Ненужная

План был таков, что гриши остаются в лагере до последнего, что бы ни случилось. Не слишком многообещающе, но оттого Тейе даже спокойнее. Ей претила сама мысль, что гриши будут ходить по её деревне, столь непривычные в болезненно привычной обстановке. Дарклинга представить в деревне было ещё сложнее, однако он, разумеется, не мог не пойти. Всё для того и затевалось, чтобы он поглядел на объект своего изучения в стрессовой среде. Его она не видела с той поры, когда они разошлись ночью. Когда её подняли, он уже был на ногах, а сейчас она вовсе была чуть в отдалении от лагеря: вместе с другими девушками отошла к реке. Кто-то чтобы набрать воды, кто-то чтобы хотя бы немного ополоснуться, невзирая на фьерданский холод даже летом. Тейя лишь сидела на самом берегу и смотрела на свое рябящее отражение, пыталась собраться с мыслями и силами. Руки немного тряслись. Она проводила пальцами по холодной глади, словно Джель мог унять её страхи, и старалась не пропускать в голову особо мрачные мысли. Назло, вода только способствовала тревоге. Тейя вспоминала, как ледяная вода этой же реки — но в миле отсюда, — заливалась в легкие, давила со всех сторон, таща на дно. Как она затем бежала не глядя, игнорируя боль во всем теле. И эти же воспоминания сейчас утаскивали её на дно подобно той ледяной воде, пронзали тело, острой резью проходились по глотке и груди. Прошло полтора года, но воспоминания всё ещё будто бы свежие, будто бы только вчера… Гриши уже собирались уходить, и потому она поднялась тоже, безвольно следуя за ними обратно в лагерь. Отчужденно смотрела себе под ноги, на лесную землю, местами посыпанную снегом, когда заметила боковым зрением черное пятно около одного из деревьев. Подняла голову, увидев, что Дарклинг стоит, прислонившись к стволу плечом. Сказал что-то гришам, и они покорно двинулись дальше, но вот Тейе, судя по ощущаемому его взгляду на ней, стоило остановиться. — Ты говорил, выдвигаемся через час. Он кивнул. Снова взглянул на уходящих гришей, следил за ними, пока они не скрылись из поля видимости. А после шагнул к Тейе. — Боже, — вздохнула она, устало покачав головой, — что опять у тебя в голове? — У меня к тебе тот же вопрос. В непонимании она воззрилась на него, когда он остановился совсем близко. Не знала, к чему это ведет, но пульс уже заранее ускорился, глуша любые мысли. Его рука коснулась её юбки. Ладонью сгреб плотную ткань, поднимая выше. Тейя тут же подалась назад. — Тихо, — негромко отрезал он, вынудив её окаменеть, и рукой ловко схватил её за предплечье, чтобы она точно не отпрянула. У неё сил не хватало что-либо сказать или спросить, воздух встал поперек горла, и она лишь смотрела на его безразличное лицо, не моргая, неспособная отшатнуться под властью его взгляда. Холод скользнул по коленям, когда юбка задралась чуть выше, открывая правую ногу. Что ты делаешь... — читалось в её испуганном взгляде, но губ она так и не разомкнула. Это мороз так щиплет лицо или попросту кровь к ним прилила, разгоняемая столь усердно бьющимся сердцем? Только когда его пальцы коснулись её правого бедра — отчего узел из внутренностей собрался в животе, и Тейя едва ли не задрожала, — в заторможенный испугом и непониманием мозг наконец просочилась мысль, что происходит. Джель, как её это раздражало… Наконец, его пальцы прошлись по краям тканевых ножен и за рукоять вытащили сам нож, тут же опустив юбку. Воздух в полной мере стал доходить до легких, и Тейя выдохнула. — Ты мог бы просто сказать, — в злости процедила она, отводя взгляд. — Я бы достала сама. Но, конечно, это не так интересно. Лучше он помучает её. Для него это ничего не значит, сущая мелочь, а у неё сердце выпрыгивает из груди и всё никак не может успокоиться, ведь Дарклинг все не отходит на достаточное расстояние. Всё ещё стоя близко, чуть подбросил нож, словно взвешивая его. — У меня уже стойкое подозрение, что у тебя одержимость ножами. Который это по счету? — Они нужны мне для защиты. Что еще мне носить под юбкой? Арбалет? — Под юбкой… О чем ты вообще думаешь, когда прикрепляешь его к бедру? Это неудобно. — Минимум дважды мне этот метод весьма пригождался. — Он отнимает время. Когда счет идет на секунды, разве удобно лезть под одежду? Но куда ещё? У платьев карманов нет. Ножны поверх платья выглядели бы несуразно, да и пропал бы любой намек на неожиданность. Дарклинг приложил нож к её руке, рукоятью к запястью. Склонил голову, оценивая. — Здесь было бы удобнее. Но рукава всех её платьев были слишком узкие, чтобы очертания ножа, особенно этого — он был несколько больше того столового, что она украла со стола в усадьбе, — не выпирали. Сейчас на ней была черная утепленная накидка, и здесь уже, верно, нож вполне мог поместиться между широким рукавом мантии и плотной тканью платья под ней. Однако Тейя в тот день не стала крепить сюда, поскольку внимательный взгляд точно выцепил бы подобную мелочь, стоит ей поднять руку. Рисковать быть обнаруженной она не желала, а Дарклинг заметил бы точно. — До отбытия сорок минут, — сухо сказал он. — У тебя полчаса, чтобы переделать и прикрепить к руке. Тейя рассеянно моргнула, не совсем понимая. Ей казалось, его рассуждения несут чисто теоретический характер. — Разве ты его не отберешь? — Я отнял нож в Уленске, чтобы ты не навредила никому из стражи и гришей. В деревне их не будет, однако будет кучка скудоумных деревенщин. Кто знает, что произойдет. Не повредит, если у тебя будет оружие. Не навредила никому из стражи и гришей. Почему Тейю кольнули эти слова? Они звучали, словно она действительно несла угрозу, была безумной, бесноватой, способной вскрыть глотку любому, если только потребуется. Тейя помнила то свое заявление. О том, что станет убивать, только чтобы он казнил её. Но столько времени прошло!.. Неужели эти слова настолько засели в его памяти? Рукоятью он протянул ей нож, чтобы она взяла. Взяла рефлекторно, даже не вдумываясь в ту дикую мысль, что он действительно буквально протягивает ей оружие. Хмыкнул и повернулся к лагерю, прошел несколько шагов, но, заметив, что она не идет следом, вопросительно поднял брови. Тейя опомнилась и двинулась за ним. А в голове всё ещё не укладывалось. Он запрещал ей оружие, потому что думал о подданных. Потому что Тейя — возможная угроза. *** Лето, но снег хрустел под ногами. Родной, привычный снег. Хрустел, когда Тейя ступала по земле, которую не мечтала увидеть никогда в жизни. Очертания домов уже видны в отдалении, но растекающийся по морозному воздуху туман отчасти перекрывает вид и, благо, закрывает саму Тейю от преждевременного внимания. Сердце колотилось в тревоге и предвкушении, всё било и било о рёбра, перекрикивая мечущиеся мысли. — Я останусь в тени, — негромко говорил Дарклинг, следуя за ней. Впервые — не она шла за ним тенью, а он, позади неё. — Если они увидят меня сразу, и не подумают о том, чтобы сперва поговорить. Тейя не ожидала настолько разумной, даже гуманной мысли от него. Подумывала попросить его о том же, но не полагала, что он согласится. А деревня всё ближе… ближе и ближе, с каждым неспешным шагом. Ей уже хотелось бежать и в то же время — остановиться, не идти вовсе, остаться здесь. Помнила всё до мелочей. Эту тропу, ведущую от реки, эти холмы, где любила она гулять с Йоанном. Ей так хотелось разрыдаться от переполняющих её чувств, от тоски по этому месту, от всей той боли, что она пережила и всё равно — вернулась… Однако Тейя не станет, держит в себе, задыхается этими эмоциями, но не выказывает. И вот с двух сторон уже своеобразным ограждением встали деревянные постройки, дома. Тейя всё брела и брела, вглядываясь в эти жилища, что она видела в детстве каждый божий день. Даже чуть сбилось дыхание, и какой-то ком из непознанных чувств пульсировал в груди. Всё перед глазами плыло, а она всё шла. Широкий черный капюшон, накинутый на глаза, только сильнее мешал прийти в себя, но она не снимала, боялась снять. Мир покачивался, деревня расплывалась пятнами, и ей было больно делать каждый вдох этого родного воздуха, он застревал в легких и мешал видеть, мешал существовать. Тейя сама не поняла, когда уже остановилась, не в силах идти дальше. Судорожно вглядывалась во все эти дощатые тропы, потрепанные заборчики… Сознание всё более складывалось, леденело и трескалось. Воспоминания плотной оболочкой сгущались. Её заволокло во все те кошмары, где её сжигали заживо, где она горела, видя все эти дома. Даже почувствовала сейчас жар того пламени, вздрогнула, сжалась. Хотелось бежать, бежать, но от чего? Куда? Мельком глянула за спину, но Дарклинга рядом уже не оказалось. И ей стало совсем страшно, до неистового безумия, до болезненной дрожи меж ребрами. Понимала, что он где-то рядом, наблюдает, всё видит, и всё равно захотелось взвыть от отчаяния, осознавая, что она здесь совсем одна. На растерзанье своих демонов и страхов. Где же нужное крыльцо? Как добрести до него, когда ноги едва ли не подкашиваются? Хватит ли ей сил взглянуть на отчий дом? Плывущий взгляд её зацепился за светловолосого мужчину, колющего дрова у забора. Зацепился, потому что и он смотрел на неё. Огден, отец одной из знакомых ей девушек. — Вам чем-то помочь? — спросил он недоверчиво, и у Тейи вновь сжалось сердце от фьерданского из уст соотечественника. Был ли он той ночью на улицах? Гнался ли за Тейей, как за дичью, желая сжечь? Тейя не знала. Не помнила. Неуверенно подтянулись с разных сторон ещё несколько людей, рассматривая незнакомку. Деревня была мала и удалена от центра, гости сюда захаживали крайне редко. Гости… Конечно, никто её не узнавал. Лучше бы и не знали, не видели. Повторят ли они ту попытку? Стараясь унять унизительную дрожь в руках, коснулась пальцами капюшона и медленно стянула. Даже тогда по немногочисленной кучке, разбросанной по разным сторонам, не пронеслась волна удивления. Прошло полтора года. Много времени. Много изменений. Но затем взгляд Огдена сильно изменился. — Черт возьми… — ошарашенно прошептал он. — Ведьма! И вот тогда-то удивление, подобно яростно-тревожному ветру, пронеслось по присутствующим. Переглядывались, перешептывались, кто-то отпрянул, словно она могла неминуемо его проклясть. Огден тоже отпрянул на шаг. Но покрепче сжал топор, что был в его руках. Боже. Быть может, Дарклинг отправил её сюда, чтобы посмотреть не на её кровожадность, а на их? Решил все же казнить, но придать тому символичности? Эта мысль была столь же безумна, сколь правдоподобна. Тейя успокаивающе подняла руку, но когда отшатнулись ещё несколько, осознала свою ошибку. В их глазах она ведьма. Ей вовсе не стоит поднимать руки. — Я не хочу никому вредить, — сказала она, на удивление, без дрожи в голосе. Говорить «я не ведьма» даже не имело смысла. — Я лишь хочу поговорить. — Ты не учишься на своих ошибках? — рявкнул Огден, и лицо его перекосилось от гнева и презрения. Тейю аж обдало жаром этой ярости, пришлось прилагать все усилия, чтобы не разозлиться самой, смотря в ненавидящие лица. Прилагать усилия, чтобы не вспоминать все те отравляющие чувства, что тянули её местью сюда все это время. — Тебе повезло сбежать, но с чего ты решила, что вновь ускользнешь? Её трясло. От злости, от боли, давящей на голову и грудь раскаленным свинцом. Мысли о той ночи воспряли с новой силой. Неустанный бег, факелы, крики, паника, первая теплая кровь на руках… Из одного из домов выбежала женщина, замерла, несколько секунд насквозь пронзая Тейю неверящим, недобрым взглядом. Тейя узнала её. К своему стыду и своей боли. — Ты, — выдохнула она. — Ты… как ты смела... смела вернуться? Ты, ведьма! — сорвалась она на крик и устремилась в сторону Тейи, словно голыми руками намереваясь задушить, но её остановили на полпути другие, опасаясь, что Тейя может навредить. Потому что Тейя — угроза. Угроза для слуг и стражи, угроза для деревни. В груди похолодело. Это мать Ларса. Женщина, которая так отчаянно желала убить Тейю. Женщина, у которой Тейя отняла сына. — Я лишь хочу поговорить, — повторила Тейя тише. Вглядывалась в знакомые лица присутствующих, в лица тех, кого знала с самого детства и кто предстал ей палачами. — Узнать о своей семье. Где мои брат и отец? Ответьте, и я уйду. Ответ ей не дали. Вместо него — летящая в неё сбоку арбалетная стрела. Тейя даже не успела испугаться. В метре от цели стрела попросту растворилась, заменившись легким черным дымом. — Неужели стереотипы о грубости фьерданцев всё же верны? — раздался голос человека, о котором она за эти минуты уже успела позабыть. Вслед за голосом появился и он сам, ещё сильнее раскаляя напряжение в ледяном воздухе. — Весьма негостеприимно. Неспешным, расслабленным шагом он подошел ближе, и Тейя, удивительно, почувствовала облегчение. Слово «Дарклинг» молниеносно разнеслось по кучкам людей. Послышались и обрывки фраз «забирай детей!..» и «бегите», но бежали далеко не все. Женщины устремились в дома, к детям. Фьерданские мужи были слишком честолюбивы, чтобы позорно бежать. Скорее гордо встретят погибель, нежели сломят свой дух. Просвистели ещё несколько стрел, но их рассеял во тьму лишь один равнодушный взмах его руки. — Она задала вам вопрос, — спокойно напомнил Дарклинг. — Не соизволите ответить? От его наигранно-вежливого тона веяло такой силы угрозой, что у Тейи самой холод пробежал по коже. — Где моя семья? — повторила Тейя вопрос, смотря прямо в глаза Огдену — человеку, единственно решившемуся идти с ней на контакт. — Там, где им и следует быть. Этот ответ настолько размыт, что Тейя и не знала, как задать уточняющий вопрос. Сжала кулаки, впиваясь ногтями в замерзшие ладони, стараясь этой телесной болью унять разрастающиеся, набухающие комом тревоги, что вытесняли рассудок. — Что вы с ними сделали? — Изгнали. За помощь ведьме они заслуживали кары куда хуже, но мы простили им это. Тейя едва заметно вздохнула. Изгнали. Не убили, а простили. Хорошо. Это определенно не дурная весть. Но почему ей отнюдь не нравится этот тон? Почему взгляд Огдена неуверенный и скачет от Тейи до Дарклинга? — Куда они отправились? — продолжала Тейя, хотя прекрасно знала, что Дарклинг не позволит ей двинуться на поиски семьи. Ответ ничто не изменит, но она обязана знать. Один из мальчиков, который не побежал с остальными, указал пальцем на лес за Тейиной спиной. Даже этот мальчик присутствовал той ночью? Даже он участвовал в бесчеловечной охоте? И если отец и Йоанн двинулись в тот день за ней в лес, неужели они столь сильно разминулись? — Мы простили, — повторил Огден, кивая головой. — Однако не простил Джель. И той ночью не дал им выбраться из леса. Нет. Нет, это совсем не то, о чем Тейя подумала. Конечно, не то. — Той ночью была то ли метель, то ли Джель знает что, — дополнил кто-то ещё, Тейя уже не разбирала, перед глазами распростерлась пелена. Метель. Тейя хорошо её помнила. Едва ли пережила ту свирепую ночь. Да, она помнила… — Их даже не сразу нашли. Весной, летом… когда снег сошел. Так бы и не нашли, если бы не оттаяло. Весной. Или летом. Прошлого года. Быть может, все звуки в деревне действительно стихли, а может — она сама ничего не слышала и не видела. Шум крови в ушах, звенящая пустота — всё, что она могла слышать. И всё так же смотреть на Огдена. Смотреть и ждать, что он рассмеется. Мерзко, гадко рассмеется, довольствуясь жуткой шуткой. Нет, нет, он не смеялся. В его глазах, напротив, было будто бы сожаление, словно он не чудовище, коим является. И это сожаление стало той точкой, тем мигом, которое переломило всё. Впустило наконец в голову отравой осознание, которое до этого застыло льдом и не проникало под кожу. Зачем-то представила ту картину. Когда Тейя не единожды со слезами на глазах представляла, что же стало с её семьей и где же они, брат и отец уже лежали в лесу, под толстыми слоями снега. Тела, вероятно, совсем рядом друг с другом, жались в попытке согреться, спастись от чудовищного холода. Синие губы, белые лица, иней на ресницах. Не бьющееся сердце. У Тейи оно сейчас тоже, кажется, не билось. Не слышала его. Йоанну было лишь четырнадцать. Сухой, ледяной ужас перекрыл ей горло, мешая дышать и глуша крик, который в мыслях разрывал голову, резал нервы, все до единого, мысленно заполнял всю деревню. Ужас застелил и глаза пеленой, высушивая слёзы, не давая хотя бы заплакать. Позволяя лишь стоять окаменело, как статуя, не слыша звуков и не чувствуя холода. Сплошная омертвевшая и безграничная пустота. — Доротейя, — услышала она голос, выдергивающий словно за гланды из этой душащей, зыбкой топи, в которой, сама не замечая, утопала, всё никак не находя дна. Тейя отрешенно повернула к нему голову. — Тебе стоит только попросить, — напомнил он. Только попросить… Окинула взглядом, теперь уже удивительно четким, резким, деревню. Эти дома, этих людей. Столь знакомых. Столько жизней. Столько невиновных и столько чудовищ. Зло порождает зло, и ей не следует тому уподобляться. Однако какой теперь смысл в воздержанности? Что её ждало теперь? Что от нее осталось? Всего одно мгновение, всего несколько слов, одно осознание, и её уже искромсало на части, по швам, на жалкие куски. Ничего не осталось. Слова давались тяжело, каждое резало до костей, но она заставила себя: — Молитесь Джелю, чтобы теперь он простил вас. Эта деревня, это прошлое — груз. Являясь ей в кошмарах, отравляя всё существование, цепляясь оковами на шею и вонзаясь гнилыми крюками в спину, оно лишь оттягивало назад и тянуло ко дну. Тейя не сумеет просто отпустить его. Слишком слабая. Ей не по силам. Не может отпустить, но может уничтожить. Вновь перевела взгляд на Дарклинга, почувствовала, как тягостно бьется сердце, когда встретилась с его серыми глазами. Ей не удастся произнести вслух. Дарклинг и так знал ответ, читал его в её глазах. Улыбнулся. И из его рук хлынула тьма. Теперь уже люди бежали — хаос поглотил деревню в мгновение. Со всей наивностью полетели ещё несколько стрел, однако они затерялись в глубине тьмы, что неотвратимо накрывала каждую тропу, каждый дом. От этого мрака с рычанием и кровожадным визгом отделялись крылатые создания, разлетались во все стороны, острыми когтями впиваясь в спины бегущих. Крики боли и отчаяния разрывали звоном голову. Потоки тьмы разламывали деревянные строения, сбивали с ног отчаявшихся. Люди из последних сил пытались бежать, но ничегои подхватывали их, поднимали в воздух, бросали о землю, вновь впивались когтями и вновь швыряли, как груду плоти и костей. Кожа отслаивалась от тел, отрывались конечности, оголяя кости. Кровь залила белые снега. Его создания не жалели ни единой души. Утягивали в свою зверскую трапезу всех. Детские крики особенно невыносимо резали сердце. Послышалось леденящее кровь, умоляющее «мама!» детскими устами. Тейя крупно вздрогнула, когда увидела, с каким остервенением ничегоя разорвала в клочья крохотного мальчика, раздирая его юное тело до мяса и упиваясь его кровью. Но строго приказала себе не отворачиваться. Смотреть. Видеть каждую смерть, в которой виновна. Сама привела в эту деревню зло. Стала злом. И она обязана запомнить каждое лицо, которое осознанно обрекла на эту погибель. Каждый крик, каждый полный боли взгляд. Всё на её совести, на её плечах. Разве не этого она столь страстно желала? Не к этому тянулась её жалкая душа? Преисподняя всё продолжала пожирать пространство, дом за домом, человека за человеком. Даже тех, что уже успели убежать, достигала мука — ничегои проворно подхватывали их, унося обратно. Словно эта крохотная деревня стала отдельным куском ада, не знающим конца, проклятым местом, откуда невозможно выбраться. Но неожиданно тьма хлынула ещё сильнее, громадным потоком. Поднялась ввысь, в стороны, поглощала всё пространство. Непонимающий взгляд впился в Дарклинга. Мгла исходила уже не только из рук — всё тело создавало скверну, тьма рвалась из его груди, словно сама душа способствовала созданию. Созданию чего? В ужасе Тейя отпрянула в сторону. Чуть не пошатнулась, всматриваясь в то, как темнота занимает небо, то, как свет прямо перед ней исчезает, полностью пронизанный скверной. Тьма распространялась на долгие мили в обе стороны, заволокла буквально всё живое и неживое. Поток ветра, напоминающий скорее вихрь, почти сносил с ног, вынуждая прилагать усилия, чтобы стоять на одном месте. Целую вечность земля сотрясалась, стонала от вмешательства в природу, угрожающе звучали раскаты грома и во тьме мерцали молнии, а Тейя всё была вынуждена лишь смотреть, словно прикованная цепями. Наблюдать за тем, как сам ад разрезает окраину её страны, отделяет от остального материка, уничтожая любую жизнь. И когда казалось, что тьме уже некуда поступать, что не осталось ни единого светлого дюйма на ближайшие тысячи миль, всё наконец остановилось. Замерло в кладбищенском безмолвии. Плечи Дарклинга поникли, точно наполнились тяжелым металлом. Рвано вздымались, с трудом качая воздух в легкие. Лицо пепельное, черные полосы ходят под полупрозрачной кожей. Тейя боялась подходить к нему. Боялась. Не знала, что вовсе делать. Что будет дальше. Страх пригвоздил к окровавленному снегу под ногами. Каньон. Пред ней сотворили новый Каньон, и всё, что она может делать — непонимающе стоять в стороне, неверяще смотря на эту огромную стену, рассекающую воздух до самого неба. Неуверенно она подошла ближе к тьме, с трудом заставляя сделать себя каждый крохотный шаг. Опасалась за каждое неосторожное движение, словно вот-вот этот ужас возобновится, тьма сдвинется в её сторону, поглотит и её тоже. Но этого не происходило. Подойдя совсем близко, не смогла преодолеть желание коснуться этой кружащей, словно плотная дымка, мглы. Завороженно смотрела, как неощущаемая скверна, тень, прохладой обволакивает руку. Пронзительный визг откуда-то из глубины Каньона заставил вздрогнуть. То ли крик отчаяния, то ли беспощадный вопль монстров. Дыхание перехватило, Тейя отшатнулась, но натолкнулась спиной на Дарклинга, что успел уже подойти сзади. Дрогнула, попыталась отпрянуть, но его руки скользнули по её талии, притягивая к себе, заковывая в ловушку и не давая отстраниться. Тейя и не желала более. Не было сил сопротивляться, отталкивать его от себя. Обессиленная, медленно откинула голову назад, к его плечу. — Ты лгал, — прошептала она, и нервы уже были до того истерзаны, что она почти что рассмеялась. Потому что да. Очевидно. Он лгал. Это то, что он делает — лжет. Его руки, чуть дрожащие от усталости и напряжения, ещё крепче стиснули её тело, прижимая к себе. — Это — причина, по которой ты здесь, — продолжала она озвучивать свои мысли. — Что мне мешало руководствоваться сразу двумя целями? — голос его был мягким, бархатным, но чуть надтреснутым, и дыхание его всё ещё было рваным, она могла чувствовать каждый его тяжелый вдох спиной, чувствовать, как вздымается его грудь. Сразу двумя целями. Увидеть её жестокость. И огородить Фьерду целой стеной, сделать с Тейиной родиной то же, что он сделал много веков назад с Равкой. Её пальцы коснулись его рук и осторожно разомкнули, убрали от своего тела, чтобы можно было отстраниться. Неспешно обернулась, сделала шаг назад. Вновь взглянула на тьму, что, будто магнит, продолжала притягивать рассеянный взгляд. — Это моя страна… — прошептала Тейя зачем-то. Дарклинг усмехнулся. Сперва один приглушенный смешок сорвался с его бледных губ, затем второй, и вот он, подобно безумцу, зашелся нездоровым смехом. Его лицо всё такое же восковое, тени продолжают змеями скользить под кожей, и Тейе стало до того жутко, что она едва переборола желание вынуть нож, словно он помог бы. — Твоя страна, — повторил Дарклинг беззвучно, одними только губами. — А это, — он расслабленно указал рукой в сторону чёрной роящейся стены, — была деревня, в которой ты выросла. И что же? Ты сама поднесла спичку, чтобы спалить её дотла, — последние слова выделил особенно, процеживая каждое ядом. — Эта страна уничтожила тебя, тщательно прожевала и выплюнула на отшибе. И это твоя Родина? — И что же моя Родина? — спросила безжизненно. И вновь пожалела. Насколько же глупые вопросы. Насколько глупые разговоры. Но Тейя не знала, что сказать. Боялась думать, включать голову, которую кружило нещадно. Боялась думать о том, что она натворила и из-за чего. — Ничто, — холодно произнес он и шагнул к ней. Боже, лишь бы не побежать в страхе… — Ты не фьерданка, — ещё шаг. Её сердце испуганно колотилось, и она обняла себя за плечи, сжавшись, ежившись, словно от холода. — Уж тем более не равкианка, — сказал совсем близко. — Ты… Не договорил. Качнул головой, закрыв глаза. Скривил губы, сжал челюсть до желваков, словно испытывая жутчайшую боль, но не показывая этого. Тень от шеи проскользнула к лицу, ещё больше омрачила шрамы. И вдруг его ноги подкосились. Тейя, не ведая, что делает, подорвалась вперед, попыталась удержать его, но была слишком слаба, чтобы выдержать вес. Оба они рухнули коленями на снег. Его голова невольно оказалась на её плече. Тейя испуганно зашарила взглядом по обессилевшему телу: грудь всё ещё вздымается от тяжкого дыхания, вена на шее, рядом с двумя шрамами, которые он так и не свел, исправно бьется. Боже. Она испугалась. Думала, это его погибель? Нет, разумеется, это не могло его сломить. Нет... Тейя много слышала о последствиях скверны, и лишь сейчас впервые увидела, насколько она губит самого гриша. Дарклинг не умирал, но ему нужно было собраться с силами. И по злой иронии судьбы сил он набирался на плече какой-то отказницы, ему ненавистной. Должно быть, сам он сейчас до крайности презирал этот момент, эту слабость, но не мог что-либо изменить, и от этой мысли сердце её отозвалось призрачным и непозволительно греховным торжеством. Тейя впервые видела его столь слабым. Столь уязвимым. Вовсе не тот человек, которого она привыкла видеть. Если бы она желала его погибели, это был бы самый удачный — единственно возможный — момент, когда она может нанести удар. А она желала, неистово, безбожно. Где-то внутри, под сотнями слоев иллюзий и выстроенных стен, крылась мысль, что это все тот же монстр, который мучил её, пытался убить, раз за разом унижал и игрался с ней, как со зверьком. И этому монстру она прямо сейчас может вспороть горло острым лезвием. Повернуть ход истории в совершенно иную сторону, спасти сотни жизней, отомстить за тысячи убитых им, отомстить за себя. Стоило бы сделать лишь два движения. Достать нож из рукава и вонзить в эту бьющуюся вену на его шее. Мысли эти утопали в сумасшедшем биении сердца. Всего два движения. И всё будет закончено. Тейя подняла дрожащую руку. Коснулась его волос, впутала пальцы в мягкие черные пряди. Имело бы это смысл? Его убийство? Что вовсе теперь имело смысл? Тейя ничем не лучше него. Теперь, после всего, — всё то же чудовище. — Ты убиваешь себя, — прошептала она ему на ухо, пальцами сильнее сжимая его волосы. — В чем смысл твоего величия, если ты рискуешь не дожить и этот век? Опасалась, что он вовсе ее не слышит, что он глубоко потерян в себе, безвольно барахтается в пучине мыслей и физической боли. Однако услышала его тягостный смешок в ответ её словам. Медленно, с трудом, поднял голову. Тени уже перестали метаться по его телу, лицо же всё ещё оставалось мертвенно-бледным. Заглянул ей в глаза, отчего стиснулись мучительно ребра. — Малая Наука всё ещё не даётся тебе, верно? — Я знаю достаточно. На секунду он прикрыл глаза, словно собираясь с силами. И наконец поднялся на ноги, вопреки её опасению о том, что придется звать помощь в лице целителей и опричников. Даже создав целый Каньон — уже второй Каньон, — он все еще способен держаться на ногах. Не считая мертвенной бледности, всё тот же несокрушимый, могущественный Дарклинг, от которого всё так же, всегда, веет угрозой и непомерной силой. — Ты сильно недооцениваешь меня, — озвучил он её мысли. Тейя не находила сил подняться следом за ним, лишь отчужденно смотрела снизу вверх. — Скверна уничтожает меня ровно столько, сколько и делает сильнее. Она меня не убьет. — Но что останется от твоей души? — Ты правда заботишься о моей душе? — криво, будто болезненно, улыбнулся он. — После всего? Тейя отвела взгляд. Она не знала. Сама не знала, заботилась ли хоть о чем-либо теперь, не знала, что чувствовала, не знала ничего. — Пойдем, Доротейя, — мягко сказал он и протянул руку, чтобы помочь ей подняться. — Нас ждёт множество дел. Взглянув в последний раз на Каньон, она приняла помощь и встала на ноги, что едва ли держали тело. Дарклинг вновь заглянул ей в глаза, будто что-то проверяя, и впоследствии просто неспешно двинулся к лесу. Тейя — за ним. Всё той же безжизненной тенью, что преследует его последние месяцы. Ступала по окровавленной фьерданской земле, теперь уже в полной мере осознавая: в этот раз она потеряла себя окончательно.