Ненужная

Корни, едва заметные в ночной мгле, мешали бежать. Тейя несколько раз упала, но тут же вставала и бежала, бежала, пригибаясь от тонких и плотных, как розги, ветвей, бьющих по разгоряченной коже. Пальцы намертво вцепились в подол юбки, придерживая её, чтобы не мешала, дыхание сбилось, и сердце било громким пульсом в груди и висках. Когда стало уже больно бежать, грудную клетку сдавливало и ноги гудели, она наконец остановилась. Пошатнувшись, обернулась к дворцам и несколько долгих секунд внимательно вглядывалась в темноту, пытаясь высмотреть, нет ли погони. Нет, ничего. Сплошная пустота — она одна. Рвано вздохнув, прижалась спиной к дереву, отчего рюкзак с вещами впился в лопатки, и попыталась прислушаться к окружающим звукам, но кроме покачивания от ветра ветвей и шелеста травы ничего не слышала. Мертвенная тишина. За ней не гнались. Возможно, они всё ещё ничего не знают. Это было бы подарком судьбы и в то же время — невыносимой ношей, карябающей когтями душу. Она нарочно не опускала взгляда на свои руки. Смотрела лишь перед собой, а после и вовсе подняла взор к ночному небу, где удивительно ярко блистала луна. Нужно идти. Она уделит время мукам совести и тревогам потом. Сейчас — нужно спасать себя. Снова: со времён первого побега прошло больше года, но одно осталось неизменным — этот привычный, неустанный бег. Лес вокруг, сдавливающий со всех сторон, и желание спрятаться от гонящихся за ней демонов её грехов и страха. Столько месяцев копания в себе, но она снова вернулась к началу. Брела она ещё долго. Ноги едва несли тело, она часто покачивалась и хваталась за стволы деревьев, в темноте кажущиеся совсем чёрными. Хотелось уже лечь навзничь и лежать, но она понимала, что чем глубже в лес она уйдет, тем будет лучше. А мыслями она проклинала наставление Багры: «Не бери коня. Привлечет внимание». Лучше бы привлекла внимание, но зато была бы уже далеко отсюда. Брела, брела и брела, пока через время в густой темноте не показался просвет. Освещённая лунным светом поляна, в которой шумела вода. Ручей. Ей не чудится? Неужели она прошла уже мимо той опушки, где раньше стояла их старая хижина? Неужели она ушла уже так далеко? Судя по уже дрожащим от усталости ногам — да. Едва ли переборола желание вернуться на несколько ярдов назад и взглянуть, но понимала, что ничего там не увидит: хижину давно сожгли и наверняка даже пепел тщательно убрали. Тейя осмотрелась — всё то же. Всё то, как она запомнила, даже в темноте она это отчетливо видела. Те же деревья, тот же ручей, та же поляна и тот же поваленный ствол, на котором часто она сидела с Алиной. А вон там, около пня — стоял когда-то черный конь. Словно целую жизнь назад. Тоска сковала лёгкие. Разом окунуло в ту прошлую жизнь, которую оставила она позади. Беседы с Алиной и Багрой, спокойно текущая жизнь и этот лес — как старый друг. Не удержавшись, провела ласково и заворожённо ладонью по коре поваленного дерева, словно по гриве коня. Всеми силами старалась не цепляться за темноту своих рук, за то, чем они окрашены и с чем контрастирует бледность кожи. Вспомнилось, как ходила она сюда за водой, как прогуливалась досюда с Багрой. Багра… это имя было вспоминать почти физически больно. Каждая буква вгрызлась в голову и в душу, неразрывно с ней связываясь. За эти полтора года Тейя не раз привязывалась и отпускала. Должна была привыкнуть. Тогда почему в этот раз так тягостно? Может, из-за того, что провела она с ней больше всего времени. Или, может, из-за того, как проходили их последние часы вместе: в разладе и конфликте. — Одумалась-таки? — спросила тогда Багра после выслушанных мыслей Тейи, и это прозвучало резче, чем ожидалось. Резче и грубее, почти как неожиданным клинком в грудину. Разве не она говорила в далёком уже прошлом, чтобы Тейя уезжала и спасала себя? — Поезжайте со мной, — робко попросила Тейя, уже заведомо зная ответ, но хрупкая надежда внутри всё же теплилась, не желая растворяться так просто. — Ещё чего. Думаешь, я стану жить в бегах? — А лучше под боком у монстра, почти что в плену? — сама едва ли заметила, как тон под стать Багре покрылся ледяной корочкой, охладел, и в груди всё занемело тоже. — Это ты пленница, фьерданка. Считаешь себя пленницей и жертвой, но я таковой себя не считаю. Не плен это для меня, а покой — какая разница, где мне доживать? Везде лучше, чем в жалких бегах. А ты беги, — выплюнула с очевидной издёвкой, повела своими сгорбленными плечами, и бледные сухие губы искривились в усмешке. — Это же то, что ты делаешь — бежишь. Вечная беглянка. Ну же, вперёд. Иногда Тейя будто забывала, что Багра и Дарклинг связаны, но в тот момент. В тот момент это проступило так отчётливо и неправильно ясно, что у Тейи перехватило дыхание, и ей казалось, словно слышит она его тон и его слова, а не его матери. Багра и прежде Тейю не жалела, резала её жестокой правдой, но тон её всегда был спокойным, почти равнодушным, пусть и стальным, но теперь он звенел неприязнью, словно специально она хотела причинить боль. — За что вы так? — спросила Тейя спокойно, но внутри всё неприятно скребло и терзало. — Вы не хотите, чтобы я уезжала? Багра хмыкнула. — Думаешь, привязалась к тебе? Не дури, фьерданка, я с самого начала тебе говорила, что привязанность — величайшая слабость. Даже если тебя растерзают псы, я подумаю лишь об упущенном потенциале. — Потенциал?.. — едва слышно переспросила она, а смысл всех этих слов ускользал от неё: в голове была каша, тягучая и скомканная, и она не могла разобраться ни в чем, одна мысль захлестывала другую. — Вы потому злитесь, что я попросила вас рассказать столько о генерале, а теперь хочу уехать? Багре то далось очевидно тяжело. И теперь, должно быть, её так коробит мысль, что всё напрасно? Напрасно было произнесено его имя и рассказана его история? Но что Тейя могла с этим сделать? У неё были мысли, были размытые идеи, но она никогда не хотела создавать отчётливый план действий, никогда в полной мере не желала становиться полноценной фигурой на этом безумном поле боя, все её дурные мысли были туманны и продиктованы чувством беспомощности. Багра подалась чуть вперед к ней, и тон её снизился, словно она рассказывала какой-либо секрет, хотя скрывать тайны здесь было не от кого: лишь они двое. Подалась и взялась за ткань юбки Тейи, словно на привязи держа. — Суть не в самом факте, что я рассказала, фьерданка. А в том, что ты с этим могла сделать. Но какой теперь в этом прок? — она хмыкнула и откинулась на спинку кресла, отпуская юбку. И сказала холодно, ядовито, так, что тон этот впился Тейе в кожу: — Катись на все четыре стороны. Я не держу. Что-то её заставило действительно подняться. Спокойно оправить юбку, расправить плечи и покинуть хижину. Но не уйти. Выйдя на свежий воздух, вздохнула полной грудью, а дрожащий взгляд шарил по окрестностям, пытался зацепиться за что-нибудь, чтобы успокоиться и отвлечься, но всё было тем же — замершим, обыденным, почти что умершим. Она села на крыльцо, прямо на ступени, хотя позади стояли плетеные кресла. Плечи поникли, и Тейя уперлась локтями в колени, а подбородок подперла руками, словно голову стало держать невыносимо. Потенциал… какой ещё потенциал? Даже сейчас, стоя уже посреди леса, полностью одна, она не могла понять, что имела тогда Багра в виду. Тейя сразу сказала, что имя ей нужно лишь для того, чтобы не чувствовать себя совершенно беззащитной. Ни о каких полноценных намерениях не было и слова. Что хотела от неё Багра? Скинув с головы широкий капюшон тёмной накидки, скрывающий половину лица, она подошла ближе к ручью и села коленями рядом с ним. Земля от ночной росы была влажной и прохладной, но это не остановило Тейю от того, чтобы погрузить ладони в холодный ручей. Студеная вода приятно обволокла окровавленные ладони, смывая алые разводы. Почему, смывая сейчас кровь с рук, она не чувствовала никаких душевных мук? Её грызла совесть, но грызла не за само преступление, а напротив — за отсутствие чувства вины. Столько раз она чувствовала теплоту чужой крови на своих ладонях и всегда это было невыносимой тяжестью, даже когда это была всего лишь самозащита. А теперь. Теперь, когда он даже не нападал… Но он напал бы, верно? Если бы она этого не сделала, шквальный напал бы на неё, и у неё уже не было бы никаких шансов. Это было рационально. Чудовищно, но рационально. Возможно, он и не мёртв вовсе, и именно поэтому Джель ещё не наказывал её ненавистью к самой себе. Возможно, её побег обнаружили, а шквального нашли: корпориалы запросто излечат его. Холодная вода смыла кровь, но Тейя всё ещё чувствовала это тепло чужой жизни, это преступление, висящее над ней крестом. Ногтями болезненно скребанула ладони, желая содрать: кожу, кровь, содрать всё, лишь бы больше не видеть своих рук, в очередной раз вершивших зло. Боже. Со сдавленным вздохом она согнулась пополам, положив голову себе на колени. Не было угрызений совести и ненависти к себе, но была тоска по тому, от чего она сама отказалась. Тоска, неуверенность и непомерная усталость. Тейя понимала, что вся ответственность за принятое решение лежит лишь на ней одной, но, возможно, если бы Багра спустя какое-то время после их первого разговора не стала давать советы, Тейя всё ещё не решилась бы. — Ночью, — сказала она в момент, когда снова услышала Тейю рядом с собой. Одно единственное слово, так странно разрезавшее тишину. Тейя замерла, непонимающе воззрившись на беспристрастно сидящую в кресле Багру. — Извините? — Если уж уходишь, уходи ночью. Не через главные ворота, там больше всего стражи. Казалось бы, это должно было Тейю воодушевить. Ну же, погляди, Багра на твоей стороне, она даже хочет помочь, даёт советы. Но плечи Тейи тут же поникли, и жилы наполнились слишком тягостным, слишком болезненным сожалением. Почему, ну почему она так упрямится и не хочет уйти вместе с Тейей? Где угодно будет лучше, чем здесь. Неужели Багра не хочет покинуть место, где её искалечил родной сын? Покинуть это отравляющее, прогнившее пространство? Остаться бы. Рядом с ней, только ради неё. Но что-то внутри уже неумолимо тянулось туда, к свободе. Вгрызлось в горло и тянуло за него к месту, где сможет она наконец вдохнуть полной грудью. Положив рюкзак на пол, Тейя подошла ближе к креслу и села на пол подле него, совсем рядом с Багрой. Так же, как когда-то садилась, чтобы рассказать ей о своей семье, о матери, о теплых воспоминаниях, не омрачённых кровью и бегами. — Думаете, стража меня не пропустит? — этот вопрос дался тяжело. Свидетельствовал о всей серьезности намерений. — Я же всего лишь прислуга, они должны охранять вход, а не выход. — Не глупи, фьерданка. Мальчишка явно приказал следить за тобой и не выпускать. — Зачем ему такая морока? — Он не терпит, когда что-либо выходит из-под его контроля. Даже если это какая-то прислуга. Особенно, если эта прислуга — ты. Последняя фраза ударила звоном и раскололась на два чувства: первое — отвращение от подобной мысли. Представилось, как рядами стоят все его игрушки, те, чьими жизнями он распоряжается, и она — на особенном возвышении за счёт своей диковинности. Та, кому он уделяет большее внимание, утоляя свою вечную древнюю скуку. Благо, проявлялось это лишь в беседах, а могло ведь и в пытках... И тут же после этих мыслей она вспомнила, как близко он стоял, как прижимал к дереву и касался её ключиц, её кожи, её шрама. Её передёрнуло, и она качнула головой, пытаясь отогнать воспоминания. Второе — разочарование. Тейя до последнего надеялась, что всё будет проще, чем она опасалась, но Багра лишь подтвердила её опасения. И усилила. Куда ей против целой стражи? Но главные ворота, на которых стоит стража, ведут к городу… — В городе проще затеряться, — рассудила Тейя. — Верно. Но ты и с одним стражником едва ли справишься, только если не уболтаешь его, а я очень в том сомневаюсь. — Как же мне тогда поступить? Багра помолчала. Тейя думала вместе с ней, но мысли путались, сбивались, переплетались между собой и становились ещё тягостнее. Безысходность всё сильнее давила тяжестью на плечи. — Иди через северный выход. К лесу. На задних и боковых входах обычно по одному гришу, меняются раз в несколько часов. Ночью — ещё реже. Тебе очень не повезет, если ты придешь именно в час их смены: с двумя ты не справишься. Справишься, не справишься… Где-то глубоко внутри Тейя понимала, что под этим подразумевается, но всё в ней тому противилось, отрицало и не поддавалось. — Вы же не имеете в виду, что мне придется… — Придется, если уж хочешь бежать. Хотела действий? Хотела свободы? Так борись за неё, как боролась раньше. Если только ты не передумала и не хочешь наконец остановить свой бег и остаться. Перед глазами у неё воспряли образы тех гришей и прочих равкианцев, их презрительные взгляды. Его взгляд. Ледяной, жестокий и безразличный. Все его ядовитые слова, разрушающие её раз за разом потехи ради. — Не передумала. Так будет правильно. Ей здесь не место и никогда не было. Тейя давно понимала, что рано или поздно ей придётся двинуться дальше, но сперва просто откладывала это настолько нежеланное действо аж на целые месяцы, а после у неё уже не оставалось выбора: Дарклинг бы не выпустил её из-под своей власти, точно не живой. Но сейчас его нет поблизости. И у неё есть шанс: либо сейчас, либо никогда. Однако здесь в лесу, на той долгожданной свободе, она ещё не могла в полной мере насладиться обретённой волей и мыслями об относительно светлом будущем. Лишь терзалась страхом и неопределённостью, терзалась о том, что оставила позади. Отмыв руки и рваный подол платья от крови с непривычным равнодушием, она двинулась далее, понимая, что сентиментальность и нежелание уходить могут лишь погубить её, не более. Нужно оставить это место, этот ручей. Эти дворцы — далеко за её спиной. Оставить всё и идти дальше. Пускай все мышцы уже болят, и в боку колет, ей нужно найти место, где можно спрятаться до утра, потому что ещё несколько миль она не вынесет, а на видном пространстве оставаться нельзя. Пока она шла, снова неотвратимо вспоминала Багру — человека, с которым бок о бок жила столько времени, за которой ухаживала и всем советам и мыслям которой внимала так тщательно. За эти долгие месяцы она успела крепко привязать себя к ней множеством нитей, и теперь они разом были перерезаны, словно кровоточа. Как могла она оставить её? Как могла оставить слепую, нуждающуюся в помощи женщину? О ней будет, кому позаботиться. Тейя уверена. Перед уходом об этом похлопотала. — Миша, — обратилась она тем вечером к мальчику, подойдя ближе к помещению, где орудуют служанки. Мальчик едва заметно подпрыгнул и стал оглядываться, пока не наткнулся взглядом на Тейю, стоящую у дерева. Неуверенно, с непониманием, подошел ближе. — Ты помнишь моё имя? — удивился он шепотом, словно их разговор был чем-то заговорщическим. — Конечно, помню, — таким же шепотом ответила она. — Ты не мог бы мне помочь? Мальчик рассеянно глянул за спину, словно пытался выискать мать, но не нашел, повернулся обратно к Тейе и с любопытством спросил: — С чем? — Завтра с утра загляни, пожалуйста, в хижину. Проверь Багру. Знаешь же, кто это? — мальчик кивнул. — И если меня в хижине не будет, подойди к маме и скажи, что Багре нужна новая сиделка. Она, надеюсь, разберется. Слова эти звучали непривычно и отдавали решимостью, хотя решительной Тейя себя назвать не могла. Он помолчал, обдумывая. Посмотрел куда-то Тейе за спину, будто на хижину, хотя та скрывалась за несколькими поворотами и разглядеть её отсюда было невозможно. — Она жуткая. — Багра или хижина? — усмехнулась Тейя. Мальчик пожал плечами: и та, и та, видимо. — Ты же хотел драться, не так ли? Для этого нужна смелость. Какие уж тебе драки, если даже всего лишь к немощной старушке не можешь приблизиться? Если бы Багра узнала, что её так назвали, Тейю ждала бы погибель мучительнее любых дарклинговских пыток. Но мальчик в итоге согласился, и это было главным. Успокоившись этой мыслью, Тейя наконец нашла небольшой овраг, густо поросший кустами. Если польёт дождь, овраг затопится в первую очередь, утопив с собой Тейю, но зато скрытно, и лучше уж умереть захлебнувшись, чем вернуться во Дворцы, где её, вероятнее всего, и так гриши казнят за своего товарища. Никакой ночлег она раскладывать не стала, даже дорожную накидку с себя не стянула — просто легла поверх сухих веток и вся сжалась, словно продрогла до костей. А под закрытыми веками — лицо Багры. Той, кого она оставила. Той, кого так не хотелось оставлять. — Багра, — обернулась Тейя перед уходом на пороге, в последний раз смотря на осунувшееся бледное лицо с чёрными глазницами. — Одно лишь ваше слово, и я никуда не поеду. Багра фыркнула. — Не глупи. Зависеть от решений других — наихудшая ошибка человека. — И всё же. — Езжай. Спасай себя и свою душу, пока не поздно. Сердце облилось кровью. От этой фразы Тейе ещё больше не захотелось уезжать, и лишь убеждённость в том, что она не желает больше жить в змеином гнезде, в капкане чужих амбиций и смертей, заставила её приблизиться к двери и накинуть на голову капюшон дорожной накидки. — Надеюсь, мы ещё увидимся. — Если увидимся, это будет значить, что твой нелепый побег не удался. А потому моли своего Джеля, чтобы никогда больше меня не видеть. И на этом воспоминании, на этой режущей душу фразе, Тейю, уставшую и обессилевшую, забрал к себе глубокий сон. *** Тейя просыпалась несколько раз. Ворочалась, слыша, как под ней хрустят ветки, вздрагивая и проваливаясь обратно в сон. Следовало встать и идти уже после первого пробуждения, но она не могла себя заставить, мышцы болели, спина ныла, и она почти ничего не понимала — ворочалась будто в беспамятстве, в лихорадке, вся мокрая и дрожащая, не осознавала, где находится и почему. Сны были тревожные. Ей снился Дарклинг, который нашёл её, был чрезвычайно зол, что на него не похоже, ведь при ней он всегда владел своими эмоциями. В этот раз он был в слепой ярости, и благодаря этому она уже должна была догадаться, что это была не явь, но она не догадалась. И когда он грубо бросил её на пол и приказал инфернам сжечь её дотла, она проснулась в ужасе. Тейя всегда просыпалась спокойно даже от кошмаров, но в этот раз сквозь веки она увидела ослепительно палящее солнце, и это так напомнило пламя из сна, пожирающее её кожу, что она крупно вздрогнула и панически заозиралась, но, поняв, что это был лишь сон, снова упала в забытье. Были и другие сны — размытые, обрывочные. Но отчетливее всего она помнила тот сон, что детально повторял событие, произошедшее накануне. Тейя шла по уже стемневшему двору, спускалась по склону прямо к высокой стене. Юбка шуршала по траве, капюшон накинут на глаза. Она считала шаги и про себя молилась, что стража охраняет лишь вход, а не выход. Как же она была не права. — Мне всего лишь набрать трав, — оправдывалась она перед стоящим мужчиной, одетым в строгий синий кафтан, вышитый серебряными нитями. — Не более получаса, туда и обратно. Это оправдание имело столько дыр, что попросту смешно. Идти собирать травы именно сейчас, ночью... Тейя могла бы продумать план детальнее, ей этот процесс даже поистине нравился: конструировать список действий, их порядок, обдумывать каждую мелочь и иметь несколько вариантов возможных событий, чтобы быть готовой ко всему. Но у неё не было времени на подобное удовольствие. Каждое перемещение секундной стрелки, каждый удар пульса в висках — всё напоминало о том, как неотступно течёт время, и в любой момент в город может явиться он. И лучше размытый план, чем никакого. — Приказ есть приказ, тебя не выпускать. — Сами посудите, на кой мне сбегать? Кто стал бы сбегать из Дворцов, для чего? Чтобы шастать по лесу да затеряться там до самой смерти? — Не моё дело. Сказано: не выпускать. Его понять можно: сложно найти храбреца, что пошел бы против воли Дарклинга. Явно не ради какой-то прислуги, да ещё и фьерданской. Но неужели его даже не смущает вся абсурдность происходящего? Не интересует, почему сам Дарклинг так позаботился о том, чтобы не сбежала она, ничего не значащая фьерданка? — Его благородию даже необязательно знать, такая мелочь только в лишний раз его побеспокоит, я же ненадолго… — Нет. Твёрдое и принципиальное нет. Лицо его было непроницаемое и словно уставшее: ночью даже натренированным солдатам хочется спать, а не патрулировать входы. Отсвет рябящих факелов только больше искажал его измученные черты, которые сейчас были ещё и очерчены неожиданно глубокой задумчивостью. — Другие служанки же ходят за травами, — напомнил он после этих недолгих раздумий. — Их попроси собрать. — Они меня шарахаются, как юродивую. По какому бы поводу я ни подходила, не обращают внимания… — Продиктуй мне, что тебе надо. Я им скажу, что взять, когда в следующий раз пойдут. Господи. Он делал только хуже. И дело не только в его непробиваемости. Дело в том, что он слишком вежлив. Был бы он груб, резок с ней… или если бы даже применил силу, Тейя была бы только более спокойна, потому что тогда она бы нашла себе оправдание. Любое, кроме собственной выгоды. А сердце всё билось и билось тягостно о рёбра, противясь принятию этой безысходности. Она должна сбежать. Это место душит её. И она сделает ради этого всё. — Там много, — отрешенно произнесла Тейя, смотря в одну точку и осознавая всю неотвратимость. — Давайте я запишу вам. И она полезла в рюкзак, висящий на плечах. Старательно скрывая остальное содержимое, достала карандаш и кусок пергамента. Подошла ближе к факелам, приложила листок к стене и набросала первые попавшиеся на ум травы. Листья ежевики, кора ивы, листья и корни кревеля… а голова тем временем работала лихорадочно на пару с гулко бьющимся сердцем, разгоняющим кровь и жар по телу. Для колдовства ему нужны руки. Перерезать запястья — и стихию он призвать не сумеет. Но Тейя должна быть любимицей судьбы и везения, чтобы суметь попасть по обеим рукам, ещё и так быстро. Если ударить в любую уязвимую часть тела, чтобы выбить его из колеи и обездвижить, ему ничто не помешает позвать на помощь: ближайший пост не так далеко. И тогда у неё нет шансов. Убрав карандаш, она протянула пергамент гришу. Со всей болью уже принимая неотвратимое. И выпустила листок чуть раньше, чем шквальный успел взять, и потому пергамент плавно стал опускаться на землю. — Извините, — произнесла Тейя, извиняясь за выпущенный лист. Кровь в висках била почти оглушающе. Сейчас он за ним наклонится и… — Да ничего страшного, — бросил он и, чуть подавшись вперёд, махнул рукой, отчего ветер под его властью чуть всколыхнулся, подбросив лист выше. Чтобы ему не пришлось наклоняться. Нет. Протянул руку, чтобы ловко поймать нелепый список. Казалось, план посыпался, но это не играло большой роли. Это было лишь для удобства. Тейя не стала медлить и в ту же секунду рукой скользнула под накидку, схватилась за рукоять. И резкое, отточенное движение — по его шее. Гриш успел лишь вздрогнуть и дёрнуть свободной рукой, сделав движение Тейи менее точным, но лезвие всё равно глубоко полоснуло по горлу. Его глаза округлились, широко, почти выкатываясь из орбит, руки тут же хватились за кровоточащее горло в тщетной попытке остановить кровь. И тело, чуть покачавшись, обессиленно рухнуло на землю. Тейя немедля упала коленями на землю рядом с ним, оторвала широкий кусок ткани от подола своей юбки, попыталась убрать руки гриша от его шеи, но он вцепился крепко, и ей пришлось прилагать усилия. Дрожащими руками завязала тряпку поверх пореза, делая подобие давящей повязки. — Мне очень жаль, — искренне сказала она, делая крепкий узел. И, взглянув напоследок на его перепуганное лицо, на кровь, скопившуюся в уголке губ, поднялась на ноги, схватила рюкзак и бросилась бежать через железные ворота. Она окончательно проснулась лишь когда в полной мере осознала, где она находится и что ей следует делать вместо того, чтобы лежать в полубреду и бормотать пересохшими губами мне жаль. Зачастую после пробужденья бывают те крохотные секунды, когда ты ещё не вспомнил о произошедшем. Когда лежишь, вспоминая о том, что мир, оказывается, снова поделился надвое: на до и после. И это после было едва ли выносимым, а виновата лишь она одна. Это осознание накатывало болезненно, тяжело, словно целым булыжником прокатилось по телу, раздавливая её и её дух. Она села, оглянулась — благо, в округе не было ни души, — и хотела устало закрыть лицо руками, но увидела при свете солнца отпечатки крови на бледных ладонях. В ручье отмыла не всё, остались въевшиеся в кожу тёмные разводы. Боже… Если порез пришёлся ниже подъязычной кости, как она и планировала, у него были все шансы, если бы его вскоре нашли. Дыхание при такой ране сохраняется, но поскольку важные части артикуляции разобщены, речь отсутствует — идеальный вариант, чтобы не убить его мгновенно, но чтобы он не сумел позвать на подмогу. Но её удар был сбит его рукой. Лезвие могло пройтись по трахее или артерии. Тогда счёт шел на секунды. Даже если всё же она ударила точно — каковы шансы, что его заметили сразу же? У него было от силы десять минут на спасение. Во всяком случае, всё вовсе могло обернуться иначе. Ей крупно повезло, что этим нелепым списком она действительно отвлекла его внимание, а вкупе с его усталостью это сыграло на руку. Ожидай он от неё нападения, она бы в жизни не сумела сбежать. И поэтому сидеть сейчас и корить себя было неразумно: ей был дан редкий шанс на спасение, а она тратит его на пустые думы. Поднявшись на ноги, что тут же отозвались ноющей болью, она отряхнула юбку и накидку, надела капюшон на голову и двинулась дальше. *** Чем больше удалялись сверкающие на солнце верхушки дворцов, тем спокойнее ей становилось. Тейя всё ещё прислушивалась к шорохам и часто озиралась, но тревога сходила на нет, заменяясь таким долгожданным, тёплым и сладостным чувством — свободой. С тех пор, как её в карете отвезли к новой хижине, она не выбиралась в лес, если не считать той рощицы около дома. Но природа всегда была частью её жизни: собирать ягоды и листья для отваров, бродить по залитым солнцем тропам, слышать пение птиц и чувствовать этот греющий душу запах леса: травы и мха. Несмотря на всю чудовищность произошедшего и совершенного, здесь, окруженная величественно раскинувшимися кронами и щекочущими кожу листьями кустов, она наконец чувствовала успокоение, и в голову пробрались мысли о возможном будущем. Когда она дойдет до какой-либо деревни, а после вовсе скроется в дали от центра Равки, она сможет делать всё, что ей захочется. Придется искать работу, ночлег, всё, как раньше, но она хотя бы будет свободна. Она совсем того не ценила, пока не оказалась запертой высокими стенами. Больше никаких гришей. Никакой политики. Никаких интриг. И никакого Дарклинга. Тейя не могла понять, что чувствует по отношению к тому, что оставила его позади себя. Свободу — определённо. Некоторый триумф: она сумела выбраться из-под его власти, даже если снова пришлось запятнать руки кровью. И в то же время она осознавала, что хотела бы ещё хоть раз заглянуть ему в глаза. Ещё хоть раз выбить его из колеи. Ещё хоть раз увидеть его величественный стан, который устрашал и восхищал одновременно, до той поры, пока она не вспоминала, кто он и что сделал. Хоть раз, впервые, но так желанно, сказать: «Александр». Этому уже не суждено случиться, но хотя бы мысль о том, что она одна из немногих знает это имя, была сладостно привлекательной. Вероятно, если она будет двигаться на северо-запад, за сутки она сможет выйти к какой-нибудь деревушке, заночевать там, а после двинуться в Адену — относительно крупный город, где она сможет ненадолго скрыться. А после… возможно, если она будет двигаться вдоль Каньона — насквозь она пройти точно не рискнёт, достаточно ей уже было видеть мощь Дарклинга — то сможет через границу с Шу Ханем пройти к Истиноморю, где переплывёт на каком-нибудь корабле в другую страну. Да, обходить Каньон долго и на границе будет ещё опаснее, но разве это весомый повод остаться навсегда в Равке? Можно будет отправиться в Керчию или Новый Зем. Керчия… страна свободных, если судить по сказам. Беспощадная, но открытая, дающая шанс на жизнь беглецам, потому что занимает нейтральную позицию в войне. Её отец был оттуда. Быть может, она даже сумеет отыскать там родственников, его семью? Мысль дурная, там слишком много для этого людей, и она даже не знает языка, но эта мысль поистине воодушевила её, отгоняя все другие мрачные тревоги. Наивно? Верно, но наивно было полагать, что она, совершенно одна, сумеет выживать на протяжении полутора года в чужой стране, и вот она здесь — снова в лесу, снова одна, но всё ещё жива. *** Через какое-то время ей снова пришлось сделать небольшой привал. Ноги нещадно ныли, и она была голодна, поэтому достала из рюкзака вяленое мясо и яблоко. Оставалось надеяться, что запасов хватит к тому времени, как она выйдет из леса, ведь охотиться она не хотела — у неё всегда это получалось прескверно, разве что своего рода ловушки хоть как-то помогали. Однако стоило ей хоть как-то утолить голод и убрать еду, она услышала худший звук их тех, что могла она услышать в сложившейся ситуации. Звук, рушащий любые её планы. Цокот копыт. Мышцы тут же сжались в напряжении, лес словно покачнулся, изгоняя из себя всё дружелюбие и превращаясь в нечто враждебное, опасное. Тейя окаменела, не в полной мере осознавая, что ей следует делать. Взгляд зашарил по окрестностям, в поиске укрытия. Закинув рюкзак на плечи и натянув на голову капюшон, она, игнорируя боль в мышцах, поспешила к краю небольшого лесного обрыва, напоминающего скорее овраг, наполненный наполовину водой. Если она так же холодна, как и в ручье, дела плохи. Как долго она сумеет там высидеть? Альтернативы никакой не оставалось, а потому она, оглянувшись последний раз, стиснула зубы и тихо спустилась в воду, чувствуя, как мгновенно намокает и тяжелеет одежда, а весенний холод подступал через складки к самой коже. Цокот копыт всё приближался, отдаваясь звоном в ушах, накрывая тишину леса колючим покрывалом. Тейя прижалась спиной к крутому склону оврага, почти по плечи погрузившись в воду. Ладонью зажала рот, чтобы не дышать слишком громко, а дыхание как назло стало глубже, обрывистее, в такт ускорившемуся сердцебиению. Только бы всё не покатилось к самой пропасти. Пожалуйста, только бы ничто не разрушилось. Время предательски замедлилось, стало тянуться тягостнее, и лошади нежданных наездников тоже приостановили свой бег, точно почувствовав близость жертвы. Неизвестно, сколько было людей. По меньшей мере одна лошадь поблизости, её шаги слышны совсем рядом. И вдалеке, где-то там, за деревьями. Они разделились, а значит ищут кого-то. От этого осознания робкий уголёк надежды, что эти люди пришли не за ней, тут же угас. Её отволокут обратно за волосы или им дали распоряжение убить её на месте? Джель, лишь бы второе. Мысль вернуться была едкой, разъедала кислотой. Лучше уж умереть. Затаив дыхание, Тейя чуть приподнялась, чтобы взглянуть, что происходит. Гриш в красном кафтане на серой лошади уже проехал мимо её укрытия и внимательно рассматривал округу. Его силуэт то появлялся, то терялся в тенях густых крон. К нему, с другой стороны, подъехала на другой лошади всадница: со светлыми волосами и в синем кафтане, вышитом серебряным. Ещё одна шквальная. Их голоса были достаточно далеки, но обрывочно до Тейи доносилось: — Ты всё осмотрел? — Да, да, её здесь нет. — А овраги? — Мне каждый овражек в этом чертовом лесу обыскивать? — Да, Даниил. Каждый овражек, каждый кустик, каждую ветку, если потребуется. Эти двое никуда не двигались, не проходили мимо, лошади под их руководством всё так же топтались на месте, не давая Тейе поменять укрытие. А вода, со всех сторон окутывая тело, словно всё больше замерзала, и кожа уже покалывала от холода. Как вообще они её нашли? Лес огромен, здесь множество акр петлистого пространства, она ушла на достаточное расстояние. А затем осознала. Её руки были в крови. И ночью она беспечно облокачивалась на деревья, когда невыносимо уже было идти. Глупая, боже, как же это было глупо... — Какой-то бред. Думаешь, Дарклингу так уж сдалась эта простолюдинка? — Даже если нет. Ты забыл, что сделала это фьерданское отродье? Она подняла руку на одного из нас, Даниил. На его месте мог оказаться ты. Или я. Так что не скули и ищи. С этим заклинательница спрыгнула со своего коня и размяла спину: видно, давно в седле. Тейя всеми силами пыталась унять дрожь от холодной воды и всё так же закрывала рот, лишь бы не издать ни звука. Окинув взглядом окрестность, дрюсье взмахнула руками, и мгновенно поднялся ветер — ветви деревьев и кустов закачались, и если бы она пряталась за одним из кустарников, её укрытие тут же бы вскрылось. Сердце, осознав всю критичность ситуации, затрепетало ещё тревожнее. И почти остановилось, когда заклинательница задержала свой внимательный взгляд на овраге, за которым притаилась Тейя. Не в точности на ней, но близко. Их отделяло десять шагов, и шквальная незамедлительно стала это расстояние сокращать. С каждым шагом дрюсье Тейя тоже делала шаг — старалась ступать беззвучно, не шуметь водой. Ступала вдоль обрыва, боковым зрением видя кустарник, за которым можно хотя бы временно спрятаться. А сердце стучало, стучало… Руки и ноги едва слушались её, но чудом она сумела выползти из оврага бесшумно, словно с божьей помощью. И в ту же секунду, как Тейя вся сжалась за кустом, убрав ногу от воды, заклинательница подошла к обрыву, всматриваясь, не прячется ли кто в воде. Тейя отвыкла уже от пряток, от которых зависела её свобода или вовсе жизнь. Но лес, благо, был её другом, а не врагом. Даже когда леса накрывала беспощадная метель либо стены ливней, она находила уголок, чтобы спрятаться, выжить. Неужели не спасется теперь? Но стоит шквальной сейчас снова махнуть рукой, и её временное укрытие будет обнаружено. Нужно двигаться дальше. Пригибаясь как можно сильнее к земле, Тейя вдоль кустов пробралась к массивному дубу, стоявшему будто бы на возвышении, отчего площадь, за которой можно было скрыться, была ещё больше. Спрятавшись за ним, Тейя закрыла рот обеими руками и вжалась в ствол дерева, чувствуя, как предметы в рюкзаке впиваются в спину. Мысль достать оттуда нож и вспороть себе самой вены уже не казалась такой безумной. — Что ж, кажется, её и правда здесь не... — с раздражённым вздохом начала заклинательница. — Тихо, — оборвал её корпориал, и Тейя вздрогнула от неожиданности. Эта тишина, к которой он призывал дрюсье, распространилась в воздухе, казалось, даже птицы вдали притаились, и трава не шелестела. — Я слышу её сердце. Мышцы скрутило узлом от страха, сжало болезненно. — Ты уверен, что это её? — Да. Я чувствую наше с тобой. И ещё одно — бьется, как оголтелое. Она здесь. Нет, нет, пожалуйста, — молила она будто бы своё сердце, ладонь положив на грудь, часто вздымающуюся от рваного дыхания. Вжимаясь затылком в кору дерева, посмотрела направо — там несколько тонких деревьев сплелись будто бы в одно, и меж ними пространство густо поросло мхом и другими растениями. Ещё одно место, где можно спрятаться. Временное, но лучше, чем ничего. Возможно, подобными перебежками она сумеет отдалиться от них, а там она уже побежит со всех ног и найдёт более удачное место. Но для этого нужна удача и ловкость, которые появляются у неё с попеременным успехом. Её спасала лишь густота леса, радушно прячущая скованные движения. Ещё один рывок. Спряталась за теми сплетёнными стволами. Перевела дыхание, выглянула на дюйм, чтобы посмотреть — гриши внимательно осматривали пространство, но не видели её, их взгляды проскальзывали мимо. Корпориал не мог почувствовать, где именно бьётся неугомонное сердце. Чуть дальше от неё — широкий пень. Ещё одна возможная остановка. Вздохнув, словно погружалась под воду, двинулась туда. Но пришлось податься назад, когда её обдали жаром языки пламени. Едва удержав равновесие, замерла, отрешенно смотря на огонь, что постепенно растворялся в воздухе прямо перед ней — успей она пробежать хоть на дюйм вперёд, и её кожа покрылась бы волдырями. — Набегалась? — спокойно осведомилась ещё одна дрюсье, и Тейя не сразу перевела на неё отчужденный взгляд. Девушка в синем кафтане, вышитом красным узором, стояла чуть в отдалении. Одну руку, словно в солдатской стойке, держала за спиной, а над второй парил огонь — лишь крохотная часть того, что промелькнуло только что перед Тейей. Бежать бы, предпринять хоть что-то, но она понимала: глупо. Глупо. Всё вдруг пронзилось такой густой и терпкой пустотой. Всё, что она сделала ради этого побега. Все эти сутки, за которые она успела сойти с ума, прийти в себя, настроиться на новую жизнь и вот теперь — рассыпаться снова по частям. Взгляд, которым она смотрела на инферна, тоже был пустым. Безжизненным. Юбка была тяжелой из-за влаги, липла к телу, сердцебиение всё не могло унять свой темп, а рюкзак висел на плечах тяжелым грузом, словно став весить в стократ больше. Те двое гришей тоже уже подошли, замыкая её в треугольник. Какое безумие. Всё напрасно. Напрасно! Господи. Если она попытается достать нож, её прикончат сразу же или просто обездвижат? Тейя мало разбиралась в способностях корпориалов. Но обратно она не вернётся. Она не может уже видеть эти стены, эти дворцы, этих гришей. Сделает всё, лишь бы они убили её прямо сейчас. — Пожалуйста, — тяжело дыша, сказала она, и голос дрогнул. — Только не убивайте. Оставалось лишь надеяться, что они поддадутся провокации. Пожалуйста. — Мы бы очень хотели это сделать, — начала шквальная, выйдя чуть вперёд, — если бы имели на это право. Однако не думай, что тебе повезло. — Поднялся ветер, будто внимая словам своей заклинательницы. И её голова повернулась к корпориалу: — Даниил? Словно они договорились о чем-то заранее, либо же общались силой мысли, иначе никак не объяснить, что дрюсье сосредоточенно кивнул, сразу поняв, что делать. Поднял ладони, согнул странным образом пальцы. Тейя даже не успела в полной мере испугаться. Осознать. Сердце мгновенно стало замедляться, билось о рёбра всё реже и реже, засыпая, делалось вялым, и каждое биенье выходило с трудом. Перед глазами заплясали чёрные пятна, всё расширяющиеся и расширяющиеся, пока темнота не заволокла всё, отнимая у неё зрение. Тейя не сразу поняла, что падает, пока не столкнулась с землей. Сперва она рассудила — пока мозг ещё способен был рассуждать, — что гриш хотел лишь заставить её упасть в беспамятство, временно усыпить, но почему-то она всё ещё оставалась в сознании. Чувствовала каждую секунду. В особенности когда боль стала растекаться по венам обжигающим варевом. Всё тело сжалось в попытке унять боль, но она становилась лишь ярче, острее, и сконцентрировалась в грудине, в лёгких — в них исчез весь воздух. Боже. Боже! Лучше бы ей перерезали глотку. Казалось, что ей живьем режут вены, плавят кости, вспарывают раз за разом кожу — она не понимала, что именно он делает, на какую часть тела воздействует, не могла понять: весь мир и её сознание заволокло туманом, всё смешалось, крутилось и сдавливало голову тисками. Она бы закричала, и кричала бы во всю глотку, но зубы были плотно стиснуты, и она лишь безвольно хваталась за грудную клетку, точно в попытке разодрать её и впустить наконец в лёгкие кислород. И самое худшее — она не могла ненавидеть. Не могла вылить свою боль в жгучую ненависть. Понимала, что заслужила, запятнав снова свою душу теперь уже невинной кровью. А потому ненависть внутри неё была заперта и пожирала её саму изнутри наравне с обгладывающей каждый позвонок болью. — Довольно, — голос шквальной будто издалека. И всё по щелчку остановилось. Воздух рванул в лёгкие, и тут же закружилась голова — глаза были закрыты, веки слиплись от слёз, которых она прежде не замечала, но она чувствовала, как весь мир под ней вертится, словно земля стала крутиться из стороны в сторону. — Она ещё получит своё от Дарклинга. Полагаю, он уж точно накажет её сполна, когда приедет. — Ты уверена, что он приедет? — после некоторого молчания усомнилась другая дрюсье. — После того, что он сделал. Ходят слухи, он вовсе не выжил, а даже если и выжил, то царь… — И ты веришь слухам? Не веришь своему правителю? Может, вовсе перейдешь на сторону придурковатого короля? Дарклинг приедет. Вот увидите. Тейя силилась понять, о чём идёт речь, до последнего цеплялась за сознание, но оно просачивалось сквозь пальцы, и в итоге тьма окончательно утянула её в свои чертоги, отнимая способность слышать и хоть что-либо понимать. *** Первое, что она почувствовала — затхлый сырой запах. Затем — твёрдую поверхность под своей щекой и телом. Глаза разлепились с трудом, словно слёзы от той боли сшили веки навечно. Она боялась, что как только откроет глаза, её тут же ослепит яркий свет, но здесь было темно. Пугающе темно. В ушах несколько звенело, а из тела словно выгрызли все силы до последнего. Конечности ватные, неповоротливые. Больших трудов стоило хотя бы просто сесть, и спина тут же отозвалась притупленной болью. Накидка всё ещё была на ней, юбка полностью успела высохнуть. Рюкзака, очевидно, не было. Тейя попыталась руками пошарить по полу, наивно надеясь нащупать вещи, но пол оказался полностью пуст, и она так и осталась сидеть посреди него в густой растерянности. А когда чуть привыкла к темноте, разглядела плотные прутья решёток. Джель. Она в темнице. Тейя многое пережила за эти полтора года. Но оказаться в равкианской темнице было чем-то новым и чуждым. Могла ли она ещё пару месяцев назад это представить? Только безумец зарёкся бы о таком. Сперва захотелось вскочить на ноги, заглянуть за прутья, подёргать решётку и в панике поискать пути спасения, но безысходность слишком скоро опутала грудную клетку, крича осознанием: спасения нет. Тейя обречена. Закричать бы, разрыдаться, но Тейя и этого не сделала — не проронила ни слезы. Потому что явственно осознавала, что виновата сама. Хотела свободы, но получила ещё большее заточение. Устало вздохнув, Тейя откинулась обратно на пол, безжизненно воззрившись на почти чёрный, укутанный едва заметной паутиной потолок. Быть может, стоит помолиться? За скорое освобождение от уз и быструю кончину. Чтобы её расстреляли, повесили — или как здесь казнят тех, кто посмел пойти против гришей? — как можно быстрее. Даже с осознанием, что она это поистине заслужила, она не желала проводить здесь вечность: это было бы действительно непосильным наказанием. Лучше уж болезненная казнь. Но та шквальная говорила, что Дарклинг, если приедет, сам расправится с ней. Значит, она пробудет здесь, пока он не явится. Если явится. Они говорили, что он мог вовсе не выжить. Неужели её мысли о том, что он мог быть уже мёртв, действительно имеют все основания? И что тогда будет с Равкой, если слухи верны? Всё такое путаное, и вовсе не понятно, почему Тейя даже сейчас думает не о своей судьбе, а о слухах. О нём и о судьбе чужой для неё страны. Словно после разговоров с ним душа каждого человека леденеет, покрывается корочкой и трескается, оставляя шрамы, которые потом ничем не выведешь. И ещё вечность ты будешь вынужден бороться с этими последствиями и этими мыслями, с его образом под закрытыми веками. И поистине сложно будет придумать для Тейи наказание хуже этого.