Ненужная

— Нет, бестолковая ты фьерданка. Это устаревшая форма слова, — сухо исправила Багра. Откинулась спиной к креслу. — Какая тогда современная? — Ты знаешь. Вспоминай. Совсем уже расслабилась. Занятия равкианского продолжались, пускай у Тейи и был уже достойный уровень, чтобы свободно понимать собеседника и отвечать ему. Багра же считает, что следует как можно детальнее изучать язык, раз есть такая возможность. Беспроторица… современная форма этого слова была знакомой, она явно его уже употребляла и слышала неоднократно, но когда говоришь на двух языках, в голове варится какая-то тягучая, трудно перевариваемая каша. Чтобы освежить память, она пробежалась взглядом по исписанным полностью листам пергамента. Багра услышала шорох страниц: — Без конспекта. Сама вспоминай. Ты с собой эти кипы бумаг повсюду таскать собираешься? Подумаешь, единожды вылетело из головы. Слово ощутимо вертелось на языке, только недавно его где-то слышала. А голова была заполнена другими словами, заполнена вопросом, который сформировался давным-давно, но всё не было уместного момента, чтобы спросить. — Почему вы больше не учите гришей? — Ты все что угодно спросишь, чтоб равкианским не заниматься? — Нет. Мне правда интересно. Багра вздохнула. — Я учила их по поручению генерала. Думаешь, я стану продолжать? — Разве только по поручению Дарклинга? — спросила Тейя сразу же, потому что примерно такого ответа и ожидала. Но она сильно сомневалась в его правдивости. — Разве не хотели вы сами учить гришей? Делать их сильнее? Неожиданно Багра издала смешок, заставив Тейю перевести на неё внимательный взгляд. И Тейе почудилось, словно эти чёрные, пустые глазницы способны её увидеть, даже больше — посмотреть вглубь, пробраться сквозь какие-то дебри и прочесть исписанную рунами душу. Сделалось не по себе. — Я знаю, в чем причина твоего интереса, — изрекла Багра, склонив голову на бок. Пламя свечей омрачило её и без того осунувшееся лицо. — Надеешься, что приходящие сюда гриши разбавили бы твою тоску? — Нет, — ответила она раньше, чем успела хотя бы вдуматься в этот вопрос. На духовном уровне, по интонации, уже полагала — этот тон ей не по душе. — После отъезда генерала исчезли из жизни все краски? Конечно. Генерал. Даже после его отъёзда всё всегда сводилось к нему, и это было настоящим проклятьем — слышать об его упоминании со всех сторон, пока в голове теснятся обрывки воспоминаний: его дыхание, его руки, его губы на её коже. За что. Не будь перед ней Багра, Тейя бы определённо съязвила — как защитная реакция, выработавшаяся у неё после всех бесед с генералом. Но даже не страшась боле Дарклинга, Тейя страшилась Багру, страшилась перечить ей и позволять себе неуважительный тон. — Отъезд генерала никак не повлиял на моё существование, — удивительно спокойно ответила Тейя, складывая в одну стопку листы пергамента. — Скорее даже облегчил. — И потому ты выходишь на крыльцо каждые полчаса? — Я и прежде выходила часто. — Хочешь сказать, ты не ждешь блаженного момента, когда появится он вновь в поле твоего зрения? Этот издевательский тон, которым были сказаны эти слова, был выше её сил. — А что вы хотите сказать? — не выдержала она, но за своим тоном всё же следила, не позволяя себе его повысить. — Хотите убедиться в своей правоте, убедиться в том, что я попалась в его ловушку? Но вы не правы, Багра. Я всё ещё его ненавижу. И ненавижу пуще прежнего. — И что же он такого сделал за время ваших бесед, что ты стала аж пуще его ненавидеть? Поселился в её голове. Стал сниться ночами, вечными кошмарами. Каждую ночь. Сны, омраченные его присутствием. Сегодня — не исключение. Сегодня это была её деревня, давно ей покинутая. Даже спустя почти сутки она помнила те жуткие образы, от которых холод бежал по коже: крики, пламя, пожирающее деревянные строения, дым и чёрные твари, с визгом летающие от дома к дому. Это очевидно не могло быть правдой, поскольку, по сказам, волькры обитают лишь в Каньоне, но Тейя во сне была слишком испугана, чтобы осознать это. Она мчалась к одному единственно важному дому, оббегала пламя и паникующих людей, падала, спотыкаясь об обломки, и продолжала бежать. А затем дым пожара расступился, и увидела она знакомое строение, не тронутое огнем. Но тронутое тьмой. Тейя шумно вздохнула, стиснув зубы, не желая вспоминать. Те тела, что лежали у его ног, его холодный оскал и блеск в кварцевых глазах. Ту мглу, что заволокла безжизненные лица дорогих ей людей. Дарклинг не в Ос Альте. Покинул её почти неделю назад. И одному лишь Джелю ведомо, куда двинулся генерал: быть может, Алину нашли на территории Равки, а может — в Шухани, Керчии, Новом Земе или Фьерде. Его же не остановят никакие деревни, вставшие на пути его к Заклинательнице Солнца. Если ему захочется, вся Фьерда будет полыхать огнем и тьмой. Может, он выехал и не за ней. Очевидно, Тейе он ни о чем не сообщал, а слуги таких подробностей не ведают. Тейя вовсе его не видела с той самой встречи, когда взглянул он на ее шрам, а она оставила на нём два. Поняла, что его нет в Ос Альте, только из прозрачного упоминания об этом из уст одного из слуг, который передавал ей нужные для бытовой работы предметы. — Извините, — выдохнула Тейя, не выдержав сдавливающих виски воспоминаний, — я ненадолго отойду. И, не дожидаясь разрешения, она поднялась из-за стола и стремительно направилась к двери из душной хижины. Багра сказала ей что-то вслед, что-то про снова бежишь, но Тейя мыслями всё ещё была где-то там, во снах, что придавливают её тяжестью тревог и безысходности каждую ночь. Неожиданно Тейя замерла, остановившись в шаге от двери. Вспомнила. — Безысходность, — безучастно ответила она на далекий уже вопрос. — Беспроторица — это безысходность. И вышла из покрова духоты. *** Нельзя не признать, что дни стали тянуться с большей скукой. Но не тоскливее, как выразилась Багра. Это не тоска по Дарклингу — даже звучит это превратно, — это лишь скука после привычки каждый день беседовать с монстром. Поначалу Тейя чувствовала облегчение: словно спали с неё тяжёлые оковы. В первый день она этого только и желала — никогда его больше не видеть. Потому что ещё слишком свежо было ощущение его рук на своем теле, оставленные им прикосновения, почти как ожоги, к шраму. А после ей стало интересно. Как станет он вести себя теперь, что нового придумает, чтобы сломить её. Интересно и страшно одновременно. Только лишь поэтому она почувствовала укол растерянности, узнав, что Дарклинг появится нескоро. Но Тейя нашла освободившемуся времени применение. Кропотливо прошлась тряпкой по всему дому, даже в самые трудные мелкие места, перестирала одежду и выгладила, зашила вещи, которые давно откладывала. Иными словами — всё то же, что обязана она делать обычно, но теперь ещё тщательнее и не так спешно. Так день тянулся за днём. Медленно, тягуче, словно время остановилось и дало вволю насладиться спокойствием. Казалось, даже насекомые за стеклом окон не жужжат, и голосов гришей не слышно — весь мир притаился в ожидании. А затем, ранним утром, когда сидела Тейя у печи и тихонько вышивала при свете пламени, в дверь постучали. Хотелось бы не открывать. Продолжать кропотливую работу, не обращать внимания на потревоженный покой, но пальцы уже перестали её слушаться, не давая игле делать своё. Вздохнув, она поднялась, оправила юбку. И сердце в груди странно зашлось. Но это не мог быть Дарклинг. Не успел бы вернуться. Более того — он никогда не стучит. Дверь она открыла сразу, не давая себе несколько секунд, чтобы приготовиться к разговору с другим человеком, кто бы он ни был. На пороге стояла служанка. Юная, худощавая, из белого чепчика выглядывали завивающиеся русые пряди. Тейя видела её, но та, как и все остальные слуги, заговаривать с ней никогда не стремилась, относилась пренебрежительно и сокращала любые взаимодействия до самого минимума. Теперь же взгляд её сменился на заинтересованный, и скользил он по Тейе изучающе, будто видя впервые. А в руках её — прямоугольная коробка. — Это тебе, — несколько заторможенно, только опомнившись, сообщила служанка, протягивая принесённое. — Что там? — недоверчиво спросила Тейя, словно, если она откроет крышку, на неё оттуда вылетит уменьшенная магией волькра. — Увидишь, — с тенью раздражения ответила служанка и всунула коробку в руки — та оказалась совсем лёгкой. — По поручению Его благородия, — последнее слово из её уст отдало призрачной ноткой восхищения. Стоило привыкнуть к обоготворению его всеми гришами и слугами, но тошно от этого всё равно стало. Не дожидаясь реакции, девушка спустилась по ступеням и, подхватив свою корзину с вещами, до этого оставленную у лестницы, двинулась ко дворцу. Захотелось остановить её, задать ей сотню вопросов, но Тейя здраво рассудила, что на половину из них будет ответ, если она просто откроет коробку, а не будет непонимающе смотреть на неё, словно на поверхности написаны все ответы. Спиной толкнув дверь, она прошла внутрь. Багра ещё спала, и Тейя старалась ступать тихо, чтобы не разбудить. Положила коробку на тумбочку, попутно думая, что могло быть внутри по приказанию Дарклинга. Ей почему-то очень захотелось попробовать разгадать прежде, чем открыть. Очередная загадка, очередной способ поломать голову. Что могло быть необычного в его словах за тот последний их разговор перед его отъездом? Или, может, даже раньше? Она старалась прокрутить все разговоры в голове, но многие слова уже затуманились, а углубляться было невыносимо — стоило ступить, как на тонкий лёд, на воспоминание, и она проваливалась в ледяную воду, тут же панически выныривая и не желая повторять. А затем всё же пришла догадка сама. Форма прислуги. Дважды он о ней упоминал и, очевидно, не просто так. Тут же стало тошно до отвращения. Желание бросить коробку в огонь не глядя было болезненно сильным, но Тейя всё ещё держалась за здравый смысл: нужно сперва убедиться. И с покалывающим кожу раздражением она взялась за края коробки и открыла её. Вопреки её ожиданиям, маленькое пространство заполонила не яркая белая ткань, а тёмная, оттенок которой сложно было разглядеть в полумраке. Для фьерданской служанки цвет формы он решил выбрать другой? Подцепив пальцами ткань, она приподняла изделие, чтобы посмотреть ближе к свету. Тёмный, приятный наощупь шёлк. Разумеется, не чёрный, но близкий к нему оттенок зелёного. Когда осознание накатило в полной мере, Тейя всё ещё отказывалась верить. Глазами бегала по каждому дюйму изделия, ища намёк на лживую видимость ситуации, но тщетно — она видела то, что видела. Это не форма. Это просто платье. С вырезом. Вырез не глубокий, прямоугольной формы, не открывает лишнего, только лишь ключицы, но именно этому Тейя и противилась боле всего. Это попросту смешно. Абсурдно до нелепости. Даже не верится, что он правда мог предположить, будто она станет это носить, что имеет он право наряжать её как угодно, подобно своей игрушке. Первая мысль — бросить в огонь. И Тейя, повинуясь этой безрассудной мысли, раздражённо кинула изделие обратно в коробку и открыла железную дверцу печи. Взяла эту коробку, но остановилась, держа вытянутой рукой и не решаясь отпустить. А стоило всего лишь разжать пальцы. Конечно, это было бы правильно. Символично. Так просто сжечь его подарок. Но Тейя не станет терять рассудок в угоду символичности. Из этого изделия выйдут прекрасного материала тряпки. Или же его можно просто перешить. Взгляд снова мазнул по красиво сшитому крою, по аккуратным швам, так отчётливо выделяющимся от света пламени. Ей в жизни не сшить ничего аккуратнее этого. А пустить на тряпки значило бы обесценить труд швей. Но разве её это забота? Корона им платит, их труд оплачен в независимости от того, дошло ли платье до адресата. И всё же Тейя решила не спешить. Закрыла коробку и убрала под кровать в своей комнатке. Придумает, что с ним сделать, позже. Может, даже отдаст той служанке — только сейчас Тейя осознала, что значил её взгляд. Действительно, всегда интересно полюбоваться на человека, которого сам Генерал Второй Армии выделил из остальных слуг! Даже форма прислуги была бы лучше. Тейя бы сожгла её без сомнений и угрызений совести, но теперь она вынуждена сидеть на кровати в растерянности, пытаясь унять беспорядочно мечущиеся мысли. А коробка под ней словно обладала магнитической силой и тянула к себе всё внимание. Тейя лишь устало закрыла лицо руками и всеми силами ухватилась за бесстрастие, всеми силами установила в голове порядок, разложив мысли по полкам, а ненужные, тревожные, манящие вытолкнула в самый дальний угол. *** — Как думаете, — начала она, держа Багру под руку, — мир действительно падёт под его властью? Они вдвоем брели под умиротворяющим настилом ночи, проходя вдоль аккуратно выстриженных клумб. Даже Багре, настолько любящей тепло и покой, порой нужно выйти на свежий воздух, перед этим, правда, укутавшись как можно теплее. — Стала сомневаться? — очевидная насмешка, очередной намёк на выдуманную привязанность к чудовищу. — Я всегда во всём сомневаюсь, — спокойно ответила Тейя, рассудив не поддаваться издёвке. Отец ей в детстве говорил, что только глупцы всегда полны уверенности. — Просто, как бы сильно я ни уважала людей с добрым сердцем, не всегда добродушный нрав правителя был на пользу стране. И это наталкивает меня на сомненья. — Верно, — согласилась Багра, чуть посерьезнев. — Добродушие чаще всего равно глупости. Мягкость губит государства, но тираны на престоле не лучше. Или ты согласна со всем, что планирует сделать мальчишка? — Нет, далеко не со всем. С половиной точно нет. — А с другой половиной? — Не знаю. Порой он звучит убедительно. Багра усмехнулась, и усмешка эта очевидно значила подобие «я же говорила». Тейя повела плечами, отгоняя раздражение. Прохладный весенний воздух, благо, только способствовал трезвому уму. — У «звучит убедительно» и «он меня убедил» есть разница. Дарклинг хочет остановить войну, а я видела, что эта война делает с обычными деревнями, я объехала пол-Равки. Сплошные голод, смута, разлад. — По-твоему, с ним будет лучше? — Нет. Определённо нет, — беззвучно выдохнула она, останавливаясь у фонтана. Яркое великолепие дворцов вдали ослепляло, блестело под отсветом луны и звёзд, как одна сплошная пайетка, которыми украшают платья и веера. Тейя так тянулась к этой роскоши, видя ту разруху в малых поселениях, но теперь созерцать её тошно. Генерала, если он взойдёт на престол, точно не будет заботить простой люд. Всё уйдёт в обогащение гришей, в столицу, в Малый дворец. Быть может, только со временем станет что-либо налаживаться и у отказников, только если он не сделает из них своих безвольных слуг. — Ну и чего тогда мне мозг выносишь своими сомнениями? — Я запуталась, Багра, — честно призналась Тейя, и по ней самой болезненно ударило, с каким бессилием звучали эти слова. — Разве не всё здесь очевидно? Начинаешь забывать, какой нрав у мальчишки и к чему это может привести? Ответом ей было тягостное молчание. Тейя не забывает. И она в ужасе от того, что действительно начинает сомневаться, ведь раньше ей было попросту страшно хотя бы просто представить такое чудовище на троне. Все его поступки казались жестокими и неразумными, он был воплощением зла, которого невозможно понять и пытаться бессмысленно. Но все эти разговоры, в которых он казался вполне спокойным, разумным человеком… это бесчестно подкосило её былую твёрдость во мнении. И только те разы, когда проявлял он снова свою жестокость, демонстрировал свое над ней превосходство, держали её в былом убеждении. — Мой тебе совет, — сухо начала Багра и сильнее сжала локоть, за который держалась. Голос её привычно наполнился суровой сталью, и вся насмешливость пропала бесследно. — Не лезь в это. Даже и не забивай себе голову. Такой масштаб тебе не по зубам, и не тебе размышлять, что правильно, а что нет, а потому и в тревогах толку нет. Хотела стать, как я, отшельницей? Вот и будь ей. Забудь о политических играх и войне. Это не твои заботы. Здравый смысл в этих словах был, и всё Тейино естество тянулось к этому смыслу. Тянулось и обрывалось на полпути, не желая в полной мере это осознавать и принимать. Ибо человек, говорящий ей это сейчас, сам коренным образом повлиял на судьбу Равки, помогая сбежать главной фигуре в этой игре. Быть может, и Тейя способна, как Багра, сделать хоть что-либо, чтобы свернуть путь державы хоть на дюйм в сторону? Уже дважды она покусилась на жизнь Дарклинга. Что стало бы, если бы у нее получилось? Тейя и не задумывалась ранее, насколько масштабным было бы то убийство. Какой хаос посеяло бы, как сильно бы она подкосила страну. Это не убийство пьяных никому не известных отказников. Это убийство Генерала, человека, контролирующего столь многое. Которого не смел никто убить столетиями. Такой масштаб тебе не по зубам, — отозвались эхом слова Багры. Тейя едва не хмыкнула. Да, у нее не вышло. Но могло: одно неверное, или, напротив, истинно верное движение, и древнее существо истекало бы кровью прямо перед ней. Она могла повлиять на судьбу целой Равки или, быть может, целого мира, одним лишь действом. Могла. Другой вопрос — зачем ей это всё: этот масштаб, эта ответственность и бесконечные рискованные попытки? *** Ей снился тот вечер, и всё было тем же. Рощица неподалеку от хижины, наступающие сумерки, дерево за спиной и он — прямо перед ней, загнавший её в ловушку. Всё то же. Только одеяние у неё другое: светлое платье, порванное и грязное, покрытое тёмной кровью. Другим было и её тело. Ладони изодраны, губа разбита, на лице ссадины, и взгляд на плечо она боялась опускать, боковым зрением видя кровавое месиво, которое оставила она уже далеко позади в памяти. То же, что видела она зимней ночью, которую так отчаянно хотела забыть. Она всё дрожала, и из глаз её текли слёзы, но Дарклинг успокаивал её. Коснулся ладонью её щеки, почти ласково, большим пальцем проведя по её разбитой губе, а второй рукой невесомо провёл по её плечу. Так же, как и в тот вечер, коснулся пальцами шрама, только теперь это был не заживший рубец, а открытая кровоточащая рана. — Никто не смеет ранить тебя, — произнёс он бархатным полушепотом, приблизившись. Снова склонил голову над её шеей, почти рядом с ключицей. — Ты моя собственность. Никто вовсе тебя не смеет тронуть. И его губы накрыли её рану. Боли не было, внутри теснился лишь клубок непонимания, растерянности и — желания. Чтобы он не отстранялся. С шумным вздохом она откинула голову назад, к стволу, открывая ему шею. А после всё разом заволокло туманом. Тьма распространилась по лесу, утянула в свои объятья все деревья, дворцы, хижину — всё. И в этой непроглядной тьме увидела она очертания тел. Испуганно коснувшись руки Дарклинга, она сделала шаг в сторону, обходя его, чтобы разглядеть лучше, до последнего надеясь, что ей показалось. Он не мешал. Позволил взглянуть и ужаснуться. Тела Яна, Марка, Тимы, Ларса, других. Но не те, которыми они ей запомнились. От них вовсе мало что осталось. Изрубленные по частям, изрубленные разрезом. Убитые им, не ей. Дыхание перехватило, она отшатнулась, но натолкнулась спиной на Дарклинга, что успел уже подойти сзади. Дрогнула, попыталась отпрянуть, но его руки скользнули по её талии, притягивая к себе, заковывая в ловушку и не давая отстраниться. — Никто не смеет тебя тронуть, — повторил он, и его дыхание коснулось её волос. — Ты лишь моя, Доротейя. Даже после самых жутких снов Тейя не просыпалась резко, не вскакивала в кровати и не хваталась за сердце. Всегда всё происходило спокойно, она избавлялась от уз кошмаров постепенно, плавно всплывала в реальность, и тем сквернее ей было. Если бы она реагировала бурно, с эмоциями, криками и слезами, хотя бы часть терзающих её чувств выливалась бы из этого хладного сосуда. Но Тейя всегда просыпалась спокойно, и эмоции не могли выплеснуться; они заперты в клетке, разрывая кости страхом и болью. Она лежала в постели, смотря в одну точку и постепенно вспоминая весь сон, от начала до конца, заново погружаясь в тот страх, в то непонимание и желание. И только гулкое сердцебиение и положенная на ключицу рука свидетельствовали о том, что сон её был кошмарным. Почему, даже когда Дарклинга нет рядом, он всё равно отравляет своим присутствием её существование? Поселившись в мыслях, поселившись во снах, не исчезает ни на секунду. Не будь Тейя хоть как-то сведуща в Малой науке, она бы с уверенностью предположила, что Дарклинг делает это нарочно — как какой-нибудь демон ночи, посещает её во снах и контролирует их, чтобы окончательно лишить её рассудка. Но она знала, что он способен пусть и на многое, но точно не на это. А потому это лишь происки её сознания или, может, кара от Джеля за то, как близко к себе подпустила она чудовище. Глаза уже не получалось сомкнуть, перед ними — его лицо. И разрубленные тела. Она поднялась, спустив босые ноги на пол. Одеяло сползло чуть в сторону, и она несколько секунд сидела так, в сорочке, освещаемая тусклым светом луны, льющимся из окна. Со скрипом покинув постель, Тейя прошла ближе к окну, раздвинула окончательно шторы и открыла затвор, чтобы впустить в душную комнату прохладный воздух, что должен послужить ей спасением из этой душевной тягости. Свежесть действительно помогла. Несильный ветер обволок разгоряченную кожу лица, нежно пощекотал волосы и в полной мере привёл в чувства. Тейя почти наполовину высунулась из окна, упираясь руками в деревянную раму, чтобы осмотреть ночную тишь. И наткнулась взглядом на сидящего на крыльце человека. По сутулому силуэту она поняла — Багра. Укутанная в утеплённый кафтан, сидела в одном из плетёных кресел. — Что вы здесь делаете? — негромко, чтобы не напугать, спросила Тейя, уже успев надеть поверх сорочки шаль и обуть босые ноги, чтобы выйти на крыльцо. — Не спится, — равнодушно ответила Багра, пока Тейя садилась в соседнее кресло. — Как и тебе, полагаю? — Верно, — и свой же голос показался ей неестественным, надтреснутым. Багра не оставила это без внимания: — Приснилось что? Тейя не ответила. Едва заметно дрогнула, снова вспоминая. Ты лишь моя, Доротейя. Почему? Почему она его? Они знают друг о друге почти всё в равной степени. Тейя знает его историю от и до, знает вещи, которые неизвестны не то что его гришам — даже Алине. Тейя подобралась действительно близко, и всё же — это он владеет ею, а она никогда не сможет иметь власти над ним. Тейя даже не может назвать его слабых мест, чтобы ударить по ним, чтобы иметь хоть какое-либо преимущество. Прокручивала и прокручивала в памяти все их долгие разговоры, пытаясь нащупать тонкие струны, те, что могут легко порваться под нажимом, и не находила, терялась, путалась. Разве что… — Багра, — обратилась она к женщине. Та словно и не услышала, всё так же смотрела в одну точку прямо перед собой своими пустыми глазницами. Но Тейя знала: она внимательно слушает. — Какое настоящее имя Дарклинга? Ответила Багра не сразу. Удивления почти не выказала, лишь чуть приподняла брови. — Сама у него спроси. Или не настолько он к тебе проникся за время ваших занимательных бесед? — Вы же знаете, что он не скажет. — Тогда с какой стати просишь ты сказать меня? — Его историю вы рассказали. Багра помолчала. И холодно ответила: — То был исключительный случай. — Все происходящее за последнее время — исключительный случай. Почему вы все еще храните его секреты даже после того, что случилось? За то длительное время, что Багра уже лишена зрения, Тейя в редких исключениях осмеливалась затрагивать эту тему. Сотни раз напоминала об этом Дарклингу, специально, чтобы хотя бы немного уколоть, но Багра и так живёт в вечном напоминании, в вечном кошмаре, окруженная тьмой. — Я не делаю ему одолжения, — тон её был удивительно равнодушен и холоден, как всегда. Ни одна нотка не свидетельствовала о серьёзности темы их разговора. — Я и сама не вижу нужды рассказывать. Более того — попросту не желаю. — Почему? — Никто не знает о его имени, фьерданка. Лишь он да я. — О вашем кровном родстве тоже знают единицы. О его истории и о том, что он совершил. И так оно и останется — я никому не выдала его тайн. Если я не раскрыла никому их, то и имя тоже. — Нет, — твёрдое, спокойное и в то же время слишком остро разрезающее воздух нет. Тейя глубоко вздохнула, пытаясь размышлять и разобраться, но всё ещё искренне не понимала, в чём причина такого тщательного хранения какого-то имени. Почему его оберегают за семью замками, почему придают такое значение? Особенно после всего, что Дарклинг сделал. Но Тейя ведь тоже придает значения вещам, которые другим умам непонятны. Её шрамы, её душа, руны и обломки старого ножа, что всё так же бережно хранились у неё в мешке. — Хорошо, — не стала Тейя спорить. Поднялась. — Пойдемте, я провожу вас в спальню. Холодает. Багра без всяких возражений поднялась: видно, и до этого подумывала уйти в дом. Её сухая рука привычно взялась за Тейин локоть, и они неспешно миновали крыльцо, оставляя бодрящий ночной воздух за спиной. — Почему ты хочешь знать? — продолжила Багра разговор неожиданно, когда они уже вошли в помещение и остановились, чтобы Тейя заперла дверь. — Это для него почему-то важно, — честно призналась она, не зная, как отреагирует Багра на эту правду: ещё пуще воспротивится мысли рассказывать и способствовать умыслу Тейи или же напротив согласится. — Он знает слишком много моих болезненных мест. Я чувствую себя беспомощной, не находя, как ответить ему тем же. — То есть хочешь узнать из мести? Из своей кровожадности? — выждала паузу и с привычной жестокой издёвкой: — Или, может, напротив хотела бы узнать, чтобы стать единственно особенной и пользоваться этим? Единственно особенной. Тейя не сразу поняла, что Багра имела в виду. — Я уже говорила, — устало напомнила она, когда догадалась. — Дарклинга я презираю. — Сколько бы ты мне это ни повторяла, я не поверю, фьерданка, так что прекрати стараться. Он всех восхищает. Ранее я видела это по глазам, теперь же слышу по голосу. Ты можешь ненавидеть его, но равно с тем и восхищаться. Тейе хотелось бы с этим не согласиться. Заявить, что ненависть к нему выжгла в ней до пепла любую тень восхищения, но это стало бы ложью в первую очередь самой себе. Действительно выжгла, но не до основания, оставила ещё нечто живое, нечто трепещущее и жалкое. — Вы правы, — нехотя признала Тейя, поскольку спорить нет смысла. Осторожно повела Багру к спальне, привычно следя за каждым её шагом, чтобы та не оступилась: трость, с которой Багра справлялась сама, осталась где-то у крыльца. — Но не имеет значения, что думаю я. Если вы полагаете, что я своими особыми знаниями планирую стать для него особенной, то это все равно что назвать меня глупой. Я знаю, кто я для него. Что я для него. — Ну-ка, поведай мне, — ещё один ироничный смешок. — Игрушка, — губы Багры почему-то скривились. Но Тейя продолжила, сухо, безразлично — её давно перестало это задевать: — Пустое место. Ничтожество. Быть может, некоторая замена Алине. Временная и вынужденная. Некто, с кем он может утолить вечную скуку, пока не вернется Алина, на которую вновь он перекинет всё свое внимание. — Глупости не говори. Ты не замена девчонке. По меньшей мере, предназначения у вас разные. Если ты, как ты выразилась, игрушка, то она — оружие. А потому нужны вы ему для разных целей. Нужны. Это слово странно резануло слух, заставив внутренне дрогнуть. Тейя понимала, что это лишь фигура речи, неосторожно брошенная фраза, и ничего это не значит, но после всех тех слов, что говорили ей, слово это теперь имело особый, странный оттенок. — Ни единого сходства, — продолжала Багра, когда они уже переступили через высокий порог спальни. Тейя зажгла свечу на прикроватной тумбе и стала расстилать Багре постель, внимательно слушая: — Ни в том, как он себя вёл, ни в том, каким показывал. В девчонке он видел лишь заклинательницу. Отнять у неё её силы — и что? Она станет ему безразлична, обычным фоном, которое он бы и не заметил. Можешь хоть на секунду, глупая ты фьерданка, представить, что это значит? Ты заинтересовала его без всяких сил. Ты бесполезна, ты никчемна, ты — ничто для него. Но сколько времени он тебе уделил? Сколько бесед провел? Как много вопросов задавал? Тейю удивляло, как Багра может так непринужденно и унизить, и возвысить человека одновременно. Уже не в первый раз. Заинтересовала. Всё казалось таким бессмысленным, размытым, и в то же время эти слова едко впечатались в голову, крутясь там раз за разом густым варевом. И так было очевидно, что к Алине он безразличен — всё на то указывало: его бесстрастие даже во время поцелуя, его равнодушные глаза. Но это не значило, что Тейя интересовала его в большей мере. Он говорил, что его интересуют её сужденья, но как долго это будет продолжаться? Рано или поздно он узнает о ней всё, что ему могло быть интересно. Или вовсе — уже всё узнал. Вернётся Алина, и мир снова перевернется с ног на голову. Мир вертится не прекращая, и это очередной его резкий поворот. Зайдет ли Дарклинг к ней? Продолжит ли эти бессмысленные, глупые беседы? Или оставит её в покое, вернув себе поистине ценное для него сокровище — Заклинательницу Солнца? — Вам нужно отдохнуть, Багра, — не зная, что и ответить, подытожила Тейя, осторожно подводя её к разложенной постели. — Уже поздно. Взяла Багру под локоть, чтобы помочь, но та не сдвинулась с места. Смотрела в одну точку, и лицо её словно осунулось ещё больше в этом глубоком сосредоточении. Точно она лишь закончила высказывать свои мысли вслух, но внутри неё монолог всё продолжался, раскрывая ей самой же до этого немыслимые суждения. Тейя терпеливо ждала, не зная, стоит ли ей что-либо сказать или сделать, а сама отчаянно хотела бы проникнуть Багре в голову и узнать, чем омрачены её думы. А эта почти мертвенная тишина только больше нагнетала. — Багра?.. — неуверенно позвала она: казалось, Багра в каком-нибудь трансе и не может оттуда выбраться, но неоднократно она уже при Тейе могла ровно так же глубоко задуматься о чём-либо, утопать в мыслях и долгое время не всплывать, не возвращаться в реальность. Но Багра вдруг подняла голову. И посмотрела на Тейю своими черными глазницами. — Александр. Лицо её помрачнело и исказилось, словно с этим именем, с этим набором звуков, она живьем отрезает от себя кусок плоти, но всё равно старается этого не выказывать. И больше ни звука. Несколько долгих секунд они стояли в этом молчании, и Тейя смотрела на Багру, не до конца осознавая и не веря, но глубоко внутри уже принимая и бережно сохраняя это имя. Багра не дожидалась никакой реакции, неспешно легла в кровать, точно ничто и не произошло. А Тейя еще с полминуты оторопело стояла посреди комнаты, напрочь выбитая из колеи. Решив, что женщине все же стоит отдохнуть, погасила свечи и отрешённо подошла к двери. — Спасибо, — негромко бросила она, оглянувшись на пороге, и покинула спальню. *** Уже почти месяц минул: день тянулся за днём, неделя за неделей. И никаких происшествий здесь, в Ос Альте. Разве что порой слышалась какая-либо суета, чаще она видела солдат Первой армии и единожды даже заметила вдалеке, идущего от одного дворца к другому, особу королевской знати — лица она бы не разглядела, видела лишь обшитое золотом одеяние, сверкающее под солнцем. Всё что угодно могло сейчас происходить там, за высокими стенами дворцов. Может, Дарклинг уже шаг за шагом завоёвывает мир. Или, может, он уже мёртв. Что угодно. Багра говорит, что Алина должна была бежать в Западную Равку, а оттуда — в Новый Зем. Найти её там будет трудно, но если Дарклинг выехал — значит, отыскал её след. Значит, Алина уже может быть в плену или мертва. Так дико быть одновременно и в гуще событий, и настолько далёкой от эпицентра. Знать так много и так мало. Занимая руки и голову, отвлекаясь от этих мыслей, она в очередной раз наводила порядок в и без того чистой комнате. Поправила свою одежду, сложенную в комоде, протёрла стёкла окон и зеркала. Подмела. И, проходясь веником по полу под кроватью, в очередной раз взглянула в сторону коробки. Право, это было невыносимо. Лучше бы она её сожгла в тот же вечер, что получила. Потому что любопытство вкупе со скукой всё же пересилили, и она решила хотя бы просто взглянуть на то, как будет она выглядеть с подобным вырезом. Шёлковая ткань приятно ласкала кожу. Платье простое, скромное. Далеко от роскоши королевской знати, но и явно лучше крестьянских одежд. Возможно, такие носят дочери зажиточных купцов или около того. По форме было удобным, не мешающим движению и работе рук. Почти что по фигуре, быть может, совсем немного узковатое, но это некритично. Удивительно, что швеи вовсе смогли сшить его без замеров. Пальцы осторожно провели по слишком выделяющемуся на бледной коже шраму, который портил весь непривычно прелестный вид. Почти так же, как проводил он. В том же месте, где случайно он коснулся её кожи губами. Господи. Почему даже спустя столько времени не может она выбросить эти образы из головы? Почему они не тускнеют, не размываются, почему остаются всё такими же яркими и отчетливыми? Вспоминала она регулярно, душила себя этими воспоминаниями, чувствовала призрак его прикосновения, всё никак не желающий исчезать. Но как может она выкинуть из головы вечер, когда самый ненавистный ей человек не только увидел, но и прикасался к тому, что прячет она больше всего? Стараясь не думать, не терзать себя, Тейя опустила руки и коснулась ладонями юбок, приподняла их, чтобы представить, как гуляла бы она в этом платье по природе, как придерживала бы подол, чтоб не испортить его. Тейя раньше никогда не задумывалась, как ей хотелось бы быть обычной девушкой. Той, что любит наряжаться, легкомысленно общаться со знакомыми мужами, что не думает о выживании. Той, что была бы любима и не одинока, следила бы за хозяйством и имела семью — свою, настоящую семью, с мужем и детьми. Это всё могло бы быть у неё, не назови её люди ведьмой. Одно клеймо — и вся счастливая будущая жизнь померкла, заменяясь вечным страхом и бегом. Но кем бы она была, если бы не эти события? Если бы не бросали её раз за разом в грязь, чтобы снова она вставала и шла дальше? Была бы она той же личностью? Это то, кто она есть. Ей казалось, что она — вечная жертва обстоятельств, жертва жестокости, но сейчас, стоя перед собой и смотря на свой же шрам, оживляя в памяти все те моменты, которые всегда она старалась не вспоминать, она вдруг осознала, что она не жертва. И стоит перестать жалеть себя и оплакивать счастливое будущее. Тогда почему сейчас она стоит и жалеет о несбывшемся? Почему жалеет себя мыслями о том, как плохо ей здесь, взаперти высоких стен и под властью Дарклинга, если она даже не пробовала сбежать? С того далёкого момента прибытия сюда Тейя часто задумывалась о побеге. Куда-нибудь, где люди не обременены думами о политике и выживании. Где люди свободны. Мысли эти были туманными и нереалистичными, и перерезались они об осознание, что Багру Тейя не бросит, а та не уедет точно. Более того, Дарклинг не позволит Тейе уехать — живой она точно не пересечёт стены. А потому это бессмысленно, ведь она и так уже свыклась с мыслью, что она обречена провести здесь остаток своей жизни, сама, добровольно, пошла на это. Глупо после этого сбегать. Или же глупым было её смирение. Осознание скорой смерти там, в старой хижине, настолько её подкосило, что она и не видела иного исхода. Не видела иного будущего. Почему она так просто сдалась? Так просто поплыла по течению, вместо того, чтобы, как и прежде, встать поперёк? Мысли разрывали голову. Даже дышать стало труднее, грудную клетку несколько сдавило, и она отошла от зеркала, пытаясь разобраться в этих путаных идеях. Всё теперь казалось таким пустым, никчемным. Все эти масштабы, политические игры, желание ударить по нему, его имя. Что ей это даст, кроме короткого удовольствия? Стоит ли ради этого рушить собственную жизнь? Ей казалось, что её жизнь и так разрушена. Но всё ведь в её руках. Особенно теперь, когда человек, так старательно держащий её на привязи, отбыл и вернётся нескоро. Подойдя к тумбе, Тейя выдвинула ящичек и взяла в руки кожаный мешок с рунами. Это казалось единственно верным способом рассеять тревожные мысли и прийти к истине. Всё всегда сводилось именно к рунам. Но когда куски дерева с вырезанными на них символами распределились по полу, а Тейя стала формировать в голове нужный ей для гадания вопрос, из гостиной послышался голос Багры: — Фьерданка. С тяжелым вздохом она поднялась, кинула на руны рассеянный взгляд и вышла из комнаты. Багра сидела в кресле рядом с печью, в которой догорали последние поленья. — Печь? — поинтересовалась Тейя. Багра утвердительно кивнула. Нужно было растопить печь посильнее и подкинуть дров, Тейя понимала это уже без лишних слов. И только когда она прошла мимо кресел к крупному шкафчику, где хранились брёвна, Тейя вспомнила, в каком она всё ещё наряде. Как могла она забыть? Словно шёлк прирос к телу, стал второй кожей. Содрать бы её, вместе со своей настоящей… Мысль это была дурная и жестокая, но Тейя даже несколько успокоилась, понимая, что Багра в силу обстоятельств не могла увидеть, в чем она одета. Сколько было бы издёвок? Упрёков? Как бы Багра отреагировала, если бы Тейя рассказала ей, что приняла «подарок» Дарклинга? Боже, ведь она и не принимала ничего. Надела лишь раз, и то, её никто не видел в этом платье. Нелепость. — Осталось только два полена, — оповестила Тейя. Этого не хватит для растопки. — Скоро вернусь. Но и в поленнице около хижины брёвен не оказалось. Нужно идти за новыми, к дровянику неподалеку от бани и рабочего места служанок. А поэтому следует переодеться. Только она шагнула к ступеням, замерла, вспомнив его слова. Но ты же не осмелишься надеть. Ты труслива. Возможно, это была очередная манипуляция. Чтобы она воспротивилась и решила доказать ему, что он неправ, надев вещь, в которой он хотел бы её видеть. Возможно. Осознание этого не отменило злость, всколыхнувшуюся под кожей. На себя, на него. Кто бы мог подумать, что после всего ей будет страшно всего лишь пройтись в платье по территории гришей? Что бы она ни говорила о шрамах, дело было не только во внешнем виде. Дарклинг был прав. Он всегда прав. Видит её насквозь и порой, как и Багра, видит даже больше самой Тейи, проникает под кожу и под рёбра, созерцая самую суть. Стиснув зубы, она оперлась рукой о деревянный выступ стены, словно злость на саму себя была настолько тяжелой, что стоять невыносимо. Пальцы второй руки царапнули по шраму, будто в желании содрать грех с души. Религиозные бредни. Душа правда существует, Тейя верила в это. Но шрамы не имеют к этому отношения. Джель бы не стал наказывать её таким образом, она и так достаточно наказана за свои падения. Втянув воздух в легкие, она выпрямилась, расправила плечи. Закрыла глаза, попыталась успокоиться, даже посчитала до десяти, чтобы прийти в себя. Это всего лишь шрам. И с этой мыслью неспешно двинулась в нужную сторону. Могла бы хотя бы накинуть шаль, чтобы не было так отчетливо видно, но если она вернётся в хижину, в таком виде точно уже не выйдет. Всего лишь шрам, — продолжала повторять она про себя. — Это всего лишь шрам. Воздух словно накалился, стал тяжёлым, душным, давил на плечи и забирался под кожу, болезненно сжимая позвонки, вынуждая идти с расправленными плечами и прямой спиной, хотя больше всего ей хотелось сейчас сгорбиться, спрятать ключицы, содрать шрамы вместе с кожей и перестать быть собой. Перестать быть Тейей, беглянкой, осквернённой кровью и шрамами. Это всего лишь шрам, повторяла она. Всего лишь шрам, всего лишь… Это то, кто она есть. И она не должна того стыдиться. По дороге к дровняку почти никто не встретился. Только возле него одна из юных служанок посмотрела на Тейю с привычным пренебрежительным равнодушием, а затем, когда заметила сильно выделяющийся на бледной коже рубец, лицо её искривилось в тени отвращения. Но Тейя привыкла сталкиваться с отвращением. Тогда почему же в этот раз это ударило по ней сильнее, и она едва заметно задрожала, судорожно загребая воздух в легкие? С трудом взяв себя в руки, она прошла в помещение, где работали несколько слуг, но они не обратили на неё никакого внимания. Здесь всегда приятно пахло древесиной, а бесчисленное множество дров лежали аккуратными рядами, но этот привычно уютный вид никак не успокаивал теперь. Тейя взяла верёвку, специально используемую для этого, разложила её по полу и принялась складывать на неё поленья и, когда образовалась небольшая горка, затянула всё узелком, чтобы проще было нести. Затем проделала то же с другой кучкой дров, чтобы унести сразу как можно больше и сюда больше сегодня не возвращаться. — Милостивые Святые, — почти что испуганно бросила одна из служанок, грузная женщина, что раскладывала недавно принесённые сюда дровосеками поленья. — Прикрыла бы хоть. Тейя проследила за её брезгливым взглядом. Конечно же. Сразу вспомнилось, с каким равнодушием смотрел Дарклинг. Ни тени отвращения, брезгливости. Спокойный, невозмутимый взгляд, скользящий по её коже. Почему снова? Почему даже сейчас возвращалась она мыслями к нему, только к человеку, который сейчас за сотни миль отсюда? Джель, как же она проклинала себя. Его. Проклинала весь этот мир. — Это всего лишь шрам, — ответила Тейя. Ей казалось, что эти слова дадутся ей с трудом, но так часто она произносила их в голове по дороге сюда, что они сами отчуждённо сорвались с языка. Женщина только скептично покачала головой. Тейя взялась за узелки на двух горках сложенных брёвен и подняла, но несколько не рассчитала силу. Прошла всего пару шагов, прежде чем верёвка стала неприятно впиваться в кожу ладоней от веса поленьев. — Миша! — крикнула за её спиной женщина. В дровяник заглянул маленький мальчик, не более восьми лет отроду. — Да, матушка? — Помоги девчонке с дровами, — как-то нехотя сказала она мальчишке, и тот совсем растерялся: шагнул, но осёкся. Посмотрел на Тейю с опасением, словно у неё были рога или огроменные клыки, которыми она непременно переломит ему его тоненькую шею. — Давай, давай, чего стоишь. Потом мне поможешь. Поторапливаемый матерью, мальчишка бодро подорвался к Тейе и забрал у неё одну перевязанную горку. Малость опешив, Тейя покрепче взяла вторую обеими руками, и они покинули помещение. Почти никогда ей прежде не помогали здесь с её обязанностями. — Я так уж страшна на вид? — равнодушно осведомилась Тейя, когда они отошли на дюжину шагов. Мальчик посмотрел на неё, растерянно моргая. — Ты не сразу осмелился подойти. — Мама говорит, что фьерданцы — злые дикари, — ответил он с присущей детям честностью. — А я очень похожа на злую дикарку, согласна. — Не на дикарку, — пожал он плечами. — Но мама называет тебя нелюдимой. Тейя и бровью не повела. Её неозвученное, очевидное предположение оказалось верным. Несколько секунд они шли в этой тишине, нарушаемой лишь шелестом подола платья по траве и далёкими голосами гришей и слуг. Мальчик долго и нервно жевал нижнюю губу, прежде чем осмелился спросить: — А откуда у тебя шрам? От какой-нибудь драки? — Именно, — без особого желания ответила Тейя. Хотелось вовсе попросту забыть про шрам, забыть про то, что значил он для неё и как горел он от ощущения всех тех взглядов, которыми её успели одарить. У неё почти что получалось, если бы не этот глупый разговор. — Ва-ау, здорово! — неожиданно удивился мальчик. — Я думал, девочкам не положено драться. Только если это не солдаты армий. — Мама тебе так говорила? — догадалась Тейя. Мальчик кивнул. Она хотела бы поспорить, сказать, что девочки тоже имеют право драться, но ведь и Тейю воспитывали в том же убеждении, даже более строгом, чем у равкианцев. Мама неустанно говорила, что решать всё нужно всегда дипломатично, а драки оставить глупым мальчикам. Хотела бы она и все те драки оставить «глупым мальчикам». — Я тоже очень хочу драться, — с воодушевлением продолжал мальчик. — Но слугам запрещено. А расскажи, как это было? Захватывающе? — Прекрати. Я не хочу это обсуждать. Он слегка поник. Блеск в его глазах пропал. Тейя никогда не умела общаться с детьми, а обсуждать случившееся с ним она не станет тем более, а потому тон её мог быть несколько более резким, чем должен был. — Не знаю насчет нелюдимой. Но ты правда холодная. Все фьерданцы такие? — Да. Суровые холода страшные вещи делают с людьми. Ещё, к слову для общего тебе сведения, еженедельно мы едим детей для поддержания духа. Таких маленьких мальчиков, как ты, — по четвергам, и маленьких девочек — по субботам. Тейя не могла знать, распознал ли мальчик иронию, но глаза его на секунду округлились, и больше он вопросов не задавал до самой хижины. Мысли, возникшие от этой короткой беседы, жестоко скребли её, не давая насладиться приятной весенней погодой и платьем, в котором она так хотела пройтись. Прошлась. И что ей это дало? — Положи здесь, — попросила она, когда они подошли к поленнице. — В дом не занести? — Нет, оставь. Я сама. Мальчик послушно опустил поленья и отряхнул ладони. — Спасибо, — кивнула Тейя, и мальчик, неуверенно улыбнувшись, торопливо двинулся в сторону дворцов. Но Тейя зашла в дом не сразу. Долго смотрела мальчику вслед, явственно осознавая, что война сломает этот его пыл и его самого. А если не война, то правление Дарклинга, в котором отказникам не будет никакого места, кроме рабского. И она ничего не может с этим сделать, но ей придётся это видеть: находясь в самом центре, она с первых рядов будет наблюдать, как разрушается один мир, и на его обломках становится другой, дикий ей и ещё более чуждый, жестокий, беспощадный к слабым. Забавно. Она так горела мыслью что-либо предпринять, хотя бы немного сдвинуть намеченную судьбу, но если у нее не получилось дважды, то с чего получится в третий? Имеет ли она вовсе право вершить судьбы? Правильнее было бы отступить, уйти. Покинуть этот непривычный для нее мир, пока он не поглотил её целиком. Это не её и никогда её не было. Только сейчас она вспомнила об оставленных в комнате рунах, о том возможном спасении, которое может облегчить её терзания и навести на нужные мысли. Позаботившись сперва о дровах, Тейя перетащила их в дом и наскоро растопила печь. — Ну наконец-то, — привычно ворчала Багра. — Пока ты где-то шлялась, здесь стало холоднее, чем на севере. На деле здесь было всё так же душно, почти как в печи. Наконец, она вернулась в комнату. Осторожно села у рун, отчего юбки шелкового платья распределились по полу рядом с ней аккуратными складками. Взгляд внимательно изучил руны, символы, выпавшие в ответ на тот вопрос, что успела она продиктовать перед тем, как уйти за дровами. Тейя давно не гадала, но ей не нужно было освежать память в знаниях: толкование рун она любила с самого детства, каждый символ и его значение занимали отдельное, нерушимое место в её памяти. И ответ на её вопрос сейчас явно был положительный. Руны призывали к действию. От осознания у неё сдавило грудную клетку, и холод прошёлся по телу. Надо же… Столько пережить здесь, у дворцов, узнать не веданные никому тайны, узнать имя самого опасного человека в Равке, привязаться к его матери, а затем просто уехать, оставив всё это позади, словно ничего и не было? Звучит прельщающе.