Ненужная

Как бы ни хотелось, у Тейи не повернулся бы язык назвать новую жизнь прескверной. Непривычной, дикой, опасной — никогда не знаешь, переживешь ли очередную встречу с Дарклингом и какой настрой у него сегодня. И всё же, если уж выбирать, где опасаться за свою жизнь: в ряду настроенных против тебя служанок, либо же в тишине своих покоев, было бы двуличием сказать, что Тейя выбрала бы первое. Первое время, разумеется, было трудно привыкнуть, всё слишком чуждое, показное и ненормальное. Искусственное. Но привыкаешь ко всему. Тейе не раз удавалось привыкать и к суровым условиям, когда засыпаешь в холоде, усталости и голоде, не зная, проснешься ли завтра, поэтому было бы грешно жаловаться на тепло, комфорт и еду. Привыкнув, она даже начала находить некоторую красоту в ранних утрах, когда она завтракала в одиночестве, сидя у столика в одной лишь хлопковой сорочке, листала написанные прошлым днем конспекты и повторяла уже выскобленные в памяти определения. Главным было не забываться совсем. Помнить, где она и почему. Тейя понимала, как легко попасть в ловушку собственных желаний, утонуть в роскоши и совсем потерять рассудок. Потерять себя и былые убеждения. Напоминать себе об этом стало труднее, когда Дарклинг вновь пропадал в делах. Тейя не видела его целыми сутками, не видела даже слуг, которые обычно вели её к нему. Целыми сутками никаких бесед, политики, страха. Только длинные часы в библиотеке и неутихающие мысли. Полноправная. Это слово совсем не выходило у неё из головы. Тейя долго думала, что бы это могло значить. Верно, её теперь обслуживают, более того — не ограничились одним лишь платьем, снабдили её одеждой для сна и новой обувью. Должно быть, всё это было включено в то размытое "всё как подобает", которое она услышала около недели тому назад. Эти мысли, об обретенных мнимых правах, мешали ей читать. Рассеивали сосредоточенность. Впивались в виски головной болью, и Тейя все никак не могла вникнуть в смысл абзацев, которые читала сейчас, сидя в заполненной гришами библиотеке. Она не могла не попробовать. Теперь, когда у нее не было работы… никто над ней не висел грозной тенью, никто не отдавал приказы. Её обязанность — читать, а по вечерам беседовать с Дарклингом, быть ему личным досугом, но сейчас даже этого не было. Быть может, Дарклинга вовсе нет в городе, и это ещё сильнее соблазняло её на весьма необдуманный поступок, буквально прокладывало тропу к запретному плоду. После обеда, ещё до заката, она решила рискнуть. В этом всё ещё не в полной мере привычном платье — в нём она стала ходить куда чаще, надевала не только по приказу Дарклинга, — спустилась по широким устланным ковром ступеням, миновала множество коридоров и через открытые высокие двери вышла к воздуху. Стены дворца она так и не покидала с тех пор, как приобрела новый статус. На площади шло построение гришей: несколько раз в день у них была строевая подготовка. Под четкие команды командиров поворачивались направо, налево или кругом, маршировали, учились правильно выходить из строя и докладывать. Стройный и громкий звук этих четких шагов, когда они нога в ногу перестраиваются, захватывал дух, и Тейя невольно засмотрелась, хотя видела это уже не раз. Опомнившись, внимательным взглядом скользнула по округе, нет ли чёрного кафтана: порой он присутствовал на построении. Однако на площади его не оказалось и на лоджии, которую отчасти было видно отсюда, тоже. Тогда она скользнула к углу дворца, чтобы обойти его и выйти к садам, той части, которая нравилась ей куда больше обезличенной площади. Здесь было больше жизни за счет растений и служанок, ухаживающих за ними. Здесь в перерыве от учебы и военной подготовки гриши отдыхали, гуляя по окрестностям, велись оживленные разговоры, слышался смех. Здесь было больше свободы. И здесь её окружали воспоминания былого покоя, когда она прогуливалась в одиночестве. Чем дальше она шла в нужном направлении, тем тише становилось: хижина была слишком удалена от дворца. Сердце колотилось, словно Тейя совершала очередное преступление, и в то же время в груди клокотало воодушевление: уже столько она прошла, и её ещё не остановили. Оставалось лишь обойти один внушительный монумент, дважды повернуть, и покажется знакомое здание. — Вернитесь во дворец. Тейя вздрогнула и повернула голову к человеку, которого сперва и не заметила. В своей угольной форме он сливался с тенью. Очередной опричник. — Я не могу посетить хижину? — Не можете. Таков приказ его благородия. — Прежний или нынешний? Опричник чуть прищурился. Не совсем понял суть вопроса, должно быть. Уголок губ её дернулся. Она взглянула на хижину, уже появившуюся в поле зрения, но все равно неизбежно далекую, и непринужденно поинтересовалась: — Вам докладывали о том, что я более не служанка? — Так точно, однако о дозволении ходить в хижину не было ни слова. — Значит, доложили не всё. Мы совсем недавно с его благородием беседовали на эту тему, возможно, ещё не успели вас оповестить. Это была откровенная ложь, но Тейя не могла иначе. Когда обман вскроется, а он обязательно вскроется, это не останется без последствий. Лгать личным солдатам Дарклинга? Ещё и используя его имя? Тейя никогда не была столь самонадеянна, но она устала жить мыслями о прошлом и не иметь возможности с ним соприкоснуться, хотя бы раз вздохнуть привычно душный воздух и взглянуть на человека, с которым всё не желала прощаться. — В таком случае, я могу пропустить вас только когда меня оповестят. — Полагаю, его благородие слишком забегался со своими делами, — не сдавалась Тейя, сцепив до боли пальцы за спиной. Помогало успокоить нервы. — Он весь в работе днем и ночью. Быть может, не будем его тревожить? Право, сердце кровью обливается, когда смотрю на то, как генерал себя не жалеет… Хотела бы сказать «не жалеет во благо страны» для усиления эффекта, но ложь и без того жгла язык, а этой фразой она вовсе могла задохнуться. — Лестно знать о твоем сочувствии. Как плетью ударили. Тейя вновь вздрогнула. Его не было несколько дней. Почему появился именно сейчас? Именно в этот момент? Должно быть, он всё же был на площади, но она, рассеянная своими мыслями, не увидела. Или же в садах, у парадной, где угодно. Заметил её и последовал. Почему не остановил раньше? Из любопытства? Из желания посмотреть, как рушится её и без того хлипкий план? Это даже попросту смешно назвать планом. Стараясь не терять самообладания, Тейя всё так же смотрела лишь на опричника, пока Дарклинг неторопливо появлялся в поле зрения. — Мы действительно об этом говорили, Ян, — обратился он к опричнику. — Но сейчас я подумал всё же не давать ей такую вольность. Иди, я отведу её во дворец сам. Ян почтительно поклонился и, отточенным движением развернувшись, направился к дворцу. Ян. Просто имя, но кольнуло неприятно. Тейя прекрасно знала, что именам суждено повторяться, это никак не изменить. Но каждый раз, когда она встречала какого-нибудь иного Марка, Яна, Осипа, иную Ирину… кого угодно с выжженными у нее в памяти именами — внутри все холодело. — Разделишь со мной прогулку по саду? Это предложение было неожиданным и рывком выдернуло её из начавших накрывать воспоминаний. Тейя рассеянно моргнула, посмотрев на него, будто забывшись. Ответа и не требовалось: очевидно, что это не вопрос, поэтому она лишь молча последовала за ним в сады, где когда-то они беседовали. Растерявшись от имени, она даже не сразу осознала. Успели пройти несколько изящно остриженных кустарников, прежде чем она вернулась в реальность, прокрутила в голове прошедшие несколько минут и спросила: — Почему ты подыграл? — Не вижу причин позволять им думать, что ложь может оставаться безнаказанной. — А она останется безнаказанной?.. — Доротейя, ты совершала поступки и хуже, за которыми не следовало наказание. А ложь… — он несколько помедлил, прежде чем со странной задумчивостью произнести: — Все здесь лжецы. Даже занимательно было узнать, что ты так успешно вливаешься в эту придворную жизнь. Хотелось бы с ним не согласиться, но свою ложь она отрицать не могла, а потому и эти слова тоже. И безнаказанность. Тейя все еще не в полной мере понимала, почему она всё ещё не исполосована шрамами с ног до головы, учитывая, сколько она себе позволяла. Безусловно, она все еще остается узницей, но это одно из меньших наказаний, которое она заслужила, как минимум, за убийство. — Правда, в отличие от тебя придворные обычно начинают со лжи, а после уже переходят к убийствам, — усмехнулся он, и Тейя отвела взгляд к кустам с розами, стараясь даже особо не прислушиваться, потому что понимала: ему попросту хочется вновь пройтись по всем её мукам. Её реакции он не получит. — Или же ты планировала убить того бедного солдата, если вдруг он все же не пропустил бы тебя? Не слушать. Просто не слушать его. Тейя подошла к розам, повернувшись к нему спиной, и задумчиво, углубляясь в свои мысли — чтобы проще было отстраниться от уколов, которые наносили его слова, — провела пальцами по лепесткам. Поворачиваться к нему спиной — плохая затея. Стоило это усвоить уже неоднократно. — Не буду удивлен, — услышала она совсем рядом с собой, едва ли не дрогнув, недоумевая, как каждый раз он приближается так бесшумно, — если ты всё ещё носишь ножи. И, чтобы проверить, скользнул пальцами по её правому бедру. Тейя даже не успела понять, успел ли он прикоснуться или же это было прикосновение ткани юбки. Вздрогнула и лихорадочно отпрянула на несколько шагов в сторону, лишь бы не быть зажатой между ним и кустом шипастых роз. — Не трогай меня, — процедила она, держа весомое расстояние между ними. Сердце в груди колотилось. — Ты прекрасно знаешь, что я давно прекратила носить оружие. Дарклинг улыбнулся. — Верно. Но как я мог отказать себе в удовольствии вновь увидеть твой ужас? Последнее время это нечастое удовольствие. Он попросту отвратителен. Только ей начинает казаться, что он не такой уж проклятый безумец, как он вновь доказывает обратное. — Скажи мне. Ты совсем позабыл о том, что такое честь? Дарклинг мог говорить ей что угодно. Выливать на неё сколько угодно грязи и пытаться пробраться в самые уязвимые места, отравляя их своим гнусным ядом, но он не смеет трогать её подобным образом. Лапать, как игрушку. Его ничто не способно остановить, если он захочет — будет, и всё же, она не могла просто воспринимать это как должное, как часть этой бесконечной пыточной игры. Но на её вопрос он лишь усмехнулся. — Это очень размытое понятие, фьерданка, и для каждого оно являет разную суть. Тебе стоило бы уточнить. Тейя не стала уточнять. Не хотела продолжать этот разговор. Дарклинг рассудил продолжить прогулку по саду, но Тейя всё так и стояла на месте, надеясь, что он просто уйдет и оставит её в покое. Разумеется, нет. Остановился, обернулся через плечо. И взглядом, как стальным приказом: и? Почти что подозвал, как зверька. Одарив его неприязненным взглядом, пошла следом, но выдерживая дистанцию. Не желала приближаться. Пускай его и не остановит расстояние, но ей самой будет спокойнее так. С той безумной ночи она старательно, день за днем, выстраивала в голове стену. Отгораживала свое сознание от нежелательных воспоминаний плотным камнем, замуровывала их, чтобы не трястись в страхе рядом с ним, какую бы маску он ни являл в этот раз: одаренный юноша или генерал. Это было проклятым лабиринтом, ловушкой. Вспоминая ничегою, вспоминала его прикосновения и ненавистный поцелуй. Вспоминая прикосновения, вспоминала ужас, что выжигал её изнутри при мысли о мучительной смерти. Замкнутый круг. Сплетение двух неразделимых событий, идущих один за одним, а потому более эмоциональных, чем если бы они шли по отдельности. Тейя слабо разбиралась в психологии человека — эту область целительства она уж точно не изучила, — и всё же, что-то ей подсказывало, что лучше эту стену не рушить. Попросту не возвращаться к этому. Подобными же действиями Дарклинг только и делал, что уничтожал по кирпичу такое важное ей ограждение. Погрязнув ненадолго в этих мыслях, она даже не заметила, как в тишине они дошли до мраморного фонтана. Невольно подумала о всех тех вечерах ещё до уничтожения Новокрибирска, когда они прогуливались по этим же садам, обсуждая разные темы — далеко не только политику. И почувствовала укол... ностальгии? Тогда Тейя даже не представляла, к чему приведут эти невинные беседы. — Я всё ещё не могу понять, — начала она, осторожно садясь на край фонтана, чувствуя гул воды за спиной. — Как ты мог поднять руку на Багру? — Вернулись к началу? Не могли не вернуться. Здесь, в той же атмосфере. Тейя задавала этот вопрос регулярно, задавала не столько из желания понять — подобное понять вовсе невозможно, — сколько из желания хоть сколько-нибудь его уколоть, задеть, попытаться поиграть с остатками его человечности, если они в нем сохранились. Сейчас она спрашивала с большей серьезностью. Раз он был немало откровенен с ней в своих планах на Равку, в своём увлечении Тейей... стоило попробовать. — Я не прощаю предательств. Тщетно. Всё тот же будто бы заученный ответ, почти не меняющийся раз за разом. Предательство... всё сводится к предательствам. — Это говорит мне Генерал Второй армии, правитель Равки. А что скажет сын Багры? Дарклинг, должно быть, не предусмотрел подобного продолжения разговора. Привык, что эта тема иссякала, стоило Тейе встретиться с его непробиваемой каменной маской. Его внимательный взгляд, которым он смотрел на неё, чуть потемнел. Ожесточился. — Никакого сына Багры давно не существует. — Не обманывай хотя бы себя. — В таком случае, что мне скажет сестра старого доброго Петера, который уже успел покрыться пылью в твоей памяти? Это было неожиданно. И, признаться, больнее, чем Тейя могла бы предположить. — Даже не сравнивай, — выдохнула она, отведя взгляд. — Почему же? Он предал тебя. И ты отреклась от него. — Отречься — не изувечить. — Но и я не беспомощный мальчишка. Ты отреклась, потому что ты не могла отомстить иным способом. Что бы ты сделала, будь у тебя для этого всё? Тейя давно не вспоминала Петера. Отца, младшего брата — часто. Должно быть, слишком часто для человека, которому куда проще было бы отпустить прошлое и сосредоточиться целиком на настоящем. Думала о том, живы ли они, вспоминала их лица, гадала, где они сейчас — в деревне или же покинули её вслед за Тейей, начали новую жизнь. Вспоминают ли они о Тейе или же благоразумно решили забыть, чтобы было проще? Как теперь выглядит Йоанн? Должно быть, возмужал. Петер не заслуживал, чтобы его вспоминали. Точно не тот Петер, который оклеймил её ведьмой. Тот юноша из совсем далеких, детских воспоминаний, читающий ей сказки и помогающий таскать купленные книги из лавки — возможно. И всё же. Отречение — всё, на что она была способна. Представляя его лицо, она желала лишь спросить, за что и как он мог, но точно у неё не горели руки желанием вонзить ему клинок в сердце. — Я бы все равно не причинила ему вреда. — Ты в этом так уверена? После всего, что ты пережила из-за своего незаслуженного клейма? Твой брат виноват ровно так же, как и все остальные в твоей деревне. Во всех последствиях, которые повлекла та ночь. Прекрати. Промолчать бы. Проигнорировать его слова и просто вновь не поддаваться его очевидной провокации, и всё же, злость — то ли на Петера, то ли на Дарклинга или вовсе на себя, — заставила её подняться и сделать шаг к нему, чтобы смотреть прямо в холодные прозрачно-серые глаза, говоря: — Ты не можешь, не имеешь права сравнивать. Я перестала считать его братом, потому что мне было больно. Ты же изувечил родную мать, потому что никто не смеет тебя предавать. Ты руководствовался сухой рациональностью. И именно это делает тебя чудовищем. Признаться, велик был соблазн произнести в конце Александр. Зная, что это имя для него значит. Не решилась. Попросту не сумела. Однако в его взгляде всё равно что-то блеснуло. То ли злость, то ли что-либо еще, непостижимое, Тейя не могла разгадать. И она с непривычным ей удовольствием продолжила: — Ты же не станешь заявлять, что тебе тоже было больно? Что предательство матери подкосило тебя, и только поэтому ты сотворил страшное? Нет? — Дарклинг молчал, и его взгляд был тяжелым, обжигающим. — Не станешь, — констатировала она. — Потому что боль — это слабость, а ты не слаб, не так ли? Ей самой неизвестно, чего она добивалась этим. Чтобы он признал, что ему бывает больно и что он, как и все, слаб? Так ли это? Так это или нет, он в любом из случаев мог бы сейчас за этот её тон вцепиться ей пальцами в глотку. И Тейя стояла в давящем ожидании, чувствуя это напряжение в каждом дюйме вечернего воздуха, но Дарклинг ничего не сделал. Усмехнулся. Едва заметно покачал головой, но не в ответ на её вопрос, а каким-то своим мыслям, глубоким, пробирающимся куда-то в самую сердцевину, туда, где он сейчас мысленно был. Оставался там, внутри себя, даже когда расслабленно пошел дальше, и Тейя двинулась следом, без какого-либо приказа, сама. Он так больше и не заговорил за долгие минуты, что они прогуливались по саду. Тейя более не решалась тревожить его, спрашивать, говорить. Не могла же она действительно пробраться под эту каменную оболочку? Дарклингу неведома боль. В детстве — да. В юности… Тейя не знала. Но сейчас знала точно, что его сердце давно иссохло, на его месте — неуёмная жажда власти, черная бездна, тьма, благодаря которой он жил. В этом сухом молчании они подошли к небольшому мостику, что возвышался над ручьем. Бывали здесь не раз. Если пройти чуть дальше — будут те деревья, где он впервые коснулся губами её шрама, а она оставила на нем два пореза. И, господи, как же тошно ей от того, что почти всё в этом дворце у неё связано лишь с ним одним. Не было ни единого места, куда бы она могла пойти, чтобы её не преследовал призрак нежелательных воспоминаний. Остановились они около парапета, и Тейя подметила, что закат стал уже разливать свои оттенки по серо-голубому небу, отражаясь в бегущей воде под ними. — Ты часто думаешь о своей деревне? Снова он застает её врасплох. Что вообще в его голове? Ему так уж нравится копаться в её мыслях и её душе? Как Багра, вспарывать её раз за разом? Если с Багрой она отвечала спокойно, то здесь все внутри воспротивилось этому. Она вздохнула, чтобы сказать «Ты правда думаешь, что я стану обсуждать это с тобой?», но что-то заставило её выдохнуть тихое: — Постоянно. — Хотела бы вернуться туда? Если бы Тейя его не знала, рассудила бы, что он готов поспособствовать её возвращению — настолько спокойным и лишенным льда был его голос. Ответ даже и не требовался, он спокойно прочел его по её лицу. — Променяла бы удобство дворца на какую-нибудь отсыревшую лачугу посреди снежной пустыни? — Ты прекрасно знаешь, что свобода мне важнее бессмысленных нарядов и комнат. Знает, и потому даже ничего и не ответил, только уголок его губ чуть приподнялся, насмешливо. Ему явно претили все её сентиментальные устои. А у Тейи закралась робкая-преробкая надежда. Дарклинг говорил, что она умрет в стенах дворцов, но неужели она действительно не выберется из них хотя бы ненадолго? До конца своей жизни? Наивно полагать, что она доживет хотя бы до двадцати пяти или вовсе до двадцати, и всё же, ей казалось, что она не вынесет здесь эту вечность, если не разбавить её иными красками. — Я была бы рада даже просто увидеть деревню, — невзначай сообщила она. — Не жить там. Просто посетить единожды. — Зачем? Разве она не снится тебе и так в кошмарах? Либо он издевался над ней, либо слишком хорошо знал человеческие слабости и хрупкость души и рассудка. Как мог он знать о кошмарах, только если не раскидывался этими насмешками наугад? — Снится, — с нежеланием признала она. — Но я бы хотела узнать, жива ли моя семья. Дарклинг будто бы даже почти закатил глаза. Слабость… для него всё это — лишь проявление слабости. Однако лучше Тейя будет слабой, чем монстром. Чему явно противоречили следом сорвавшиеся с её уст слова: — И посмотреть в глаза тем, кто разрушил мою жизнь. Это уже больше его заинтересовало. Внимательно посмотрел на неё, и Тейя под этим взглядом чуть оробела, уже и не зная, хочет ли она продолжения этого разговора. Зная, что он сейчас спросит и что ей придется ответить. — Всего лишь посмотреть в глаза? Или нечто большее? — Нечто большее. Тейя не задумывалась об этом ранее всерьез. Знала, что не будет возможности. Но если бы была? Если бы у неё было всё для того, чтобы сделать с теми людьми то же, что сделали они с ней? Заставить их прочувствовать всю ту боль, что раз за разом обрушивалась на Тейю? — В прошлый раз, когда я спрашивал у тебя подобное, ты не ответила. Тогда ответ был иным или же ты просто не могла себе в нем признаться? — Тебя все так же интересует ход моего мышления? — осведомилась она, пытаясь увести тему в иную сторону. Взяла на себя слишком много, этот разговор ей все же не по силам. — Уже столько времени прошло, а ты все так же продолжаешь копаться в моих мыслях, даже когда есть дела важнее. — Ты же знаешь, фьерданка, твоя боль — отдельный вид моего досуга. Досуг… её боль — всего лишь развлечение. Да, она давно это знает. Но в этот раз почему-то было особенно неприятно. Не болезненно, а скорее гадко ноюще. Неужели хотя бы на секунду она повелась на относительно доверительный тон этой беседы? На что она, наивная, рассчитывала? — Если не возражаешь, я лучше отправлюсь латать дыры в своих знаниях, — почти равнодушно оповестила она и двинулась к тропе. Ей нужно осмыслить этот разговор. Побыть с собой, чтобы вновь разложить, будто руны по столу, все эти мысли и взглянуть на них на стороны. — Я тебя не отпускал. Ох, этот тон. Этот тон льдом ударял в спину. Болезненно прокатился по лопаткам и позвонкам. Как же быстро Дарклинг менялся. В секунду. Благодаря именно этому тону Дарклингу повиновались беспрекословно. Даже если не знать о его репутации и о том, что он делает за неповиновение, люди повинуются интуитивно, слыша этот голос и не смея не подчиниться. Ему не нужно было никаких колдовских сил, чтобы управлять людьми. Тейя каким-то магическим образом уже успела привыкнуть к подобному. Всё равно каждый раз становилось дурно и, нельзя не признать, страшно, но сейчас отвращение от этого разговора было куда сильнее, новым слоем перекрывая даже страх. Что он сделает? Станет пытать её за неповиновение прямо здесь? Убьёт? Уже просто смешно. Дарклингу ничто не стоило догнать её. Собственнически схватил её за предплечье. Левое предплечье. Шрамы под его пальцами будто бы загорелись, противясь прикосновению, и Тейя вздрогнула, как от ожога, дернулась, но он не отпустил. — Не трогай… Попыталась отцепить его пальцы от своей руки, но он лишь ловко схватил и вторую руку, дернув на себя. — Отпусти! — сорвалась на полукрик, пока сердцебиение всё учащалось, громким пульсом накрывая её с головой, накрывая вместе с режущей её до мяса паникой. — До чего же с тобой просто, — спокойно говорил он, внимательно вглядываясь в ее лицо, держа её в своих руках, так близко, — чтобы вызвать у тебя эмоции, не нужно даже никаких пыток. Тейя пыталась вырваться, но его хватка была крепкой. А ей всё хуже. Хуже, хуже, хуже — как пульс, неуемный ритм. Вспышками. Обрывки воспоминаний: тот поцелуй, его руки на её теле, крепко, до боли крепко, его дыхание. Теми же вспышками: чудовище, ряд острых зубов, звериное рычание. Боль в руке. Обожгло руку фантомом той боли, которая давно прошла. Всё перетасовалось, смешалось, заострилось, впиваясь. — Отпусти… — Только лишь прикоснуться к тебе, и у тебя уже истерика. Ей хотелось бы что-нибудь ответить. Едкое, колющее глубоко, ответила бы, будь она в реальности, а не в ловушке воспоминаний, которые так долго заглушала. Все мысли исчезли. Было только болото, утягивающее на дно, жар, лихорадка, боль в руке, как он прикасался к ней, лаская кожу, целовал шею, губы, руками проводил по телу… и сверху, старым пыльным слоем: амбар, грубые руки, удары, раздвинутые силой ноги, её бессилие. Тейя давно, очень давно не чувствовала ощущение слёз, стекающих по щекам, но глаза неизбежно обожгло слезами. Нет, только не при нем. Не при нем! Пожалуйста! — Пожалуйста, — обессиленно прошептала она, не выдерживая тяжести острых обрывков воспоминаний, впивающихся в кожу. Тейя никогда прежде не говорила ему это слово. Было запретным. Не просила его. Никогда прежде при нем не плакала. Что бы он ни делал, что бы ни творил на ее глазах, она не могла себе позволить этой слабости. Какой позор. Её трясло от эмоций, от того, как они жгут вены, просачиваются сквозь кожу, отравляют воздух. От того, как накаляются докрасна шрамы под его пальцами, всё так же крепко держащими её руки, вынуждающими стоять так близко, чувствовать его тело своим. Тейя опустила голову, лишь бы спрятать слезы, но он отпустил одну из её рук и пальцами подцепил подбородок, чтобы она не прятала взгляд. Сквозь пелену ей почудилось, словно на его лице проступила тень смятения. — Ты все продолжаешь меня удивлять, фьерданка. Отпусти. Боже, пожалуйста. Тейя старалась не смотреть на это лицо, к которому по собственной воле прикасалась, шрамы, которых касалась губами. Слезы размывали взгляд, и её снова забирала к себе пыточная, сотканная из воспоминаний, снова она видела перед собой крылатую тень, желающую убить, растерзать, разодрать в клочья. Он не отпустил. Рукой, которой придерживал подбородок, скользнул к её щеке, будто завороженно провел по слезам, бесконтрольно стекающим вниз. — Пожалуйста… — повторила она, — просто не трогай… — судорожный вдох, воздух уже кончался в легких, — меня… Ей в ту же секунду показалось, что он назло поступит иначе. Сделает что угодно, но не отпустит. Поцелует, или хуже, сделает что угодно. Сделает всё, чтобы выпить её боль до капли. Но неожиданно он убрал руку. Долгими секундами бездействия ещё мучил её, а после отступил. Несколько шагов назад. Тейя словно заново смогла дышать. Воздух рванул в лёгкие, и она загребла в них как можно больше, наконец отвернулась, скрывая свои слезы. Проклиная свою слабость, ничтожность. Вытирала их, но они все не утихали, и плечи чуть подрагивали от беззвучных всхлипов, которые она подавляла всеми силами. Как могла она опуститься до такого перед ним? Она стояла долго, пытаясь успокоиться. Несколько раз глубоко вдохнула, прикрыла глаза, пытаясь отвлечься на что угодно. Пыталась вспомнить названия трав, рун, термины, политические, целительские… всё ускользало. Туманилось. Но прошло время, много времени, и отголоски воспоминаний совсем затихли. Подобно ненасытным зверям, неожиданно пощадившим жертву, отступили назад, спрятались в своих мрачных пыльных норах, чтобы однажды вновь вернуться. И слезы утихли. Пыталась держаться за реальность и не увязать вновь в мыслях. Красными глазами цеплялась за деревья вокруг, чьи листья подрагивали от легкого ветра, за алеющее небо, за блестящие от уходящего солнца купола дворцов. Подняла голову, подставляя иссушенное слезами лицо вечернему воздуху. Тейя не могла разобрать, сколько времени ушло на то, чтобы окончательно прийти в себя: то ли пара минут, то ли целые часы. И она была уверена, что он давно уже ушел, оставив её одну в унижении, но когда она бросила беглый взгляд через плечо, вздрогнула, увидев, что он все еще стоял неподалеку. Смотрел на нее. Изучал, как подопытную крысу, и ей было так тошно, что она с трудом переборола желание вновь залиться слезами. Вместо этого стиснула челюсть и гордо вздернула подбородок. Дарклинг только усмехнулся. Подошел ближе, но осторожно, будто следя за каждым шагом и наблюдая, оказывает ли это на неё тот же эффект, разрыдается она вновь или нет. А у Тейи вновь нервы натянулись до опасного предела. — Пойдем во дворец, фьерданка, — сказал он и, даже не дожидаясь ответа, прошел мимо нее. Ожидая, что она пойдет следом. Она рассчитывала стоять на месте до последнего, но все же почему-то не выдержала и безвольно ступила за ним. — Ты же ещё не ужинала? — непринужденно поинтересовался он, словно она только что не убивалась рядом с ним, не умирала от его прикосновений. Тейя не сумела ничего ответить, мешал все так же стоящий в горле ком. — Прикажу распорядиться об ужине на двоих. Обсудим мобилизацию дворян. Тейе хотелось бы ему сказать, что она не желает ужинать, тем более с ним. Не желает обсуждать политику. Но она могла лишь идти тенью за ним, полуживая. И подумала, как же все же перевернулся мир. Обычно, когда он своими действиями доводил её у хижины до истощения, впоследствии просто оставлял её одну, вынуждая усталым взглядом жечь ему спину до последнего. Минуло всего несколько месяцев с тех пор, но каким-то неведомым образом безумие завело их к тому, чтобы теперь возвращаться во дворец — словно это само собой разумеющееся — вдвоем. *** Дарклинг отпустил её раньше обычного, потому что она все равно не могла толком поддержать беседу. Несвоевременная истерика совсем выжала из нее все силы, и она лишь слушала, но задавать вопросы не могла. Это было рискованно, ведь это именно то, что от нее требовалось: поддерживать беседу, спрашивать. Ради этого он повысил её до придворной, ради этого держал во дворце. Но если ранее ей самой было слишком интересно беседовать с ним, то в этот вечер это казалось непосильной обязанностью, ненавистной принудительной работой, и она вздохнула с облегчением, оказавшись в коридоре, а впоследствии — в стенах своей спальни. Но она не легла спать. И даже не бросилась в ванную, чтобы очистить кожу от прикосновений. Тейя прошла к тумбочке и достала оттуда стопку пергамента и перо. Разложила принадлежности на туалетном столике, взяла перо и макнула острым концом в чернильницу. Отрешенно провела пальцами по мягкому чистому листу. И стала писать. Дорогая Багра Кто бы мог подумать, что даже со вступлением начнутся трудности. Дорогая — общепризнанная норма письма, но это было нечто таким формальным и не вяжущимся, что ей самой от подобного притворства стало тошно. Багра, Надеюсь, вы находитесь в здравии Какое здравие? При нынешних обстоятельствах? Тейя не скомкала испорченный лист, а аккуратно сложила его пополам и отложила в сторону, беря новый. Испорченную стопку сожжет. Какая нелепица. Ей давно стоило написать это письмо, и она не понимала, почему она не догадалась до этого ранее. Если уж ей так нужно поговорить с Багрой, излить ей душу, то в чем трудность донести ей нужные слова через третьи руки? Но сложить эти слова в связную речь было трудно. Тейя не знала, что Багре ведомо и что нет. Единственный, кто с ней беседует, это Миша, но откуда ему знать все тонкости произошедшего?       Багра,       Как вы могли догадаться, мой побег не удался. Однако меня за него не казнили, и за все мои иные грехи — тоже, пускай их было немало.       Дарклинг уже давно вернулся в столицу и, я полагаю, это моя вина. В одну из наших с ним бесед я настояла на значимости внутренней политики, и это привело к тому, что он рассудил занять столицу, пока страна в смуте. Король мертв, королева в изгнании, принц в бегах. Сдается мне, это всё — моя вина, ведь в иных обстоятельствах он был бы не здесь, а в поисках Заклинательницы Солнца, и королевская семья осталась бы цела. Слова давались тяжело. Тейя и так знала, что все произошедшее тяжестью вины лежит на её плечах, и всё же, признаваться в этом подобным образом было мучительно. Немного помедлила, взглянув на своё отражение в овальном зеркале. Бледное лицо, краснота глаз, всё никак не спадающая, хотя прошло несколько часов. Огни в зажженных свечах на столе плясали тенями, отвлекая, но Тейя тряхнула головой, возвращаясь к мыслям, и продолжила:       Сперва я была служанкой. Теперь же Дарклинг поднял меня до придворной гостьи. Я совсем не понимаю, что в его голове и чего стоит от него ждать. Он в некотором роде даже советуется со мной — мы регулярно ведем беседы о политике. Понимаю, звучит, как выдумка, но вы знаете, что мне нет смысла выдумывать. Тяжко это признавать, но некоторые его реформы действительно не так ужасны, как я предполагала. Он все еще чудовище, но чудовище с разумными идеями, если не думать о его жажде власти и желании захватить другие страны с помощью Каньона.       Имя, которое Вы мне сказали, действительно мне помогло: я без всякого преувеличения была бы мертва, если бы не оно. За это благодарю Вас отдельно.       Не знаю, как долго я еще буду в подобном положении и как долго буду жива. Если однажды он все же решит покончить со мной, говорю заранее: прощайте. И спасибо Вам за всё. Некогда Ваша подопечная, Тейя *** Была уже глубокая ночь, когда она закончила с письмом, поэтому она лишь скрутила его в сверток, спрятала в мешке с рунами и легла. Вылить все мысли на бумагу помогло избавиться хотя бы от части тревог, и она, уставшая за этот день, весьма быстро провалилась в сон. Утром она еще несколько раз перечитала его. Размышляла, не переписать ли. Быть может, убрать строку о реформах… это покажет, будто бы Тейя действительно попала в его ловушку и затуманила себе рассудок. Но если это и вправду так? Несколько раз порывалась вовсе сжечь письмо. Вылила чувства — и довольно. Багре необязательно всё это знать, было бы лучше оставить её в покое. Но несколько эгоистичная часть Тейи запротестовала, настаивала, чтобы письмо дошло до адресата. И Тейя, с раннего утра, ещё до своего завтрака, отправилась в людскую. Миша, пускай и приглядывал за Багрой, все равно предпочитал брать перерывы от её общества среди других слуг, и его можно понять. Поэтому завтракал и обедал он в людской, а после — пулей к Багре, если вдруг ей что-либо могло понадобиться. Признаться, заходить в это помещение не хотелось, но она не могла упустить возможности. И она, собравшись с мыслями, открыла дверь, пересекла порог. Сперва её даже не заметили, людская была по обыкновению полна народу, но затем она расслышала разговоры, тихие, расслышала привычные перешептывания. — Посмотрите-ка, кто здесь. — Новоиспеченная кисейная барышня почтила нас своим присутствием... Тейя старалась не обращать внимания, высматривая взглядом Мишу или его мать — обычно где она, там и он, но когда она услышала то, что явно не предназначалось для её ушей — «шрамированная принцесска», — не выдержала. Обернулась к столу, за которым кипели обсуждения, и, удивительно, это и вправду заставило их поутихнуть. Им тошен её мертвый взгляд? Пусть захлебнутся им, если им так угодно. — Вы не видели Мишу? — спросила, подойдя ближе к столу. Некоторые опустили глаза, словно устыдились. — Уже ушел, — с неприкрытой чванливостью ответила одна из них, всё ещё смотря глаза в глаза. — Пару минут назад. Тейя могла бы просто поблагодарить за ответ и уйти, но что-то заставило её произнести, всматриваясь в эти несколько стеснённые лица: — Если вы думаете, что ваш шепот не слышен, вы ошибаетесь. В следующей раз дождитесь хотя бы когда я выйду за порог. — Извините нас, сударыня, — спокойно ответила служанка помладше, — впредь будем осторожнее подбирать слова. И эта вежливая улыбка была почти правдоподобной, но за столько недель общения с Дарклингом невозможно не отшлифовать собственную проницательность. Сплошное двуличие — единственное, что она видела в будто бы доброжелательных лицах. Прежде они хотя бы не играли пред ней. Никаких "вы", "сударыня", "извините", вежливых улыбок и льстящих слов. Теперь же она важная личность, якобы значимая часть политической игры, ещё и под покровительством Дарклинга. Удивительно, что они осмелились хоть слово произнести, пускай и за её спиной. Тейя лишь устало покачала головой и под их внимательными взглядами покинула помещение. Мальчика она увидела, взглянув между густо поросших вокруг людской деревьев, вдали — шел к хижине, не особо спешил, по дороге пинал один и тот же камушек носком ботинка. — Как ты? — поинтересовалась Тейя, скоро нагнав его. Миша удивленно посмотрел на неё, остановившись. Стушевался. Открыл было рот, чтобы что-то сказать, но закрыл, почесал затылок. — Успокойся. Я всё та же холодная непутевая девчонка. Не вздумай мне кланяться. Мальчик кивнул как-то облегченно. Вся эта ситуация с её повышением даже ей казалась абсурдной, а уж слугам вокруг неё приходилось перестраиваться с необычайной скоростью. Мальчику она пресмыкаться пред собой не позволит. — Так, как ты? — Не знаю. Скучновато, если честно. — Понимаю. Знаешь, если бы ты попросил Багру что-нибудь рассказать интересное, время текло бы быстрее, она очень мудра. Судя по его лицу, мальчик явно не особо загорелся этой идеей, и тогда Тейя, помедлив, решила перейти к сути: — Ты мог бы мне снова помочь? — Он с любопытством посмотрел на нее. — Прочти ей это письмо, пожалуйста, — попросила она, протягивая сверток. — Только, прошу тебя, не слишком распространяйся о нем среди других, ладно? Пусть это будет некоторой тайной. — Ладно, — кивнул он, убирая письмо в карман своей серой формы. — Спасибо тебе. Тейя благодарно склонила голову, и мальчик, немного засмущавшись, более бодро двинулся к хижине. Оставалось ждать ответа. *** Тейя поражалась, до чего же многое успевал делать Дарклинг. Большой Дворец видоизменялся на глазах, вечно была какая-то суета, внешние ворота то и дело пропускали внутрь или наружу какие-либо повозки, людей. Зал военного совета был заполнен ежедневно, и в такие дни Тейя безвылазно сидела в библиотеке, боясь столкнуться с кем-либо из высокопоставленных лиц. Никто не мог быть хуже Дарклинга, разумеется, но она не хотела лишнего внимания. А во дворце, где есть только гриши да прислуга, какое-то новое лицо вполне притягивало внимание, ведь обычно важные отказничьи лица гостят в Большом дворце, а не Малом. Во всяком случае, в Большом дворце гостям было делать нечего: после изгнания королевы никакие вечера и балы там не проводились. Люди были напуганы и не знали, что делать. Многие гости разъехались по своим имениям и княжествам, самое значимое здание Равки опустело и наполнилось могильной тишиной. Никаких вестей от мальчика так и не было, она его почти не видела, хотя старалась чаще будто бы случайно забредать в крыло прислуги. Единожды его выцепить всё же удалось. Выцепить, отвести в сторонку и задать все интересующие вопросы, тщательно скрывая уже чуждый для неё пыл. — Нет, ничего в ответ не сказала. — Просто молча прослушала и всё? Никак не отреагировала? — Всё такое же хмурое лицо. — И ничего в ответ не приказала написать? Ни одного слова? — Не-а. — Хорошо, — выдохнула Тейя тягостно. — Спасибо. Иди. После она еще несколько раз наивно спрашивала у него. При любой возможности. Если видела — подходила, справлялась о его здравии и спрашивала, нет ли для нее никаких посланий. Пусто. Тишина. В этой непосильной ей тишине она даже решилась посетить конюшню. Пришлось идти в сопровождении опричника, потому что почти за каждым её шагом следили — Дарклинг не раскидывался обещаниями, и даже будучи полноправной гостьей она не могла передвигаться свободно. Однако Фрейра в конюшне не было. Тейя долго всматривалась во всех гнедых коней, спрашивала конюхов. Ей сказали, что многих коней время от времени меняют, отсылают в другие города, обменивают с другими. Кони здесь долго не задерживались, и Тейе сделалось так слякотно от этой мысли, что ей пришлось, осмысливая это, какое-то время просидеть в садах в одиночестве, прежде чем вернуться в библиотеку. Тейя и не рассчитывала, что вновь увидит Фрейра. Ей пришлось с ним попрощаться давным-давно, но это было одним из звеньев, связывающих с тем ностальгическим прошлым. Фрейр, хижина и Багра — всё это помогало не забыться совсем, держаться за ту прежнюю жизнь, не сходить с ума в обольстительно слепящей и приторной роскоши. Однако её гнедого коня давно нет. К хижине не подпускают ни на шаг. Багра никак не отвечает на давно написанное письмо. Без всего этого, без этих крепко связанных друг с другом звеньев, которые один за одним исчезали, Тейе порой вовсе чудилась абсурдная мысль, не выдумала ли она половину. Не было ли это сном, воспаленным бредом. Вся та атмосфера, те уютные вечера, беседы с Багрой, подаренный гнедой конь. Всё это было так далеко, так туманно, где-то далеко-далеко в прошлой жизни, не в этой. Иногда даже жизнь в скитаниях в закромах памяти казалась свежее и ярче, чем та, которую она сама же и оставила позади. Ещё абсурднее было осознавать, что единственно вечным, неисчезающим звеном оставался Дарклинг, который и связывал её с тем прошлым. Напоминал своим существованием о Багре, о всех тех тайных разговорах, которые она невольно или вольно подслушивала, о разговорах и воспоминаниях, которые теперь были такими далекими и принадлежали будто и не ей вовсе. Но, господи, Багра... Багра, Багра, Багра — как незатихающая навязчивая мысль. После побега Тейи рассудила забыть о ней, о своей подопечной? Тейя это вполне заслужила, она это понимала. В целом наивно было полагать, что она значила для Багры столько же, сколько Багра значила для неё, и всё же… При мысли, что Багра была где-то рядом, Тейе проще давалось переносить здесь дни. Пускай она не могла её видеть, она понимала, что на территории дворцов есть хотя бы один не чужой ей человек. Теперь же, после стольких дней тишины с её стороны, стало ясно, что ни о какой близости не могло быть и речи. Тейя здесь абсолютно одна.