Ненужная

Вода в кастрюле уже закипела. Тейя поспешно убавила огонь, перемешала половником содержимое и налила в глубокую тарелку. Аккуратно придерживая за края, чтоб не обжечься и не уронить, поставила её на деревянный стол, совсем рядом с Багрой. Взяв Багру за сухую ладонь, её пальцами дотронулась до краев тарелки, чтобы ей проще было понять, где посуда. Почувствовав ими тарелку, Багра раздраженно отмахнулась от навязчивых рук. И вот опять. Легкая волна раздражения захотела было прорваться, но Тейя мысленно укрепила этот купол между собой и дурными эмоциями. С того самого дня это было единственным спасением. Представлять, что ты под какой-то защитой, что между тобой и всей этой витающей в воздухе болью стоит прочная стена. Потому что раздражение ни к чему не приведет. Оно неразумно. И эмоции в целом — тоже, тоже неразумны. Багре сейчас хуже всего, и Тейя должна быть для неё всего лишь молчаливой прислугой, безропотно выполняющей всё, что требуется. Быть терпеливой тенью, готовой в любой момент помочь беспомощному человеку. Быть другом. — Чуть правее тарелки — чашка чая, — спокойно объяснила Тейя на словах, чтобы в лишний раз не тревожить своими прикосновениями Багру. — Осторожно, не обожгитесь. Багра только скривила губы. Её лицо за это короткое время уже успело перемениться: осунулось, побледнело. Совсем недавно Тейя заметила в чёрных прядях несколько седых волос. С того дня, как родной сын лишил Багру глаз, прошло двое суток. И с той поры ни одного звука не сорвалось с её губ. Тейя не могла понять, с чем это связано. Реакция на травму? Или Дарклинг успел и язык вырвать в той тьме? Но тогда возникали бы проблемы при приеме пищи. Значит, дело не в том. Чтобы не смущать своим присутствием и оставить Багру хотя бы на время наедине, Тейя накинула шаль и подумала прогуляться хотя бы по опушке — далеко уйти все равно не могла. Но стоило сдвинуться только лишь на шаг к двери, как её остановил звон разбитого стекла. Тейя вздрогнула и обернулась — осколки чашки лежали на полу, травяное содержимое растекалось по половицам. Руки Багры подрагивали. Уже не в первый раз посуда выпадала из её ослабших рук. До этого движения её всегда были точны и правильны, теперь же вечная дрожь мешала ей совладать с собой. — Ничего страшного, — подорвавшись с места и принявшись собирать аккуратно осколки, успокоила Тейя. — Вам налить новую кружку? Багра лишь отмахнулась от неё, без слов велев оставить её. У Тейи сердце опечалено сжалось. — Если вам что-нибудь понадобится, зовите, я рядом, — негромко произнесла она, надеясь, что Багра все же заговорит. Но та только нащупала пальцами ложку, лежащую рядом с тарелкой, и неторопливо принялась за поздний обед. На улице оказалось прохладно. Зима уже давно отступила, оставляя место весенней сырости, и Тейя немного поёжилась, кутаясь в вязаную шаль. Всё ещё желтоватая трава под ногами приятно шуршала и легкий ветер, вкупе с уколами моросящего дождя, остужал разгоряченные мысли. Тейя много думала — как и всегда. О том, на что она себя обрекла и был ли у нее другой путь. Оставшись здесь, она нерушимыми оковами привязала себя к Багре. Потому что теперь у неё духу не хватит просто взять и оставить слепую женщину. Если в самом начале Багра в ней не нуждалась и оставила из жалости, то теперь она нуждалась в Тейе, хоть в ком-нибудь, даже если сама того никогда не признает. Тейю пугала эта ответственность. Пугало, что она не стала бежать, не пошла дальше, как делала всегда, а ведь это ей жизненно необходимо — свобода. Чувство свободы. Идти, куда вздумается, выживать, но не быть привязанной к одному месту. Как подбитая с птица, с переломанными крыльями, но все равно пытающаяся взлететь. Сейчас крылья у неё отрезали вовсе, грубо приземлили, втоптали в грязь. Что ей теперь с этим делать? Смириться? Из мыслей её вырвали звуки за спиной. Тейя равнодушно взглянула через плечо и больших усилий потребовалось, чтобы не попятиться. Вы появляетесь удивительно бесшумно. Столько времени прошло с той фразы. Столько всего. Будто наступила другая жизнь, ещё более отравленная тоской и скорбью, чем ранее. Скорбью по чему? По той жизни, которую не вернуть? — Как Багра? — невозмутимо спросил он, привязывая своего вороного коня к дереву. В первую секунду ей показалось, что это лишь мираж, морок. Не мог же он действительно явиться сюда и излучать эту непозволительную непринужденность. Во вторую секунду злость в ней вспыхнула, скопившись во взгляде: глазами она пыталась сжечь его, лишь бы только больше не видеть. Ничего в его внешнем облике не переменилось. Всё тот же величественный, холодный генерал. Но её бросило в дрожь от одного только его появления. Её будто схватили за волосы и головой окунули в ледяную прорубь, рывком вернули в тот вечер. В ощущения от его хватки на её шее, от густой черной тьмы, от боли в руке, скуле. В чувства пожирающего её изнутри бессилия. Кончики пальцев невольно коснулись уже желтеющих отметин на её запястье. Синяки в форме его руки. Не дождавшись от неё ответа, он хмыкнул и молча двинулся к крыльцу. Убирайся, — мысленно обратилась она к ему. Проваливай ко всем чертям, к своим волькрам, куда угодно, но уйди. Уходи, уходи, уходи. Видеть тебя невыносимо, ты, чудовище. — Багра не принимает посетителей, — спокойно произнесла она, еле удержавшись, чтобы не высказать другие мысли вслух. Дарклинг замер перед дверью. — Уж точно не своего бесчеловечного сына. Она была уверена, что он не послушает её. Все равно зайдет. Или бросит все-таки в нее разрез, избавив себя от её надоедливого существования. Но он так и не сдвинулся. Не открыл дверь. Напротив, Тейе показалось, что он в задумчивости приложил лоб к поверхности двери. О чем он думал? Что могло быть в его голове? Тейя была убеждена, что он больше здесь не появится вовсе. Разве не нужно ему искать по всем уголкам Равки свою Алину? Завоевывать мир, мучить людей, или что там привыкли делать монстры наподобие него? Стоял он так несколько секунд. У Тейи всё тело напряглось, когтистый страх от его присутствия прошелся верх-вниз по позвонкам. Посмотрел через плечо, как-то устало усмехнулся. — Фьерданка, прежде чем открывать рот, сперва думай: спрашивали ли тебя? И он спустился по ступеням обратно. Тейя не удержалась и отступила на один крохотный шаг назад: тело само, инстинктивно, захотело отстраниться от опасности, острой, смертельной. Пальцы её тут же коснулись бедра, чтобы нащупать нож для хотя бы видимого ощущения безопасности. Но не нащупали. Сердце в очередной раз облилось кровью, когда она вспомнила, что всё, что осталось от ножа, это жалкие обломки, лежащие сейчас в углу хижины. Но Дарклинг не подходил близко. Насмешливо приподнял уголок губ. — Боишься меня? Тейя так отчаянно хотела ответить нет. Нет, нет и нет! Яро ненавидит, презирает. Не боится. Но все мышцы напряглись в напряжении, сердце в разы участило свое вялое биение. Ощущения той унизительной беспомощности всё никак не получалось выскоблить из-под кожи с того вечера. — Правильно, — не получив ответа, но видя всё по её лицу, сказал он. — Как и должно быть. — Как не бояться человека, что не пожалел даже родную мать? Лицо Дарклинга посерьезнело. Несколько ожесточилось. Признаться, это доставляло особенное удовольствие. Не просто выводить его, не просто так играться с огнем. А именно возвращать его к этому моменту, к этим мыслям, подталкивать его к этой бездне, чтобы он заглянул в неё и увидел свое отражение. Тейя не знала, способен ли он на чувства, на совесть — сомнительно это. Но она все равно не прекратит. Это единственное, как могла навредить ему. Хотя бы пытаться — раз за разом. И она будет продолжать это делать, пока он не сорвется и не вспорет ей глотку. — Багра это заслужила, — холодно отозвался он, задумчиво поправив черные рукава своего кафтана. Заслужила. Злость снова попыталась пробраться сквозь мысленный купол, яро, свирепо. Тейя не поддалась, нельзя давать волю эмоциям. — Страшно представить, что ты тогда сделаешь с Алиной. — А что я, по-твоему, должен ещё делать с предателями? — Тебе не кажется, что раз вокруг тебя столь много предателей, дело уже не в них? Дарклинг шагнул к ней. Снова пятиться было унизительно, и она заставила себя стоять на месте, пока всё внутри кричало о том, что она идиотка, не умеющая вовремя заткнуться. Но ведь она умела. На удивление, он не разозлился. Неизвестно, что именно она могла бы сделать, чтобы совсем вывести из себя хладнокровного генерала. Разве что нарушить какие-нибудь его планы, как сделала Алина, но у Тейи не было такой над ним власти. — Всё твое бесстрашие осталось лишь на словах, не так ли? — спросил он, оказавшись слишком близко к ней, отчего она почти что задрожала, как хрупкое деревце на ветру. Унизительно. — Ты боишься меня, но продолжаешь тявкать со своего никчемного места, как раззадоренная собачонка. Тейя, собрав по жалким обломкам хотя бы часть былой решимости, подняла глаза, чтобы не смотреть испуганно в землю. Подняла и тут же внутренне дрогнула от этого привычно ледяного взгляда, въедающегося в уже уставшую от этого плоть. — Хочешь убить меня? Убей. Я не страшусь смерти. — Я не раскидываюсь обещаниями, фьерданка, — сухо и как-то даже скучающе ответил он. — Не так давно я обещал, что не стану тебя убивать. Но лишь потому, что есть вещи куда хуже смерти, — его серые глаза как-то не по-хорошему блеснули. — И тебе не стоит об этом забывать, когда осмеливаешься со мной говорить. Тейя не ответила. Смотрела на него в ответ, вдруг на секунду подумав, что смотреть в эти светлые глаза равносильно смотреть в какую-то черную преисподню, так же пугает и так же одурманивает чем-то непостижимым. Его взгляд скользнул вниз по её лицу. И остановился на рассеченной скуле — ссадина осталась от того падения на пол, когда Дарклинг не побрезговал ударить её. Уже почти подживала и рассмотреть её можно было только если вблизи — Тейя усердно пыталась вылечить эту рану всеми возможными травяными мазями. Потому что противилась одной лишь мысли носить на лице шрам, оставленный им. Достаточно ей уже шрамов. Но, благо, ссадина действительно обещала зажить бесследно, удар был не настолько силен. Несколько секунд он смотрел на эту уже подживающую царапину на её лице. А после, будто воспрянув от каких-то вязких мыслей, немного нахмурился и отошел на несколько шагов. Решив, что делать здесь больше нечего — к Багре идти, удивительно, передумал, — вернулся к коню и запросто оседлал его. — Знаешь, я удивлен, что ты вовсе всё ещё здесь, — держа поводья, подметил он, подъехав чуть ближе. — Ведь это то, что ты делаешь, не так ли? Бежишь. Выживаешь любыми способами. — Тейя снова проигнорировала его слова, ответив ему лишь спокойным, удивительно безмятежным взглядом. И тогда он усмехнулся: — Но знаешь, кому еще свойственна такая живучесть? Тараканам и крысам, фьерданка. Одарив её напоследок долгим взглядом, он пришпорил коня, и тот неспешно двинулся в сумрачные объятья леса. — Говорит человек, выживавший шесть веков… — зачем-то озвучила она свои мысли, даже не задумавшись, сумел ли это расслышать Дарклинг. *** В первую очередь Тейя оповестила Багру об этом коротком посещении. Её мучила тревога, что Багра, возможно, всё же хотела, чтобы он пришел, пускай это и было тягостно даже представить. В таком случае Тейя бы, наверное, догнала Дарклинга, как бы унизительно это ни было — если только Багра правда этого захочет. Но что, право, он мог ей сказать? Принести извинения? Даже если бы это было правдой, в чем Тейя сильно сомневалась, то извинения после такого казались сущей нелепицей. Возможно, хотел узнать больше о побеге Алины. Это самое разумное объяснение. В таком случае странно, что он все же остановился. Все же не вошел в хижину, услышал Тейю, развернулся и уехал. Так повлияли на него её слова? Какие именно? Багра ничего ей не ответила. Ни одна мышца на её лице не дрогнула. Иногда Тейя переживала, слышит ли Багра её вовсе — почему не отвечает? Почему ничего не говорит? Настолько глубоко погрузилась в себя. Настолько увязла в черноте где-то там внутри. Убрав за Багрой посуду, Тейя подумала о том, чтобы снова ненадолго покинуть хижину, не мешать своим присутствием. Но у самой двери остановилась. С тоской, с какой-то весенней слякотью на душе, посмотрела на эту древнюю искалеченную женщину, почти что утонувшую в громадном кресле. И вернулась внутрь. Ступая негромко, чтобы не скрипели половицы, пришла к креслу и разместилась на полу, неподалеку от печи. Голову устало разместила на подлокотнике кресла. Неизвестно, услышала ли Багра её, почувствовала ли близость. Лишь продолжала сидеть, молча, почти не шевелясь, как высеченная из дерева скульптура. — Обычно говорите вы, — негромко начала Тейя. — Но позволите мне рассказать вам что-нибудь? Багра снова не ответила. Шумно дышала, как будто каждый вдох давался тяжело и со свистом — так было всегда с того знаменательного момента. Тейя не знала, что бы значило отсутствие реакции. В любом случае, она считала действительно нужным заполнить эту густую тишину хижины, полную боли и тоски. И ей было так непривычно, так чуждо, говорить что-либо без спроса, рассказывать все, что придет на ум — до этого она делилась знаниями и историями, только если спросит Багра. Но сейчас она позволила себе поделиться всем. Обычно здесь слова звучали чудовищные, полные боли и страданий: об её убийствах, об её скитаниях. Теперь же Тейя рассказала больше о брате, четырнадцатилетнем проказнике. Об отце, что приехал из Керчии и влюбился во фьерданскую девушку, и как долго он добивался её, потому что обычаи у фьерданцев другие, а её отец, Тейин дедушка, всё никак не давал благословение. — Моя мама была удивительной, — с легкой, опечаленной улыбкой рассказывала Тейя. — Я всё ещё помню все её фьерданские сказки. Раньше помнила наизусть, сейчас вряд ли смогла бы поведать их, да и к тому же вы наверняка сами их знаете… и научила гадать на рунах, как я уже говорила. Это мое самое любимое воспоминание. Учила рукоделию, но мне это не давалось. Она была сдержанной, как подобает, но очень светлой и улыбчивой. Петер всегда говорил, что я слишком угрюмая и тихая в сравнении с ней. Петер. Вспоминать о нём было горько. О том Петере, которого она знала всегда, о том, который не предавал её и не считал ведьмой. Воспоминания о нём она хранила в теплом уголке своей души, там, куда не пробрался этот промозглый холод и окаменелость. Тот прежний Петер для неё все равно что умер. Может, и нынешний тоже: смерть для дрюскелей — все равно что старый друг, частый гость. Она не знала ничего о нем. Ни о нем, ни о младшем брате, ни об отце. Что с ними сталось? Мать вовсе умерла давным-давно от напавшей на неё хвори, оставив после себя лишь руны и светлые воспоминания. У неё никого не осталось, и уже год эта мысль разъедает её изнутри. Тейя позволила себе говорить и говорить, слова непривычно и бесперебойно звучали из её уст — тоскливые мешались с приятными и сладостными. Она даже не знала, слушает ли её Багра, может та давно уже задремала или вовсе не вникала в услышанное. Должно быть, слушала. Потому что когда Тейя замолчала, с какой-то тягостной опустошенностью смотря на пламень печи, на её макушку осторожно опустилась костлявая древняя рука. Тейя вздрогнула от неожиданности, но не отпряла. Прикрыла глаза и просто насладилась этим непривычным, чуждым и так сильно необходимым прикосновением Багры. Которое давало намного больше, чем любые слова. *** Пламя быстро пожирало тонкие сырые ветки, пуская в воздух дым. Тейя не помнила, когда в последний раз разводила огонь на природе: не в печи, не на плите, а именно снаружи, но было в этом нечто приятное. В месяцы скитаний костры ассоциировались лишь с побегом, с тревогами о близком будущем. Сейчас же она тоже была полна тревог, но огонь умиротворял их, приглушал, будто заволок всё беспокойство этим дымом, перемешанным со взмывающими вверх искрами. Устроившись на все том же поваленном бревне, она смотрела на этот разведенный ей без какой-либо причины костер и думала. Снова думала. Об Алине, которая сейчас неизвестно где. Которая, как и Тейя когда-то, скитается по Равке, выживает, прячется. Или, быть может, уже схвачена, но думать об этом было горько. О Багре, за которую душа беспрерывно болела. О семье. Давно утерянной семье и о том, сможет ли она ещё хоть раз увидеть их. Когда послышался шорох листвы и чавканье грязи от конских копыт, Тейя уже даже не дернулась. Не удивилась, хотя стоило бы — чего ему неймется? Как насчет заняться делами мирового масштаба, а не посещением мрачной хижины в глуши? — Если вчера вдруг показалось, что за сутки Багра изменит свое отношение, то это предположение ошибочно, — даже не поднимая на него взгляд, продолжая смотреть на огонь, заверила Тейя. — Она все ещё не желает твоего присутствия. — Кажется, мы уже говорили о том, чтобы ты несколько раз думала, прежде чем открывать рот, — безмятежно и даже как-то небрежно ответил он, не слезая с коня: видно, не собирался задерживаться. — Может, вовсе запретишь мне приезжать? В любой другой ситуации она бы, возможно, извинилась. Говорила бы только когда спросят. По правилам ей вовсе следовало бы встать при его появлении — как и полагает простому люду при высокопоставленных чинах. Но она не станет. Теперь ей уже так было безразлично. Когда в один момент свыкаешься с возможной смертью, странно возвращаться к былой покорности. Тейя проигнорировала его слова, безучастно поправила и без того порядочно лежащую юбку. — Мне нужно знать, — подъехав чуть ближе к огню, начал он. Тейя удивленно приподняла брови. Чтобы такое могущественное чудовище почтило её своим вниманием? — Северная граница охраняется солдатами армий обеих стран. Как ты её пересекла? — Думаешь, Алина двинулась во Фьерду? — Я не спрашивал о твоих предположениях. Отвечай на вопрос, — его тон снова зазвенел приказной сталью. Против её воли внутри всё напряженно сжалось, почти что мешая дышать. — Я не знаю. — Может, мне толкнуть тебя в костер, чтобы ты отвечала охотнее? Тейя неприязненно скривила губы и расправила плечи. Впервые подняла на него взгляд: он, как обычно, величественно восседал на своем коне, словно сошел с шедеврального творения какого-нибудь именитого художника. Раздражение щипнуло её за собственные мысли. Каким бы чудовищем он ни был, насколько бы стойкое отвращение к нему ни питала, она не могла не признавать его величия и этого его пленительного, сверхъестественного великолепия. Изучая целительство, она давно должна была уже усвоить, что самые прекрасные и завораживающие создания — обычно самые опасные хищники. — Я правда не знаю, — нехотя ответила она, понимая, что нет смысла пререкаться. Точно не с ним. Не снова. — Меня перевезли в телеге. У равкианцев был какой-то план, мне он был не ведом. — Прекрасно, — с иронией и презрением отозвался он. — Значит, ты ещё и бесполезна. Его руки натянули поводья, и конь, уже успевший немного попастись высокой травой, принялся неторопливо разворачиваться, чтобы двинуться к столице. Тейя не знала, что на нее нашло, когда она осмелилась бросить в спину вопрос: — Что именно ты собираешься сделать с помощью Алины? — Дарклинг, на удивление, приостановил коня. Не повернулся, и ей оставалось только взглядом прожигать его спину, эту до отвращения идеальную осанку. — Просто остановишь войну? Или уничтожишь другие страны вовсе? — Это имеет значение? — и у неё сердце охолодело от того равнодушия, с которым прозвучали эти слова. — Я хочу знать, что станет с моей страной. — С твоей страной, — с насмешкой повторил он, всё же повернувшись к ней боком. — С каких пор она твоя? Твой же народ выгнал тебя. Какое тебе дело? Было бы неразумно отреагировать на правду бурно. Это же истина — какой толк отрицать её? И всё равно неприятно. Больно. Неправильно. — Твой народ возненавидит тебя и твои поступки, стоит им узнать, кто ты на самом деле, — парировала она зачем-то, заведомо зная, что эти слова повлекут последствия. И что с того? — Но ты все равно так отчаянно пытаешься спасти свою страну. Или все дело в жажде величия? Дарклинг одарил её прохладным взглядом — не ледяным, не холодным, просто с горькой примесью неприязни и большой толикой усталости, — и неожиданно перекинул одну ногу через седло, спрыгнув на траву. Тейя тут же поднялась на ноги. Зачем? Чтобы если вдруг что бежать? Глупо, нелепо, дурно. Но да. Она боится. Что бы Тейя ему ни говорила, на какую правду ни осмелилась, всё равно она боялась и сейчас хотелось лишь бежать, отпрянуть от него, скрыться в хижине. Сжаться комком и дрожать. Остановился он в нескольких шагах от неё. И даже этого хватило, чтобы напрячься, чтобы усилием воли оставлять себя на одном месте. Стоял на достаточном расстоянии, а все равно — так опасно, так пугающе возвышался, будто стоит в десяти дюймах. — Они поблагодарят меня, когда мы выиграем эту войну. Прозвучало уверенно. Но было ли это правдой? Быть может, пытался сам себя в том убедить? Вслух она спрашивать не стала. Именно на эту фразу не осмелилась. Приходилось лавировать на грани откровенной наглости и относительной нормы. — Джель… Как же я ненавижу ваши войны. Никогда не понимала их смысла. — Куда тебе, необразованной девчонке, хоть что-то в этом смыслить? Тейя проигнорировала его слова. Неспешно шагнула в сторону, прогуливаясь: стоять прямо напротив него было неуютно. Что там неуютно — страшно. Премерзко и ненормально. Он следил за её перемещением. Следил внимательным взглядом за каждым движением, каждым неторопливым шагом, будто ожидая от неё уже знакомого дикого безрассудства. Но она просто прогуливалась по опушке, шаг за шагом, и объясняла свои мысли, рассуждая: — Люди на верхушке просто что-то не поделили: земли, ресурсы, да Джель знает что ещё. А расплачивается простой народ, кровью, жизнями и судьбами. Люди — просто цифры, которые видят власти и делают на их основе все такие же сухие выводы. — Не моя в том вина, — удивительно серьезно ответил он, будто и правда был заинтересован в беседе. — На нас нападают, я защищаю. — Неужели нельзя провести переговоры? — остановилась она. — Решить все иначе? — А когда на тебя нападали, тебе удалось решить мирно? Быть может, ты переговорила с насилующими тебя мужиками или с тем юнцом, что хотел оттащить тебя к народу? Тейя шумно вздохнула. Не ответила. Эти жестокие слова впились в виски, но она не ответила: то ли потому что не получалось связать мысли, то ли потому что страшилась. Каждая её фраза могла стать последней, каждое движение может спровоцировать его на жестокость. На каком шагу в неё полетит острая, как лезвие, тьма? — Более того, — продолжал Дарклинг, подходя ближе. Тейя не попятилась. — Если для тебя ещё не дошло, для того и был создан Каньон. Чтобы моему народу не пришлось расплачиваться жизнями, моё творение сделает всё за них. Уничтожит наших врагов, — тоном он надавил на последнее слово, будто желая снова пробудить в ней эмоции, обиду, боль; намекая, что и её Родина будет уничтожена. — Насколько мне известно, сколько уже существует этот Каньон, пока он уничтожал только Равку. Тейя сама едва успела вникнуть в смысл этих случайно сорвавшихся слов, когда чужие пальцы уже сомкнулись на её горле. Джель. Сердце. Сердце испуганно затрепетало. Попыталась оттолкнуть его, положила руку поверх его, стремясь разжать пальцы, но по силе она была лишь слабым ребенком в сравнении с ним, а он только сжимал сильнее. А рассудок уже уносило куда-то в те мерзкие, удушливые воспоминания, когда её душили, когда прикасались своими грязными руками. Любое прикосновение вызывало отторжение, но это. У Тейи голова кругом пошла вперемешку с чувством тошноты и сильной, пронзающей всё тело дрожью. Резкие черты Дарклинга прямо перед ней расплывались. — Ты забываешься, — вкрадчиво, почти бархатно сказал он, приблизив её к себе ещё больше. Его пальцы холодные, но дыхание, которым он её невольно опалил, непомерно горячее, убивало её. Тейя снова попыталась высвободиться; тщетно. — Думаешь, после всего у меня не поднимется рука отрезать никому не нужной отказнице язык? — Давай, — сдавленно ответила она, неизвестно, как найдя на это силы. Смотря глаза в глаза. — Отрежь. До той поры, пока этого не сделаешь, я молчать не стану. Точно не перед тобой. Его глаза дико блеснули, и вторая рука наполнилась дымом. Он правда это сделает? Вырвет язык? А с чего — нет? Что бы его остановило? Легкие скрутило страхом. Тейя делала всё, лишь бы взглядом не показать этот страх, лишь бы не противоречить своим же словам. Смотрела прямо ему в глаза, в эти ледяные, безразличные кварцы, пока между пальцев другой его руки материализовалась мгла. А сердце стучит, стучит… — Оставь фьерданку, — прозвучал неожиданно хриплый голос Багры. Тейя вздрогнула — не ожидала. Почти одновременно с Дарклингом она повернула голову: Багра стояла на пороге хижины, её черные глазницы были невидяще направлены куда-то в сторону. — Если правда так глаза колет, вырежи себе глаза, а не ей — язык. В голове закрутилась вереница вопросов. Как давно она там стояла? Как добрела до порога? Как много слышала из их разговора? Лицо Дарклинга казалось каменным. Тейя не могла разобрать, что он испытывает, какие эмоции прячутся там, под этим ледяным каменным слоем, но так отчаянно хотела пробраться ему в голову, в самое нутро, разобрать и разглядеть каждую клетку. Не успела понять, как уже оказалась на траве: Дарклинг толкнул её, разжав пальцы на горле. Жар костра едва ощутимо опалил щёку, и Тейя тут же отпрянула от огня: ещё несколько дюймов, и она оказалась бы прямо в пламени, крича от боли ожогов. Это и было его задумкой? Толкнуть её в костер, однако он просто не рассчитал силу? Что вообще в его голове. — Что ты, матушка, — говорил тем временем Дарклинг. — Пускай среди нас будет только один безглазый заклинатель теней. — Своими словами ты унижаешь себя, не меня. После стольких лет ты все еще остаешься всего лишь мальчишкой. Звук её хрипловатого голоса стал уже непривычен. Дарклинг не ответил. Несколько секунд смотрел на мать, по своей вине неспособный встретиться с ней взглядами. Тейя не видела его глаз, но, боги, как же она хотела бы прочесть по ним хоть что-нибудь — хотя бы раз! Хоть раз понять его эмоции, понять путаную паутину его мыслей. И он просто сделал несколько расслабленных шагов назад. Бросил напоследок уничижительный взгляд на Тейю, а затем развернулся и пошел к коню. Тейя боролась с желанием осыпать его вслед проклятьями, сделать хоть что-нибудь. Эти слова, что смел он говорить своей матери, — ненависть всё сильнее закипала внутри неё, расплавляя внутренности в обжигающую смолу. Но сама Багра оставалась удивительно спокойна, непоколебима. И Тейя не набралась смелости, или же просто цеплялась ещё за остатки здравого ума, и не стала выплескивать свои эмоции. Молча наблюдала за удаляющимся Дарклингом. Когда его силуэт совсем растворился вдали, Тейя наконец сдвинулась с места. — Он ушел, Багра, — негромко прокомментировала она. — Пойдемте внутрь, — и коснулась её локтя, но Багра неприязненно одернула руку. — Я не беспомощна. Прекрати донимать меня своей приторной опекой. И она сама, опираясь на свою трость, побрела внутрь хижины. Что ж. Определенно не беспомощна. Даже без зрения она имеет столько внутренней силы, столько власти, чтобы остановить своего сына от очередных чудовищных поступков. Багра не смогла спасти себя, но вовремя сумела спасти Тейю. Что бы сталось с ней, если бы Багра так вовремя не услышала их разговор? Эти мысли она отложила на дальнюю полку, взявшись вместо них за тряпку. Какая бы драма ни происходила, как бы часто её жизнь и здоровье не висело над пропастью, Тейя всё ещё оставалась прислугой, чья обязанность — убирать и готовить. До смешного нелепое положение. И всё же. Всё же она не смогла совладать с собой и не спросить у Багры. — Вы так уверенно ответили ему, — начала она через время, нарезая картофель для ужина. — Его слова вас ничуть не задели? Багра ответила не сразу. Немного помолчала, и Тейя даже стала опасаться, что её вопроса вовсе не услышали, настолько нерешительно и тихо она его задала. — Он специально намеревается задеть меня, а потому я не окажу ему подобной услуги, — сухо ответила Багра. — Того, что он сделал со мной, ему мало. Он понимает, что натворил, и это грызет его. Потому он и выплескивает всю желчь на других, пытаясь спрятаться под язвительной маской. Тейя растерялась от подобных подробностей. Спрашивая, ожидала услышать короткий ответ, а не увидеть, как приоткрывается дверь в душу человека, которого она уже отчаялась понять. — Извините меня, Багра. Но мне показалось, что его не особо грызет хоть что-либо. — Станешь спорить со мной? — стальной тон тут же разрубил всю решительность: — Нет, я… — Я знаю его веками. А ты? — Она фыркнула, и Тейя стыдливо опустила взгляд. — Мне даже не надо его видеть, чтобы понять, что у него на душе и в особенности что у него в голове. — Она помолчала. — А теперь оставь меня или просто замолчи. Я хочу тишины. — Как вам угодно, Багра, — кротко отозвалась Тейя и, собрав все необходимое для готовки на деревянный поднос, удалилась на улицу. *** На следующий день, вскоре после рассвета, она услышала цокот копыт. Снова. Для человека, питающего такое отвращение к предательнице-матери и фьерданке-отказнице, как он пытался это показать, он награждает их своим присутствием слишком часто. Учитывая, что ехать до хижины долго, даже на коне больше получаса. Тейя отложила нитки, которыми перешивала одну из своих блуз, и тихо, чтобы не потревожить покой Багры, вышла на крыльцо. Утренняя прохлада вынудила поёжиться и приобнять себя руками, чтобы сохранить тепло. Слишком сильный контраст с вечно душной хижиной. Легкий утренний туман стелился между деревьями, слегка затуманивая и взгляд, а потому Тейя далеко не сразу увидела гостя. И увидела она не привычный черный кафтан, а светлую форму. Форму прислуги. Какой-то мальчишка, вроде даже младше неё или того же возраста, на серой в яблоках кобыле. Спустился, едва ли не рухнув в грязь, и подошел к Тейе. — Вам послание, — сказал он и протянул сверток пергамента. — Вам — это?.. — Багре и её сиделке. Я так понимаю, сиделка — это ты? Сперва было задалась вопросом, от кого могло бы быть послание, но голова тут же усиленно заработала, выдвигая на первый план очевидное. Кто из дворца мог бы прислать им послание? Да ещё и назвав Тейю сиделкой? Вряд ли много людей знали о том, что она теперь не просто прислуга, но ещё и, как выразился мальчик явно не по своему уразумению, сиделка. Тейя еле подавила желание скривиться. Взяв в руки пергамент, она торопливо его развернула. Послание не выглядело официальным, было без принятых норм написания. Больше походило на записку.       Ваше расположение меняется. Прочники поставили новую хижину на территории Малого Дворца. Вы не стоите того, чтобы мои люди тратили регулярно по часу, чтобы вас снабдить продуктами. На сборы даю день: карета за вашими вещами придет после заката. Тейя перечитала этот абзац несколько раз. Смысл слов почему-то доходил не сразу, попросту ускользал, просачиваясь сквозь пальцы на влажную от росы траву. Её повергала в растерянность сама суть того, что ненавистное ей чудовище отправило ей записку. А содержимое послания вовсе сбивало с толку. Их переселение имело смысл, это верно. Но почему раньше Дарклинга это не заботило, а теперь — да? Или раньше он вполне мог угождать всем прихотям Багры и предоставлять такое желанное ей отшельничество, а теперь решил не делать того из принципа? Даже это он решил у нее отобрать. Её покой. Она не согласится. Проще уж чтобы Тейя сама оснащала их обитель всем необходимым. Послание не было закончено. В конце была приписка, будто само содержимое не давало ясно понять всю серьезность его слов.       Не думай, что это услуга. Это приказ. Тебе придется сильно постараться и убедить старуху, иначе вы обе пройдете через то унижение, пока мои солдаты будут волочь вас до дворца силой. — Больше он ничего не передал, только послание? — сухо осведомилась она, всё ещё не до конца приходя в себя. Голова медленно, слишком медленно осмысливала прочитанное. — Только послание. — Хорошо. Спасибо вам. Мальчик искренне удивился уважительному обращению. Однако в ответ не попрощался, только рассеянно кивнул, вернулся к коню и поспешно удалился. Тейя тягостно вздохнула. Оставить их с Багрой в покое — видимо, слишком просто. Как она должна преподнести это Багре? Должно быть, прямо, без обиняков. Окольными путями не получится — Багра проницательна. Да и что тут утаивать? Какой в том смысл? Услышав содержание письма, Багра глухо усмехнулась. — Глупый мальчишка желает держать всё под контролем. Святые, да это для него ничего не меняет — что я вдали, что рядом. Лишь еще одна галочка напротив списка того, что он контролирует. Тешит свое самолюбие. Примерно такой вариант она тоже рассматривала, разумеется. У Тейи в голове была целая стопка возможных причин подобного его поведения. Что ж, несмотря на все остальное, приятно знать, что одно из её суждений совпало все-таки с суждением человека, который знает наверняка. — И что мы будем делать? — Не глупи. Поедем, как он велит, — ответила Багра, подкрепив последнее слово злой насмешкой. — Но почему?.. Разве это не унизительно, подчиняться его приказам? — Да какая мне разница, где жить? Я не какая-нибудь сумасбродная девчонка, вздумавшая бунтовать. Мне нужны печь рядом и тишина, чтобы доживать свой век, только и всего. Так что собирай вещи, мои и свои. Тейе понадобилось несколько долгих секунд, чтобы осмыслить услышанное, которое накладывалось поверх твердого убеждения, что Багра воспротивится. Что этот приказ поднимет в ней протест, а там уже Джель знает что было бы. Тейя готовилась ко всему, но Багра так просто смирилась. Ей действительно все равно? С этими мыслями, путаными и все еще нереалистичными, она взялась за сборы. Как застеленная густым туманом, передвигалась по дому и рассеянно пыталась понять, за что взяться. И в итоге замерла посреди хижины. Нервно сцепив пальцы в замок, подошла к креслам. Противилась своим размышлениям, своим суждениям, но не спросить не могла. — Багра, — неуверенно обратилась она и немного прокашлялась. — Имеет ли мне смысл ехать с вами? Разве моя фьерданская суть не «осквернит» территорию Малого дворца? — В письме что было сказано? Только про меня или про нас? — Про нас. — Вот и не майся дурью. — Но, — Тейя нервно сглотнула, во рту совсем пересохло. — Там, на территории, будет куда больше прислуги. И я подумала, что, может, там с легкостью нашелся бы человек, что смог помогать вам вместо… — Ты вздумала уехать? — её ледяной тон заставил вздрогнуть. — Если так, я не держу. Проваливай на все четыре стороны. Ты сама знаешь, я в тебе никогда не нуждалась, ты навязала себя сама. Эти слова могли бы уколоть её, снова ударить по вискам, как в самом начале их знакомства, но теперь у неё словно выработалась невосприимчивость, как от болезни. Поэтому, не обращая внимания на очередное упоминание её ненужности, Тейя вернулась к собственным размышлениям. Сама не знала, хотела ли уезжать. Все эти политические игры пугали её до ужаса, вся эта гуща событий, в которую её невольно втянули, и она теперь не знала, как выкарабкаться, и её затягивало всё больше и больше. Быть может, это и было шансом. Оставлять Багру одну за столько ярдов от дворца было бы бессердечно, но раз теперь она будет совсем близко к нему? Раз можно будет нанять ей любую прислугу? Ступить на территорию Малого дворца, туда, где воспитывают гришей, главных ненавистников фьерданцев, втиснуться в сердце всей Равки. Кто она такая, чтобы позволить себе такую честь? А честь ли это была, учитывая, что она станет почти что узницей под контролем Дарклинга? Багре все равно, она никуда не выходит. Но сможет ли Тейя покидать эту огражденную высокой стеной территорию, сможет ли посещать город и лес? Сможет ли вовсе покинуть однажды столицу? Если не сейчас, то никогда. Тейя опечалено взглянула на Багру. Голова разрывалась от противоречий, от разных вариантов, стремительно прокручивающихся перед глазами. — Я вас не оставлю, — устало покачала она головой. И взялась за сборы. Складывая одежду и другие вещи по дорожным сундукам, Тейя не могла не утолить свое любопытство расспросами. — Почему Дарклинг занимается таким пустяком? — укладывая сложенную рубаху поверх тулупа, спросила она. — Разве не должен он все силы бросить на поиски Алины? — Чтобы посеять панику? Глупая ты фьерданка, включай голову хоть иногда. Я буду крайне удивлена, если о побеге Алины знает хотя бы дюжина его людей. Тейя опешила. Замерла, посмотрев на Багру. — Он никому не сказал? — Быть может, узкому кругу. Точно не царю и не толпе. Потому-то и занимается такой дурью: отвлекает внимание гришей. Часть фабрикаторов, вон, занял постройкой хижины. Заклинателей наверняка тоже работой какой-нибудь снабдил. Притупляет внимание и забивает им опилками мозг. Почему Тейя сама об этом не догадалась? Значит, он хотел не только потешить свою гордыню, беря под контроль ещё и хижину Багры этим странным переездом не к месту. «По ряду причин», — говорилось в письме. И один лишь Джель знает, сколько ещё там могло прятаться причин в этом одном лишь нелепом действе. *** Сборы заняли меньше времени, чем Тейя опасалась. У нее самой вещей было немного, поэтому больше она рассчитывала на сборы вещей Багры, но и у той их оказалось, на удивление, не так уж много. Много пространства заняли книги, много книг, намного меньше — то, что осталось из еды, собранные Тейей травы, бытовые предметы. Слуги в светлой форме, приехавшие с каретой, помогли все разместить. Фрейра привязали к остальным лошадям. Просьбу Тейи, чтобы она ехала на нем верхом где-нибудь рядом, оставили без внимания. — И вам ничуть не жаль покидать хижину? — спросила Тейя, помогая Багре взобраться на ступень, чтобы сесть в карету. — Это всего лишь деревянная постройка. Мы едем в точно такую же деревянную постройку. Если привязываться к каждой мелочи, свихнешься. Тейя с неприятным уколом вспомнила об обломках ножа, что она все еще хранила и сейчас они лежали на дне её мешка, положенного в карете. Но как могла она их просто выкинуть? Уму непостижимо. Прежде чем взобраться следом за Багрой, Тейя еще раз взглянула на хижину. Прощаться с этим местом было так неправильно. Впервые ступив на этот порог, она и представить не могла, чем все обернется. Как какой-то колдовской таинственный сон, от которого она наверняка однажды просто воспрянет, проснется посреди леса одна. Взглянула и на двух гришей, что выжидающе стояли рядом. В синих кафтанах, проливная и инферн. Зачем они здесь? В качестве сопровождающих? В таком случае, это больше напоминало тюремный конвой. Ответным взглядом гриши её не удостоили: вовсе её присутствия будто и не замечали. Всё ещё относились презрительно, как и в самом начале. Это у Тейи весь мир в очередной раз с ног на голову перевернулся, разрушая все её представления. Но у них? У них мир все еще делился на черное и белое. Фьерданцы для них — зло, тьма, монстры. Дарклинг — единственная надежда и свет, как бы иронично ни звучало. Никто не знает о том, что в его планах. А если бы узнали? Изменили бы мнение? Иногда её тянуло кому-нибудь рассказать, увидеть лица. Но она понимала, что этим сделает только хуже себе и никому не поможет — ей никто и не поверит. Потому-то Дарклинг, судя по всему, и не боялся её подпускать так близко к себе, в самое нутро Равки. Ей никто не поверит. В этом суть. Могла бы поверить Алина, но она и так уже все знает. В карете довольно тесно, через маленькое окошко проникал свет и освещал мягкие узорчатые сидения. Карета совершенно обычная, но Тейя и к такому не привыкла. Возница ударил поводьями, и кони двинулись по узкой, корнистой тропе, рассекающей лес. Тейя, нахмурившись, выглянула в окно: гриши не поехали с ними. Тогда-то, только в ту секунду, она и осознала, зачем они здесь. Всё было так очевидно. Инферн, скрестив пальцы нужным образом, легко взмахнул руками, и мощный поток пламени перенесся на хижину, мгновенно её пожирая, бревно за бревном. Проливная следом взмахнула, и вокруг пожарища поднялась вода, взятая из травы и ближайших растений — некий обод, не позволяющий огню распространяться дальше этой крохотной, быстро сжигаемой избы. У Тейи дыхание перехватило. — Чего елозишь, фьерданка? — проворчала Багра. — На месте не сидится? Боже. Багра и не знает совсем — не видит. И дыму почуять не может — они уезжает все дальше и дальше под ровный стук колес, и эта горящая точка становится все мельче, исчезая за деревьями, только черный дым и вздымался над кронами. — Впервые еду в карете, — отчужденно промолвила Тейя, не решившись сказать правду. — Ну так и сиди прямо. Не надоело себя невежей показывать? Возможно, стоило сказать. Возможно. Но что это даст Багре? Сейчас? Голова работала лихорадочно, пытаясь объяснить увиденное, и возможная причина сформировалась мгновенно. Багра же говорила, что Дарклинг хочет все контролировать. И он запросто, двумя лишь гришами, уничтожил то крохотное прибежище, что было вне его контроля. Над лесом он не властен, как и над хижиной, но что мешает ему просто уничтожить её раз и навсегда? Чтобы у Багры осталось только одно прибежище — новая постройка, под его боком. И у Тейи, соответственно, тоже. Никакого пути назад. Милостивый Джель, на что она согласилась? *** Дорога казалось вечной. Джель будто наказывал её за какие-либо дурные мысли, за секундный порыв бросить всё и оставить нуждающуюся в помощи Багру. Наказывал временем и новыми тревожными мыслями: о том, что она могла бы просто остановить карету и покинуть это дьявольское место. Её ведь и не стали бы силой тащить, должно быть. Багра имела ценность. Тейя — нет. Она как дополнение к Багре, балласт, волочащийся следом. Никому не нужный, но, тем не менее, имеющийся и требующий себе места. Сбегать она все же не стала. Незачем. Куда бы она пошла? Разве жить совсем рядом с дворцом, в новой только что построенной хижине — плохо? Да. Чудовищно плохо, по ряду причин, и держала её от побега одна единственная, более хлипкая, но все равно весомая причина — Багра. Всё сводилось к ней. Жаловаться было бы грешно. Точно не в слух. Сама же она себя и обрекла на это, могла бы просто уехать, когда был шанс. Теперь нечего выставлять себя мученицей. В какой-то момент лесной вид за окном сменился на городской, и под колесами такой непривычной кареты захрустел гравий. Город Тейя уже видела, потому особо не рассматривала виды. До той поры, пока они не пересекли канал. Будто окунули в другой мир. Никакого грязного рынка, никаких шумных зазываний торгашей и оживленности улиц. Роскошь и великолепие так и сочились от каждого дома, от каждой улочки, дорогие лавки и пабы выстроились рядами, а там, вдали, за высокими стенами — верхушки дворцов, цель их назначения. Когда они миновали и эту часть города, величественные золотые ворота — которые, вероятно, стоили дороже, чем вся её родная деревня — перед ними раскрылись, и карета проехала на землю дворцов. Отчего Тейе сделалось ещё неуютнее. Это не её, здесь ей не место, она вовсе не должна быть здесь, в обители гришей, в сердце Равки, но тем не менее — вот она здесь. Ещё несколько месяцев назад она мечтала увидеть всё великолепие дворца вблизи. Сейчас ей было тошно до одури. Вся эта блистательная роскошь теперь казалась такой до омерзения показной, что захотелось обратно туда, в глушь, в старую потрепанную избу, спать на полу и носить ржавые ведра воды самой. Даже после того, как ворота за ними зловеще закрылись, рысий шаг лошадей не прекратился. Они все ехали и ехали, потому что даже территория дворцов была необъятной: проехали несколько садов, лужайку с храмом, теплицы, даже какую-то рощицу, такую густую, будто это был кусок полноценного леса. Остановились кони как раз у этой самой рощицы, которая размещалась посередине двух дворцов; лишь немногим она была ближе к Малому. Между деревьев скрывалась, видимо, та самая хижина, их новая обитель. Тейя с радостью покинула карету: её несколько укачало, теперь болела голова и неприятное чувство тошноты сковывало грудь. Свежий весенний воздух несколько привел её в порядок, но рассматривала новый дом она все равно рассеянно. Выглядел он не так мрачно, как прежний, но все же мрачновато, если сравнивать с пестрыми дворцами. Был куда больше — состоял более чем из одной комнаты, по крайней мере. Это не было теперь полноценным домом, но и с нелюдимой избой посреди леса не сравнить. — Куда вы поведете коня? — осведомилась она, когда возница снова приготовился повести упряжку. Ей ответил слуга в светлой форме: — А ты как думаешь? — вопрос прозвучал неприятно-пренебрежительно. — В конюшню. Где ему и место. Тейя никак не успела отреагировать, а карета уже, вместе с прицепленным к ней Фрейром, двинулась вперед. Жуткая тоска сковала легкие. Где эта конюшня? Позволено ли будет приходить туда Тейе? Быть может, она вовсе никогда больше Фрейра не увидит, а она даже не попрощалась с ним. За эти месяцы уже успела так привыкнуть к своему гнедому другу. Тосковать некогда. Тейя вздохнула, приходя в себя, расправила плечи и повернулась обратно к дому. Прежде чем самой осматривать и обживаться, провела сперва Багру по всем уголкам новой обители, чтобы она хотя бы примерно знала внутреннее убранство. Провела по крыльцу, что было куда шире прежнего, и на нем даже помещалось два плетеных кресла, на которых можно было бы посидеть — в их хижине крыльцо состояло, в основном, только из потертых ступеней. Провела по прихожей комнате, в которой ютилась кухонька с прямоугольным деревянным столом и нечто вроде гостиной с печью и двумя креслами, как нечто неотъемлемое. Странно, что соблюли даже такую мелочь. Ванная была довольно цивилизованная, сюда даже проведена вода, и не надо будет ходить к какому-нибудь там колодцу. К такому удобству Тейя вовсе не привыкла. Комнат две: Багрина, более крупная и просторная, и у Тейи, довольно тесная, но своя. Тейя не могла припомнить, когда в последний раз у нее была своя комната, если вовсе была. В хижине она спала всегда на полу, рядом с печью, до этого тоже не довольствовалась таким обыденным для других благом. Во всей хижине, по классике, не было окон. Кроме одной комнатушки — как раз её спальни. Если смотреть снаружи, эта спальня казалась будто лишней, приделанной к основной хижине уже потом, наспех. Как давно он планировал переселить Багру ближе к себе? И почему не сделал этого раньше? Хижина, пускай и была неподалеку от людных мест, все равно казалась отчужденной от мира: не считая крыльца, почти полностью поросла шипастыми растениями, а обрамляли её близко посаженные берёзы. — Очаровательно, — язвительно выдохнула Багра, когда Тейя рассказала ей на словах, как выглядит их новое прибежище. — Ну, фьерданка, чего не радуешься? Своя комната, все блага цивилизации, вблизи с роскошным дворцом. Рядом с гришами, при виде которых ты пищишь от восторга. Чего недовольная? — Что вы, я всем довольна, — ответила Тейя. — Я очень рада. Багра хмыкнула — явно не поверила. Допрашивать не стала: вероятно, устала с дороги. Тейя и сама слишком устала, едва ли стояла на ногах, хотя, казалось бы, в дороге ничего толком не делаешь: сидишь да сидишь, изредка подскакивая на кочках. Чтобы лучше обжиться и не нарушать Багрин покой, она напоследок проверила, все ли есть у Багры, и пошла в свою — Джель, как же дико было осознавать её своей — комнату. Аккуратно прикрыла за собой дверь, которая даже не скрипнула, хотя она так уже привыкла к скрипам дверей и половиц. Повернулась к спальне, теперь более внимательно, рассматривая место в котором ей предстоит поселиться надолго. Ничего особо примечательного: узкая кровать у стены с двумя подушками, весьма маленькие окошки — но она была благодарна за любой свет, — довольно крупная деревянная тумба у постели и два стула, на которые можно будет сложить одежду. Тяжело вздохнув, Тейя обессиленно прислонилась затылком к запертой двери. И почувствовала, как подступает к горлу ком. Перед глазами оживлялись те высокие стены, ограждающие Малый дворец от всего остального мира, тот презрительный взгляд гришей, бесстрастное лицо Дарклинга, тот знаменательный вечер, когда он в очередной раз продемонстрировал свое превосходство и разрушил всё. На что она себя обрекла? Для чего? Тейя не проронила ни слезы даже в тот день, когда Дарклинг мог убить её и лишил глаз Багры. Ни слезы. После всех втаптывающих её в грязь слов, после осознания, что она может погибнуть в любую секунду по своей же вине, после принятия, что она никто и ничто. Ни слезы. Сейчас же эмоции, закупоренные глубоко внутри, наконец нашли выход. Тейя зажала рот рукой, боясь всхлипнуть слишком громко, давилась этими слезами, пытаясь не издать ни звука. Отчаянно выплескивая и в то же время сдерживая всё в себе, сдерживая в тишине, чтобы никто не услышал. Боже. Боже. Боже. За что? Почему? Почему она не уехала? Разве не понимала она, к чему это приведет? К тому, что она продолжит жить с этим мерзким осознанием, жить в страхе за свою жизнь от любой неосторожной фразы? Тейя бежала от одних угроз и навлекла на себя другую, более могущественную, более жестокую и беспощадную. Если все те люди, что оставила она позади себя, были лишь крохотными преходящими бурями, то теперь она добровольно решила жить среди непрекращающегося урагана, шторма, среди грозовой тьмы, которая в любой момент может пронзить её молниями. Почему. Слезы все не заканчивались, текли и текли, пока она прижималась к стене спиной, дрожала от переизбытка эмоций и пыталась понять, почему и зачем. Зачем она здесь, зачем сама осталась. И главное — зачем она всё ещё жива.