Ненужная

Тейя подумала, что ослышалась. Надеялась, что ослышалась. — Извините? — Собирай вещи. Этот уже привычный приказной тон в этот раз резанул глубже, вспорол самые внутренности. Тейе оставалось только стоять на месте, пораженная и окаменевшая, и непонимающе моргать, всматриваясь в лицо Багры, будто в её бесстрастных чертах просочится эмоция, говорящая о шутке. Неуместной, глупой, странной шутке, такой несвойственной Багре, но это лучше, чем просто поверить. Должно быть, это очередная манипуляция. Да, просто очередной её заумный манёвр, чтобы Тейя снова сделала что-то, что требуется Багре. Но что на этот раз? — Я что-то сделала не так? Багра фыркнула. — Ты просто мне надоела, фьерданка, — сказала она так убедительно, так искренне, что сердце опечалено сжалось, уже отказываясь противиться принятию. — Месяцами твоё присутствие давало разнообразие, но я уже выжала из тебя всё, что могла. Теперь хочу снова жить в уединении, а не делить свою обитель с незнакомкой. Давала интерес. Выжала из неё всё. Интерес. Выжала. Незнакомка. Слова так и крутились в голове снова и снова. Подсознание зацепилось за единственное объяснение. Сделала нерешительный шаг вперед, кротко сложив руки перед собой. — Это из-за вашего сына? Он все-таки убедил вас?.. — Ещё чего, — глухо усмехнулась Багра. — Думаешь, я бы стала слушать этого мальчишку? — Тогда я не понимаю… — Нечего тут понимать. Я пресытилась твоим существованием. Твою работу я ценю, но теперь — проваливай. Деньги на дорогу возьмешь в кошеле на кухне. Хватит на первые дни. — Багра… — Хватит, — одно лишь слово заставило дрогнуть. — Имей хоть каплю достоинства и просто уйди. Тейе хотелось разрыдаться. Дать волю эмоциям, кричать, пасть ниц у её ног и умолять не прогонять. Невольно сделала шаг вперед, будто правда вздумала умолять. Нет. Осеклась, замерла. Не знала, что делать, что сказать, куда податься, как себя вести, тело будто стало не её вовсе. На ослабших ногах она подошла к комоду, рядом с которым лежал её давний выстиранный мешок. Потянулась к нему такими же ослабшими руками, но снова осеклась, закрыла ладонью рот рукой, словно в сковывающем ужасе. Тейя в ужасе. Её подкосил не сам факт происходящего, а эта неожиданность, что ударила по ней, как нежданная гроза. Если бы Багра сказала об этом раньше, если бы поговорила и отпустила с миром, тогда уйти и подготовиться было бы проще. Но она жила мыслями о том, что ещё долго она может гостить здесь. Не думала о будущем, не готовилась снова выживать, бежать и опасаться угроз, привыкла к покою и тихому бытию. Расслабилась, пустила в это место корни. А теперь эти корни жестоко разрубают, выскребая по одному. Багра взглянула на неё неприязненно. Ожидала, возможно, что уход Тейи будет быстрее. Та сильно медлила, не в силах заставить себя шевелиться. — Кому ты тут нужна-то вообще? — продолжала Багра. — Алина уже стала местной знаменитостью. В её честь воздвигают соборы. Ощутила роскошь и власть — скоро она позабудет о тебе в лучах своей славы. Мне ты не нужна тем более. — Тейя судорожно вздохнула, нерешительно глянула на Багру, но та смотрела только перед собой. — Я жалела тебя, но любой жалости должен быть предел. Ты никому не нужна, фьерданка. Иди уже со своим Джелем и не унижайся боле. Эти слова, такие болезненные, сочащиеся ядом, оказали на неё совсем не то воздействие, что ожидалось. Вокруг неё будто образовался купол, колдовской барьер, что не пускал к ней эти оскорбительные стрелы, чтобы те не пронзили тело и голову. А потому голова работала как положено. Приобрела ясность, мгновенно перебрала последние воспоминания, разложила перед собой, как руны, все факты, всю цепочку событий. Грудную клетку перестала терзать тревога. Тейя выпрямилась и, подойдя к креслу Багры, села подле него прямо на подогретый стоящей рядом печью пол. — Станешь умолять? — съязвила она. Тейя едва ли собралась с духом, с болью скомкала все те эмоции, что разошлись по жилам от слов Багры и спрятала глубоко-глубоко внутри, чтобы спокойно сказать: — Прошу простить меня за наглость, но вы выбрали неверную стратегию, Багра. — Багра подозрительно прищурилась, и тогда Тейя объяснила: — Выбрали стратегию своего сына. Но на меня не подействовало это тогда, не подействует и сейчас. Дарклинг убеждал её покинуть город почти теми же словами, и Тейя бы и не вспомнила о них, ведь так давно они звучали. Не вспомнила бы, если бы они с тех пор не крутились вечно в её голове, стоило ей дать слабину и подпустить эмоции ближе. Если бы Багра спокойно, мирно с ней поговорила, пускай и в своей язвительной манере, Тейя бы не почувствовала подвоха и ушла. Но Багра знает её слабости. Не стала бы вытаскивать их наружу без всякой на то необходимости. То была именно необходимость, острая, не требующая отлагательств. — По-твоему, глупая ты фьерданка, я не могу просто высказать тебе все, о чем я думаю? — Можете, — кивнула Тейя. — И, полагаю, большинство выше сказанного и правда является вашим мнением, — негромко добавила она, отчего голос едва не дрогнул. — Но всё это положение полнится чередой совпадений. Извините, но я не верю, что ваше желание о моём отъезде появилось так внезапно и просто совпало со всем прочим. Багра помолчала, и от этого молчанья у Тейи внутри всё напряглось, вытянулось, как тетива, и оставалось только ждать, когда выстрелит. — На кой черт мне на голову свалилась настолько смышленая девица? — презрительно отозвалась Багра, и пускай в этом высказывании проскользнули лестные слова, из-за тона звучало это жутчайшим оскорблением. — Не можешь просто сделать, что тебе велят? — Вы сами мне велели не поддаваться эмоциям. Я просто хочу разобраться. Багра, пожалуйста, расскажите мне. Что происходит? Её тяжелый вздох показался тягостным даже Тейе. Багра уставилась перед собой на пламень в печи. О чем она думает? Какие решение принимает? Мышление Багры всегда оставалось и останется загадкой, древней и мистической. — Ты попала сюда в крайне неподходящее время, фьерданка. Твоя солнечная подружка сбежала. Если девчонка вняла моим наставлениям, она должна быть уже далеко отсюда. Алина? Тейя нахмурилась, будто снова попросту ослышалась. Весь этот разговор напоминал какую-то бессмыслицу, каждое слово которой было неправильным. — Зачем? — Чтобы не стать орудием в руках опьяненного властью генерала. — Вы про Дарклинга? — А про кого ещё, дурная ты девчонка? — Я не понимаю, — вздохнула Тейя, нервно сцепив пальцы на подлокотнике Багриного кресла. — Дарклинг же… — Хотел уничтожить Каньон? Спасти Равку? Ты, как и все, веришь всему, что говорят? Он хочет спасти Равку, но кровью и ужасом, который принесет Каньон, подвластный ему. С помощью девчонки. Эти слова, этот тон — напоминало раскат грома, такой же пугающий, глубокий и пронзающий воздух насквозь. Информация доходила слишком медленно. Тягуче текла по извилинам, впиваясь в каждую клетку болезненным осознанием. Её интуиция её не подвела, но не время было радоваться правильности былых суждений. Уж лучше бы она оказалась неправа, чем убедилась в том, что от Дарклинга веет небывалой губительной тьмой. — То есть он никогда не хотел исправить ошибок его предков? Багра глухо рассмеялась. — Нет никаких предков. Он — един. Единственный Дарклинг когда-либо живущий. Черный Еретик. У Тейи перехватило дыхание. Во Фьерде она вечно слушала легенды о родословной Дарклингов, о династии, что правила Второй армией с основания Каньона. Дарклинги. Их не существовало. Вся картина, давным-давно выстроившаяся у неё в голове прочным фундаментом, рассыпалась песком, разрушалась, заменяясь новыми подробностями. — Но как он… — Глупая девчонка, — пресекла Багра разом любые вопросы, начинающиеся с наивного «как». — Думаешь, ему трудно было научиться менять личины? Становиться другим человеком, чтоб не выдать себя? «Каково это, жить столько лет?» «Как будто живешь несколько жизней». Боже. Она и подумать не могла о том, что именно кроется под той фразой. Всё это время она видела того самого Черного Еретика? Человека, погубившего тысячи или сотни тысяч людей? Беспощадного монстра, готового идти по костям ради своих целей? Беседовала с ним. Порой — дерзила. Надменно смотрела в глаза, хотя стоило бы боязливо опускать взгляд, лишь бы не обрушить на себя его разрушительной силы гнев. Что уж говорить — ей вовсе стоило бы уехать с самого начала. Не желая жить под угрозой быть опороченной или убитой деревенскими пьянчугами, обрекла себя на ещё более опасное существование — совсем рядом с существом, прожившим долгие века, за которые уже успел очерстветь сердцем. — И вы помогли ей сбежать, чтобы он этого не сделал, — подытожила Тейя едва слышно. — Теперь в твоей дурной голове сложилось, что тебе лучше бежать? Ты точно не захочешь вставать на пути разъярённого предательством мальчишки. Уходи, пока не поздно. — Я не хочу бежать. В ней поднялась какая-то чуждая ранее волна решимости, как будто бросало её из одного состояние в другое — по волнам штормящего безумия. То подавленная, то наивно упертая. Но к чему эта решимость? Глупо, боги, как же глупо… — Тебе еще раз повторить, что я только что сказала? С первого раза не уложилось? — Я устала бежать. — Ой, фьерданка, сейчас не время для твоих жизненных метаний. На что ты рассчитываешь? Что дашь ему отпор? — Она рассмеялась. — Тебя разрубит тьма щелчком его пальцев. — Гибель от рук могущественного создания — лучше, чем от какого-нибудь очередного пьяного выродка. Достойное завершение этой петлистой истории, я полагаю. — Идиотка. — Я знаю. Но, прошу вас, позвольте мне остаться. Багра бросила на неё тяжелый взгляд. От него сделалось дурно, сомненья проскользнули в голову, но Тейя стиснула челюсть, приподняв подбородок — отгоняя любые дурные мысли. Эта её идея уже была дурной. Безрассудной. Не соответствующей её характеру, её нраву, стремящемуся бежать, ведь движение — её спасенье. Ей надоело. Она устала. Тейя не глупа и понимала, чем это решение грозит. И мысли не было, что она смогла бы противостоять беспощадному дрюсье. Но она хотела остаться. По всей видимости, Багра увидела эту непривычную доселе решимость в глазах Тейи. Скривила губы. И кивнула. *** Эти сутки казались тягостными, тяжелыми, давили на плечи напряжением и стесняли дыхание — Тейе казалось, что с самого разговора ни разу ей не удалось сделать вздох полной грудью. Дарклинг всё не объявлялся. По словам Багры, он пока ещё мог ничего не подозревать — к «Алине» никого не пускали, словно ей нехорошо. Значит, время обнаружения пропажи неизвестно, а соответственно и время его прихода — тоже. Эта неопределенность пугала только больше. Багра вела себя как обычно. Ничего будто и не произошло, обыденный день, обыденная рутина. Тейя хотела бы, чтобы и на неё саму перешло Багрино спокойствие, но, увы, тревога всё так же мучила душу. Тейя не могла сидеть на месте, поправила всё в доме по нескольку раз, дважды вскипятила чайник, вечно подкидывала в огонь новые поленья, лишь бы не допускать в голову мысли — пленительные, мучающие: о том, что она всё ещё может просто сбежать. Мысли о том, как сильно перевернулся её крохотный мирок и как изменилось восприятие всего. Тейя молилась чаще. Не стала отходить к ручью, чтобы не оставлять хижину надолго, потому молилась на опушке, опустившись на уже тающий снег. Старалась не обращать внимания на косой взгляд Багры и её язвительные комментарии. Веры у Тейи никто не отнимет. Когда у неё не осталось ничего, только Джель и был с ней рядом, к нему она взывала, с ним про себя говорила бессонными ночами, делясь своими тревогами. Это единственное, что приносило ей успокоенье. — Он всегда был таким? — поинтересовалась в какой-то момент Тейя, ставя чашку чая Багре на стол. Сама разместилась на деревянный табурет рядом. — Озлобленным. Жаждущим власти. — Конечно. С пеленок. Только научился говорить — сразу «я захвачу мир». Думай, о чем говоришь. Поджав губы, Тейя сделала глоток чая. Травяное варево слегка обожгло язык, но Тейя не скривилась, как и не скривилась очередному колкому замечанию. Невозмутимо подвела к своему вопросу: — Что тогда сделалось с ним? Почему он таков? — Попробуй прожить веками и не зачерстветь сердцем. — Вы же не зачерствели. Багра коротко рассмеялась. Тейя мало что о ней знала, та никогда не делилась личным, но раз уж Багра разрешила Тейе жить у неё, бескорыстно учила языку и дарила знания, неразумно считать иначе. — Правда, что ли? — с иронией спросила она, отхлебывая от кружки. Отставила и снова усмехнулась: — Ты в этом так уверена? — Вы не хотите никому зла. Не хотите, чтобы он использовал Каньон в своих целях. — Потому что это против природы, — отмахнулась Багра, будто объясняла очевидное малолетнему дитю. — Против всего, против всей нашей сути. Это скверна, — она выделила это слово тоном, пронзительно посмотрев Тейе в глаза, отчего у неё холод пробежался по коже. — Но тебе, фьерданка, не понять, ты не знаешь сущность нашей науки. Признаться, иногда Тейю посещали мысли попросить Багру рассказать и об их магии, посвятить её в это, потому что неуёмная жажда знаний распространялась и на силы гришей — вот что действительно не познано приземленными умами. Но было стыдливо. Тейя — простая отказница, чтоб ещё её посвящать в тонкости науки, непосильной ей. Багра помолчала, задумавшись, и со вздохом продолжила: — Ненависть застелила ему глаза, и он готов даже разрубить законы нашей природы, лишь бы добиться своего. И слишком юн, чтобы эту пелену с глаз убрать. Это погубит его самого, а вместе с ним утащит в эту бездну и весь мир. Слишком юн. Тейя посчитала неуместным усмехнуться, поэтому прикусила щеку и понимающе кивнула. Иногда не получалось уложить в голове тот факт, что в сравнении с Багрой даже Дарклинг — всего лишь юнец. Сама же Тейя в сравнении с ними — крохотная песчинка, ничего не значащий миг в череде событий. — Ненависть… — прошептала Тейя, задумчиво сжав пальцы на фарфоровой расписной чашке. — Что привело его к ней? — А ты как думаешь? Гонения гришей. Убийства дрюскелями. — Многие гриши с этим сталкивались. Должно же быть что-то ещё. Непомерная сила, толкающая его на чудовищные вещи. Багра смерила ее внимательным взглядом. Тейя понимала, что лезла в трясину, в которой может увязнуть, понимала, что это не её дело и она не должна всего этого знать. Но разве не давно она уже барахтается в этой трясине? Увязает, почти не видя света? Она шагнула навстречу утягивающей на дно мгле в тот же миг, что оказалась на пороге нелюдимой хижины. Сама себя обрекла на нахождение в гуще событий, о которых и вообразить не могла. — Прошу вас, расскажите мне, что с ним случилось. — Кто ты такая, чтобы я рассказывала тебе историю своего сына? — Человек, что может разделить с вами погибель в любой момент, стоит вашему сыну взойти на порог. — То была не моя идея. Ты всё ещё можешь катиться на все четыре стороны, я не держу. — И всё же, — настаивала Тейя, сама не ведая, откуда взялась эта жажда копнуть ещё глубже, коснуться недосягаемого, почти никому неизвестного. — Уже завтра меня может не быть в живых. Пожалуйста. Багра вздохнула. Размышляла над этой наглой просьбой долгое время, целые минуты тянулись одна за другой, прежде чем хижина снова наполнилась её голосом. И Багра поведала ей. Сухо, не углубляясь в детали и не поддаваясь эмоциями — только череда скупых фактов. Поведала историю о мальчике, которому приходилось менять маски с самого детства, остерегаться людей и не доверять даже гришам. Который жил столетиями, нёс потери раз за разом, падал и снова вставал. Поведала о его становлении, о том, как душа каменела всё необратимее из года в год, из декады в декаду, из века в век. И от этого её восприятие снова расходилось трещинами. Тейя не знала, что думать и как к этому относиться. Имела ли она права вообще иметь свое к нему отношение? Он казался кем-то далеким. Не обычным человеком, с которым она совсем недавно могла говорить с глазу на глаз. Казался вымышленным созданием, легендой, сказкой, которую ей в жизни не суждено встретить. Как человек мог вынести всё это? Не сломиться? Но это не должно стать оправданием. Это причина — весомая, существенная. Причина, не оправдание. Он мог пойти и другим путем. Не разрушая неугодные ему страны и не идя по костям. Или она слишком юна и наивна, чтобы понять? Слишком невежественная, чтобы смыслить в таких масштабных делах, как политика и вершащаяся на глазах история? Тейя всегда была далека от подобного масштаба. Она всего лишь простолюдинка, скитающаяся по деревням. Но её занесло вихрем в эту степь, в эти интриги, тайны, занесло к людям, которых ей вовсе не положено знать. — Я внушила ему эту гордость, — негромко, смотря в одну точку, заявила Багра. — Эту жажду величия. Показалось ли, что в этих словах прозвучал упрек самой себе? Подрыв собственной гордости? Единственно правильным Тейя посчитала сказать: — Это не ваша вина. Взгляд Багры ожесточился, наполнился раздражением. — Думаешь, я нуждаюсь в твоем одобрении? — Нет, — спокойно ответила Тейя, храбрясь. — Я лишь думаю, что вам нужно было услышать это хоть от кого-нибудь, прежде чем ваш сын все же решит отомстить. *** С каждой минутой, секундой, ожидание становилось всё тяжелее. Будто петля медленно, играючи, завязывалась на шее. Мысли о побеге Тейя уже не подпускала совсем, выстроила между ними и собой незримую стену, чтобы в последний миг не сломаться и не уйти. — Бессмысленное геройство, — ворчала Багра. Это не геройство. Не ради Багры она это делает — всё равно не сможет уберечь её, да и ей не нужна ничья забота. Тейя сама не могла сформировать в голове толковое объяснение, зачем. Зачем нужно было столько цепляться за свою жизнь, принимать на душу грехи, если всё привело её сюда: в тёмную хижину, где, вероятно, ей суждено встретить смерть, как старую подругу, от которой она столько времени пряталась. Уже даже хотелось, чтоб Дарклинг уже увидел потерю Алины. Звучит глупо, но хотелось. Чтобы отправился на поиски. Чтобы переступил порог хижины и покончил с этим ожиданием. Тейя уже успела свыкнуться с мыслью об этом конце. Бессмысленно и мучительно было ждать так долго. После полудня, под мрачной мантией уже наступивших сумерек, её желание сбылось. Дверь распахнулась, едва ли не сорвавшись с петель. В хижину дыхнула зима вместе с задуваемым сюда мокрым снегом. На пороге — он. Неумолимый ветер развевает его черное одеяние генерала. Кулаки сжаты. Сперва Тейя, вскочив на ноги и увидев его, подумала, что выглядит он безразличным. Влажные от снега черные пряди падали на это идеальное, будто фарфоровое лицо. Но затем она подметила напряжение в его осанке, подметила отяжелевший безмерной злобой взгляд, который мог эту хижину испепелить в считанные секунды. Сердце затрепетало в страхе. Голос, низкий, вкрадчивый: — Где она? — Не представляю, о чем ты, — невозмутимо откликнулась Багра, опершись на свою трость. Выглядела она поразительно безмятежной. — Не играй со мной, старуха. Где Алина? Этот голос удивительно лавировал на грани спокойствия, но всё равно угрожающие нотки так и трещали в нём, накаляя и без того душный воздух. Тейя внутренне сжалась, не зная, как себя вести и что делать. Её он, казалось, вовсе не замечал. Снова мебель, снова просто тень в полумраке. — Мне-то почем знать? — пожала Багра плечами. — Она твоя игрушка, не моя. — Повторю ещё раз, — проходя с порога глубже в хижину, сказал он. — Где она? — Явно уж не в городе, раз найти не можешь. На его скулах заходили желваки. Он двинулся в сторону матери. Тейя не знала, чем думала, когда подорвалась с места и встала перед Багрой. Словно какая-то неведомая сила внутри неё схватила за внутренности и потянула вперед, отключая голову. Дарклинг остановился мгновенно, на секунду опешив — только заметил её присутствие. От его гневного взгляда захотелось раствориться в пыль, лишь бы не чувствовать на себе это ядовитое пламя кварцевых глаз. — Ты всё ещё здесь? — надменно, презрительно, злобно. — Всё ещё, — голос почти что дрогнул. Тейя с трудом заставляла себя держать голову поднятой, прогоняя желание сжаться где-то в уголке, обнимая себя руками и дрожа в отчаянии. Во что она ввязалась? — Глупая девчонка, — раздраженный шепот Багры где-то за спиной. — Определенно, — согласился с ней Дарклинг, продолжая изничтожать Тейю одними только глазами. Ещё чуть-чуть, и она правда задрожит. А пока каждая мышца напряжена, всё тело вытянуто, готово к неизбежному. — Насколько безмозглой нужно быть, чтобы встать на моем пути? — Я лишь хочу понять, способно ли ещё ваше сердце на милосердие. Потому что история его оставила в ней след. То, что рассказано было Багрой, все эти трудности, весь этот путь. Должно же под каменным слоем сердца остаться хоть что-то человеческое? Дарклинг усмехнулся. Но не было в этой улыбке ничего веселого, только лишь искра безумия в светлых глазах, жгучая злоба, сочащаяся от него. — Хочешь увидеть мое милосердие? — переспросил он, будто искренне интересовался. Вопросительно приподнял брови. — Я могу быть милосердным. Одарить тебя быстрой смертью. Вот и оно. Не этого ли она ждала? Тогда почему сердце в отчаянии замерло, провалившись вниз? Дарклинг поднял руки и меж его пальцев заструился густой черный дым. Тейя затаила дыхание, наблюдая, как эта тьма сгущалась, будто игралась в ладонях своего хозяина. Как формировалась её неминуемая гибель. Мысль о том, что попытаться сбежать ещё не поздно, стрельнула в голове громко, истошно, но Тейя почувствовала от этого лишь прилив отвращения. К себе, к своей вечно бегущей сути. Потому она сжала кулаки. Приподняла подбородок. И смотрела ему прямо в глаза, в то время как внутри всё верещало отчаянием и криками: «Безумная, беги!». Что-то холодом коснулось её талии, заставив вздрогнуть и тут же опустить взгляд. Тьма, не от рук Дарклинга, другая, кольцом окутала её тело. Секунда, и эти щупальца теней материализовались, сжимая её талию и с силой толкая в сторону. Ладони и висок больно впечатались в стену, колени подкосились, роняя её на пол. Несмотря на боль, она тут же обернулась в попытке понять. Грудь её вздымалась от тяжелого дыхания, взгляд шарил по помещению. От рук Багры струилась тьма. Впервые она использовала свои силы при Тейе, и видеть это было дико. Дарклинг на неё уже не смотрел, Тейя стала не важна — всего лишь тусклый фон. Только лишь на мать. Глаза его потемнели от пожирающего его изнутри гнева. Слишком долго он хранил эмоции внутри себя под каменной маской — чувства разъедали его, выплескивая накопившееся в виде тьмы, что всё так же кружилась вокруг него, точно живая. Напоминая змею, что по велению хозяина в любой момент может сорваться и пронзить клыками глотку. — Я даю тебе последний шанс, — глухо произнес он. — Где Алина? — Ты потерял её, мальчишка. Не думай, что снова сможешь использовать её наивность. Она знает всё. Его лицо, почти что мраморное, исказилось яростью. Руки поднялись выше, дым сгустился и стремительной волной двинулся на Багру. Громоподобный раскат, когда эта волна столкнулась с такой же крепкой стеной тьмы, сотряс стены дома. Тейя не понимала, отражала Багра удар Дарклинга или нападала сама. Видела только клубы тьмы, мечущиеся по хижине тени, которые заволокли всё пространство, роились повсюду, как живая туча насекомых. Она уже ничего не разбирала — как ослепла. Рвано дышала, панически глотая воздух, вжималась в стену, не понимая, что происходит. Тьма металась по воздуху, не было видно ни одного проблеска света, даже дверной проём, ведущий к сумеркам, куда-то исчез. Мать и сына тоже не было видно — только слышны потоки сил, подобные завыванию ветра. — Это бесполезно, матушка, — прозвучал откуда-то из тьмы голос Дарклинга, и Тейя вздрогнула, ещё сильнее вжимаясь спиной в стену. — Тебе не выиграть. Ни сейчас, ни эту войну. Тебе придется выбрать сторону. — Я на стороне рассудка, и всегда была. Закончи всё это, пока не стало слишком поздно. — Уже. Уже поздно. Тейя не понимала: то ли слова перестали доноситься из тьмы, то ли она уже ничего не слышала от завывания ветра, что врывался в хижину. Казалось, она уже окончательно ослепла и никогда не увидит свет, но неожиданно прозвучал вскрик, приглушенный, болезненный стон, сдавленный, будто человек до последнего противился показывать свою слабость. А затем тьма стала рассеиваться. Тейя, замерев мгновенно, внимательным взглядом провела по помещению, надеясь разобраться. И увидела Багру. Сидящую на полу. Согнувшуюся. Впервые Тейя видела её не с прямой спиной, не с гордо поднятой головой. Её лицо закрывали падающие на него черные волосы, голова низко опущена. Скрюченное тело сотрясалось дрожью. Что это значит? Посмотрела на Дарклинга, но по нему не получалось ничего понять: он лишь смотрел на свою мать свысока, с отвращением, с прожигающей воздух ненавистью. Тогда Тейя подорвалась к ней. Осторожно коснулась пальцами её плеча, но та никак не отреагировала, будто превратилась в неподвижную сгорбленную статую. И когда Тейя наклонила голову, чтобы вглядеться в лицо Багры под занавесом черных волос. Вскрик ужаса встал поперек горла. Едва подавила желание отшатнуться, отпрянуть. Лицо Багры изуродовано. Глазницы были пусты, из них вытекала темная кровь, а кожа вокруг глаз была расчерчена черными полосами, похожими на вены — отпечатки теней, черной магии. — Багра… — прошептала она, не зная, что сказать или сделать. Протянула руку, чтобы ободряюще коснуться её, но что вообще может ее ободрить. Потому осеклась, так и не дотронувшись, и вместо этого закрыла рот в немом ужасе. Её всю затрясло, реальность воспринималась через какую-то затуманенную дымку, сон, морок. Конец ли это? Тейя ещё жива. Сцена не окончена, занавес не опущен. Это не конец. — Теперь от тебя здесь будет хоть какая-то польза, — прозвучал голос Дарклинга далеко за спиной, и ей не сразу удалось вникнуть в эти слова, понять, что обращалось это ей. — Будешь ухаживать за калекой. Калекой. Как мог он изуродовать родную мать, а после назвать её калекой? Былые слабые оправдания, что хоть как-то ложились в её голове, объяснения его жестокому нраву — всё испарилось, не осталось ни крохотного следа. Осталась только злость, такая чуждая и непривычная, но сильная, выжигающая ей сердце и кипятящая кровь. Ярость, которая теснилась в теле — Тейи на неё было мало, она так и норовила выплеснуться, как из треснутого сосуда. Всё ещё сидя на полу, Тейя повернулась к нему. Смотрела прямо в глаза, в эти холодные, равнодушные кварцы. Он даже не раскаивается в содеянном. Ненависть в нём вытеснила любой шанс на раскаяние. — Ты чудовище, — произнесла она вкрадчиво, стараясь насытить каждую букву ядом. Уголок его губ дернулся. Показалось, или его взгляд дрогнул на секунду? — Как смел ты поднять руку на собственную мать? А пальцы её тем временем незаметно, дрожа от страха, нащупывали складки платья. Осторожно поднимались выше по голени, залезли под юбку, ища знакомую плотную ткань на бедре. Ну же, где он… Тейя не успела ничего понять, когда уже оказалась грубо поднятой на ноги. Его пальцы крепко сжимали её левый локоть, пока колени её подкашивались. Это прикосновение, первое за эти месяцы, жгло кожу. Его лицо, искаженное злобой, угрожающе приблизилось к ней. — Как смеешь ты говорить со мной в подобном тоне? — Тейя не ответила, попыталась одернуть руку, но он только крепче сжал её локоть, грубо дёрнув на себя, чтобы ещё больше приблизить к себе и обжечь словами: — Безмозглая убогая фьерданка, вечно забывающая своё место. Ею овладевала кипучая злость, от той несправедливости, от того, что видела она совсем недавно своими глазами. Безрассудство так и бурлило в крови, и это было опрометчиво, но рассудок затуманился, оставшись где-то в той тьме, что уже рассеялась. Дарклинг слишком глубоко погрузился в свою ярость, тонул в ней. Это может сработать. Если попасть в просвет между плотной тканью черного кафтана. Тейя сжала за спиной рукоять вовремя вынутого ножа. И короткий, яростный замах. Тщетно. Его холодные пальцы сцепились на её правом запястье раньше, чем лезвие успело приблизиться к коже хотя бы на дюйм. Сдавили почти до хруста, оставляя синяки. Как мог он так быстро отреагировать? Ждал, предугадывал её попытку? Тейя стиснула зубы, пытаясь игнорировать эту боль в руке, игнорировать его насмешливый взгляд, его короткую ядовитую усмешку. Она должна была попытаться. Не могла она так просто оставлять ту несправедливость. Оставлять тот факт, как обошелся он с его матерью, как обходился с другими людьми. Уже смирилась за все эти сутки с гибелью. Смирилась с тем, что может не пережить этот день, так к чему остерегаться? Ей осточертело бояться за каждое свое слово, за каждый взгляд и за каждое движение. А сердце колотилось несогласно, колотилось, призывая к попытке вымолить у него прощение унизительными речами. — Ты понимаешь, что за это я имею полное право отрубить тебе руку? — Тейя судорожно загребла в легкие воздух от его ледяного тона. — Но, полагаю, одной калеки нам уже достаточно. Чтобы ухаживать за ней, тебе понадобятся все конечности. Свободной рукой он выдернул из её руки так отчаянно сжимаемый нож. Тейя цеплялась за него до последнего, но Дарклинг был сильнее, и его пальцы другой руки все так же сжимали ей запястье до боли. Она ожидала, что он просто выкинет этот нож куда подальше. Но он крепко сжал его. И меж его пальцев заструилась тьма, густая, осязаемая. И на пол упал уже не нож, а жалкие его обломки. Тейя почти задохнулась, наблюдая за этим. Немигающим взором смотрела на отрезанную рукоять, на порубленное на несколько никчемных частей лезвие. Смотрела на то, что было некогда её спасителем, на предмет, находившийся с ней год. Нет. Хватка на её руке уже ослабла, и она отшатнулась, выдернув своё запястье. Отрешенно смотрела на Дарклинга. Он искалечил свою мать, отнял у Тейи её символ борьбы. Оставил в живых, но зачем. Лучше бы уже просто убил. Может, этого она и хотела добиться, идя на тот безрассудный шаг и замахиваясь на него ножом — хотела, чтобы всё закончилось. Чтобы замахнулась она, но встретил погибель не он. — Твоим планам не суждено исполниться, — от её собственного голоса веяло льдом. Сама не понимала, откуда снова взялась эта решимость. Всё было подернуто какой-то дымкой, точно это происходило не с ней, и она пользовалась этим состоянием до последней капли: чтобы высказать всё, что жгло разум, иначе она не осмелилась бы. Но Дарклинг не воспринял эти слова серьезно, его губы растянулись в насмешливой ухмылке. Не в первый раз явно он слышит эти слова. Показалось, он вовсе собирается уже уйти. После всего — просто уйти, точно ничего и не случилось. — Для этого нужно хладнокровие, а тобой движет ненависть, — продолжала Тейя, чувствуя, как какие-то железные оковы, стягивающие грудину, распались. — Эмоции всегда приводят к краху. Гриши не будут жить в покое, не познают величия, пока ты сам не бросишь жажду мести и погоню за всевластьем. Твоя детская мечта не исполнится. Точно не тобой. Последнюю фразу она почти что выплюнула и вместе с тем сделала вздох, скривив губы. Это не было на неё похоже. Всё это, все эти слова. Но только высказав это, она почувствовала легкую каплю удовлетворения, сладостно стекающую по внутренностям. Увидев, как мгновенно посерьезнело лицо бесстрастного генерала, как прищурились в непонимании его глаза. Ей никогда не приблизиться хотя бы на дюжину вёрст к его уровню. Она никто, и она это понимала. И всё же — в этот миг, хотя бы на секунду, даже зная о последствиях, она поступила с ним так же, как поступил он: ударила по очевидно уязвимому месту и наслаждалась тем, что смогла оставить эту совсем крохотную, но трещину, на его железной внутренней броне. Потому что он не ожидал. Столько слов он, должно быть, слышал за все свои века, но эти. Услышать от какой-то простолюдинки. Услышать о том, что никто не должен знать. Догадка уже закралась ему в голову и читалась во взгляде вперемешку с сомнениями. Он перевел взгляд с Тейи на Багру, все так же сидящую на полу. Тейя не могла разобрать, сколько времени уже длилось происходящее, но Багра так и не сдвинулась с места. Не сказала ни единого слова, не поднялась, только ещё больше согнулась, словно не в силах вынести произошедшее, не в силах действительно осознать. — Да, — ответила Тейя Дарклингу на неозвученный вопрос. — Я знаю. Знаю всё. Это было опрометчиво. Только после того, как она произнесла эти слова, подумала, чем это может грозить не только ей, но и Багре. Потому что генерал и без того зол. Узнать, что его мать рассказала о его прошлом какой-то фьерданке? Не обрекла ли Тейя этим по-глупому мстительным действом и Багру на гибель? Его глаза ожидаемо запылали ещё ярче. Размах — и одним ударом по лицу он сшиб Тейю с ног. Не получалось понять, ударил он кулаком или расслабленной кистью, но столкновение с полом было болезненным, и скулу ошпарило болью. Мир закрутился перед глазами цветными пятнами. Тейя не думала спасаться: уже давно отбросила эти мысли и приняла возможный конец. Но в этот миг все равно предприняла попытку подняться, попытку отползти, приподнявшись ослабевшими руками. Дарклинг перевернул её на спину, лицом к себе, одним лишь легким пренебрежительным движением. Склонился к ней, и его пальцы сжались на её горле. — Не тебе судить о величии, фьерданка. Он не душил. Лишь крепко держал, за шею слегка приподнимая её отяжелевшую голову над полом. Чтобы она не отползла, не отстранилась, чтобы смотрела ему прямо в его дьявольские глаза, пока он продолжает уничтожать её слово за словом: — Что ты знаешь о гришах? Обо мне? Это смешно. В сравнении с нами, в сравнении со мной, ты — просто грязь. Я бы уничтожил тебя сейчас, но даже этого ты не заслуживаешь. Даровать тебе жизнь — вот достойное наказание. Убогую жизнь, которую ты проживаешь уже годами. — Он грубо отпустил её, и она столкнулась затылком с полом. — Мерзость, — последнее, что она услышала из его уст. Слово, обращенное будто какому-то насекомому, жалкому, премерзкому созданию, не заслуживающему ничего. Голова безжизненно повернулась в его сторону, провожая черный силуэт расплывчатым взглядом. Здесь, на полу, она видела лишь его сапоги со шпорами, ступающие по полу в направлении двери. И её разом затянуло в болото воспоминаний. Ухватило за сердце и потянуло на самое дно, в эту темноту, в этот водоворот обрывков памяти и образов. Такие же удаляющиеся ноги, только двух человек — ботинки мужчины и каблуки какой-то девчонки, чья походка была нелепо пружинистой, шутовской и по-детски легкомысленной. Бок жгло болью от колотой раны, легкие еле качали воздух и горло болело от душения. В ту ночь у неё отняли деньги и её вещи. Оставили без всего, оставили истекать кровью в городской грязи переулка. Могли бы сделать с ней что-нибудь ещё, но она помнила скрипучий голос равкианки: «не трогай эту падаль… мало ли болеет чем… мерзость…». Один лишь Джель знает, как она наскребла силы доползти до ближайшего дома и провалиться в темноту на его пороге. Какой-то дедушка выходил её, за что она в благодарность помогла ему залатать дыру в крыше своими неумелыми и неприспособленными к мужскому труду ручонками. А после она стала искать тех, кто отнял у неё то, что так дорого было её сердцу: руны матери и тот самый нож. Могла просто уехать из города, накопить деньги заново, оставить утерянные вещи в этом городке и двинуться дальше. Молиться и верить, что ворам воздастся по заслугам. Но даже если справедливость и существует, если все вернется к ним бумерангом, это будет не тем. Это будет не от её рук, а значит — не в полной мере. Они особо и не скрывались, открыто демонстрировали свое наплевательство. Узнать их имена оказалось просто, народ их знал и некоторые побаивались — сумасбродные чудаки, с которыми просто лучше не связываться, вот и всё. Данил и Ирина. Она убила их обоих. По отдельности. Когда те не ожидали, а потому были уязвимы. Тем же ножом, что отняли у неё. Её не терзала совесть, потому что они заслужили. Потому что ещё больше бесчинств они могли вершить с такими же беззащитными, неспособными дать отпор людьми, если бы не она. Тейя забрала своё и двинулась дальше с легким сердцем. Месть эта очистила её сердце от копоти, позволяя не возвращаться к грызущим душу чувствам. Сейчас же она беспомощно лежала на полу, смотрела на исчезающий в сумерках силуэт и понимала, что это бесполезно. Что она застряла в ловушке, из которой не выберется, потому что отомстить Дарклингу она не сможет никогда. Это не тот человек, которому так просто удастся перерезать глотку, чтобы не чувствовать себя снова такой беззащитной, как тогда. Теперь она действительно беззащитна. Даже ножа у неё не осталось, который всё равно бы не помог. Но это было символом. Символ того, что она способна бороться, не позволить убить себя. Теперь Тейя хотела, чтобы он её убил. Этим днем на неё нахлынуло это странное безумство, и она надеялась, что всё просто закончится — разом оборвется её жизнь. Он был слишком жесток, чтобы сделать это. Чтобы всё было так просто. Пусть лучше она продолжает жить с осознанием, что она ничто в сравнении с людьми, её окружавшими. В сравнении с ним, с человеком, которого никогда в жизни ей не одолеть. И от этого горело сердце. Выжигало её изнутри мыслью, что она никогда не сможет дать ему достойный отпор.