Ненужная

— Нет, тебя бы там ждали, — возразил Дарклинг. — И с южного крыла тоже бы не получилось, даже через то окно. С балкона восточного крыла хороший угол обозрения. — Там был узкий проход между двумя перегородками, — настаивала Тейя, крепко держа поводья. Пальцы несколько мёрзли даже в плотных кожаных перчатках: чем ближе к границе, тем морознее. — А за ним — весьма густые кустарники, тропа вдоль которых ведет как раз к заднему входу. От него каждое утро отбывала товарная повозка, ровно в восемь. — И ты полагаешь, никто бы не обратил внимания на то, как девушка в черном пытается уехать из усадьбы на повозке? — Этот вопрос — почти что оскорбление. Разумеется, я бы додумалась переодеться в форму княжеской горничной и лицо бы скрывала. Рот его искривился в полуулыбке. Сложно было её истолковать. Тейя чуть прищурилась, вглядываясь в его лицо. — Что? Да?— с легкой надеждой спросила она. — Это бы сработало? — Сработало бы, не прикажи я проверять каждую выезжающую повозку. Да что же такое... покачала головой, произнося: — Не могу поверить, что ты так утруждаешь своих людей из-за какой-то мелочи. Нет, правда, ты же вплоть до мелочей… — Что уж тут поделать. У тебя свое развлечение, у меня свое. Ей казалось, что только для неё это стало своеобразной заменой шахмат — продумывать планы побега. Однако, как выяснилось, и Дарклингу это доставляло интеллектуальное удовольствие — продумывать каждую мелочь, которая помешает Тейи воплотить её возможные планы в жизнь. Только эту тему они и обсуждали всю дорогу от Уленска. Тейя озвучивала свои предположения, он же их опровергал. Это помогало сделать долгое время в пути не столь унылым и вдобавок отвлечься от жутчайшей боли в ногах и спине — Тейя слишком давно не ездила в седле. Конечно, она не выкладывала тех вариантов, которые все еще могли бы подействовать, а он не выкладывал всех деталей, которые могли бы ей препятствовать. Это было бы неразумно. И пускай они оба понимали, как много мыслей они утаивают, это не мешало непринужденно беседовать в самом начале длинной цепи кавалерии. Не хотелось этого признавать, но она даже тосковала по подобному времяпровождению. Предприняв очередную тщетную попытку устроиться удобнее в седле, она осмотрелась. До границы всё меньше и меньше пути. Раннее утро стелилось по холмистой дороге тусклым туманом. Слева, вдали, виднелась черная стена — злополучный Тенистый Каньон, который Тейя никогда прежде вблизи не видела и не особо желала. Благо, и сейчас им приближаться не было необходимо: лишь держать эту навевающую страх тьму далеко в поле зрения, чтобы двигаться вдоль и не сбиться с пути. Из стройной колонны кавалерии вперед подъехал сердцебит, и Тейя уже отточенно перестроилась чуть назад, позволяя ему поближе подобраться к Дарклингу. Из-за мерного цокота копыт стольких коней, она едва ли могла разобрать, о чем речь, но после обмена несколькими фразами лицо Дарклинга окаменело, и Тейю даже несколько завораживало, с какой легкостью и скоростью сменяются его маски. Сейчас на бледном, строгом лице проступило напряжение, и оттого стало не по себе. Очень хотелось бы спросить, в чем дело, у едущих рядом заклинателей, но всё ещё не смела с ними заговаривать хоть о чем-либо. Вместо этого осмелилась подъехать чуть ближе. — …либо самоубийцы, либо чрезвычайно уверены в себе… — услышала она фразу сердцебита. — И то, и другое. Ход не сбавляем. Полная боевая готовность. Её размытое, неоформленное предположение подтвердилось. Подтверждение и вместе с тем стойкое опасение, столь нежеланное, но ничего не поделать. Глупо было этого не ожидать и надеяться, что милость Джеля будет охранять их весь путь. Впереди их ожидал холмистый пролесок — идеальное пространство для засады. Чуть ранее Дарклинг отправил туда разведать двух гришей и, вероятно, они уже вернулись с неутешительными вестями. Его голос был тихим и спокойным, но все равно звенел ледяной сталью. Сердцебит передал приказание остальным, и оно прошелестело по рядам, оповещая каждого. Пошла перестройка кавалерии, и Тейя не знала, что делать ей. Военная подготовка всё ещё была на уровне поверхностных знаний. Однако ей ничего и не пришлось делать. Лишь ехала во всё том же темпе, и не успела оглянуться, как оказалась меж двумя опричниками, что стали ей теперь защитной стеной от внешнего нападения. Очевидно, Тейя — самое слабое здесь звено, у неё даже нет непробиваемого кафтана. Один выстрел, и от неё ничего не останется. Скорая смерть, ещё и от пули, её не пугала, однако до чего же это было бы жестоко — погибнуть в шаге от того, чтобы узнать о своей семье. Менее всего ей хотелось бы испытывать к Дарклингу благодарность, но Тейя ничего не могла с собой поделать, не могла отогнать это неприятно теплое и неправильное чувство. Её это даже несколько забавляло. Ироничность происходящего. Тейя не защищена от Дарклинга, но защищена им же от любой угрозы. Один из её новоприобретенных стражей объяснил ей план действий на случай нападения. Это сложно назвать планом: ей просто нужно будет спрятаться в укрытии. Однако, поскольку пространство может быть заминировано, ей нужно будет четко следить за каждым действием опричника и беспрекословно слушаться каждого его слова. Перед пролеском Дарклинг чуть замедлился, окидывая взглядом кавалерию за своей спиной и проверяя исправность исполнения приказа. Взгляд его был потемневшим: зол и вместе с тем сосредоточен. Ни тени того Дарклинга, с которым она совсем недавно безмятежно беседовала о глупостях. Сейчас пред отрядом предстал полководец, Генерал Второй армии и действующий правитель Равки. Когда кроны этой лесной прогалины сомкнулись над ними, ей показалось, что они погрузились в какой-то купол. Тишина, нарушаемая лишь мерным стуком копыт по тропам, пугающе давила. Тейя верила, что Дарклинг справится с любым нападением, и всё же — ей стало до одури не по себе. Лишь бы этот «лишний крюк» не закончился потерянными жизнями, которые останутся у неё на совести. Несколько солдат в угольной форме ехали чуть поодаль впереди — насколько Тейя понимала, на случай, если попадутся мины. Готовы пожертвовать собой, только чтобы не пострадал остальной отряд? Её пугало, как беспрекословно, стоически они выполняли все приказы Дарклинга, даже когда это грозило их гибелью. С логической точки зрения, пара жизней — малая плата за спасение целого отряда, и всё же, от этого непонятно саднило сердце. В этой тревожной атмосфере они преодолели половину пролеска и впереди уже даже был виден просвет. Неужели опасения не подтвердились? Робкую надежду разрушил свист первых пуль. И началось. Пришлось пригнуться, жаться всем телом к лошади, что забеспокоилась и рванула вперед, но Тейя натянула поводья и требовательно сжала ей бока ногами, притормаживая. Пыталась прислушаться, осмотреться. Выстрелы стихли? Нет, продолжались. Но там, за стеной воздушного купола. Шквальные по обе стороны кавалерии сдерживали поток пуль. Тейя слабо понимала, что происходит. Видела лишь опричника, за которым ей стоит следовать, мчалась строго за ним, не смотря по сторонам, а вокруг — шум, выстрелы, крики на фьерданском. Сердце сжалось. — На землю! — рявкнул опричник. На ходу она перекинула ногу через седло, несколько секунд дала себе, чтобы сосредоточиться, и всё равно приземлилась слишком болезненно. Тут же её рывком подняли, потащили в сторону, грубо толкнули в углубленную рытвину, прижали к земле. Тейя знала, что опричник не станет с ней осторожничать, но оттого она чувствовала себя ничтожным мешком. Прижимаясь к земле, тяжело дышала, пока сердце молотило о ребра, разгоняя по жилам адреналин. Опричник не давал ей сдвинуться, крепкой хваткой руки держал прижатой, лишь бы она ни на дюйм не высунулась под огонь. Отсюда ей ничего не было видно. Оставалось только сидеть в этом укрытии, слышать оглушающий шум боя — визг пуль, крики, даже взрыв, вынудивший землю содрогнуться — и считать секунды до конца. Слышать фьерданскую речь было почти больно. Не устами равкианцев, а коренную фьерданскую речь — спустя столько времени. Слышать и понимать, что она более не часть их. Тейя не разделяла взгляды дрюскеллей, но они были частью её народа. Теперь же они по разные стороны. Или были всегда, с момента её изгнания? Спустя долгие минуты опричник слегка приподнялся, осматривая обстановку, но рукой показал ей продолжать сидеть. Тейя не стала подниматься, однако всё равно осторожно, медленно повернулась и выглянула буквально на пару дюймов, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь. И едва сдержала удивленный вздох. Милостивый Джель. Прошло всего несколько минут. А бой уже будто бы завершился. Пестрые кафтаны сильно выделялись, и среди груды лежащих на земле тел она не увидела никого из гришей. Те стояли спокойно, словно ничего не произошло. Разве что отряхивали свои немного запылившиеся одежды. Боже… несколько минут. И это с учетом засады и, кажется, численного превосходства со стороны фьерданцев. Тейя, кажется, подобными мыслями сглазила. Потому что в ту же секунду со свистом в воздухе промелькнуло нечто, похожее на гранату. Прямо в сторону, где собралась горстка гришей. Хотелось бы крикнуть, предупредить, но они, очевидно, и без того сами заметили. Счет шел на секунду. Шквальная подняла руки, но не успела бы потоком воздуха остановить. Граната всё равно замерла в воздухе. Вокруг неё стелилась чёрная дымка, поднимая выше к кронам. Наконец — взрыв. Сгустившаяся вокруг тьма сжалась, не позволяя взрыву распространиться. Это выглядело как облако мрака с огненным ядром внутри, которое пыталось найти волю, но не могло преодолеть плотный слой. Ударная волна всё же прошила воздух, заставив ближайшие деревья покачнуться, а птиц взмыть с карканьем вверх. А после тьма просто рассеялась, не оставив в воздухе ни намека на взрыв. Чей-то крик. Тейя дрогнула, переведя взгляд. Но источник звука уже превратился в груду разрезанного мяса, а рядом с ним — Дарклинг, взмахом руки уничтоживший бросившего ту гранату фьерданца. Сколько тел… бездыханно лежащие груды окровавленной плоти. Фьерданской плоти. Тейю чуть замутило, и она осела обратно на землю. Трупы ей видеть не впервой, но столько… Звук от взрыва, пускай и сдержанного тьмой, звенел в ушах, виски ноюще просверливало, запах пороха въёдался в голову. — Цела? — спросил опричник. Её хватило лишь на то, чтобы кивнуть, и он за локоть поднял её на ноги. Лодыжка отозвалась резкой болью, и она сжала зубы, но не вскрикнула. Боже. Даже спрыгнуть с коня не сумела без травм, а кто-то только что боролся на жизнь. — Потери? — сухо осведомился Дарклинг у сердцебита. — Никак нет, мой суверенный. — Хорошо. Тейя, не взирая на боль в ноге, подошла ближе к пространству, залитому кровью. Вглядывалась в безжизненные лица. Как взрослые мужи с длинными запятнанными кровью бородами, так и совсем ещё юноши. И всё из-за неверного истолкования религии, слепого фанатизма, построенного на кровопролитии… Такая очевидная мысль, но сейчас она ударяла по ней особенно сильно: куда проще рассуждать о войне, когда не видишь её своими глазами, когда не находишься в центре бойни, а сидишь в стенах дворца и играешь в шахматы, обсуждая сухие стратегии. Понимала это всегда, и всё же... — Что с ногой? — услышала она голос Дарклинга за спиной. — Подвернула, — отрешенно ответила Тейя, продолжая рассматривать растормошенные тела, чья темная кровь всё стекала на истоптанные тропы и сухую траву. Дарклинг не выказал своего надменного пренебрежения к её уязвимости и слабости вслух, но Тейя всё равно прочла эти нотки в его усталом вздохе и едва заметно скривленных губах. — Иди к целителю, — звучало не как одолжение, но как приказ. Ему не нужны слабые звенья в строю, а Тейя была сейчас ещё слабее, чем ранее, хотя казалось бы, куда уж больше... Но Тейя не пошла. Не сразу. Продолжала стоять, едва ли чувствуя ноги, сердце, всё тело. Всё смотрела и смотрела на обезображенные фьерданские лица. — Ты бледная, как призрак. Перепугалась? По его тону, его не сильно это интересовало. Для чего же тогда спрашивать? Тейя покачала головой. Знала, что Дарклинг справится с кучкой дрюскеллей, но признаваться в этом не желала. Ему это только польстит. — Это их вина, не наша, — наконец правильно истолковал он её бледность. — Сами ступили на чужую территорию, сами напали. С нашей стороны была только лишь защита. Да. Тейя сама это понимала. И мысль, что эти воины пали из-за собственных убеждений, пали по своей лишь вине, хотя бы отчасти утешала. Однако это действительно являлось защитой лишь до тех пор, пока они на равкианской территории. Но стоило им пересечь границу, и подобное, очевидно, стало далеко не вынужденной мерой. Ей казалось, что, когда она ступит на родные земли, сумеет наконец вздохнуть полной грудью. Столько месяцев грезила о Родине! Столько месяцев молилась своему Богу, касаясь прохладной воды и вспоминая реки Фьерды. Чувствовала щиплющий кожу мороз зимой и вспоминала холода раскинувшихся на мили фьорд. И только затем наступило осознание. Что Тейя не просто вернулась домой. А привела в родные края саму смерть. Дарклинг был убежден, что их кратковременное посещение Фьерды должно остаться незамеченным. Соответственно, нельзя оставлять свидетелей, в самом кошмарном смысле этих слов. Та бойня с дрюскеллями, очевидно, не была последней. Встретились иные фьерданцы: и у границы, и далее. Не только дрюскелли. Обычные фьерданские мужи, ни в чем неповинные люди, ставшие свидетелями. Дарклинг убивал и их, чтобы весть об его приходе не распространилась далее. К границе женщины и дети никогда не приближались, но Тейя знала, что, если бы на их пути встретились не только мужчины, Дарклинг всё равно не остановился бы. Убил бы даже ребенка. У неё сердце от этого кровоточило. Прекрасно понимала, с кем имеет дело, знала о его жестокости, не признающей исключений, и всё равно происходящее угнетало своей непомерной тяжестью. Более того. Тела, чтобы не оставлять следов, сбрасывали прямо в реку, и их сносило стремительным течением, подальше от мест преступлений. Когда она впервые увидела это, ей захотелось разрыдаться, сесть у воды и молиться, молиться до потери рассудка, очищая её от подобной мерзости. Это немыслимо. Непозволительно. Джель своей божественной силой питал моря и реки, а теперь Дарклинг попросту скидывал тела в воду, наполняя её кровью убитых фьерданцев, оскверняя священное. Пыталась поговорить с ним, практически умоляла, но какое ему дело до религиозных убеждений какой-то фьерданки, если это мешает его планам? Отчаяние стало её верным спутником. Вгрызлось в самое основание и не позволяло наслаждаться всеми родными пейзажами, которые она всё это время лелеяла в памяти, наслаждаться хотя бы иллюзией свободы и возможностью находиться вне стен, среди такой нужной ей природы. Тейя засыпала и просыпалась с тяжкой мыслью, что новый день означает новые жертвы. Бессчетное количество. Ей следовало бы просто быть благодарной судьбе, ведь ещё год назад она и не мечтала о подобном даре — вернуться в эти края. Но откуда ей было знать, что за этим даром будет тянуться столь кровавый шлейф? Нужно отдать Дарклингу должное, он хотя бы даровал ей несколько минут после каждого побоища, чтобы пройтись по запятнанной кровью земле, взглянуть на лица убитых. Тейя с содроганием сердца вглядывалась в умерших. До ужаса боялась увидеть среди них возмужавшего за это время Йоанна. Ведь что если он стал таким же? Если за эти полтора года он изменил свои взгляды на противоположные и теперь пополняет ряды таких же юнцов, идущих на верную, жестокую смерть? Была уверена, что рано или поздно увидит хотя бы Петера, но так и не встретила его. Однажды показалось, что всё же это он лежит на земле, но, сев на землю рядом с телом, поняла, что ошиблась. Лицо тоже юное, но незнакомое. Потерявшее жизнь навсегда. Взглядом невольно скользнула по запятнанной одежде, разрубленной разрезами, через которые кровь всё лилась на белоснежную землю. А в прижатой к груди грязной руке — нож. Почти такой же, что был у нее когда-то. Чуть другой формы, но такой же изящный и, очевидно, острый. Гладкая рукоять и серебряный узор на ней. Тейя не стала поднимать голову, чтобы проверить, смотрят ли на нее. Знала, что это только больше привлечет к ней внимание. Наоборот ещё больше склонилась над телом, будто бы в мольбе, выцепила из безжизненной хватки рукоять и спрятала в рукаве, чтобы затем привычно прикрепить к бедру. Неизвестно, зачем. Но так спокойнее. *** Лагери они обычно разбивали совсем кратковременные, буквально на пару часов, чтобы поесть, отогреться, позволить отдохнуть лошадям и отдохнуть самим. Однако этим вечером спешка была не нужна, и они рассудили остаться на всю ночь, вплоть до рассвета. А уже завтра они будут в деревне. Этот лес душил её воспоминаниями. Сейчас он был не столь заснеженный — сбегала Тейя зимой, — и всё равно она прекрасно его помнила. Пускай он был огромен, необъятен, иногда ей казалось, что именно по этой, вот, тропе она бежала, сотрясаясь от болезненного холода, или вот здесь она упала коленями и рыдала, пока весь воздух не вышел из легких судорожными всхлипами. У неё не укладывалось в голове. Завтра. Уже завтра. Увидит деревню. Узнает о семье. Быть может, даже встретит их, своих близких. Либо же узнает, где они. Нельзя было отрицать и возможность, что их давно убили эти монстры, казнили за помощь ведьме, но об этом думать совсем не хотелось. Тревог и без того было сполна. И ради этого всего — столько убитых. Только лишь ради того, чтобы Тейя буквально на миг вернулась домой. Ужин, сделанный из убитой опричниками дичи, давно закончился, теперь же оставалось лишь сидеть у костра, да пытаться согреться. Многие уже давно легли на покой, но Тейе все не удавалось заставить себя. Всегда чем желаннее событие, тем медленнее будет наступать завтра. За костром остались совсем немногие. Чуть в отдалении, в темноте, караулили шквальные. Совсем рядом с огнем сидели и о чем-то вяло болтали две девушки в синих кафтанах, Тейя сидела одна чуть поодаль, а напротив неё, через этот объёмистый костер, — Дарклинг, беседующий с сердцебитом. Дарклинг… её отношение к нему бросало из одной крайности в другую. С момента пересечения границы Тейя с ним почти не говорила. Не из-за какой-либо глупой обиды от того, что он не внимает её мольбам — нет, она понимала, что стратегически его действия имеют весомый смысл. Просто выходило это само собой; быть может, и он сам не стремился к беседам с ней, но исход был таков, что они едва ли обменивались хотя бы парой фраз за долгие часы этого похода по окраине Фьерды. Завтра этот поход завершится. Уже утром цель их пути будет достигнута. Тейю уже не так манила мысль идти на поводу бесчеловечности и мстить деревне. Там и дети, и женщины, и старики, все те, кто никаким образом не причастен. Разве стоит губить и их из-за кучки глупцов? Но Дарклинг же ради этого здесь. Всё это — чтобы он увидел своими глазами Тейину кровожадность, которой она вовсе более не чувствовала ни капли. Двуличием было бы сказать, что гибель Терентьева оставила в ней какой-либо след, оставила убежденность в том, что месть — не выход… В какой-то мере все-таки выход, но не когда она затрагивает невинных. Нельзя слепо идти на поводу у этой беспощадной ненависти. Сейчас ей казалось, что Дарклинг слишком увлечен разговором, чтобы заметить её на нем взгляд, но он будто почувствовал. Повернул голову. Серые глаза встретились с её собственными сквозь стремящееся ввысь пламя, и оттого внутренности будто шевельнулись, однако Тейя не отвела глаза. Обменявшись еще несколькими фразами с собеседником, Дарклинг поднялся, и корпориал вместе с ним. Наконец удалось расслышать обрывок их разговора: — Но вы уверены, мой суверенный?.. — Сомневаешься? Думаешь, я не справлюсь с деревенщинами? — в его тоне прозвучала угрожающая нота, сбивающая с подчиненного всю спесь. Тот почтительно поклонился, заглаживая вину. — Нет, мой суверенный. Я лишь беспокоюсь, не попытается ли она вновь сбежать. Там будет куда больше возможностей. Гриши и опричники никогда не называли Тейю по имени, всегда только обезличенное "она". Возможно, за спиной её и Дарклинга они могли использовать наименования куда красочнее, однако при нём не смели. Но Тейе никогда не составляло труда понять, о ком речь. Ведь в этой безумной экспедиции всё почти всегда сводилось к ней, словно она стала центром вселенной, хотя на деле она всё та же малозначимая отказница-фьерданка. Дарклинг бросил на Тейю строгий взгляд, невольно подтверждая её мысль о теме разговора, и она стоически с ним встретилась, невозмутимо приподняв брови. — В таком случае, она попросту останется без ног. Уже и не понимала, где приукрашенные угрозы, где откровенная ложь, а где жуткая правда. Пугаться не стала — всё равно в её планах не было мыслей о побеге. Вовсе плана никакого не было. Сердцебит снова поклонился и наконец удалился. А Дарклинг, удивительно, направился к Тейе. Сел на соседнее бревно, расслабленно прислонился затылком к стоящему рядом стволу дерева. Почти как больше полугода назад. В первую их полноценную беседу. Руны, величественный черный конь, привязанный рядом с Фрейром, обращение на "вы"... Мир тогда был совершенно иным. — Гриши завтра не пойдут? — осведомилась она. Он устало кивнул: — И опричники тоже. Они не понадобятся. Только лишь вдвоем? Надо же. Дарклинг глотнул из фляги какое-то очевидно крепкое содержимое, однако даже не поморщился. — Более того, — продолжил он, — даже я не планирую вмешиваться. Только если не потребуется. «Вмешиваться». Что, он ожидает, завтра будет происходить? Что Тейя ожидала от завтрашнего дня? Оставалось лишь гадать, чем именно обернется это жутко неправильное возвращение домой. — Ты всё так же жаждешь увидеть мою месть? — Передумала? — сразу распознал он в ее тоне сомнения. Судя по его вальяжной манере и голосу, лишенному стали, он был в удивительно неплохом настроении. Или это спиртное во фляге так повлияло? Но алкоголь его никогда не берет. Заклинательницы у костра как-то поутихли и будто прислушались. Дарклинг тоже это заметил, поймал взгляд одной из них и кивнул головой в сторону, без слов вынудив удалиться. — Я просто не считаю, что это правильно, — произнесла она, когда они остались вдвоем, и в ту же секунду подумала о том, что, услышь это Багра, назвала бы это очередными банальными и скучными речами. Ей никогда не нравилась эта излишняя правильность. — И снова… Люди в этой деревне не заслужили твоего милосердия, — удивительно серьезно заявил он. — Вспомни, что ты пережила из-за них. — Я и не забываю. Ни на день. — Тогда чего ты хочешь? У тебя буквально всё есть для того, чтобы предатели получили по заслугам. Справедливости не существует, бери всё в свои руки. Тейя не знала, почему его слова таким странным образом повлияли на неё: разозлили. От кого угодно она согласилась бы слышать нравоучения о морали и справедливости, но точно не от него. Особенно когда они столь схожи с её собственными мыслями, которые она отчаянно старалась заглушить. — Твоя позиция в этом вопросе мне давно ясна, спасибо. Не продолжай, — возможно, чересчур надменно произнесла она и придвинулась ближе к костру, грея руки. — Иного мнения от человека, посчитавшего предателем родную мать, я и не жду. Ожидала, что он не потерпит подобный тон, однако ей это сошло с рук. Казалось, его это напротив повеселило. Но продолжил он эту тему весьма серьезно: — Если бы я позволял предателям безнаказанность, разве внушало бы мое имя страх? Страх — мощнейший инструмент. — Но твоя мать… — Исключение порождает исключение. Сначала одно, затем другое. Я не мог позволить себе эту слабость. И всё же, он позволял Тейе. Раз за разом позволял предпринимать попытки сбежать, нанести по нему удар. Иль эти попытки были столь малы и ничтожны, что это даже не стоило его времени? — Ты не жалеешь, верно? — повернув к нему голову, после недолгой паузы спросила Тейя. — О том, что сделал с ней. — Если ты спрашиваешь о том, изменил бы я свое решение теперь… — начал он, явно клоня к тому, что нет, не изменил бы, и она осмелилась перебить: — Да, именно об этом, — резко, прямо в глаза. — Если бы она предала тебя не полгода назад, а сейчас. После всего произошедшего. После всех наших с тобой разговоров. Дарклинг несколько секунд смотрел на нее, а после усмехнулся. — Весьма самонадеянное предположение. Полагаешь, что могла бы воззвать к моей человечности? Я бы порекомендовал тебе оставить все эти игры в спасение для каких-нибудь своих ровесников, глупых дружков, но ведь даже их у тебя нет. Не было и не будет. А потому просто оставь эту игру при себе. Её это не кольнуло. Тейя на деле не была самонадеянна, не была уверена, она вовсе ни в чем не чувствовала уверенности. Быть может, он все же смягчился, а может — это лишь иллюзия, стратегия. Что угодно могло твориться в его голове. Тейя чуть подалась вперед к нему, чтобы заглянуть прямо в глаза. — Вместо того, чтобы пытаться вновь задеть меня, наиболее смелым поступком было бы просто признаться. — В чем же? — очередная его холодная насмешка, что жжет её изнутри. Всегда пытается выставить её в нелепом виде, лишь бы не отвечать, не впускать в свою голову, как бы отчаянно она ни пыталась. Тейя не отступит. — Ты мне скажи. Либо в том, что ты действительно монстр, и в таком случае мне стоит лишь ненавидеть тебя. Либо в том, что ты тоже способен чувствовать. И жалеть о содеянном. — Разве одно другому противоречит? Я не могу быть монстром, способным к чувствам? — Так ты признаешь?.. — Тейя опешила, не ожидая подобного хода. — Что можешь чувствовать? Дарклинг негромко рассмеялся. Затылком всё ещё прислонялся к стволу дерева, взгляд небрежно скользит по облачному темному небу. — Ты всё никак не научишься на своих ошибках, — задумчиво протягивает он, снова опустив с неба взгляд на неё, и в этот раз ей уже сделалось не по себе. — Идешь напролом в отчаянной попытке поставить шах, даже понимая, что мат поставить все равно не удастся. Тейя вздохнула морозный воздух, прокатившийся вниз, к легким, вместе с ощутимой досадой. И неожиданно: — Так уж и быть, поддамся тебе, — бросил коротко и помедлил. — Но не потому что повелся на твою нелепую провокацию. Ему явно нравилось мучить её подобной медлительностью. Не спешил продолжать, думал о чем-то, смотрел на то, как пламя пожирает влажные от снега ветви. — Не представляю, какого обличения чувств ты ожидаешь, но я же могу испытывать ярость. Ненависть. Стало быть, уже не бесчувственный, не так ли? — сделал большой глоток из фляги. — Как я мог изувечить родную мать, тебе было интересно? Я расскажу это лишь потому что пообещал однажды, что старуху ты все равно никогда более не увидишь. Итак… — глубоко вздохнул, собирая мысли в кучу. Короткие черные пряди небрежно легли ему на лоб. — Я был зол. Она меня предала, разрушила планы, которые я выстраивал годами. Выдала то, что знала лишь она одна. Выдала не только Алине, выдала и тебе, растрепала буквально всё, что только было можно. Моя злость всё ещё кажется неоправданной? Признаться, Тейя пребывала в сильной растерянности. Не полагала, что он действительно скажет хоть слово, тем более о чувствах. Таких гнилых, желчных, как злость и ненависть, и всё же — чувствах. Они были очевидны, это не было чем-либо шокирующим, и всё же. Говорил напрямую. — Я не стану оправдываться за все другие свои поступки, это было бы откровенным лицемерием, — спокойно продолжал он. — Мне не жаль. Но Багра… — он усмехнулся. — Эта старуха умеет подпортить жизнь своим существованием. Его голос хрипловатый, безумно тихий, чтобы стоящие вдали шквальные не услышали, но Тейя все равно слышит каждое слово, каждый звук. Эти слова были такими неправильными. В его манере, его тоном, всё такое уже привычное и правильное, но суть, самое нутро этих слов — нет, нет, это не могло принадлежать ему. Почему он так полнится противоречиями? Почему мысль о том, что он может жалеть о содеянном, кажется столь же нелепой, сколь и очевидной? Тейя прикрыла глаза на секунду. Качнула головой. А после поднялась и пересела чуть ближе к нему. Непринужденно поправила черный подол, подняла со студеной земли несколько тонких веток и подбросила в огонь. Его взгляд на ней — всё такой же изучающий. Интересна её реакция, её мысли. Так ведь он говорил? Всё, что касается Тейи, основано лишь на одном его любопытстве. Может, все его слова — тоже лишь часть игры? Сказал нечто, что она не ожидала услышать, только чтобы пробраться глубже в её голову и разобрать извилины по одной. — Меня всегда больше сбивал с толку не сам факт содеянного, а твое ярое желание унизить её, раз за разом, — говорила Тейя тихо, бесцветно, совсем на него не глядя. — Этого преступления тебе было мало, и ты продолжал. Ты издевался над ней. Калека, безглазый заклинатель теней… ты не просто сорвался из злости, ты продолжал нагнетать. И этому найти оправдания я уж тем более не могла. Дарклинг ничего не ответил. Тут и нечего было отвечать. Отвел взгляд к пламени, и только тогда Тейя и перевела свой на него. Против её воли, отблеск огня в его холодных серых глазах отозвался в ней странной эмоцией. Теплой и в то же время до того чуждой и неправильной, что ей почти захотелось собственными руками вспороть себе грудную клетку, добраться до этого непонятного ей чувства и выскоблить до крупицы, оставив лишь пустоту. Жалеет ли он по-настоящему? Способен ли на сожаление? Багра учила его всему, что знает, готова была сжечь дотла города лишь ради него одного. Верно, воспитала его гордым и надменным, но выжил бы он без этого? Багра готова была на всё ради своего сына. Жалеет ли он? — Я не могла найти этому оправдание, — повторила она. — Но нашла Багра. — Он перевел на Тейю взгляд. Немного прищурился, в ожидании продолжения. — Она сказала мне, что содеянное тебя грызет, а потому ты лишь пытаешься заглушить это бесчеловечной язвительностью. Тогда я ей не поверила. — Тейя безразлично повела плечами. — Должно быть, зря. Он посмотрел на нее каким-то долгим взглядом. Господи, Тейя бы все отдала, лишь бы хоть на секунду взобраться ему в голову. Заглянула ему прямо в глаза. — И, должна признаться, это наисладчайшее удовольствие — знать, что тебя что-либо терзает. — Осторожно подняла руку и, едва касаясь, убрала пряди с его лба. — Ты заслужил душевных мук как никто другой. Их лица, из-за этого несвойственного Тейе действа, были до того близко, что она чувствовала его дыхание, резко контрастирующее с раскаленным морозом. Приблизилась ещё совсем немного. — Увидимся на рассвете, Александр, — выдохнула его имя прямо в губы, растянувшиеся в ухмылке. Как же её пьянила эта мнимая вседозволенность... возможность прикоснуться к нему, когда вздумается, произносить его имя, неизвестное никому. Ещё несколько секунд смотря в эти кристально-чистые глаза, с трудом заставила себя оборвать такой желанный зрительный контакт и поднялась с бревна. На едва ощущаемых ногах двинулась к палатке. Как бы ей ни хотелось остаться, ей нужно лечь. Привести мысли, которые сейчас судорожно метались, расплавляя ей голову, в порядок. Нужно отдохнуть. Приготовиться морально к завтрашнему дню. К любому исходу, который может её ждать.