смелости даже напрямую заявиться к ней, поговорить и наконец вновь прижать ее к себе, укрыться в мягких волосах и услышать сладкий голос. Но вместо действий он стал безликим наблюдателем.              Прошла еще одна короткая, летняя ночь. На небе блеснула полоска мягкого рассвета и крупицы нового дня. Спальня, укутанная тишиной и бархатным сопением, несильно озарилась солнцем, чьи лучи небрежно скользнули по лицу, вынуждая Лиану морщиться и резко накинуть одело на голову, недовольно бурча. Коул грустно улыбнулся, наблюдая за ней около открытого окна. В последний раз нерешительно взглянул на холст, залитый солнечным светом. И, кажется, окончательно решился.              Лучше бы не решался.              Лучше бы забыл об этой дате.              Забыл о ней.              Но свет ее яркой, пленяющей улыбки глубоко засел в памяти, отдавал родным теплом. Коул вновь видел Лиану, ее нежную и чистую улыбку, что раньше всегда была обращена ему одному. Но не в этот раз. Пара сияющих зеленых глаз была направлена не в его сторону. Взгляд девушки ловил взволнованного рыжего парня около ее дома. Он слегка нервно потирал яркие волосы на голове, пока свободная кисть выводила в воздухе незамысловатые, рваные фигуры. Лиана наблюдала за ним, разговаривала с ним, удивленно вскидывая брови на каждое его слово, не переставала нетерпеливо переминать пакет в руках, пока Коул молча наблюдал за ними со стороны, чувствуя, как все вокруг рушилось. Он не сводил потемневшего взгляда с полюбившихся губ, не зная о том, что те сияли из-за сладкого предвкушения и новых купленных кистей, красок, а не из-за этой случайной встречи у дверей подъезда. Но Коул не знал.              Окаменев, смотрел на них. Отказывался верить своим глазам, пока кулаки непроизвольно сжимались до белых костяшек, оставляя на внутренней стороне ладони краснеющие следы от ногтей. На лице болезненно обострились скулы, выступили желваки. Он столкнулся со жгучим, дурманящим гневом, тонко граничащим со слепым отчаянием, и, казалось, открыл для себя ревность. После все исчезло. Злость исчезла под холодом, тоской и мыслью, что он не имел права на ревность. Кто угодно, но не тот, кто добровольно оставил дорогого человека и пытался найти ее в других.

      

      ***

      

      Небо утонуло во ржавчине, скребясь темнотой ночи на западе. Асфальт горел жаром, как и металлические прутья маленького моста. Коул молча сжимал ограждение одной рукой, отставляя все силы и эмоции в разъедающе-теплом металле, и смотрел вниз на слабое отражение в крохотной речушке. Он быстро цедил из горла, уже не задумываясь о качестве алкоголя. Жаждал сделать все быстрее, лишь бы вновь оглушить себя. Сбежать от скребущей обиды, горечи, наполнившей его до краев, и рвущего глотку отчаяния. Бутылка с силой полетела под ноги, разнося шум бьющегося стекла и рваный, беспомощный крик, пропитанный непроглядной скорбью.              Коул осел на землю, кладя спину на горячий металл. Запрокинул голову к небу, собирая рукой осколки стекла, рассекающие холодные ладони. Он болезненно скривился, закусывая губы. Продолжал смотреть вдаль, не противясь бешеному дыханию, разрывающему всю грудь сердцебиению. Яростно шипел, впивая осколки в кожу, каждый раз разочарованно вздергивал брови, не ощущая облегчения. Грубо отшвырнул волосы назад и прошелся руками по голове, зверски цепляясь за темные локоны, снова не чувствуя ничего, кроме сжирающего отчаяния и тяжести внутри. Раздирал кожу ладоней об асфальт до крови, почти задыхаясь.              Снова прошел через череду спиртного, опять упал в чужие руки, под гладкую женскую кожу и окрашивающие шею губы. Смог оглушить себя под пеленой пронзительных, сладостных стонов и молящих глаз. Отодвинул все душевное ощущение вглубь, переключаясь только на примитивную и всепоглощающую похоть. Пока темнота забвения не унесла его в бездушную пустоту.              Знакомый леденящий холод скользнул по коже. Перед помутневшими глазами вновь возникла невзлюбленная ванна, которую Коул уже не раз видел во снах. Он знал все, что с ним произойдет, и уже привык ко встрече с другим собой. Обычный, стандартный разговор, после которого он проснется в поту и со сковывающим ужасом. И он лениво ждал ехидного и снисходительного голоса. Снова стер испарение с зеркала, встречаясь с пустым отражением. Коул отпрянул от стекла, услышав шорох за своей спиной. Он резко обернулся и столкнулся с парой заискивающих, надменных темно-зеленых глаз. Молча смотрел на свое ожившее отражение, что небрежно и скучающе стирало кровь с лица, где в секунду возник хищный оскал. —Ты проснулся, — нестерпимо громко и усмехаясь произнесло отражение, медленно сокращая дистанцию, — Проснулся, — повторил он шепотом и приблизился к лицу Коула.       И он проснулся. Быстро и резко вскочил с кровати, схватившись за голову и болезненно мыча. Откинул руки от головы, стремительно переводя взгляд на поврежденные ладони, что он сжал. Молча смаргивал сон и прошлое, не прекращая прожигать кожу рук, а после и пустоту перед собой, растерянно осматривая номер отеля. Облизывал сухие губы, пока из него вырвался нервный смешок. —Проснулся, — не веря, говорил он сам себе и провел рукой по волосам, окончательно принимая границы своего тела, — Вспомнил, — шепотом сказал Пятый в тишину комнаты.       Со злостью выгнал девушку из номера, сразу же забыв цвет ее волос и белья. С отвращением осматривал следы на своей ключице, желая скорее смыть все с себя холодной водой. Впервые чувствовал себя настолько неопределенно и опустошенно. Секундная радость от возращения каждого клочка жизни в памяти быстро сменилась раздражением и почти лихорадочным смехом. Ему хотелось раздирать глотку от громкого смеха, переходящего в душащие слезы. Смеяться с того, каким он был глупцом, с его детской, необузданной жажды вернуть это устрашающее прошлое. Хотелось вновь утопиться и забыться, ощутить тишь вместо сотен колющих и отравляющих воспоминаний. Сбежать от разрывающей горечи и пьянеющей тревоги, и внезапно возникшей ярости, которая смогла отупить все.       Злость внезапно окутала с головой, оставаясь в перевернутом стуле, сломанном кофейном столике и раздробленном зеркале, хрустящем стекле, что податливо стонало под подошвой лакированных туфель. Пятый резко рассекал пространство, собирая из хаоса свою одежду, которую старался привести в божеский вид. Он считал, что ему стоило выглядеть презентабельно, ведь далеко не каждый день воскресаешь для семьи. Брюнет рвано зачесывал волосы назад, последний раз пытаясь отрезвить себя ледяной водой.       Пара мутных зеленых глаз бесстрастно рассматривала своды, казалось, родного дома, пристанища вечной серости и хранилища сотен призраков и кошмаров. Стены вновь отдавали негостеприимностью даже ко своему воспитаннику. Пятый неспокойно закусывал губы, сверля взглядом темные, гробовые рамы окон, старый кирпич и скрипящую, черную металлическую ограду, что запустит его в свою ловушку без единого звука.       Концентрированный запах дерева, разбавленный нагретым от солнца воздухом, скользил по знакомому и ненавистному помещению. Пятый застыл, возникнув из вспышки, остановившись в коридоре. Молча прислушивался к тишине дома, ощущая только свой бесконтрольный гнев и необходимость в горьком жжении на языке. Брюнет безмолвно пересек дом под гнетом десятков осуждающих, холодных глаз с портретов, в конце встречаясь с самим собой. С маленьким, глупым, излишне самоуверенным мальчишкой, по наивности решившим, что сможет подчинить себе время. Пятый нервно усмехнулся и сглотнул ком в горле, резко, напуганно сводя взгляд с полотна. Быстро направился к барной стойке, которая казалась поредевшей в несколько раз, взял по памяти свой стакан, замечая на нем слой пыли. Никто его не брал, не касался пальцем. Безразлично плеснул виски и выпил залпом первый стакан, разнося в груди жжение, слегка приглушившее горечь обиды.       Пятый тихо, под гнетом безжизненности Академии, рассматривал свое отражение, искаженное на поверхности стекла, все сильнее сжимая пальцы. Прокусывал щеки, хмурясь, и с гневным криком запустил стакан в стену, создавая россыпь осколков. Схватил бутылку и сделал пару глубоких, больших глотков, но застыл, услышав знакомые голоса, их легкий смех и радость. Руки бессильно опустились, а глаза раскрылись от горького удивления. Он громко усмехнулся, поддавших вновь разожженному гневу.       Пятый надменно обернулся в сторону коридора, высокомерно поднимая подбородок, и со сталью посмотрел на выкатившиеся из упавшего пакета яблоки, а после и на Харгривзов, которые, казалось, умерли в тот момент. Ваня бессильно оперлась на рядом стоящего Диего, что почти потирал глаза, не веря в происходящее. Лютер держался лучше всех и почти не выдавал своего удивления, лишь напрягался всем телом от каждого тяжелого и безмолвного шага Пятого. —Что случилось? Призрака увидели? — с наигранным удивлением спросил брюнет, указывая на семью, — Конечно же, вы ведь все уже меня похоронили, заживо причем, — с отвращением сказал он и повторно осмотрел всех присутствующих. —Пятый, — взволнованно начал Диего, резко расправляя плечи, — Мы… —Где Эллисон? — безразлично перебил его Пятый, смотря в упор на Лютера. —Давай поговорим, — резко вклинился первый, когда речь зашла о третьей, — Просто спокойно все обсудим. —Обсудим что, м? — бесясь, спросил брюнет, — То, как вы бросили меня? Наплевательски кинули на расправу судьбы? Забыли? Вычеркнули из своих жизней, которым я посвятил все свое существование? — грозно уточнил он и подошел немного ближе, — Я слушаю, Лютер, вперед! Будь же первым, защити от меня свою принцессу, горе любовник, — яростно шипел Пятый, смотря в упор на брата, — Ну же! —Прошу, Пятый, — тихо начала Ваня, слегка остужая его, — Нам тоже не легко далось это решение. У нас были свои причины, — седьмая невесомо коснулась его плеча, но брюнет тут же отдернул руку, окидывая сестру ненавистным взглядом. —У вас не могла быть причина, чтобы бросить меня, — с горькой обидой говорил он шепотом, — Я не настолько плох, чтобы быть брошенным своей семьей, единственными значащими людьми в моей бессмысленной жизни, — тихо продолжил он, — А может, и настолько, — на громком смешке добавил он. —Пятый, — дрожащим голос умоляла Ваня, пока по ее лицу скользнули слезы, — Не говори так. —Я не хочу больше видеть вас, — холодно отрезал он, не смотря больше в сторону седьмой, и молча исчез в свету под громкие слезы сестры.       Никто из них не думал, что эта встреча пройдет именно так.       Морило, казалось, что влажный воздух лип к коже. Ржавчина неба скрылась под грязными тучами, принося надежду на дождь и легкую прохладу. Пятый яростно огибал сотни радостных прохожих, углубляясь в себя. Шел, стараясь скинуть всю тяжесть, не резал пространство, давая себе возможность пройти через спасенных людей, найти причину для своих действий и этих десятков лет.       Шаг становился шире, резче, грубее, отчаяннее. Прохожие стали биться спинами о его плечи, вынуждая сделать прыжок и все же скрыться от удушающей толпы. Пятый громко выдохнул, запрокидывая голову навстречу к небу. Взгляд горячо бегал по низким облакам, пока грудь пыталась вобрать хотя бы немного горячего воздуха. —Черт, — тихо выругался он и опустил голову, встречаясь взглядом с побледневшей Эллисон, — Сестрица, — гневно сказал брюнет себе под нос и переместился вплотную к ней, — Тебя-то я и искал, — парень широко улыбнулся, смотря в бегающие от ужаса глаза третьей. —Пятый, я все объясню тебе, — нервно начала она, делая шаг назад, — Все было совсем не так, как ты думаешь, — мулатка выставила руки в примирительном жесте, нервно поджимая губы. —Да? Разве не ты ли просто самолично определила мою жизнь, пустив слух? — усмехаясь, спрашивал он и развел руки, — Мне кажется, я прекрасно знаю, как все было. —Нет же, — с нотками отчаяния возразила Эллисон, — Я бы ни за что не поступила так без весомых причин. —Какие могут быть причины? Я же все вспомнил тогда! — с искренним непониманием спрашивал он, — У меня была кратковременная амнезия после неудачного скачка во времени. Но ведь уже тогда ты все решила и заставила меня забыть! Зачем? — яростно говорил он, пытаясь докричаться до сестры, — Боялась, что я стану непосильным грузом, провалив социализацию? —Я хотела дать тебе шанс на нормальную жизнь, —мягко ответила Эллисон, — Позволить тебе жить без всех кошмаров прошлого, найти свое счастье. —Как я мог иметь «нормальную жизнь», не зная ничего о себе? Ты хотя бы можешь представить, насколько отвратительно было просыпаться от ощущения чужой крови на руках, не понимая, откуда она там? Я же верил, что убил всех вас! —резко разжегся с новой силой Пятый, надвигаясь на третью. —Но ведь все закончилось неплохо! У тебя же есть любимая девушка, — не унималась Эллисон, оправдывая себя. —Не смей говорить о ней, — грозно отрезал Пятый, — Не смей использовать ее, как оправдание своих действий. —Ты бы не смог открыться ей, помня обо всем. Ты же параноик и вообще не доверяешь людям, — противилась Эллисон, недовольно смотря на брата, — Прошу, давай ты успокоишься, и мы спокойно поговорим, — тихо закончила она и взглянула на брюнета с надеждой. —Поздно, Эллисон, — холодно бросил Пятый, делая шаг назад, — Ты опоздала, как и все вы, — безэмоционально закончил он и исчез в блеклом свечении, под капли первого дождя.