Ненужная

Ночь выдалась душной, несмотря на открытые настежь двери и приоткрытые окна. За время жизни в хижине Тейя привыкла к духоте, но весной во дворце было преимущественно прохладно, поэтому, когда стало наступать лето, появившееся вместе с ним тепло было неприятно липким и давящим на голову. Иногда её посещали абсурдные мысли, что даже когда она умирала от лихорадки дня четыре назад, ей переносить это было и то проще. Разумеется, это было преувеличением, однако же от ощущения жара днем — ночью здесь, в его кабинете, было всё же ещё весьма комфортно — её правда возвращало в те её кошмары, когда её сжигали заживо, и тогда ей действительно делалось совсем скверно. — Откуда тебе это известно? — Мои люди повсюду, фьерданка, — устало напомнил он об очевидным. Держа локоть на подлокотнике, пальцами коснулся переносицы. — По докладам, восстание распространяется вдоль моря от Удовы, паразитирует Аркеск и близлежащие поселения. — Аркеск — это около Ос Керво? Пускай она не смотрела ему в глаза, всё равно почувствовала этот снисходительно-уставший от её неосведомленности взгляд, который не то чтобы жег её кожу, скорее щипал раздражением. — Я уже говорила, что география — не моя сильная сторона. — Как ты можешь не разбираться в географии, если больше года кочевничала по Равке? Разве не должна ты уже знать карту наизусть? — Редко когда в полуразрушенных поселениях встретишь детальную карту. И уж тем более мне ни к чему было смотреть на Западную Равку. Дарклинг прислонился затылком к спинке кресла, смотря на Тейю будто бы сверху вниз. От этого его черные пряди чуть небрежно разметались по креслу, и он выглядел не грозным тираном, а обычным до тошноты ослепительным юношей королевских кровей, которого по горло загрузили бумажной волокитой. Даже усталое, лицо не теряло своей элегантности. И Тейе до зуда в ладонях хотелось вцепиться в это лицо и растерзать до крови, оставив куда больше шрамов. Разумеется, она бы не стала этого делать, но злость всё равно покалывала под кожей каждый раз, когда она смотрела на него. Дурные мысли не подпускала ближе, держала их на расстоянии, огородившись невидимым куполом, и всё же — эту непрошеную ярость удавалось заглушить лишь когда она представляла, как погружается в ледяную воду, тушащую любые эмоции. Когда он молча кивнул головой в сторону, Тейя поднялась, оправив юбку, и уже не в первый раз подошла к столу, на которой разложена крупная детальная карта мира. Склонившись над ней, при мягком свете канделябров Тейя быстро выцепила взглядом Ос Керво на юге Западной Равки, провела линию вдоль Неморя и наткнулась на Аркеск — северный город. В таком случае, неудивительно, что жители города присоединились к Ланцову. С севера учащались набеги дрюскеллей, и отчаявшиеся горожане искали защиту у любой силы, даже если эта сила — оставшийся без семьи и престола юнец. Её ошибка о местоположении Аркеска колоссальная, но она никогда и не пыталась запомнить западные пункты. Сейчас же она попыталась запомнить и другие названия, чтобы больше не бегать к карте, но голова в духоте работала заторможенно, ничто не задерживалось в голове, ускользало за секунды. Тейя не могла позволить себе подобной легкомысленности. Ей нужно держать свою позицию смышленой простолюдинки, если она желает оставаться полезной, а потому необходимой. Тейя уже несколько раз успела сменить тактику, и эта — одна из тех, которой она придерживалась последние пару дней. Прячась тогда от слуг Дарклинга, она много размышляла. Сидела между узким пространством, заставленным коробками, в кладовой и пыталась прийти в себя, разобрать все мысли по крупицам, разложить по полкам, взглянуть на ситуацию здраво. Тогда она рассудила, что не хочет продолжать эту игру. Планировала когда-то стать ему ближе… стала и поплатилась за это. Стала его временной жалкой слабостью. Быть слабостью безжалостного генерала — опасное положение, и Тейя стала думать, что сможет избавить его от привязанности к их беседам, в которой он сам и признался. Что его интересовало в ней? То, что она не пресмыкается пред ним, как другие? То, как она размышляет? Оба этих пункта, должно быть. Соответственно, чтобы статься в его глазах такой же служанкой, как и все, ей следовало быть покорной, немного глупой, молчаливой и не задающей прежних вопросов. Безусловно, это могло и не сработать, он все равно убил бы её, ведь тогда она бы ему попросту надоела, но вряд ли он сделал бы это с участием своих кровожадных чудовищ. Разрез — то, что ей и нужно было. Разумеется, все пошло не по плану. Дарклинг осознал сразу. Либо она переусердствовала с покорностью в тоне, либо это был слишком резкий переход, и следовало более постепенно… во всяком случае, всё равно эти мысли позади. Когда Дарклинг разом разрушил её размытые планы стать обычной, она ещё могла бы поиграть, построить из себя непонимающую, о чем идет речь, продолжить, но затем осознала, что если играть покладистую служанку она бы ещё вполне смогла, то играть совершенно незаинтересованную в его делах дурочку было бы выше её сил, и хотя бы единожды она бы сорвалась. Поэтому, когда он, удивительно, не натравил вновь на неё своих ничегой — а она полагала, что именно это её и ждёт, — она вернулась к своим старым мыслям. Уже успевшим покрыться пылью, заплесневеть. Однажды Багра сказала, что такой масштаб Тейе не по зубам. Тогда Тейя воспротивилась этой мысли, была убеждена, что, если бы она убила Дарклинга в тот раз, вполне повлияла бы на судьбу всей Равки. Это были несколько глупые мысли, скорее из протеста, нежели из рассудительности. Но затем в столицу вернулся он. Вернулся, сообщив ей там, в Зале совета, когда ее впервые вытащили из темниц, что он пришел к этому решению именно из-за одной из их бесед. Он мог бы быть сейчас не здесь. Мог бы искать Алину по деревням Нового Зема или городам Керчии… Если так повлияла одна невинная беседа, то сколько ещё влияния Тейя могла бы незаметно оказать? Да, это самонадеянно. Чересчур претенциозно. Но что ещё ей остается делать? Продолжать существовать без какой-либо цели, надеясь, что рано или поздно он одарит её наконец быстрой смертью? — И что ты собираешься делать с Ланцовым? — поинтересовалась она, вернувшись в кресло. — А что ещё, по-твоему, делают с бунтовщиками? — Он не просто бунтовщик, ты же знаешь это. Королевской крови. Убьешь его — найдется иной, кто захочет отомстить и завершить начатое им. — Он бастард. Слухи об этом с новой силой расползаются по Равке. — С твоей легкой руки, не так ли? Дарклинг не ответил, но уголок его губ едва-едва заметно приподнялся в намеке на мрачную ухмылку. Даже после того, что сотворил, он имел слишком много влияния. Умело манипулировал людьми, направлял обсуждения в обществе в выгодную для себя сторону. Это пугало и даже в некоторой степени… восхищало? Тейя сколь угодно могла презирать его, но подобное могущество, которое собрал он в своих руках, подобно умелому кукловоду, она отрицать не могла. — Что с того, что он бастард, если королевская кровь в нем все равно течет? — Текла бы, если бы он был бастардом со стороны отца. Династия Ланцовых простирается с самого начала, и равкианцы трепетно к этому относятся. Бастарда они на престоле не потерпят. — И всё же, слухи — это слухи, — настаивала Тейя. Доводы Дарклинга были убедительны лишь до той поры, пока Ланцов действительно является бастардом. Однако, как это подтвердить, особенно теперь? — Я в Равке всего второй год, но в скитаниях я слышала многое. Слышала, с каких почтением они относились к Ланцовым. С каким ужасом они относятся к тебе. Как думаешь, кого они предпочтут: юнца, подпитывающего их любовь, должно быть, с самого рождения, или же безжалостного генерала, уничтожившего их город? — Подпитывающего их любовь… — растягивая слоги и задумчиво смотря в одну точку, повторил он. Усмехнулся. — Да, я видел. Щенок взрослел у меня на глазах. Очаровывал весь двор Большого дворца. Я тоже играл подобную роль и преуспел в чем-то даже больше Ланцова. Но престол оказался моим, только когда я применил силу. Тейя шумно вздохнула. Бессильно покачала головой и произнесла в очередной раз: — Люди не будут верны человеку, забравшему власть силой. — Мы обсуждали это уже, фьерданка, наши с тобой разговоры ходят по кругу. Вернемся к практичности. Пофилософствовать можешь сама с собой. *** Работа выматывала её. Пускай её обязанности и сосредотачивались в стенах библиотеки, там было два этажа, которые нужно убрать, почистить каждый дюйм до блеска, держать книги в порядке и чистоте. Ранее там было много прислуги, но Борис будто бы специально позволял им прохлаждаться, лишь бы больше нагрузить Тейю работой. Уже забылось, когда она спала дольше пяти часов, если не считать той лихорадки. И ведь она могла бы сейчас спать, утонуть в подушках жесткой постели и забываться тревожным сном, но она стояла здесь, в тени лоджии, смотрела сквозь искусственно поросшие здесь растения на великолепие Большого дворца, который будто бы отражал каждую звезду летнего неба. — Почему ты не займешь Большой дворец? — поинтересовалась она у неподалеку стоящего Дарклинга, который будто сливался с темнотой ночи, и если бы не уже привычное ощущение его присутствия, от которого скручивало внутренности, она бы вовсе засомневалась, что он все еще здесь. — Мне всегда претила его напыщенность. — В Малом дворце её разве меньше? — В разы. Надо же. Стоило догадаться, что более значимое здание ещё больше пронизано этой удушливой помпезностью, и всё же, Тейе слабо представлялось, насколько пёстрое там убранство, если даже в Малом дворце излишняя роскошь льет ручьем. — Порой мне кажется, что разумнее было бы снять всё это золото со стен и пустить в более значимое русло, — несколько отчужденно призналась Тейя. Дарклинг подошел ближе к парапету, встав рядом с ней. Теперь его лицо было проще разглядеть в темноте, и оно было таким же вымученным, как и всегда. За счет силы гришей его лик всё равно оставлял свое великолепие, однако обязанности короны, которые легли ему на плечи, не могли на нем не сказаться. В такие моменты, глубокой ночью, когда было так тихо и обманчиво спокойно, Тейе с большими усилиями приходилось заставлять себя кипеть ненавистью к нему. С той ночи, когда он создал ничегою, Тейя мысленно разделила его образ на две части, чтобы проще было находиться рядом с ним и чтобы ни за что не забывать. Мысленно рассекла на две личности. Первая — тот одаренный юноша, которого она, поддаваясь временному помешательству, желала целовать, за что впоследствии поплатилась. О нем она старалась не вспоминать. Вторая личность — монстр, бросивший её на растерзание ничегои, которая всё ещё преследовала её ночами и чудилась в темноте. Обладатель ледяного взгляда и стального тона, вырезающего из неё всё живое. Во втором случае, удивительно, рядом с ним находиться было даже проще. Но в такие моменты, как сейчас, сквозь личину тирана-правителя проступал тот самый юноша, и видеть это было подобно проглотить крошащееся стекло. Потому что она возвращалась в ту ночь. В ощущение тех прикосновений. Игнорируя мурашки, пробежавшие по коже, Тейя задумчиво провела пальцами по левому предплечью. Бинт уже сняли — целители постарались над лечением, — но она почти не видела своей оголенной руки, потому что попросту не хотела на нее смотреть, всегда носила длинные рукава. Эти три уродливых шрама, рассекающих кожу — как вечное напоминание её глупости. — Именно это сейчас и происходит в Большом дворце, — констатировал он, и Тейя подняла рассеянный взгляд, сперва даже забыв, о чем речь, но после проследила за его взглядом. — Я сам только и думал всегда, что стянуть эту уродливо пеструю маску и переплавить в деньги и оружие. Это было одним из первых моих приказов: чтобы фабрикаторы начали переустройство Большого дворца. Прежний масштаб останется, но золото, нацепленное на каждый миллиметр дворца, только режет глаз, от этого никакого толку. Тейя не знала, радоваться или огорчаться тому факту, что в чем-то их взгляды сходятся. Уже стоило привыкнуть к подобному, и всё же, всё внутри нее противилось этому факту, каждая кость, каждая вена кричала о том, чтобы Тейя отрицала любую схожесть во взглядах. — Почему фабрикаторы никогда не тренируются? — поинтересовалась она, и Дарклинг повернул к ней голову, отчего пришлось уже отвести взгляд ей. Тейя всё ещё противилась пересекаться с ним взглядами: каждый раз это было подобно нырнуть в ушат ледяных воспоминаний. — Я ни разу не видела в строю фиолетовых кафтанов. Гришей она последнее время видела чаще, и далеко не только в библиотеке. Дарклинг ужесточил им дисциплину. Высекал из них настоящих солдат, как в Первой армии, и она нередко видела их марширующими по площади Малого дворца. Целыми колоннами, стройными, как единое целое. Настолько же поразительное зрелище, насколько пугающее. — Очевидно, их силу нельзя использовать в бою. Фабрикаторы в драке всё равно что отказники. И какой тогда в этом толк, если в Первой армии и без того достаточно солдат? — Разве алкемы не могут взрывать? — Они лишь могут создать взрывчатку заранее, — объяснил он, и в тоне снова скользнула едва уловимая тень недовольства в её скудных познаниях. — Используют их в бою уже другие гриши и солдаты. Тейя отошла от парапета и села в одно из кресел, расположенных на этой укрытой тьмой веранде. Поправив каштанового цвета юбку, подметила: — Не слишком справедливо. — Речь не о справедливости, а о практичности, — повернувшись к ней, строго ответил он. Справедливость редко его интересовала. — Ты совсем ничего не знаешь о способностях алкемов? — Я не сильна в теории гришей. — Не сильна в географии, теории гришей, истории, государственном аппарате Равки… — стал он перечислять, и список явно был длиннее в разы, поэтому Тейя рассудила перебить: — Когда бы я всему этому научилась? В бегах? И едва заметно напряглась, внимательно следя за его движениями и тоном, чтобы понять, не разозлила ли она его подобной резкостью. Его нельзя перебивать. Однако он будто и не заметил: — Ты целыми днями прозябаешь в библиотеке. Тебе следует залатать все дыры в своих никчемных знаниях. Прозябает. Её едва ли держат ноги, а голова уже раскалывается на части от недосыпа и информации, которую нужно в ней держать. Тейя не жаловалась, могло быть хуже, но она едва ли могла сдерживать уже бессильную злобу от усталости и той несправедливости, что пронизывала каждую секунду её жизни во дворце. — Я работаю с рассвета до заката. После заката веду с тобой беседы. Если и беру в перерыве книгу, то явно не чтобы зубрить даты и термины. Когда мне латать дыры? В те несколько часов, что остаются на сон? Удивительно, во время этой короткой тирады она смотрела ему в глаза и осознала это лишь под конец. После этого будто вышла из транса, вынырнула из-под пленки собственной злости, и почувствовала, как от его презрительного взгляда леденеют внутренности. Отвела глаза и продолжила с большим равнодушием: — Если это своего рода очередное наказание — оставить меня без сна, то я не имею права жаловаться, но если нет, не требуй от меня больше, чем я могу дать. Его взгляд неприятно колол её, но она не стремилась вновь заглянуть в его глаза и попытаться прочесть, что он думает по этому поводу. Она бы и не смогла. Тейя и так вполне уверена, что его не волнуют её проблемы. Пускай хоть наизнанку вывернется, но найдет время, чтобы читать целые стопки книг, которые проходятся гришами и придворными за несколько лет обучения, но чтобы при этом не забрасывать работу и успевать поиграть с ним в шахматы. Или, может, он просто поговорит с Ефимией или Борисом? Признаться, это было бы кстати, но всё же надеяться на подобную милость не приходилось, он и так снял слишком много обязанностей с нее в прошлый раз. Словно под стать её мыслям, он бросил на неё последний беглый взгляд и, погруженный в глубокую задумчивость, вошел обратно в кабинет, оставив её одну на веранде. Тейя не знала, стоит ли ей следовать за ним — приказа не было. Восприняла это за возможность наконец побыть наедине. Без его присутствия. И наконец вздохнула свежий ночной воздух полной грудью, совсем обмякнув в кресле. После произошедшего в кабинете она вечно была напряжена. Боялась за каждое свое слово и в то же время старалась держаться на том же ещё позволительном уровне дерзости, который, возможно, отчасти нравился ему, раз он так выделял её. Тейя всё ещё не понимала, почему. Как и зачем. Не укладывалось в голове, что он действительно признал свою привязанность к ней, пускай и предпринял после этого попытку вырезать эту слабость с корнем. Привязанность к владению ей, чрезмерную увлеченность. Сплошное безумие, нереалистичный сон, от которого больше всего хотелось попросту проснуться и забыть. Голова уже шла кругом. Неожиданно она услышала его голос там, где-то в глубине кабинета. Сначала подумала встать и войти, ведь ничего не слышала, но затем осознала: если бы он говорил с ней, попросту сказал бы громче, как делал обычно. Его стальный тон она вполне могла ранее слышать и на таком расстоянии — он словно заполнял своим голосом каждую крупицу пространства на мили, когда ему нужно было. Тейя все равно поднялась и подошла чуть ближе к стеклянным дверям, исписанным изящными угольного цвета узорами. Через стекло она видела лишь расплывчатый его силуэт в дверях, и он говорил с кем-то. Отдавал приказы. Зайти в кабинет она не решилась и прервать разговор тем более. Не имела на это права, пока он не договорит. — …всё, как подобает… — услышала она единственный относительно отчетливый обрывок его фразы. После чего далекий силуэт за ним поклонился и стал отдаляться, и Дарклинг, ещё несколько помедлив в дверях, закрыл их, снова ограждая их двоих от всего пространства дворца. Тейя лишь понадеялась, что он не запер их. Прекрасно понимала, что это не играет никакой роли, она в любом случае обречена — всегда, в любых обстоятельствах, — и всё же, сердце в панике сжималось ещё болезненнее, когда она видела запертую, как той ночью, дверь. Когда он обернулся, она рассудила войти наконец в кабинет, но не успела она поинтересоваться, в чем дело, как увидела легкую улыбку на его губах, которую никак не могла понять. — Ты теперь полноправная гостья этого дворца, — сказал он насмешливо, и Тейя чуть нахмурила брови, отчаянно не разбирая, шутит он или нет. — Больше не прислуга. Библиотека в твоем распоряжении. Читай, сколько тебе угодно. — Я не понимаю… — Мне интересен твой мозг, а не твои руки. Давно стоило это сделать. Лишь один его приказ, который для него, по сути, ничто не меняет. И переворачивает для Тейи всё. Вновь. Вновь он меняет ей жизнь лишь по щелчку пальцев. Можно было подумать, что он пьян, ведь иначе никак не объяснить происходящее. Но, пускай он порой и не пренебрегал спиртным, Тейя ни разу не видела его поистине пьяным. То ли алкоголь не брал настолько древнего гриша, то ли он сам не позволял себе подобной вольности. — Это точно хорошо обдуманное решение? — Ставишь под сомнения мои решения? — что-то в этом тоне отдало льдом, но Тейя в этот раз не испугалась: — Всегда. Каждое твое решение. Но это — абсурднее других, послушай же себя. Какая из меня гостья? Что подумают люди, когда узнают, что ты из служанки, еще и фьерданской, из преступницы и заключенной, сделал придворную? Вслед за тоном ледяной коркой покрылся и взгляд, который кольнул её глубоко и неприятно, так, что пришлось всё же унизительно отвести глаза. — Я уже говорил тебе: меня не волнует их мнение. Да. Это она уже обязана была усвоить. — Для тебя готовят комнату, — небрежно оповестил он, проходя к креслам. — За это время успеем сыграть партию и обсудить экономику, раз уж заговорили о золоте. *** Тейя была слишком рассеяна и углублена в свои мысли, чтобы сосредоточиться на шахматах, вдобавок ведя беседу о планируемой им экономической реформе, поэтому проиграла ещё быстрее обычного. На удивление, его рассуждения не показались кошмарными. Тейя полагала, что при его правлении крестьянам станет совсем худо, и всё уйдёт гришам, но он напротив хотел реконструировать деревни и небольшие города, особенно незадолго до этого выслушав все впечатления Тейи о том, что она видела в своих скитаниях. Не то чтобы крестьяне вскоре смогут приобрести те же условия, что жители крупных городов, и всё же. Покидать кабинет желания не было, потому что её пугала неизвестность. Разумеется, новая комната — это не нечто пугающее, но её беспокоило то, что за этим стояло. Дикое положение, не поддающееся осмыслению. Тейя все еще не могла в полной мере осознать, даже когда шла следом за слугой, который показывал ей путь до комнаты. Не могла осознать, что она больше не служанка. Гостья, как её назвал Дарклинг. До её новых покоев идти было недолго, поскольку они находились в том же крыле, что и покои Дарклинга. Он специально распорядился подобным образом, чтобы она всегда была под рукой, если вдруг ему понадобится вновь с ней поговорить. От этого делалось тошно, но она не могла противиться его приказам. Когда дверь перед ней открылась, у неё всё ещё было ощущение, что это какая-то шутка, что её привели сюда, чтобы она убралась здесь, а после вернулась в свою крохотную комнатку в крыле прислуги. Комната в темно-сливовых тонах. Посреди одной из стен — двуспальная кровать, по обе стороны от которых стоят изящные тумбочки, на них — ночники. Пол, устланный ковром, несколько кресел, цветы, туалетный столик… боже. Это непривычное убранство ударило в голову странным образом. Казалось бы, ей стоит быть благодарной, наслаждаться новыми апартаментами, но глаза её защипало, и ей пришлось несколько раз быстро моргнуть, чтобы спрятать непрошеные слезы перед слугой. Это неправильно. Так не должно быть. Это не её, не её место, Тейя не должна быть здесь. Её вовсе никогда не должно было существовать на территории дворцов, да что уж там — в Ос Альте. — Располагайтесь, — вежливо сказал слуга. — Утром придет горничная, если что-либо потребуется. Располагайтесь. На вы. Ей. Тейя не была готова к подобному резкому подъёму. Всего лишь от служанки к гостье, но буквально весь её мирок перевернулся по одному лишь приказу. Его приказу. Дарклинг управлял её жизнью вплоть до мелочей, и её это злило до той степени, что она бы лучше из принципиальности заснула где-нибудь в коридорах, чем здесь. Но понимала, насколько детским был бы этот протест. Тейя не хотела быть ребенком. Тейя была рассудительной девушкой, по крайней мере, отчаянно желала ею оставаться до последнего. — Спасибо, — вежливо поблагодарила она. Слуга кивнул и удалился. Оставляя её одну в её покоях. *** Тейя долго не могла заснуть. Ворочалась в этих неправильно мягких простынях — кажется, это была самая мягкая и широкая постель за всю её жизнь, — смотрела на ночь за неправильно высоким окном. Неправильно. Всё здесь было неправильно. Какая-то дико неправильная карьерная лестница. Сперва беглянка, спящая на сырой земле леса. Затем служанка в хижине у отшельницы, спящая на полу, снова служанка у отшельницы, но на территории дворцов, затем прислуга в самом дворце... И наконец — гостья Малого дворца с изящно обустроенной спальней. Должно быть, у более почитаемых лиц спальни пышут куда большим великолепием, но для неё даже это — подобно апартаментам принцессы. У неё даже была своя ванная. Не то чтобы большая, но, боже, своя… Когда наконец удалось провалиться в беспокойный сон, её преследовали образы ничегой, преследовал его взгляд, пробирающийся под кожу, и его руки, которые будто пускали по венам яд. Просыпалась несколько раз, засыпала вновь, ворочалась. Грудная клетка ныла от тоски, скоблила муками совести и тревогой. Тейя сама не могла проследить, за что именно грызет её совесть. Что на этот раз? Успокаивали её лишь теплые мысли о прошлом, обрывчатые отголоски былого покоя. Уютные вечера, когда она заваривала травяной чай и слушала Багру, неторопливо прибирала крохотную хижину, учила равкианский и гадала на рунах в тишине. Подобными воспоминаниями она будто бы убаюкивала себя, но хватало этого обволакивающего теплом эффекта ненадолго: тревоги о настоящем были сильнее. Утром она обнаружила на кофейном столике завтрак, аккуратно оформленный на подносе. Значит, в её комнату заходят без её ведома. Так и положено, впрочем, но нечто в этом было всё же жуткое. Сперва она удивилась тому, что еду ей принесли аж в комнату, но затем осознала: она больше не слуга, а потому не может есть в людской. И далеко не какая-либо придворная элита, чтобы обедать в трапезной. Не гриш, чтобы обедать в общем зале. Даже обретя личную комнату, она все еще остается чужой для остальных. Ещё более чужой, чем ранее. Вещи её принесли ещё вчера, но вчера она их не заметила от эмоций её переполняющих. Все её вещи всегда лежали во все том же рюкзаке, с которым она скрывалась в лесу, поэтому перенести их не стоило труда, им даже не требовалось прикасаться к её вещам, но она все же проверила, всё ли сохранно. Проверила руны. Задумчиво перебрав их все до одной, убрала обратно в тканевый мешок и спрятала глубоко в прикроватной тумбочке. Они не имели никакой материальной ценности, но для неё не было ничего ценнее. Поскольку у всего этого действа была определенная цель: освободить её от работы, Тейя не стала просиживать долгое время в своей комнате, пускай и не хотела выходить из неё. Здесь ей ещё отчасти удавалось прятаться от непривычной правды. От того, кем её сделали против её же воли. Но за порог она выйдет уже другим человеком, с другим статусом. Отсюда идти до библиотеки было даже ближе, оно и к худшему, потому что она не успела морально приготовиться. Каждый шаг в нужном направлении отзывался горечью во рту, и Тейя молилась, лишь бы Борису уже все доложили, ведь она не вынесет объяснять всё самой. Бориса она в библиотеке не встретила. Помедлила на пороге, осматривая бесчисленные полки теперь уже глазами посетителя, а не прислуги. Дикость. Уже зная, где что находится, ей не требовалось помощи, и она поднялась на второй этаж, сама найдя нужный отдел. Рассудила начать с первостепенного: нынешний государственный аппарат. Затем перейдет к географии, хотя бы общей теории гришей и напоследок, если к тому моменту она все еще будет жива, ведь неизвестно, что следующим придет в голову Дарклинга, — история. Благо, Борис не обратил на нее никакого внимания. Один лишь раз бросил на неё презрительный взгляд, а после стал заниматься своими делами, и до чего же это было непривычно — после стольких дней работы здесь вдруг переместиться по другую сторону. Не убирать книги, а читать их. Не обслуживать, а быть обслуживаемой. Здесь так же были и гриши, как обычно. Даже когда она была служанкой, они невольно заостряли внимание на её присутствии, ведь она не носила формы и заплетала фьерданские косы, выделяясь. О её существовании они знали ещё со времен хижины в лесу, и всё же, здесь их интерес обострялся. Теперь всё ещё страннее. Тейя старалась выбрать себе место в отдалении, в тени, подальше от чужих глаз, но всё же не могла отделаться от ощущения жалящих взглядов тех гришей, что приходили сюда заниматься образованием и наталкивались на какую-то фьерданскую крестьянку, полноправно, а не мельком, читающую здесь книги и что-то конспектирующую. Лучше бы она брала книги с собой и училась в своей комнате. Тогда, быть может, она смогла бы в полной мере насладиться тем, как приятно под рукой скрипит перо, вырисовывая буквы, как привычно шелестят страницы древних книг. Однако Борис точно не выдал бы ей книг на руки, и ей оставалось лишь вновь чувствовать себя неправильно ярким пятном на гармоничной без неё картине. Обед Тейя пропустила, поскольку рассудила больше времени провести за книгами, наверстывая упущенное. Признаться, отвлечься бы ей не помешало, чтобы информация лучше усваивалась: мозг работал заторможенно, кипел от переизбытка знаний, но ей было бы попросту тошно застать горничную, подающую ей еду, словно она действительно какая-либо придворная дама. Даже звучит смешно. К вечеру за ней пришел все тот же слуга, что провожал её до кабинета Дарклинга каждый раз до этого. — Его благородие Дарклинг ждет вас. — Вас? — не выдержала Тейя, закрывая один из фолиантов. Нервы натянулись до того предела, что раздражение скрыть не удалось, как бы она ни пыталась оставаться под покровом привычного хладнокровия. — Я более не безмозглая, которую стоит тащить за волосы? — Если в этот раз вы вновь откажете, за волосы вас все же придется потащить. Рассмеяться бы с абсурдности происходящего… Тейя и вправду бы рассмеялась, если бы не гложущие её весь день отвратные чувства. Всё было другим и в то же время — тем же. Тейя всё та же узница, просто теперь спрятанная под слоем изысканного обмана, в котором она не то чтобы нуждалась. Если бы Дарклинг просто распорядился о том, чтобы у неё стало больше свободного времени, оставил бы её в той крохотной комнатке и не повышал во всеуслышание до придворной, всё было бы куда, куда лучше. Всё та же неприметная — насколько это возможно с учетом её внешнего вида — служанка, но просто имеющая больше времени для оттачивание своих знаний. К чему этот маскарад? В коридоре, на удивление, они свернули не к покоям Дарклинга, а к лестнице. В спальню Тейи. — Зачем? — Приказ Его благородия. Это слабо объяснило происходящее, но она не стала расспрашивать. На секунду подумала, не захотел ли он вдруг побеседовать в её новой комнате, но тут же отмела эту мысль из-за её абсурдности. В спальню слуга не ушел, остался ждать в коридоре. Тейя прошла внутрь неуверенно, словно внутри её могла ждать ничегоя, но вместо этого увидела служанку, что поправляла Тейе постель. Лиза. Одна из тех, что любила всласть обсудить новые сплетни. Тейя не могла ее за это судить, потому что сложно было найти хоть одну служанку, что не любила бы посплетничать, ведь это было единственным их возможным досугом в перерывах между действительно тяжелой работой. — Что ты здесь делаешь? Лиза вздрогнула, сперва не заметив Тейю, и поклонилась. Тейе сделалось дурно. — Прошу тебя, давай без этого лицемерия. Что ты здесь… — и взгляд скользнул по открытым настежь тумбочкам. — Ты лазишь по моим вещам? Тут же она подошла к одной из них, чуть присела, проверила, на месте ли руны. Никому они не сдались, но она все равно почувствовала мягкое облегчение, когда обнаружила их на месте. — Нет, я лишь прибиралась, сударыня, — спокойно ответила Лиза, продолжая взбивать подушки. Сударыня. Это слово и без того резануло слух, но яд, с которым оно было сказано, только удвоило его кошмарность. — Как и во всех спальнях. Делаю свою работу. В последней фразе Тейя отчетливо прочла упрёк в свою сторону. — В своей комнате я могу убраться и сама, спасибо, — старалась она держаться за былую вежливость. — Но вы теперь полноправная гостья, — продолжала Лиза надменно. — Со всеми вытекающими правами. Ни к чему вам утруждаться. — Прекрати этот театр. — Театр? Вы играете новоприобретенную роль, я играю себе полагающую. Всё на своих местах. — А затем понизила тон, но очевидно так, чтобы Тейя услышала: — Но кто, право, мог бы подумать, что новую роль можно получить таким образом… — Каким? Лиза не ответила. Только ухмыльнулась неприятно. Тейя прекрасно понимала, что у неё в голове. Вновь попыталась представить, как ледяная вода окутывает её, охлаждая снова начавшую кипеть под кожей злость. — Если ты правда полагаешь, что к этому можно прийти через роль любовницы, почему же сама ею не станешь? Это заставило Лизу опешить. Чуть смутиться. Не ожидала, что Тейя осмелится заговорить об этом так, лицом к лицу, без намеков и полутонов. Однако Тейя уже устала. Непрекращающийся цирк, изо дня в день. Её нервы, истерзанные, уже рвались один за одним. — Его благородие и не посмотрит на… — А на меня, думаешь, посмотрел? — возможно, слишком резко оборвала она. — Почему вы все полагаете, что именно меня он выбрал в свои любовницы, в то время как его окружает целая свита прислуги? По-твоему, я прекрасная обольстительница, очаровываю мужчин одним лишь взглядом? Лиза сжала губы, ничего на то не ответив. Тейя искренне рассмеется, если узнает, что хоть одна душа во дворце могла бы счесть Тейин мёртвый взгляд хоть сколько-нибудь привлекательным. — Оставь меня, — сказала Тейя. — И не заходи в мою комнату без моего ведома. И сама опешила от того, как холодно это прозвучало. Звучало, как приказ. Твердый, пронизанный отголоском стали, которую она слышала ежедневно. Тейя никогда не отдавала приказы. Лиза поклонилась и направилась к дверям, но около них остановилась. — Загляните в коробку, — неохотно произнесла она, кивнув головой на коробку, стоящую на столе. — Распоряжение Его благородия. И после скрылась за дверью. Тейя вздохнула. Провела похолодевшими ладонями по измученному лицу, пытаясь прийти в себя. Уже совсем и забыла о том, зачем она сюда пришла. Лиза… выбила её из колеи. И это лишь одно подобное столкновение. Сколько их её теперь ждёт? Сколько взглядов, наполнившихся ещё большей неприязнью, чем прежде? Сколько сплетней вонзится в её спину? Тейя подошла к столику и взглянула на коробку, испытав новый прилив отчаяния. Коробка ровно такая же, как и та, в которой принесли предыдущее платье. — Нет… — прошептала она беззвучно на выдохе. Прикрыла глаза. Покачала головой. Всё только хуже и хуже. Тейя ещё явственнее почувствовала себя его куклой, чужестранной, выделяющейся из остальных и оттого более желанной. Которую он может переселить, куда хочется, раз за разом, нарядить, как вздумается, и она не имеет права воспротивиться его воле. Ей было тошно даже смотреть на эту коробку, но она открыла, надеясь, что там что-либо другое. Если быть честной, надеялась на взрывчатку, которая мгновенно ее убьет. Нет, действительно платье. Сверху — короткая записка. Его почерком, разумеется.       Если предыдущее платье было подарком, которое ты была вольна надевать или не надевать, то это — приказ. Твоя крестьянская одежда мозолит глаза. Ты знаешь, что последует за неповиновением. Какая же удивительно нелепая игра. И главное — ему же действительно это доставляло удовольствие. Мучить её подобными детскими играми. Ещё раз просмотрела записку. И скомкала. Хотела бы сжечь её, и платье вместе с ней, но не могла. Как бы она ни желала свободы, как бы ни желала показать протест, она понимала, что не в её силах что-либо изменить. Да, могла бы из протеста отказать и согласиться на ничегою. Возможно, ей бы даже хватило смелости на первое время. Но Тейя знала, что стоит тьме снова приобрести очертания чудовища, которое и так видится ей в любых тенях, и она запаникует, испугается, как маленькая девочка, согласится на что угодно. Лучше просто сразу надеть это платье и не тратить силы попусту на лишние действия. Бессмысленное геройство. Это всего лишь платье. И, конечно, ей пришлось его надеть. Вырез был всё той же прямоугольной формы, открывающим вид на уродливый шрам на ключице. К этому она всё равно уже успела привыкнуть. Крой все тот же, скромный и не перегруженный. Отличался лишь цвет — все такой же темный, однако непонятного бордового оттенка, и — самое кошмарное — рукава. Рукава были удлиненные, с разрезом, идущим от локтей. Открывающим предплечья, стоит Тейе хотя бы чуть приподнять руки. Он издевался над ней. Быть может, ей лучше сразу начать ходить нагой, чтобы демонстрировать сразу все свои шрамы? Со слякотью в груди посмотрела на порезы, рассекающие левую руку. Осторожно, словно они всё ещё были незажившими, провела по ним пальцами. Пускай ладони бывали у неё огрубевшими и иссушенными долгой работой, ей всё равно было всего девятнадцать, а потому кожа на предплечьях, рядом с венами, оставалась ещё по-детски нежной. Возможно, это чуть ли не единственные места её тела, на которых не отображалась её измученность или её греховность. Теперь же одна из рук была осквернена шрамами. Оставленными его созданием. Тейя более всего противилась мысли, что однажды он оставит на ней свой след. Наградит её кошмарную коллекцию на теле особенным экземпляром. И вот он — тот, что было тошно ей видеть все эти дни. Тот, который она теперь будет лицезреть каждый раз, стоит ей поднять руки. Перед овальным зеркалом туалетного столика она решила заплестись по-новому. Ранее ей приходилось убирать все волосы в косу до единого волоса, но теперь она не была более служанкой, могла позволить некоторую вольность. Оставила большую часть распущенными, но убрала передние пряди, заплетя их в тоненькие фьерданские косички, и так же выборочно заплела подобным же образом несколько других. Кажется, иногда она похожим образом заплеталась, когда работала в хижине. Багра никогда не ставила ей ограничений во внешнем виде. И пускай из-за этого отражение в зеркале было ей хотя бы отдаленно знакомым, она все равно смотрела на себя с вяжущей тоской. Долго смотрела в свое отражение, окаймленное серебром. Смотрела на ту, кем становится. Не видела ту, кем была. Пальцами провела по шраму на ключице. Вспомнила его прикосновения и в особенности прикосновение его губ к шраму, отчего болезненный жар вязко прокатился по телу. Повела пальцы выше, к шее, которую он осыпал поцелуями. Обвела руку вокруг неё, будто желая задушить. Даже и не разобрать, что было хуже — моменты, когда его пальцы душили её или когда его губы целовали. Второе, должно быть. В первом случае всё хотя бы было на своих местах. Так, как и должно было быть, без этого неположенного безумия, которое они оба осмелились допустить. Как мог он её поцеловать? Ей казалось, что он вовсе на это не способен, что ему чуждо все человеческое, что он вовсе в подобном не нуждается. Зачем древнему могущественному существу нечто такое приземленное и человеческое, как поцелуй? Единственное, чем она могла это объяснить, это что он подобным образом хотел лишь вновь развлечься — вскружить голову глупой фьерданке. Не вскружил. Скорее подорвал в ней что-то, глубоко надрезал, оставив истекать кровью каждый раз, когда она вспоминала фантомы его прикосновений. В дверь нетерпеливо постучали, и слуга вошел внутрь. Слишком долго она пробыла в комнате. — Вы готовы? — Да, — с неуверенностью ответила она, рассеянно поднимаясь из-за столика. — Извините, что задержалась. *** Идти в этом платье в этих стенах… Тейя бы с куда большей радостью бродила по лесу, грязная, голодная и уставшая. Потому что она знала, что это всё картинка. Видимость роскошной жизни. Эта картина сомнется, как салфетка, при первом удобном случае, сгорит дотла, стоит Дарклингу вновь однажды не сдержаться и пустить её на корм ничегоям. Вероятно, все служанки поголовно сейчас завидуют ей. Безусловно, отчасти есть, чему завидовать. Если судить о её положении поверхностно, всё складывалось как никогда лучше. Однако всё куда глубже, а чем глубже смотришь, тем более гнилым кажется это нутро. Вряд ли хоть одна из них понимает, что положение Тейи в данном случае — все равно что блаженно восседать на пороховой бочке и ожидать, когда та взорвется. Когда слуга открыл перед ней двери, Дарклинг, стоящий у стола и занятый бумагами, повернул голову. Чуть выпрямился, чтобы лучше рассмотреть. Как куклу. Всё ту же диковинную игрушку. И это был такой долгий взгляд, что Тейе уже пришла в голову абсурдная мысль, не сделает ли он её новому облику комплимент. Но всё, что он сказал, с положенной сухостью и безразличием: — Неплохо. — А после обратился к слуге, всё так же стоящему у дверей: — Распорядитесь об ужине на двоих. — Ужин на двоих? — переспросила Тейя, когда слуга поклонился и вышел. — Из-за дел я пропустил и обед, и ужин. Но не могу же я позволить гостье просто сидеть и наблюдать за чужой трапезой? — на выделенном тоном слове его губы растянулись в едкой ухмылке. Тейя прикусила щеку, отгоняя раздражение. Но он быстро вернулся к серьезности: — За ужином можем обсудить вопрос дворянства. Признаться, Тейя от этого немало растерялась. Прежде, когда она приходила сюда, он распоряжался только если о чае, ведь ночи были долгие, а от разговоров часто сушило горло. Но целый ужин… вдвоем. — Если бы ещё не было этих фьерданских кос… — бросив на нее еще один взгляд, подметил он. — Я не перестану их заплетать. Тебе придется обрить меня на лысо. — Думаешь, я не смогу? Тейя бы с уверенностью сказала "нет", ведь раз уж ему претил даже её крестьянский вид, вряд ли его глаз будет радовать обритая налысо фьерданка, и всё же она рассудила его не провоцировать. Вместо этого провела по нему внимательным взглядом, следя за каждым движением. Расслаблен. Должно быть, в хорошем расположении духа. — Что послужило твоему настроению? — проходя глубже в кабинет, поинтересовалась она, держа руки за спиной. Ранее она привыкла держать их сцепленными перед собой, но от этого рукава открывали бы предплечья. Лучше уж не видеть рук вовсе. — У меня были некоторые наброски для новых сооружений, и их реализация кажется вполне осуществимой. Оружие для армий? Тейя сильно сомневалась, что это правда, потому что такая мелочь вряд ли смогла бы его действительно настолько развеселить, но она не стала расспрашивать, потому что, признаться, из всех политических дискуссий вооруженная тематика казалась ей наиболее далекой и непонятной. Да и Дарклинг начал сам, садясь в кресло: — Как тебе новый статус? Последовав за ним в кресло напротив, Тейя помедлила, не зная, что отвечать, потому что слишком много слов у неё копилось в голове и слишком мало из них она могла бы высказать без угроз своему шаткому здравию. И она бросила обезличенно: — Сносно. — Сносно… я поднял тебя от прислуги до придворной. — Я не просила тебя об этом. Возможно, эта фраза прозвучала слишком раздраженно. Холодно. Дарклинг не мог этого не заметить. — Следи за тоном. Я в любой момент могу понизить тебя обратно. — Прекрасно. Понизь, если тебе так угодно. Дарклинг прищурился. Откинулся на спинку кресла. Зря. Зря она это начала. Ей следовало сказать какую-нибудь дежурную благодарность и закончить на этом. — У тебя своя спальня, новая одежда. Тебе не нужно работать до устали, если только не считать умственной работы, которая, ты не можешь отрицать, тебе нравится. Бесспорно, прямо-таки каторга. Непосильная пытка. — А после посерьезнел, и глаза его потемнели, означая злость, от которой холод бежал по коже: — Я не стану выслушивать твои необоснованные жалобы. Если что-либо не устраивает — аргументируй. Тейя стушевалась. Да. Ей определенно стоило просто промолчать или поблагодарить. Слишком много факторов наложились один за другим, и хотя бы примерно облечь в слова она могла бы лишь один из них, но такая глупость только вызовет у него смех. Глупость, которая сдавливала ей легкие и заставляла гореть от стыда и унижения каждую секунду, стоит ей подумать об этом. — И? — Слухи, — призналась Тейя, понимая, что не успеет придумать что-либо иное, кроме правды. Дарклинг не сдержал усмешки. Вновь его забавляла её непереносимость всех этих слухов. — Что, по-твоему, подумает обо мне вся дворцовая прислуга? Фьерданская служанка, которую все звали твоей любовницей, внезапно повысила свой статус. Каким же образом? От подобной мысли её внутренне трясло, она чувствовала себя грязной, ещё хуже обычного. Чувствовала, как утопает в этой грязи, пока все вокруг продолжают свои убеждения в том, какими путями она провела себе дорогу к новому статусу. — Да уж… я и забыл, как фьерданки заботятся о своей чести. Для вас же это, вроде бы, нечто чрезвычайно важное? Откровенно забавлялся. Чего и следовало ожидать. Тейя не ответила, смерила его неприязненным взглядом. — Но вот ведь забавно… ты не особо переживала за чистоту своей благодетели, когда порочила душу кровью. Злость в ней воспряла с новой силой, обдав её жаром. Тейя подалась чуть вперед, чтобы заглянуть ему прямо в глаза, как бы сильно это ни переворачивало ей внутренности. — Я пятнала душу кровью, именно для того чтобы не опорочить честь. Дарклинг смотрел в её глаза несколько долгих секунд. Ему будто понравилось что-то, что он в них прочёл, и он улыбнулся. Помедлил, а после спросил: — А куда же делись твои установки о чести, когда ты целовала меня? Кровь отлила от ее лица. Боже. С тех пор он ни разу не упоминал о произошедшем, словно сам желал забыть или попросту не было удачного момента. Не прикасался. Ни единого его прикосновения или намека за всё это время. Тейя только сейчас осознала, что это затишье было слишком подозрительным. Словно специально не трогал её, чтобы затем ударить со всей разрушительной силы, которую всегда дарила неожиданность. — Ты меня целовал, а не я тебя. — Доротейя, не будь ребенком. Это не отменяет факта произошедшего. Неважно, кто пошел на это первым: ты отдавалась мне со всем пылом. В груди заклокотала злость, горела невысказанными словами. Тейе так хотелось сказать ему что-либо в ответ, окатить его хотя бы крупицей той грязи, что душила её от его слов, но она понимала, что его каменную оболочку не пробьет ничто, никогда. Могла бы встать и уйти, но она прекрасно знала, что это ничего не даст. Он спокойно вернет ее на место. Детские игры остались позади, и ей оставалось лишь унизительно сидеть на всё том же месте, взглядом сжигая перед собой шахматную доску — точку, которую она невольно выбрала, лишь бы не смотреть на него. — Можешь не переживать о своей чести, — насмешливо произнес он. — По дворцу постепенно уже расходятся слухи о том, что ты — важная персона в политической игре, которая до этого лишь притворялась служанкой. — Эти слухи были и прежде, — отрешенно напомнила она. — С чего бы им теперь перекрыть те, которые больше занимают глупые умы? Опасливо взглянув всё же на него, увидела на его губах загадочную полуулыбку, и только тогда накатило осознание. Странно, что она не догадалась сразу. — Право, слухи — истинно твоя стезя, не так ли? — выдохнула она, стараясь не выдавать потрясение. — Это мощный инструмент в умелых руках, фьерданка. Убеждать людей в нужных вещах проще всего, когда они убеждены, что это — величайшая тайна. И, что же, даже теперь благодарности не будет? Если бы не последняя фраза, она бы поблагодарила его с меньшим нежеланием. Но не поблагодарить не могла. Тейя ненавидела его. Перерезала бы ему горло, будь у нее возможность. И всё же. Попросту глупо было бы отрицать, что он действительно облегчил ей жизнь, сняв с неё непосильные ей оковы клейма любовницы. — Спасибо. Дарклинг будто бы даже удивился, если судить по взгляду. Хмыкнул, а затем весьма своевременно внесли ужин, избавляя Тейю от неловкости этого разговора. Тейя ожидала, что для себя Дарклинг обычно заказывает целую трапезу, но его ужин был примерно так же скромен, как у гришей. Разумеется, куда лучше еды прислуги, но явно не так, как себе представляла Тейя королевский стол. — Что-то не так? — спросил он, когда увидел, что Тейя всё не притрагивалась к еде, следя за каждым его движением. — Разве не ты говорила, чтобы я больше спал и ел? — Я говорила не так, — равнодушно исправила она, потому что из его уст это прозвучало так, словно она была ему заботливым другом. — Просто дико видеть тебя за таким человеческим процессом. — Точно. Как я мог забыть, что для тебя я дьявол во плоти? Действительно легко забывается, что он — человек. Что в его жилах течет кровь, которую она сама же и пускала дважды. Что он дышит, что его сердце бьется, что ему нужно есть и спать. — Может, еще и за моим сном захочешь понаблюдать, чтобы убедиться? — Во всяком случае, это действительно интересно посмотреть. Как спится по ночам человеку, совершившему столь многое? — Крепко. И безмятежно. Тейя уже где-то это слышала. Покопалась в памяти и негромко усмехнулась. Слишком просто было забыть, как Багра и он связаны между собой. В тот раз это было очевидной ложью. В этот раз тоже? Не то чтобы Тейя полагала, что Дарклинг мог мучиться угрызениями совести по ночам, но и безмятежно спящим представить тоже не могла. — В моих планах ограничить привилегии дворянства, — заявил он, делая глоток из позолоченного бокала. — Все, кто годен по возрасту, будут отправлены на службу. — Это явно вызовет у них протест. — Они должны понимать, что на войне важна каждая жизнь. Да, важна каждая жизнь, и в то же время генералов никогда не заботило, сколько цифр умрет, до тех пор, пока это не понесет урон их стратегии. Какое отвратительное двуличие. — На войне… — повторила она задумчиво. — Разве не нужен был Каньон, чтобы остановить войну? Что насчет тех твоих планов? — Они все ещё в силе. Но поскольку на данный момент я выбрал страну, а не Алину, и та сейчас где-то прохлаждается, я не могу просто сидеть без дела и ждать, пока её найдут. Выбрал страну. Он так убежден, что работает во благо. Но что, если отчасти — совсем немного — это так? Тейя не закрывала глаза на его поступки. Но она и не могла отрицать, что многие нововведения во внутренней политике имеют смысл. Пелена ненависти в её глазах не должна перекрывать здравый смысл и отметать даже верные идеи лишь из принципа. Хотелось бы. Отчаянно хотелось оклеймить его чудовищем и не слушать, отрицать каждое слово, но она не столь глупа, чтобы позволить эмоциям взять верх. Что же, видимо, ей придется свыкнуться с мыслью, что даже чудовище способно не только сеять хаос и разрушение.